Конец кентлинских бараков
Конец кентлинских бараков
На объездной Ньюкасла нас подобрал мужчина лет шестидесяти.
– Я тоже, можно сказать, писатель – пишу статьи для сельскохозяйственного журнала. И путешествовать люблю. Особенно по Африке. Даже женился на негритянке, принцессе Ганы. Правда, брак оказался неудачный. Видимо, все же сказалось различие культур.
«Любитель черных женщин» провез нас недалеко, но зато высадил на самом удобном месте – на выезде из Ньюкасла в сторону Сиднея. Там мы сразу же попали в красную спортивную машину. За рулем сидел длинноволосый мужчина средних лет с лицом, которое иначе как «бандитским» не назовешь.
– Русские? Я встречался с русскими… в одной камере сидели. Одного, как и меня, посадили за наркотики. А вот другого! У него был свой бизнес. Он воровал в Австралии дорогие машины и отправлял их контейнерами в Европу. Все были довольны. Никаких проблем с полицией не возникало. Но как-то раз он поругался с женой, и она – вот вредная баба! – сдала его в полицию вместе со всеми потрохами!
– И долго вы сидели в тюрьме?
– В последний раз? Четыре года. – Он немного помолчал, видимо, раздумывая, стоит ли раскрываться перед случайным знакомым, а затем продолжил: – Я люблю жить красиво. Из-за этого и возникают нелады с законом. Уже побывал во всех тюрьмах Нового Южного Уэльса. Тюрьмы у нас – большой и очень прибыльный бизнес. Там есть не только мастерские, но даже фабрики и заводы. Высокая рентабельность получается за счет практически дармовой рабочей силы: заключенным платят всего по одному доллару за целый рабочий день.
– Кто же за такие деньги будет работать?
– Не хочешь, не работай. Насильно заставлять не будут. Но, если ты будешь бить баклуши, то отсидишь весь срок «от звонка до звонка». А за хорошую работу или, как это называют, «за примерное поведение», можно освободиться на 1–2 года раньше срока. Вот зэки и стараются. Кому не хочется выйти раньше? Я тоже не могу долго в тюрьме прохлаждаться. У меня шестнадцать детей. У моей нынешней жены трое, у двух предыдущих жен – по два, у остальных моих женщин, уже неофициальные, – по одному. – Зазвонил мобильный. Он поговорил и положил трубку. – Это как раз звонила одна из моих подружек. И всех мне нужно содержать. Вот и приходится заниматься этим рискованным, но очень выгодным делом. Где еще за пять минут заработаешь десять тысяч долларов? В центре Сиднея я купил большой дом за миллион. Машин и не счесть! Одно плохо, их часто приходится менять – по два-три раза в месяц. Полиция постоянно на хвосте висит!
– И давно такая бурная жизнь?
– Да считай с самого первого шага на австралийской земле. Сюда я попал в двенадцатилетнем возрасте из Боснии. В школе меня сразу же стали дразнить за то, что я тогда очень плохо говорил по-английски. Мне пришлось кулаками завоевывать себе уважение. А ведь еще и младшего брата приходилось защищать. Он у меня тихоня. После школы я пошел работать в ночной клуб. Вот где жизнь была разгульная! Каждую ночь я с кем-нибудь трахался. Мне еще и семнадцати лет не было, когда у меня первый ребенок родился – от тридцатилетней женщины. Она специально меня совратила, чтобы забеременеть, а как муж я ей был не нужен. Но и женился я рано. После того как остепенился, подружек у меня стало меньше. Моя нынешняя жена знает о том, что я раньше был женат, знает и о нескольких моих любовницах – конечно, не обо всех. Когда я был молодым, я привлекал женщин своим смазливым видом, а сейчас – большими деньгами. – Мы въехали в Сидней и проезжали по западным пригородам, и водитель переключился на ностальгические воспоминания: – Здесь прошло мое детство. На месте этого стадиона тогда были густые заросли, я ходил сюда охотиться на птиц…
В уже знакомых нам кентлинских бараках было пустынно – кто работает, кто просто где-то болтается. Ольга с Яной появились там за пару дней до нас.
– Мы с дочерью жили в Омске. И каким-то образом судьба занесла к нам в Сибирь австралийца. Высокий голубоглазый блондин с манерами истинного джентльмена сразу покорил мое сердце, но выйти за него замуж я решилась не сразу. Два года мы переписывались и созванивались. Потом я переехала в Австралию и оказалась в богатом престижном районе Рокхамптона – прямо на линии тропика Козерога. Условия для жизни были шикарные, но с мужем с первых дней начались проблемы. Поначалу я терпела его экстравагантные выходки, но примерно через полгода у него совсем «поехала крыша». Он стал на меня орать, с кулаками набрасываться. Потом, правда, быстро остывал, на коленях просил прощения. Но припадки беспричинной ярости у него становились сильнее и чаще. Нам с дочерью несколько раз приходилось скрываться у соседей. Именно они и надоумили меня обратиться за помощью в организацию «Вуменс шелтер», предоставляющую убежище женщинам, скрывающимся от семейного насилия. Но мой муж пытался нас и там найти. Вот мы и уехали в Сидней, от него подальше.
В этот раз мы планировали задержаться в Кентлине на пару недель, поэтому решили разыскать Алексея Павловича Кислякова – создателя и бессменного завхоза бараков. Он живет в «русской деревне», где селятся пожилые русские люди, которые еще в состоянии сами себя обслуживать (для тех, кто этого уже не может, при монастыре создан Дом престарелых).
Алексей Павлович Кисляков родился 15 декабря 1918 г. в Санкт-Петербурге на Васильевском острове в семье русского морского офицера. Его отец Павел Андреевич во время Русско-японской войны служил инженером на миноносце «Решительный». Опасаясь за жизни жены и трех детей, он вынужден был вывезти свою семью за границу. Помогал им финский крестьянин. Они покрыли лошадь и сани белым полотном для маскировки и пошли напрямик по льду Финского залива, замирая в страхе каждый раз, когда оказывались в лучах вращающегося прожектора маяка.
В Таллине Алексей Павлович окончил немецкую гимназию и в 1936 г. поступил в Технический университет в Берлине, а после окончания остался на кафедре теплофизики рассчитывать паровые турбины, потом работал техническим переводчиком в строительной компании, а после войны – у американцев. Когда австралийцы стали в массовом порядке набирать эмигрантов-европейцев, он купил «липовые» документы на чужую фамилию и национальность (русских тогда официально не имели права брать в Австралию, их, по договору со Сталиным, полагалось отправлять прямиком в сибирские лагеря, поэтому все русские приезжали в Австралию под видом поляков или прибалтов). Отработав два года в паровозных мастерских, Алексей Павлович отправился строить каскад гидроэлектростанций возле города Кума, а потом перешел в управление электросетей в Сиднее. Все это он успел нам рассказать, пока мы шли с ним назад к баракам, открывали пустующую комнату и собирали по сараям для нее мебель.
Бараки находятся на окраине заповедника. Когда мы приезжали в прошлый раз, у нас не было времени побродить по окрестностям. Да и зима была. А в этот раз мы попали в разгар лета. Практически каждый день жители бараков ходили на речку, которая протекает по дну глубокого ущелья прямо по границе военного полигона. Это был у них чуть ли не единственный вид активного отдыха.
В пятницу вечером мы приехали в кентлинские бараки, а в субботу утром я уже работал – выносил офисную мебель из Национального банка Австралии. Фирма, занимающаяся благоустройством офисов, принадлежит полякам. Работать они предпочитают с соотечественниками или хотя бы выходцами из Восточной Европы. Двое русских у них работают постоянно. Но иногда возникают авралы, когда нужно срочно очистить большой офис. Тогда набирают всех, кто в этот момент окажется под рукой.
Рано утром к баракам приехал микроавтобус, в который загрузилось практически все мужское население. И уже через час наравне с бывшими инженерами, спортсменами, медиками… я таскал тяжеленные столы и офисные перегородки, тумбочки и полки к дверям лифта, потом выгружал их в подвале и составлял на маленькие грузовички, затем снаружи перемещал с них на большегрузные трейлеры (они не могли проехать в подвал банка из-за своих габаритов), а с трейлеров – на склад. Отдыхать удавалось только в дороге или в ожидании очередной машины. И так двенадцать часов подряд.
А с понедельника я стал работать на грибной ферме. Опять же по рекомендации русских из бараков. Хотя вряд ли на такую грязную, тяжелую и в то же время малооплачиваемую работу берут только «по блату». Задача у нас, русских, китайцев, вьетнамцев и кампучийцев, была простая: менять землю. Вначале нужно вытащить из душных, жарких, со стопроцентной влажностью (микроклимат создавался для грибов, а не для работников) ангаров мешки с использованной землей и забросить их в кузов грузовика. Потом разгрузить грузовик с новыми мешками, занести их в ангары, расставить на полках, утрамбовать и выровнять землю…
Кроме меня, там работало еще трое русских: Саша – тренер по плаванию из Молдовы, Олег – бизнесмен из Санкт-Петербурга, Виктор – хирург из Казахстана. Вернее, бывший тренер, бывший бизнесмен и бывший хирург. В Австралии у них всех положение было одинаковое. Они подали на статус беженца и болтались между небом и землей, не зная, удастся ли получить столь вожделенное гражданство.
Через две недели в бараке появился Виталий и огорошил меня своим рассказом:
– В прошлый приезд в Кентлин ты рассказывал об автостопе. Я слушал вполуха, думал, мне это никогда не пригодится. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. 9 декабря я решил поехать в Байрон-Бэй. Друзья собрались меня провожать. Выпили, как водится, лишнего, и на поезд я опоздал. А ехать-то было нужно! И тут вспомнил об автостопе. Выехал на электричке на окраину города, вышел на шоссе и поднял палец. Все, как ты учил! Довольно быстро поймал машину до Ньюкасла. Водитель попалея интересный. Рассказал я ему – кто и куда еду, а он дает мне свой сотовый: «Набери номер…» Я подумал, надо помочь человеку. Позвонил. Попал в справочную аэропорта. Водитель просит: «Ты спроси, есть ли места на самолет до Байрон-Бэя?» Мест не было. «Что же ты будешь делать?» – заволновался он. Я же не мог понять, в чем проблема: «Да так же, выйду на трассу и подниму палец». Мне показалось, что вопрос исчерпан. Ну, хотел человек посадить меня на самолет, но ведь не судьба – нет мест. Однако водитель так не считал. Он опять попросил меня позвонить. На этот раз на аэродром, с которого летают маленькие частные самолеты. Там мне сказали, что все самолеты в Байрон-Бэй уже улетели. «Что же делать?» – спросил я в трубку. «Нанимайте самолет», – посоветовали мне. «За сколько? За 1000 долларов? Согласен! Берем!» – неожиданно сказал он и, порывшись в кармане, достал толстую пачку. – Пересчитай». Я пересчитал. Там было 950 долларов. «Когда приедем, я добавлю полтинник», – пообещал он и свернул в аэропорт. И вскоре я, как какой-нибудь принц или миллионер, полетел на своем самолете. В результате всех этих приключений я добрался до Байрон-Бэя «авиастопом» – на два часа раньше, чем поезд, на который я опоздал!
10 февраля мы попрощались с жителями бараков. Русская община, существовавшая здесь около двадцати лет, доживала последние дни. Австралийская санэпидстанция признала бараки непригодными для жилья. Нужно было или проводить их реконструкцию, на которую требовалось, по крайней мере, 30 000$ (а их, естественно, не было), либо закрывать. Попытки пересмотреть это решение успеха не имели. Жильцы уже перестали бороться за сохранение общины и лишь старались выторговать дополнительный месяц «жизни», чтобы успеть найти подходящее жилье.
Русская община в бараках только на первый взгляд могла показаться дружной и сплоченной. За те три недели, которые мы там прожили, я услышал о конфликтах, склоках и разборках. Все, как в обычной коммунальной квартире или даже в тюремном бараке. Нервы ведь у многих были подорваны бесконечным ожиданием. Годами люди ждали решения своей судьбы, находясь «между небом и землей». Большинство из них даже английский язык не учили. А зачем? Вдруг откажут, и придется возвращаться в Россию? Но сложно было и тем, кто все же получал австралийское гражданство. За годы ожидания они разучались жить, работать, планировать будущее. И новые австралийские граждане оставались в уютном и таком привычном мире кентлинских бараков. Сюда же возвращались неудачники. Они не смогли найти своего места в австралийском обществе и предпочли опять вернуться к русским.
И вот этой уникальной «барачной общине» пришел конец. Одновременно пошла на спад очередная волна эмиграции из России. Все, кто хотел уехать во что бы то ни стало, это уже сделали. И мощный поток беженцев превратился в тоненький ручек эмигрантов-специалистов. Так раньше ехали на Крайний Север – заработать и свалить. Если и не назад в Россию, то в Англию или в США.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.