Пелагея Козулина

Пелагея Козулина

В русской церкви я познакомился с Василием Козулиным. Узнав, что я писатель, он предложил мне записать историю жизни своей матери – Пелагеи.

– У нее была очень интересная, наполненная приключениями жизнь. Она часто нам рассказывает истории о том, как они с моим отчимом-корейцем колесили по Китаю. Сам я записать ее рассказы не смогу. Вы, как профессионал, с этим могли бы справиться. А я бы вам заплатил.

Пелагея Ивановна начала свой рассказ с самого яркого в жизни всех эмигрантов события – прибытия на новую родину.

– Мы приплыли в Австралию в 11 часов 11 ноября, в День памяти, когда по всей стране устраивают Минуту молчания, вспоминая солдат, не вернувшихся с войны. Мне этот день запомнился еще и тем, что я остригла и завила свои волосы. А на пароходе с нами плыли и соседи из деревни. Увидев, что у меня с головой, они в один голос воскликнули: «Ну, ты городская п…да!» Именно так меня тогда и называли. А сейчас я – Пелагея Ивановна.

– Давайте все же начнем с начала, с того, как вы жили в Китае, – попросил я.

– Мою мать, даже не спрашивая ее согласия, выдали замуж за Александра Данилова. Он происходил из многодетной семьи, в которой было еще четыре сестры и три брата. Но мой отец был самым ленивым из них. Когда я появилась на свет, дед с материнской стороны дал моим родителям коня, корову, мелкую живность, чтобы они смогли жить отдельно. Но мой батя не смог наладить хозяйство и держал нас впроголодь. Мама вернулась к своим родителям и опять стала жить вместе со своими братьями. Но вначале один брат женился, потом второй. В доме стало много женщин, и, естественно, начались склоки и раздоры. Мне тогда было всего два годика, но я все помню. Однажды тетка готовила на кухне обед, а я сидела рядом на табуретке, облокотившись о стол. А она возьми да толкни меня. Я полетела на пол, хлестанулась и сильно зашиблась грудью. Это место у меня до сих пор побаливает.

– А где вы тогда жили?

– Мы жили в Сибири, в деревне Даниловка, возле границы с оккупированной японцами Маньчжурией. Корейцы там подняли восстание, вернее, это был неорганизованный стихийный бунт. Пошли на оккупантов с топорами, вилами, ножами. Японцы этот бунт подавили, зачинщиков расстреляли. И, чтобы обезопасить себя от будущих беспорядков, реквизировали не только оружие, но и все колющие или режущие предметы. Но разве можно в крестьянском хозяйстве обойтись без топоров и ножей? Японцы сделали так: привязали топор на цепь – один на десять семей. Все, кому нужно было поколоть дрова, должны были пользоваться им по очереди. То же самое сделали с ножами. На каждой кухне оставили по одному, также привязанному цепочкой ножу. Одновременно японцы пошли на смягчение оккупационного режима. Для корейцев на два года открыли границу с Россией, чтобы они могли ходить туда работать. Так корейцы появились и в нашей деревне. Бабушка посоветовала моей маме, которая уже несколько лет жила разведенной, выйти замуж за корейца, – она почему-то считала, что если она выйдет за русского, то отчим будет жестоко со мной обращаться.

– И ваша мать послушалась?

– Да. Вскоре у меня появился отчим – православный кореец Иван Пак, получивший русское имя при крещении. Был он чеботарь, или по-нашему – сапожник. Но он не только хорошо шил сапоги и ремонтировал подошвы, у него в руках любое дело спорилось. Как говорится, от скуки на все руки. Хозяйство у нас было маленькое – коровенка да телка, поэтому отчим в начале Великого поста отправлялся в Пестоновку на золотой прииск и там тачал рабочим сапоги, шил рукавицы, шапки, чинил изношенную одежду и обувь, а к Покрову возвращался домой. Огородом маме приходилось заниматься самой. Там она выращивала лук, огурцы, зелень. Братья помогали ей сеять пшеницу, ячмень, рожь, жать все это также нужно было вручную.

– А вам как жилось?

– В школу я ходила только одну зиму. Заболела корью. А когда выздоровела, то отец не захотел меня больше в школу отпускать. Идти было далеко. Да и не принято тогда было девочек учить: «Зачем им голову забивать? Вырастут, выйдут замуж и будут целыми днями у печи крутиться да с детьми возиться». Так и осталась я малограмотной. Хотя и научилась потом самостоятельно читать, но до сих пор понимаю только печатные буквы, а не написанные от руки.

– Как же вы попали в Китай?

– Когда мне было лет десять, мы переехали в Красную Монголию, в Кызыл. Мой отчим был кореец, но там считался «русским». Когда русских стали в колхоз сгонять, а монголов еще не трогали, он стал «монголом»: отказался от своего японского подданства и принял монгольское гражданство. А когда стали и монголов раскулачивать, он стал хлопотать о возвращении японского паспорта. Паспорт ему вернули, и поехали мы в Маньчжурию. Неделю добирались на подводах до Енисея, потом плыли по нему на пароходе. А когда пошли несудоходные места, перешли на плот. Добравшись до первой станции, сели на поезд и поехали в Красноярск. Помню Красную площадь, на которой всегда было много народа: танцевали, пели, плакали. Когда ехали на извозчике по городу, я впервые услышала колокольный звон. До этого я вообще ни одной церкви в своей жизни не видела. К нам в деревню иногда приезжал священник. Он останавливался в большом доме, куда и приходили все, кому нужно было покреститься или повенчаться. Из Красноярска на поезде мы приехали в Маньчжурию.

– А там вы где жили?

– Прямо в городе Маньчжурия и жили. Тогда там была жуткая безработица. Мой отчим был японцем, поэтому ему давали пособие, а матери, моим братьям и сестрам не давали, так как мы были русские. В семье, кроме меня, было еще четыре брата: Александр, Павел, Прокопий (отец Гавриил в Брисбене – его сын) и три сестры: Нина, Зинаида, Параскевья. Вначале, как мы только приехали, у нас еще было припасено много добра: пуховые подушки, шали, шубы из мерлушек (молодой барашек). Мы все это постепенно и проедали. Потом одна женщина, говорившая немного по-японски, взяла нас с собой в казарму к японским солдатам. Раньше они после обеда все остатки выбрасывали. Но потом стали отдавать нам. Нам доставался и суп, и рис, и бисквиты. Эта же женщина научила нас по миру ходить, милостыню собирать.

– И вам приходилось с протянутой рукой ходить?

– Обычно мы ходили за подаянием вдвоем с Михаилом. Всякого насмотрелись. Встречались хорошие люди. Они либо давали, что могли, либо честно признавались, что у них самих ничего нет. Хуже было, когда мы попадали на злых. Тогда на нас обрушивался длинный поток ругани. Но хороших людей все же больше. Помню, однажды нас где-то обругали, идем мы с братом и плачем. Навстречу нам попадается мужчина: «С чего вы плачете? Обидели? Вы к ним не ходите. Пойдемте ко мне. Я вам дам. У меня есть булка. Правда, она не мягкая». Но нам и такая сгодилась. Этот же мужчина подговорил нас с братом ходить на станцию, собирать дрова, уголь, сухую траву. Мы ждали там, когда начнется разгрузка вагонов, и подходили к подводам, просить. Если попадался добрый человек, он говорил: «Вы мне сейчас не мешайте. Подождите, я все нагружу, а остатки отдам вам». Тогда мы садились и терпеливо ждали. Потом получали по полену или по куску угля. Если же попадался злой и жадный, мы собирались группой с другими попрошайками, потом двое-трое хватали что-нибудь с подводы и бежали в разные стороны. Пока владелец дров за ними гонялся, остальные растаскивали с подводы, кто сколько успеет. А потом делили всю «добычу» поровну.

– А из Маньчжурии куда переехали?

– Японцы перевезли нас на прииск Голдуча. Раньше там жили русские, но потом все больше стало китайцев и полукровок: русских женщин, которые бежали в Китай из Советского Союза, китайцы насильно брали замуж. Если откажешься – выдадут назад в СССР на верную смерть. Помню, однажды перебежала в Китай большая группа – женщины, мужчины, дети. Среди них была и одна молодая семейная пара. И старому китайцу почему-то приглянулась именно замужняя женщина. И ее мужу пришлось согласиться, иначе их обоих выслали бы назад. Потом, когда казаки, которых японцы наняли охранять границу, узнали про эту историю, они забрали эту женщину от китайца и вернули законному мужу.

– В Китае вы и замуж вышли?

– Мы жили на самой границе, отчим рубил амбары для китайцев. С той стороны приходили не только беженцы. Однажды пришла целая банда и вырезала в соседней деревне всех мужчин. Вот японцы и наняли казаков охранять границу. За одного из этих казаков-пограничников я и вышла замуж. Мне тогда было почти 17 лет, а Павлу Козулину на 10 лет больше.

– А он как в Китае оказался?

– Он был беженцем из забайкальской деревни Козулино. Семья у него была зажиточная, поэтому их раскулачили и должны были отправить в ссылку. Но бывший батрак, ставший большим начальником у коммунистов, предупредил. Они собрались артелью в двадцать человек и дали деру. Переплыли пограничный Аргун – и уже в Китае. Поначалу пришлось прятаться по лесам. Чтобы выйти из леса, нужно было купить китайские паспорта. Так они и выходили один за другим. Те, кто вышел первым, возили в лес продукты, поддерживали тех, кто еще был вынужден «партизанить». У многих в России остались жены, сестры, родители. Собралось пять человек. У моего мужа там оставалась семья – девочка маленькая, а без него и мальчик родился. Но получилось неудачно. Его там поймали. Били. Высыпали из сумки сухари на пол, поставили на колени. Давай, говорят, выдавай, где остальные. Он сказал, что знал. Его посадили на лошадь и повезли. По дороге кнутами стегали. А он думал, как бы убежать. Привезли его в деревню. Он постучал в дверь тете, а когда дверь открылась, задул свечку и, пробежав весь дом насквозь, выскочил через заднюю дверь – и в лес. Больше он в Россию не возвращался. Один его брат тоже смог убежать в Китай, а второй остался в России. Он потом на войне погиб.

– А с мужем где жили?

– Мы перебрались в деревню Верфурги, в Трехречье, потом в Мергон и опять – в Верфурги. Вначале у нас с мужем ничего не было. Все наживали своим трудом. Жили мы в маленьком домике. Когда в нашей деревне раскулачивали зажиточных, у них все добро отобрали и раздали бедным. Бывших богачей переселили в дома бедняков, а бедняков – в дома богатых. Мне тогда три раскулаченные семьи сдавали на хранение свои вещи: постельное белье, одежду. Я сразу предупреждала владельцев, что придется пользоваться их вещами, чтобы не вызвать подозрений.

Потом, когда волна раскулачиваний прошла, я все вернула хозяевам. Себе ничего не оставила. Моток овечьей шерсти завалился куда-то в угол. Я про него забыла, а хозяйка постеснялась спросить. Видимо, подумала, что я его использовала для себя. Но я нашла и вернула.

– А дальше что было?

– Потом начали из Китая русские разъезжаться кто куда. Половина возвращалась в Россию, вторая половина бежала на Запад. Получилась большая ссора. Вторая Гражданская война. Опять поделились на белых и красных. Раскол прошел по всем семьям. У меня была лучшая подруга Матрена. Она собралась возвращаться в Россию, а я – нет, и мы стали с ней злейшими врагами. Мои же братья и сестры все, как один, вернулись в Россию, а я с ними ехать не захотела. Мы так поссорились, что долгое время даже не переписывались.

Как оказалось, этот первый разговор стал и последним. К Пасхе нужно было срочно отремонтировать три спальни на втором этаже, выкопать пни, убрать мусор с участка. Поэтому я целыми днями работал на стройке, а по вечерам Пелагея давать интервью отказывалась, ссылалась на нездоровье или плохое настроение. Однако именно по вечерам, после работы, было самое лучшее время расслабиться после трудового дня и поговорить по душам. И место Пелагеи в этих вечерних разговорах вскоре занял Василий.

– Я не люблю горбатиться на босса, лучше иметь свой бизнес. С пятнадцати лет работаю строителем. Но уже три раза получалось так, что я начинал свое дело и вначале справлялся один. Потом заказов становилось все больше и больше. Я уже физически не мог со всеми справиться. Приходилось брать в помощники одного рабочего, потом второго, третьего, не успевал оглянуться, как у меня уже работало пятьдесят человек. Сейчас я, в который уже раз, провел сокращение: оставил нескольких рабочих и двух бригадиров. Они трудятся в Мельбурне, а Дуся – моя жена – делает всю бумажную работу. Несколько раз я покупал хороший, но сильно запущенный дом, реставрировал его и продавал в несколько раз дороже, чем купил. По австралийским законам, если ты прожил в доме больше трех лет, то при его продаже не нужно платить налог на прибыль – разницу между ценой, за которую купил, и ценой, за которую продал. В Перте я думал отдохнуть, но привычка… Опять купил дом, который нужно реставрировать.

– А как удалось заработать первоначальный капитал для того, чтобы начать свой бизнес?

– Бизнесом я занялся еще в школе. Мы с пацанами собирали на улицах бутылки и сдавали. Хозяин магазинчика платил нам деньги, а бутылки относил во двор и ставил в ящики. Мы забирались с обратной стороны, с помощью специально сделанных крюков доставали эти бутылки и сдавали их еще раз. В школе же, на уроках труда мы наловчились делать фальшивые двадцатицентовые монеты: сделали форму и заливали в нее расплавленный свинец. Монеты получались тяжелее, чем настоящие. Но автоматы, продающие сладости, их принимали. Был у меня еще один трюк: по дороге в школу я с помощью проволоки заталкивал плотный комок бумаги в щель, из которой телефоны-автоматы выбрасывают монеты на возврат. А на обратном пути с помощью той же проволоки доставал «кляп» и горсть мелочи. Помню еще, у нас лед тогда продавали в картонных коробках. В некоторых из них были талоны, по которым можно было получить приз – еще одну коробку бесплатно. Один из моих приятелей догадался, что на коробках с призом стоит маленький треугольник, а на пустых – большой. Мы заходили ввосьмером в магазин, перебирали все коробки в поисках выигрышной, покупали ее за 20 центов, потом шли в соседний магазинчик и получали там бесплатную коробку льда. Ее мы, конечно, тоже выбирали с выигрышем. Пройдя восемь магазинов и потратив 20 центов, мы получали 8 коробок льда. Конечно, владельцы магазинов с большим подозрением смотрели на то, как мы перебираем коробки. Некоторые стали прятать их в подсобку и выносить по одной. Мы к ним переставали ходить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.