Кентлинские бараки

В Сидней въезжали с врачом, возвращавшимся после недельного отпуска на море.

– Вас где высадить?

– У какой-нибудь русской православной церкви.

В Сиднее русских церквей оказалось несколько. И Майкл выбрал из списка, опубликованного в справочнике городских улиц, ту, до которой ему было проще нас довезти. Так мы оказались в Блэктауне возле Архангело-Михайловского храма. Вечером в будний день там никого не было, но соседи дали нам телефон старосты. А от него мы попали к Наталье Николаевне Баич. Она, как у нас сказали бы, работала на общественных началах в библиотеке русского дома престарелых в Кабрамате. На следующее утро она как раз должна была туда ехать. Захватила и нас с собой.

После завершения экскурсии по дому престарелых я спросил:

– А нельзя ли нам где-нибудь здесь переночевать пару ночей?

– Ну, что за путешественники пошли! – удивился директор. – Три недели назад в Сиднее проездом был Федор Конюхов. Он собрал с сиднейских русских 100 тысяч долларов на ремонт своей яхты и поплыл себе дальше. А вы! Переночевать два дня! Это разве масштаб!

– Стыдно, конечно, обращаться с такой просьбой. Но все же. Где бы нам можно было остановиться? – не унимался я.

– Обратитесь в женский монастырь в Кентлине. У них есть бараки. Там наверняка найдется место и для вас.

Там с благословения настоятельницы игуменьи Евпраксии Татьяну Александровну поселили в одной из временно пустующих монашеских келий, а меня – отдельно, в здании старой церкви.

За стеной монастыря стоят три деревянных барака, по десять комнат в каждом, плюс общая кухня, туалет и душ. Во время Второй мировой войны там жили австралийские солдаты, а потом их купила русская церковь. Поначалу они использовались для хранения всякого хлама, но, когда в середине восьмидесятых годов в Австралию хлынула новая волна иммигрантов из России, Алексей Павлович Кисляков отремонтировал начавшие приходить в негодность бараки и сделал пригодными для жилья. Некоторые постояльцы жили там годами, другие появлялись лишь время от времени, но «русская колония» существовала непрерывно уже почти двадцать лет. Когда мы пришли туда вечером, «колонисты» собрались вокруг большого пионерского костра: пели песни, рассказывали анекдоты, рассуждали на политические и философские темы.

Там были не только постоянные жители этих бараков – те, кто сравнительно недавно попал в Австралию, подал документы на иммиграцию, как беженец, но еще не получил статуса постоянного жителя. Старые иммигранты, живущие в Австралии уже по 20–30 лет, приезжают сюда не в погоне за дешевым жильем, а из-за ностальгии по оставленной Родине. Сейчас можно поехать в Россию, но это далеко, а, главное, там не удастся «поплакаться в жилетку». Для тех, кто живет в России, все иммигранты, поселившиеся в такой благословенной стране, как Австралия, кажутся счастливчиками. А здесь, на этом российском островке, собираются все свои: можно поговорить по-русски, поделиться своими горестями и радостями. Те, кто жил здесь когда-то, время от времени приезжают для того, чтобы окунуться в эту неповторимую атмосферу, привозят своих детей, чтобы они могли хоть немного практиковать свой русский язык. На типичный вопрос: «И давно здесь?», можно услышать неожиданное: «Нет. На две недели приехал… восемь месяцев назад».

Нынешние российские эмигранты разительно отличаются от своих предшественников. Они не рвались на край света в поисках демократических свобод. Кто-то в России на жалованье врача или инженера не мог прокормить семью, но большая часть – это бывшие «новые русские», скрывающиеся от кредиторов, «русской мафии» или налоговой инспекции… Они прятались от объектива моей видеокамеры и запрещали даже мельком упоминать их имена в печати.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.