«НКВД ЗРЯ НЕ АРЕСТОВЫВАЕТ…»

«НКВД ЗРЯ НЕ АРЕСТОВЫВАЕТ…»

Если при аресте сотрудников центральных военных учреждений особисты, как правило, стремились обезопасить себя получением санкции наркома обороны, то на местах, чувствуя себя всемогущими и всесильными, иногда позволяли себе арестовывать того или иного командира, политработника не только без санкции наркома и прокурора, но даже вообще при полном отсутствии какого-либо «компромата». При таких вариантах сотрудники органов НКВД действовали «по интуиции», поскольку им «так казалось»; били, так сказать, «навскидку».

Бывший начальник особого отдела НКВД ЗабВО Петросьян впоследствии показал, что в особом отделе не было никаких данных о принадлежности начальника штаба округа комдива Я.Г. Рубинова к заговору. Они только предполагали, что он может быть одним из руководителей «заговора», и «на всякий случай» 3 июля 1937 г. особисты арестовали его. А там уж, как говорят шахматисты, «дело техники». Бывший заместитель начальника штаба ЗабВО полковник в отставке М.И. Болотков показал в процессе дополнительного расследования, что находившиеся вместе с ним в камере тюрьмы Особого отдела арестованные видели в тюремный «волчок», как Рубинова после избиения на допросе несли по коридору¹²², сам передвигаться он уже не мог. Надо ли удивляться, что комдив признал себя виновным в участии с 1933 г. в мифическом военном заговоре и в шпионаже в пользу японцев и на предварительном следствии, и на суде. Заседание Военной коллегии по его делу 2 октября 1938 г. продолжалось всего 10 минут. Их хватило, чтобы приговорить комдива Рубинова к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение в тот же день. Реабилитирован комдив посмертно в апреле 1956 г.

Никаких материалов, послуживших основанием для ареста 10 августа 1937 г. помощника командира 12-й Кубанской казачьей дивизии полковника Б.Н. Акатова, в его архивно-следственном деле не содержится¹²³. Точно так же, при полном отсутствии какого-либо «компромата», был арестован 28 ноября 1937 г. командир 18-й тяжелой бомбардировочной авиабригады трижды орденоносец (что было крайней редкостью по тем временам) комбриг Е.Б. Тантлевский¹²⁴.

Начальник Ставропольского военно-конного завода (служивший ранее начальником политотдела Особой кавдивизии) бригадный комиссар Д.Н. Статут был арестован 14 декабря 1937 г. Допрошенный по этому поводу (в ходе дополнительной проверки) бывший помощник начальника особого отдела НКВД кавдивизии Сидоров, проводивший следствие по делу Статута, на допросе 8 октября 1955 г. высказал, что «арест Статута, который мы произвели по указанию Столярова (бывший начальник 5 отд. УНКВД М(осковской) о(бласти), для нас, работников Особого отдела, являлся полной неожиданностью. Зная Статута по службе в дивизии, по его поведению в быту, могу сказать о нем, что это был положительный коммунист. Ничего отрицательного в политических взглядах и настроениях Статута я не замечал. Это был скромный и трудолюбивый политработник. Никаких компрометирующих материалов в отношении Статута в Особом отделе дивизии во время ареста Статута не было»¹²⁵.

Не спасала, а зачастую усугубляла опасность дружба с «великими мира сего». Член военного совета Тихоокеанского флота корпусной комиссар Я.В. Волков был старинным личным другом тогдашнего наркома ВМФ армейского комиссара 1-го ранга П.А. Смирнова. Но вот Смирнова «взяли» в Москве 30 июня 1938 г. Об этом, очевидно, поступила информация и на Дальний Восток. Во всяком случае уже 1 июля 1938 г. Волков был арестован по простому распоряжению (без постановления об аресте!) начальника УНКВД ДВК Г.Ф. Горбача. Это было в начале июля. А постановление об аресте Волкова и о предъявлении ему обвинения было утверждено этим же самым Горбачем лишь 23–28 ноября 1938 г. К следственным же действиям по делу Волкова органы следствия приступили фактически 27 января и 14 марта 1939 г., т. е. спустя почти семь-восемь месяцев после ареста очередного «врага народа»¹²⁶.

Любил иногда продемонстрировать свое «пролетарское чутье на врагов» и сам Ежов. Так, по его личному указанию был 5 мая 1937 г. арестован комбриг запаса М.Е. Медведев. Ежов в это время усиленно сочинял версию о «военном заговоре», и ему до зарезу нужны были показания какого-либо сравнительно крупного военного. Медведев же до 1935 г. занимал пост начальника Управления ПВО РККА. Затем был уволен и работал начальником строительства столовой. Никакого «компромата» против него не было. Но Ежов дал указание: «арестовать». (И вскоре из Медведева таки выбили столь нужные Ежову показания о «заговоре Тухачевского», и Ежов немедленно доложил о них Сталину). По прямому указанию Ежова в 1937–1938 гг., при полном отсутствии компрометирующих материалов, органами НКВД производились аресты ряда командиров и политработников латышской национальности¹²⁷.

Но необходимо со всей определенностью подчеркнуть, что абсолютно немотивированные аресты военных все-таки были исключением. Как правило, должно было быть определенное обоснование, какая-то «зацепочка». И опять надо сказать, что иногда эти «зацепочки» были просто за пределами здравого смысла. Но – «НКВД зря не арестовывает…».

Как в те мрачные времена стряпали дела по обвинению «в контрреволюционных преступлениях», можно судить и по делу заведующего библиотекой одного из Домов Красной армии (БОВО) Бойко. Его обвинили в том, что он занимался распространением среди военнослужащих и их семей запрещенной Главлитом литературы. Эти обвинения не были голословными. С первого взгляда они могли показаться даже доказательными. Но только с первого взгляда и только человеку, желающему во что бы то ни стало засадить в тюрьму другого человека. В самом деле Бойко обвинялся в том, что выдал интенданту 3-го ранга Ильюшенко «Историю народов СССР» Ванага, жене военнослужащего роман Никифорова «У фонаря», военнослужащему Гусеву дал хороший отзыв о повести А.С. Серафимовича «Железный поток», а одному из военнослужащих выдал (о, ужас!) книгу «ВКП(б) в резолюциях съездов, конференций и пленумов ЦК». С точки зрения хоть чуть-чуть цивилизованного общества обвинения, по сути, параноидальные, но они были абсолютно дутыми даже и по тем беспросветно мрачным временам. При внимательном дополнительном расследовании было установлено, что книга Ванага была выдана в 1936 г., а изъята приказом Главлита 27 марта 1938 г., роман «У фонаря» выдан в мае – июне 1937 г., приказ Главлита об изъятии издан в январе 1939 г. Повесть «Железный поток» не допускается к распространению только в том случае, если в предисловии имеются ссылки на Ковтюха (комкор Е.И. Ковтюх – прототип Кожуха – был уже расстрелян). Ни одно издание «ВКП(б) в резолюциях съездов, конференций и пленумов ЦК» вообще не изымалось. И тем не менее именно по вышеперечисленным обвинениям Бойко был 29 июня 1938 г. арестован, провел в тюрьме больше года. И только в июле 1939 г. военной прокуратурой БОВО дело Бойко было прекращено и он был освобожден из-под стражи¹²⁸.

Капитан Богданов (18 ск, ОКДВА) сдавал свою часть Дмитриеву и в процессе передачи отдал ему 50 различных книг и попросил просмотреть их, нет ли среди них запрещенных. Дмитриев (впрочем, как и Богданов) сам не проверил, а послал в качестве цензоров двух красноармейцев. Один из них увидел хрестоматию по ленинизму издания 1926–1927 гг. и, влекомый духовной жаждой и стремлением овладеть передовым учением, взял ее к себе в казарму, «почитать». Казалось бы, «святое дело» – красноармеец хочет припасть к первоисточнику. Но когда на другой день, обнаружив эту хрестоматию на красноармейской тумбочке, рассмотрели ее повнимательнее, то обнаружили в ней статьи «врагов народа». Особисты тут как тут. Возбудили дело. Незадачливый капитан Богданов был арестован и осужден на 6 лет тюремного заключения¹²⁹.

Бывали еще более дикие мотивы ареста. Военные юристы В. Бобренев и Л. Заика рассказали о том, что в списках комсостава, докладывавшихся Ежову, некоторые фамилии бывших офицеров старой русской армии были подчеркнуты толстым красным карандашом. А сотрудники Особого отдела ГУГБ НКВД СССР знали, что такой карандаш был только у Ежова. Надо как-то реагировать на «указание» «железного» наркома. И реагировали. Бобренев и Заика утверждают, что именно по этому «принципу» было принято решение об аресте командармов 2-го ранга М.Д. Великанова и А.И. Седякина, комкора Е.И. Ковтюха… А молодой кудрявый начальник боепитания Забалуев, причесываясь у зеркала и любуясь собой, сказал: «Ну и шевелюра у меня… Прямо как у Зиновьева». При одном упоминании «запретной» фамилии аполитичный Нарцисс был арестован и в обвинительном заключении эта губительная по тем временам фраза получила такое истолкование: «…среди начсостава восхвалял и пропагандировал врага народа Зиновьева». Скажете, шутка. А Забалуев четыре месяца просидел в тюрьме. И ему еще повезло. Малограмотный красноармеец Белкин слышал про Конституцию 1936 г. и в общем-то усвоил, что все начинается с нее, и как-то заявил, что построение социализма у нас началось не в 1924 г., а в 1936-м. Сразу же последовал арест – и 8 лет лишения свободы¹³⁰.

О печальной судьбе другого красноармейца рассказал в апреле 1938 г. главный военный прокурор РККА Н.С. Розовский. Судя по всему, этот красноармеец искренне хотел бороться с недостатками в боевой подготовке. В ротной стенгазете в заметке о повышении внимания к стрелковой подготовке, желая быть как можно более убедительным, он написал: «Пуля своенравна и летит, куда ей вздумается, и обязательно не в цель». Эти «красоты стиля» дорого ему стоили. По выражению главного военного прокурора, красноармейцу «приклеили контрреволюцию», арестовали и осудили на 8 лет лишения свободы¹³¹.

Прямо-таки с патологической непримиримостью сотрудники особых отделов относились к одному упоминанию бывшего народного комиссара по Военно-морским делам и председателя Реввоенсовета РСФСР (СССР) Л.Д. Троцкого. Так было уже с середины 20-х и до середины 30-х годов. Член партии с июня 1917 г. Г.Л. Баранцев, много лет прослуживший на ответственных военно-политических должностях, с 1926 г. преподававший в Военной академии им. Фрунзе, был «уличен» в том, что на лекциях допускал применение наглядного пособия с портретом Троцкого. За такой «криминал» окружная парткомиссия МВО вынесла ему в 1935 г. выговор¹³². И хотя он сумел в 1936 г. окончить вечернее отделение Института красной профессуры, получил звание бригадного комиссара, исполнял обязанности начальника кафедры истории ВКП(б), все же в начале 1938 г. он был уволен. Чтоб «троцкистским» духом и не пахло.

Еще более эта нетерпимость возросла после августовского процесса 1936 г. Вот один из документов той поры: «8 января 1937 г. группа младших командиров танкового батальона 2-й отдельной механизированной бригады ОКДВА Мезенцев, Пидкоша (оба члены ВЛКСМ) и еще четыре беспартийных во время читки газет восхваляли контрреволюционера Троцкого. Мезенцев и Пидкоша исключены из ВЛКСМ. Мезенцев уволен из РККА и арестован органами НКВД»¹³³.

А после февральско-мартовского (1937 г.) пленума ЦК ВКП(б) выявление и отлов «троцкистов» приобрели характер охоты. Так, в апреле 1937 г. «за контрреволюционную троцкистскую агитацию» арестованы курсант полковой школы 11 сд (ЛВО) Трифонов («сын осужденного троцкиста») и младшие командиры 32-го полка этой же дивизии Бабин, Турков и Гришин¹³⁴.

Помполит Военно-Воздушной академии дивизионный комиссар Смоленский прямо-таки с сознанием исполненного долга рассказал в марте 1937 г. на активе НКО, как он и парторганизация оперативно реагировали на «небольшой сигнал» о том, что преподаватель кафедры политэкономии Казанский в 1926 г. назвал своего сына именем Троцкого (Ледит). «Прижали мы его, но в течение трех-четырех месяцев не могли выжать и только после целого ряда очных ставок, когда привлекли парторганизацию музея Ленина, где работала его жена, которая тоже напирала на него, лишь после этого мы установили, что этот человек двурушничал. Признавая на словах линию партии правильной, в 1926 году дает имя своему сыну в честь Троцкого»¹³⁵.

Помполиту 14-го кавполка батальонному комиссару В.Н. Гришину было вменено в вину и то, что до осени 1935 г. хранил у себя групповой фотоснимок лиц, среди которых был и «портрет врага народа Троцкого». 23 сентября 1937 г. военный трибунал Киевского военного округа осудил батальонного комиссара на 10 лет лишения свободы с последующим поражением в правах на 5 лет¹³⁶. А еще «проще» поступали в одной из частей Белорусского военного округа. Секретарь бюро ВЛКСМ Антоненко рассказывал на Всеармейском совещании комсомольских работников РККА (май 1938 г.): «У нас, например, в части, где комиссар Бессмертный, наломали много дров, когда врагов народа искали по окончанию фамилий; например, оканчивается фамилия на «ий» и «ч», значит, ищи врага народа»¹³⁷.

Читаешь такое и думаешь: какая-то страна абсурда! Да это же то, о чем пророчествовали и Евгений Замятин, и Олдос Хаксли, и Джордж Оруэлл. Да, действительно было и такое… Но еще раз хочу подчеркнуть, что в основном подобные случаи все же были не системой, а исключением. Системой же были усердные попытки «обосновать» аресты.

И надо признать, что в стремлении «обосновать» аресты органы НКВД действовали масштабно и с выдумкой. Судя по многочисленным докладам, сводкам, спецсообщениям различных звеньев широко разветвленной карательной системы, по крайней мере, с осени 1936 г. вся наша огромная страна была покрыта густой сетью всякого рода антисоветских, контрреволюционных, террористических организаций. Если попытаться суммировать и классифицировать весь тот объемный материал, который мне удалось изучить, то можно прийти к выводу, что в основном эти зловредные организации окопались и действовали по таким городам и весям.

Антисоветская троцкистская (правотроцкистская) террористическая организация – в Воронежской, Днепропетровской, Курской, Кустанайской и Сталинградской областях, а также в Туркмении; в городах: Ленинграде (на заводах «Красноармеец» и «Красный Треугольник», на фабрике «Пятилетка», на Охтинском комбинате), Ростове-на-Дону, Саратове, Харькове, Шуе; на железных дорогах – Дальневосточной, Оренбургской, Туркестано-Сибирской; в Верхне-Волжском речном пароходстве: в аппарате Наркоминдела СССР, Наркомате легкой промышленности СССР, Наркомземе СССР, Комитете по делам физкультуры и спорта при СНК СССР, в Наркомате юстиции РСФСР, в Главрыбе наркомпищепрома СССР, в системе автотракторной промышленности, в системе водного транспорта, в системе «Заготзерно», в прокуратуре Московской области, в Подмосковном угольном бассейне, в тресте «Каззолото», в Сухумском субтропическом институте, на Красноярском вагонно-строительном заводе, на авиазаводе № 24 и др.

Органами НКВД была «вскрыта» также антисоветская националистическая террористическая диверсионно-вредительская организация, действовавшая на территории Азербайджанской, Грузинской, Казахской, Туркменской и Украинской союзных республик. Только на Украине в 1930–1937 гг. было «раскрыто» 15 крупных подпольных контрреволюционных организаций¹³⁸.

Докладывалось и о действиях антисоветской эсеровской террористической повстанческо-диверсионной организации в Краснодарском и Красноярском краях, в Одесской, Тульской и Ярославской областях, в Великолукском округе, в Нижне-Чирском районе Сталинградской области. Сообщалось также о «раскрытии» антисоветской террористической организации в Курской области (как обычно, во главе с секретарем обкома ВКП(б) и председателем областного Исполкома), в Кизеловском районе Свердловской области, в Коминтерне, в Центральном аэроклубе СССР, среди эсперантистов Украины и т. д. и т. п.

Еще раз хочу напомнить, что это отнюдь не все «вскрытые» в предвоенные годы органами НКВД антисоветские контрреволюционные террористические организации. Совершенно логично предположить, что это только сравнительно небольшая выявленная мною частица намертво опутавшей страну смертоносной сети, накинутой сотрудниками НКВД на миллионы людей.

Так было в стране, так было и в армии. Вполне естественно, что высшая партийная верхушка особо опасалась не только оппозиционных, но любых хоть сколько-нибудь самостоятельных взглядов у «человека с ружьем». Вообще-то говоря, версию о подготовке военного переворота высшее партийное руководство начало муссировать, по крайней мере, с осени 1927 г. В ночь с 12 на 13 сентября 1927 г., якобы по заявлению бывшего врангелевского офицера, который неоднократно использовался ОГПУ для проникновения в антисоветское подполье, у ряда оппозиционеров, занимавшихся тиражированием и распространением документов оппозиции, были произведены обыски. И уже 22 сентября этого же года от имени Политбюро и ЦКК ВКП(б) по партийным инстанциям была разослана информация следующего содержания: чекистами установлена связь членов партии, организовавших подпольную типографию, «с некоторыми лицами из военной среды, помышляющими о военном перевороте в СССР по типу переворота Пилсудского». Второе сообщение от 27 сентября заканчивалось еще более определенной констатацией и грозным предостережением: «ЦК и ЦКК заявляют, что они отсекут железной рукой всякую попытку втянуть во внутренние дела буржуазно-интеллигентский сброд… и их охвостья из военных путчистов…»¹³⁹

Придя к власти в результате вооруженного восстания, сумев перетянуть на свою сторону значительные солдатские массы, руководство коммунистической партии все время опасалось, как бы и другие, противостоящие общественные силы не пошли бы подобным же путем. Особый отдел армии и флота Главного управления госбезопасности НКВД СССР и сеть особых отделов в военных округах, в воинских объединениях и соединениях не дремали, неусыпно следили за тем, нет ли где заговора, и, напрягая все свои физические и интеллектуальные возможности, усиленно сочиняли, создавали, стряпали, вскрывали и ликвидировали самого различного рода «контрреволюционные террористические организации и группы» в РККА.

И опять-таки должен предупредить читателя, что, не сумев добыть «всю совокупность» документов, я не претендую на абсолютную полноту перечня «вскрытых и ликвидированных» тогда органами НКВД контрреволюционных организаций в армии и на флоте. Уже говорилось о крупном деле «Весна», «вскрытом» в начале 30-х гг. В 1935 г. ликвидирована «контрреволюционная троцкистская и националистическая» организация в школе червонных старшин в Харькове. Подробностей выяснить не удалось, но, естественно, масштабы здесь были значительно меньшими.

Активность Особого отдела ГУГБ НКВД СССР во «вскрытии» (а как показали последующие события – в фабрикации) контрреволюционных организаций в армии резко возрастает сразу же после окончания работы февральско-мартовского (1937 г.) пленума ЦК ВКП(б). Вот только то, что мне удалось выявить. В апреле 1937 г. начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР И.М. Леплевский докладывает наркому обороны Ворошилову о том, что вскрыта контрреволюционная троцкистская группа, ведущая работу в МВО (доклад 9 апреля); что часть существующей с 1928 г. контрреволюционной троцкистской группы во главе с бывшим начальником 12-го отделения Разведуправления РККА Чернявским впоследствии перешла к террористической деятельности, намечавшей теракт в отношении тов. Сталина, была арестована и расстреляна (сообщение 14 апреля); что вскрыта антисоветская троцкистская организация, проводившая вредительскую работу в системе особо секретной техники РККА (сообщение 28 апреля)¹⁴⁰. В мае 1937 г. тот же Леплевский бомбит Ворошилова своими спецсообщениями о вскрытии «антисоветской троцкистской террористической организации» в частях СибВО, «троцкистской террористической, диверсионно-шпионско-вредительской организации» в ОКДВА, «военной контрреволюционной троцкистской организации» в МВО.

Все эти «меморандумы» докладывались в обстановке глубочайшей секретности. В середине июня 1937 г. наконец и в открытой печати были опубликованы краткие сообщения о том, что НКВД вскрыл в РККА разветвленный военно-фашистский заговор, что руководителей заговора – восемь высших командиров РККА во главе с Маршалом Советского Союза М.Н. Тухачевским осудили и расстреляли. По этому поводу был опубликован несекретный приказ НКО № 96. Газеты, особенно военные, продолжали вовсю трубить о необходимости полного выкорчевывания и беспощадной расправы со всеми «заговорщиками», но никаких конкретных материалов, да и фамилий, в открытой печати больше не появлялось. Беспрецедентная расправа с командно-начальствующим составом РККА чинилась в строжайшей тайне. И только сейчас, на основе изучения многих документов Архива Военной коллегии Верховного суда Российской Федерации и Российского государственного военного архива можно судить, как напряженно «трудились» особисты над «вскрытием» (а фактически – формированием) всякого рода ответвлений придуманного ими самими «заговора».

Не ограничиваясь «заговором», «вскрытым» в центре, особисты сочиняют версии и сообщают руководству Наркомата обороны о наличии военно-фашистского заговора в Забайкальском, Закавказском, Киевском, Ленинградском, Московском, Средне-Азиатском, Сибирском, Северо-Кавказском, Уральском, Харьковском военных округах, в ОКДВА. Сообщается о наличии этого заговора в системе Военно-Морского флота, и в частности на Северном и Тихоокеанском флотах, на Амурской военной флотилии, а также в системе ПВО гор. Москвы, во 2-м стрелковом корпусе, в 34-й стрелковой дивизии, в 23-й авиационной бригаде, в Усть-Сунгарийском укрепленном районе и др.

Состряпанная в кабинетах НКВД версия о военно-фашистском заговоре в РККА и его ответвлениях на местах была своеобразным стволом, к которому примыкали и многочисленные другие версии о якобы действовавших в армии иных антисоветских и контрреволюционных организациях. Прежде всего, пугали тем, что, мол, чуть ли не с 20-х годов существуют различного рода организации бывших офицеров (подпольная монархическая организация бывших офицеров царской армии в Москве; офицерско-монархическая организация в ВВС РККА; офицерская террористическая и шпионская организация в Белорусском военном округе и в г. Ульяновске, организация бывших офицеров-артиллеристов и т. п.).

Усиленно эксплуатировалась версия о наличии в армии различного рода антисоветских контрреволюционных террористических, шпионских и вредительских организаций (троцкистских, правотроцкистских, правых, военно-эсеровских и т. п.) – в ОКДВА, УрВО, на ТОФе, в частях 5-го мехкорпуса, 7-го стрелкового корпуса, в 28-й авиабригаде, в Омском пехотном училище (разумеется, во главе с его начальником генерал-майором М.И. Петровым) и даже в Центральном архиве Красной армии, а также в Военной академии Генерального штаба РККА, в Военной академии РККА им. М.В. Фрунзе, в Главном санитарном управлении РККА, на Балтфлоте, в Горьковском бронетанковом училище, в Киевской артшколе, в строительно-квартирном отделе МВО и т. д. и т. п.¹⁴¹

Широко внедрялась версия о подрывной работе в армейских рядах различного рода националистических организаций вроде Латышской фашистской организации, Украинско-националистической повстанческой организации, контрреволюционных националистических организаций в 18-й Туркменской дивизии, в 19-й Узбекской горнострелковой кавдивизии, в 20-й Таджикской кавдивизии, социал-туранской партии (СТП) в Киргизском кавполку, польской организации войсковой СШОВ) и т. д. и т. п.

Что касается версии о наличии «военно-фашистского заговора в РККА», то уже в середине 50-х годов в результате дополнительных проверок было установлено, доказано и закреплено в таких имеющих юридическую силу документах, как заключения Главной военной прокуратуры и определения Военной коллегии Верховного суда СССР, что никакого такого заговора в РККА не существовало, что она (версия) была сочинена в недрах НКВД и принесла огромный урон Красной армии.

В ходе исследования удалось выявить юридические документы и по некоторым другим «контрреволюционным» организациям в РККА. В определении Военной коллегии Верховного суда СССР по делу расстрелянного в августе 1937 г. полковника К.М. Грунде за участие в военно-фашистской террористической организации, якобы действовавшей в частях ОКДВА и Тихоокеанского флота, было 8 июля 1965 г. констатировано: «Антисоветской организации, преступная связь с которой вменялась в вину Грунде, в действительности не существовало»¹⁴². Бывший начальник Пермской авиашколы бригадный комиссар В.В. Ягушевский 15 августа 1938 г. Военной коллегией осужден к расстрелу как один из участников эсеровской контрреволюционной организации, будто бы действовавшей в Уральском военном округе. В действительности же, как показал в ходе дополнительной проверки в 1967 г. бывший помощник начальника особого отдела НКВД УрВО Мозжерин, никакой эсеровской контрреволюционной организации в войсках Уральского военного округа не существовало, а материалы об этой организации были созданы искусственно¹⁴³, т. е. совершенно сознательно сфальсифицированы.

В 1938 г. несколько командиров и политработников Ордена Ленина Узбекской горнострелковой кавалерийской дивизии были арестованы и осуждены как участники «антисоветской буржуазно-националистической повстанческой террористической организации», якобы действовавшей в частях этой дивизии. Дополнительной проверкой, произведенной в 1956 г., было, как официально зафиксировано в заключении Главной военной прокуратуры от 19 ноября 1956 г., «установлено, что органы государственной безопасности никакими объективными данными о существовании в частях узбекской дивизии какой бы то ни было антисоветской организации не располагали, дела на арестованных военнослужащих этой дивизии были сфальсифицированы и что признания арестованных в совершении тяжких государственных преступлений в стадии предварительного следствия добывались путем применения к ним пыток и других незаконных методов ведения следствия»¹⁴⁴.

Таким образом, опираясь на эти факты, а также исходя из того, что все привлеченные за участие в «организациях» военнослужащие реабилитированы «за отсутствием состава преступления», можно вполне обоснованно сделать вывод о том, что всех этих «антисоветских, контрреволюционных организаций в РККА» в действительности не существовало, что сообщения и доклады высшему руководству страны о их «деятельности» также плод злобно воспаленного человеконенавистнического воображения функционеров НКВД.

А между тем именно обвинение в участии в военно-фашистском заговоре или в той или иной «антисоветской контрреволюционной» организации служило главным основанием для получения соответствующей санкции на арест военнослужащих. Так, по обвинению в участии в «военно-фашистском заговоре» в Киевском военном округе были арестованы бывший командующий войсками округа командарм 1-го ранга И.Э. Якир, его заместитель комкор Д.С. Фесенко, начальник политуправления округа армейский комиссар 2-го ранга М.П. Амелин, его заместитель корпусной комиссар Н.О. Орлов, начальник штаба округа комбриг Н.И. Подчуфаров, его заместитель комбриг А.Г. Лабас, комдивы С.И. Венцов-Кранц и Ф.Ф. Рогалев, комбриг В.В. Ауссем-Орлов и др. По обвинению в участии в военно-фашистском заговоре в Забайкальском военном округе были арестованы командующий войсками округа комкор И.К. Грязнов, его заместитель комкор Н.В. Лисовский, член военного совета округа корпусной комиссар В.Н. Шестаков, начальник штаба комдив А.И. Тарасов, а затем и сменивший его комдив Я.Г. Рубинов и др.

По отношению к участникам «антисоветских националистических» организаций действовали довольно примитивно – раз тот или иной командир или политработник по национальности латыш, значит, он непременно зачислялся в соответствующую латышскую контрреволюционную организацию, если поляк – то в польскую и т. д. Как «участники латышской фашистской организации» были арестованы командармы 2-го ранга Я.И. Алкснис и И.И. Вацетис, комкоры Я.П. Гайлит, А.Я. Лапин, К.А. Стуцка, Р.П. Эйдеман, корвоенюрист Л.Я. Плавнек, коринтендант П.М. Ошлей, комдивы Ю.Ю. Аплок, А.И. Бергольц, Ж.К. Блюмберг, Г.Г. Бокис, Ж.Я. Пога, И.А. Ринк, В.Ю. Рохи, О.А. Стигга, дивизионные комиссары Ф.Д. Баузер, В.К. Озол, И.Я. Юкамс, дивинтендант Р.А. Петерсон и многие др. По обвинению в участии в ПОВ были арестованы бывший заместитель председателя Реввоенсовета СССР И.С. Уншлихт, комкор Р.В. Лонгва, коринженер Н.М. Синявский, корпусной комиссар Я.Л. Авиновицкий, комдивы В.Ф. Грушецкий, К.Ф. Квятек и др.

Как уже отмечалось ранее, все эти организации были придуманы самими особистами, ими же они были и «вскрыты». Следовательно, арест по обвинению в участии в этих в действительности не существовавших организациях фактически был самым настоящим блефом особых отделов НКВД. Но для всех арестованных он обернулся неописуемой трагедией, заканчивающейся, как правило, позорным и, как казалось палачам, бесследным исчезновением.

Таким же образом был «организован», а точнее – состряпан, искусственно создан так называемый военный заговор в частях 7-го стрелкового корпуса. Привлеченный впоследствии к уголовной ответственности бывший начальник УНКВД по Днепропетровской области Е.Ф. Кривец на следствии дал прямые показания о том, что «военный заговор в частях 7 ск» был создан им и бывшим начальником 5-го отдела УНКВД Флейшманом путем применения к арестованным мер физического воздействия и фальсификации следственных материалов. Но все это выяснилось значительно позднее. А пока по обвинению в этом заговоре только в 122 сп 41 сд с октября 1937 г. по январь 1938 г. были арестованы и расстреляны шесть командиров: командир полка полковник А.Д. Чебанов, его помощник майор Д.А. Спиров, помначштаба полка капитан Б.И. Рубан, командир батальона капитан В.И. Шаповал, начштаба батальона старший лейтенант А.Е. Семерня и командир роты старший лейтенант А.А. Билык. Все они реабилитированы посмертно 16 января 1958 г.¹⁴⁵.

Сотрудники НКВД не брезговали формированием версий о наличии различного рода групп (например, в документах говорилось об антисоветской националистической группе в системе органов Верховного суда СССР, об антисоветской правотроцкистской группе в Институте Маркса – Энгельса – Ленина (ИМЭЛ), о контрреволюционной террористической группе в автобазе НКИД СССР и т. п.). В попавших в мое поле зрения документах Особого отдела ГУГБ НКВД СССР содержались утверждения о существовании террористических групп в аппарате Политуправления РККА (якобы созданных его начальником армейским комиссаром 1-го ранга Я.Б. Гамарником), в Военной академии Генерального штаба РККА, в Военно-политической академии (якобы созданной ее начальником армейским комиссаром 2-го ранга Б.М. Иппо), в Центральном доме Красной армии (ЦДКА) во главе с его начальником корпусным комиссаром Ф.Е. Родионовым. Фигурируют в различного рода документах утверждения о заговорщических группах в Артиллерийском и Военно-химическом управлениях РККА, о Ленинградской военной националистической группе, о запасной группе руководства военно-троцкистским заговором в СибВО, о группе польских диверсантов в системе ВОСО КВО, о контрреволюционной фашистской группе в 14-м военном училище летчиков ПриВО, о троцкистской группе с террористическими намерениями в Орджоникидзевском пехотном училище, о контрреволюционной группе в 56-й стрелковой дивизии и т. д. и т. п.

Теперь, когда версия о всеохватывающем военном заговоре и его ответвлениях была сочинена, горячо одобрена «совестью партии» – Политбюро ЦК ВКП(б) во главе с «мудрейшим из мудрейших», дело оставалось за малым – арестовать всех заговорщиков. Но как это сделать? Ведь сами-то они добровольно не идут «с повинной». Среди изученных мною более двух тысяч надзорных производств попался лишь один-единственный случай, когда командир 11-й авиабригады из Ленинградского военного округа краснознаменец комбриг А.И. Орловский до того наглотался смертоносных бацилл всеобщей подозрительности, что сам обратился 19 сентября 1938 г. к Ворошилову с заявлением, в котором «признался» в участии в военном заговоре. Факт был настолько необычный, что особисты даже не реагировали. Они-то знали, что никакого заговора нет. Орловского не тронули. Более того, вскоре он стал командовать авиадивизей. В феврале 1941 г. Орловский снова обращается к наркому обороны. Теперь он отрицает какое-либо участие в заговоре. Его арестовали за десять дней до начала войны, и, хотя он всячески отбивался и отказывался от какого-либо участия во вражеской деятельности, все было тщетно. Раз попал в жернова, быть тебе размолоту. Орловского 16 июля 1941 г. осудили на «10+5». Умер в заключении в 1942 г. Реабилитирован посмертно¹⁴⁶.

Но это был, еще раз подчеркиваю, уникальный случай. А в массе своей для получения санкции на арест необходимы были хоть какие-то обоснования, доказательства, «компромат». Хотя бывали случаи, когда обходились и без него.

При аресте «заговорщиков», очень многие права, провозглашенные в различных законах и других партийно-государственных документах, грубейшим образом нарушались. И это было по-своему логично. Раз сама версия об этом никогда не существовавшем заговоре была состряпана, совершенно сознательно сфальсифицирована органами НКВД по подсказке-указке «самого» Сталина, то вся «работа» по ней не могла не носить такого же не регламентируемого никакими обычными юридическими нормами характера. Среди военнослужащих, арестованных в 1937 г., было немало членов ЦИК СССР и ВЦИК, а в 1938 г. – депутатов Верховного Совета СССР первого созыва, Верховных советов союзных республик. Ни в одном надзорном производстве не говорится о наличии разрешения Верховного Совета или хотя бы председателя ВЦИК, ЦИК СССР либо Президиума Верховного Совета СССР или союзных республик. Очевидно, их и не было. НКВД мог ни с чем и ни с кем не считаться. Нередко бывало, что арестовывали даже без санкции прокурора, а то и вообще без ордера на арест. Заместитель командующего войсками ОКДВА, член ЦИК СССР комкор М.В. Сангурский был арестован в Хабаровске 1 июня 1937 г. по телеграфному распоряжению заместителя наркома внутренних дел СССР М.П. Фриновского. Никакой санкции прокурора на арест Сангурского в его деле нет¹⁴⁷.

Начальник политуправления ЛВО корпусной комиссар Т.К. Говорухин был арестован 18 сентября 1938 г. без санкции прокурора. Ордер на его арест был выписан лишь 2 октября 1938 г., а постановление об избрании меры пресечения предъявлено Говорухину только 17 ноября 1938 г., т. е. почти через два месяца после фактического ареста¹⁴⁸. Члену Военного совета МВО корпусному комиссару Б.У. Троянкеру обвинение было предъявлено лишь через семь с половиной месяцев после ареста¹⁴⁹.

Особисты спешили арестовать любого, лишь бы у человека была бы какая-то, по их мнению, червоточинка. В аттестации на начальника Киевских курсов усовершенствования командного состава запаса полковника А.А. Рябинина за 1937 г. соответствующими начальниками было указано, что Рябинин якобы подбирал на курсы людей с темным прошлым, добивался присвоения училищу имени Якира, учился вместе с Тухачевским. А это уже «криминал». Решено было Рябинина «брать», и арестовали его по стандартному в те годы обвинению как «участника военно-фашистского заговора». Но поскольку в ходе предварительного следствия никак это доказать не смогли, тогда «оформили» его «как члена к/р организации РОВС». Именно так было записано в приговоре Военной коллегии Верховного суда СССР от 26 сентября 1938 г. В качестве такового он был и расстрелян. Реабилитирован посмертно в марте 1958 г.¹⁵⁰.

Начальник штаба 23-го конноартиллерийского полка 23-й кавдивизии майор Д.Д. Делико был арестован органами НКВД 9 октября 1937 г. Судя по заключению Главной военной прокуратуры, составленному в результате дополнительной проверки в 1957 г., единственной зацепкой для ареста майора явилась отрицательная аттестация на него за 1936 год¹⁵¹.

Немедленно арестовывали любого, осмелившегося высказать малейшее сомнение. С предложением арестовать очередную жертву обращается начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Николаев-Журид к Ворошилову 29 июня 1937 г. Речь на этот раз идет о начальнике кафедры военных сообщений Военно-транспортной академии РККА военинженере 2-го ранга Г.Э. Куни. Ему 50 лет. Он – беспартийный. Это уже не хорошо. Он – бывший поручик. Это еще хуже. Он уже арестовывался в 1931 г. «за контрреволюционную деятельность». Это уже совсем плохо. А кроме того, – доносит особист, – Куни в цинично-клеветнической форме отзывается о вожде партии и в кругу сослуживцев заявлял: «Все они, т. е. Тухачевский, Фельдман и другие, были революционерами. Все они были достаточно материально обеспечены, чтобы льститься на деньги, в частности, Тухачевский имел неограниченные суммы денег. Шпионажа не было никакого, а всех этих лиц нужно было устранить, т. к. они резко восставали против такого зажима, который установил Сталин. Тухачевский и другие протестовали, и за этот протест, к которому могли присоединиться массы, их решили уничтожить, объявив шпионами. Таким образом массы обмануты. Германская печать правильно отрицает вину осужденных… Сталин жесток, в результате его зажима от его же конституции только полетел пух»¹⁵². На этом меморандуме вскоре появляется резолюция: «Арестовать. КВ. 1/VIII.37»¹⁵³.

Основным «доказательством виновности» военного комиссара 12-го стрелкового корпуса дивизионного комиссара Д.Д. Плау был фотопортрет расстрелянного в июне 1937 г. бывшего командира этого корпуса комкора В.М. Примакова с собственноручной надписью на нем. Вот криминал так криминал – командир корпуса подарил на память свой фотопортрет комиссару корпуса. И этого оказалось достаточно, чтобы прокурор 12 ск Майоров дал санкцию на арест военкома корпуса¹⁵⁴.

Как о самом обычном, рутинном деле сообщает 25 июля 1939 г. заместителю начальника Политуправления РККА Ф.Ф. Кузнецову один из ответственных сотрудников Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Беляков о действиях особистов, в связи с некоторыми «критическими» высказываниями или, точнее, выражением вслух своего мнения. В Новороссийском лагере (СКВО) курсант полковой школы Боков, находясь в столовой, неосмотрительно заявил в группе курсантов: «Я не верю газетам, которые пишут, что советская техника лучшая в мире. Техника Америки и Германии лучше нашей»¹⁵⁵. Расправа за «неположенные мысли» была молниеносной. «Нами, – сообщал Беляков, – даны указания о немедленном аресте четырех курсантов, согласовав арест с военным советом округа»¹⁵⁶[25].

Но самым излюбленным приемом сотрудников НКВД «для дожимания наркома» на предмет получения санкции на арест особисты считали «изобличающие показания» лиц, уже арестованных по другим делам. Особисты и сами поднаторели в добывании подобных показаний, и они прекрасно знали о том, какое большое значение придавал этим показаниям сам «вождь». На августовском (1937 г.) Всеармейском совещании политработников, работавшем в самый разгар кампании «по выкорчевыванию», естественно возник вопрос о том, как же реагирует личный состав армии на многочисленные факты ареста командиров. Наиболее остро этот вопрос поставил начальник политуправления ОКДВА дивизионный комиссар И.Д. Вайнерос. Вот отрывок из стенограммы:

«Вайнерос: Люди ставили вопрос: за что арестовали Калмыкова?[26]. Мы отвечали: Калмыков арестован, как участник контрреволюционной, фашистской организации… Мы не могли ни партийной массе, ни начальствующему составу, ни красноармейцам сказать, в чем состоит вредительская деятельность того или иного из этих вредителей. Между прочим, интерес к этому делу огромный, и, когда на отдельных совещаниях, которые происходили в армии, работники НКВД приводили отдельные выдержки из показаний того или другого арестованного врага народа… возникали вопросы.

Смирнов: Разве не достаточно было сказать, что они вели дело к восстановлению капитализма…

Вайнерос: Этого совершенно достаточно… но люди интересуются конкретными фактами…

Сталин: Все-таки показания имеют значение…»¹⁵⁷

Кстати, на этом же совещании корпусной комиссар П.И. Лаухин затронул и вторую сторону этого вопроса – до какой степени, насколько широко можно освещать проблему «выкорчевывания». Состоялся такой диалог:

«Лаухин:…Не знаем до сих пор, можем ли мы говорить полным голосом о врагах народа…

Сталин: На весь мир?

Лаухин: Нет, внутри.

Сталин: Обязательно должны»¹⁵⁸.

О том, каким способом получали особисты «уличающие» показания, я более подробно буду говорить в следующей главе. Но здесь замечу только, что Сталин уже тогда прекрасно знал, что его любимые органы НКВД могут ему организовать любые показания на любого гражданина СССР. Его единственная родная дочь рассказала, как, ужиная по ночам с членами Политбюро ЦК ВКП(б), Сталин с удовольствием повторял один и тот же анекдот: профессор пристыдил невежду-чекиста, что тот не знает, кто автор «Евгения Онегина», а чекист арестовал профессора и сказал потом своим приятелям: «Он у меня признался! Он и есть автор!»¹⁵⁹

Начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР И.М. Леплевский 11 июня 1937 г. обращается к Ворошилову: «По показаниям арестованного участника антисоветского военного заговора Примакова В.М. командир 26-й кавдивизии Зыбин является участником этого заговора. Прошу Вашего согласия на арест Зыбина». Через два дня на этом меморандуме появляется резолюция: «Арестовать. КВ. 13/VI.37»¹⁶⁰. Главный политический инструктор МНРА дивизионный комиссар Г.С. Сафразбекян был арестован 29 июля 1937 г. в Москве Главным управлением госбезопасности НКВД СССР по ордеру М.П. Фриновского на основании показаний ранее арестованного бывшего заместителя начальника Политуправления РККА Г.А. Осепяна, который на допросе назвал Сафразбекяна в числе лиц, лично завербованных им в антисоветский военный заговор¹⁶¹. Начальник политуправления авиации особого назначения дивизионный комиссар И.П. Зыкунов был арестован 5-м отделом ГУГБ НКВД СССР без санкции прокурора. Основанием для ареста послужило заявление от 26 ноября 1937 г., поступившее от арестованного по другому делу бывшего члена военного совета АОН корпусного комиссара И.М. Гринберга. В этом заявлении на имя наркома внутренних дел СССР Гринберг писал, что он завербовал в заговор начальника политуправления АОН Зыкунова. Не прошло и десяти дней, как Зыкунов 5 декабря 1937 г. был арестован¹⁶².

Долго и безупречно служил в Морских силах РККА П.Г. Стасевич. Начав военно-морскую службу еще в 1917 г., он в 1926 г. окончил Военно-Морскую академию, был оставлен при ней адъюнктом. В 1930 г. служит начальником штаба морских сил Балтийского моря, с 1933 г. – начальником Военно-Морской академии. В 1935 г. назначен начальником Морского отдела Генерального штаба РККА. С 15 августа 1937 г. капитан 1-го ранга Стасевич – в распоряжении НКО СССР. А в это время в одном из застенков НКВД от заместителя наркома оборонной промышленности СССР Р.А. Муклевича «получают» показание о том, что Стасевич является одним из участников военного заговора. Одного этого показания работникам Особого отдела хватило, чтобы 13 января 1938 г. арестовать Стасевича и обвинить его в антисоветской деятельности, а затем выбить у него «признание». И хотя в заседании Военной коллегии Верховного суда СССР 15 марта 1938 г. капитан 1-го ранга виновным себя не признал и от своих показаний на предварительном следствии отказался как от ложных – он был приговорен к расстрелу. И только в ходе дополнительной проверки в 1956 г. было установлено, что Стасевич был осужден необоснованно, и 8 сентября 1956 г. он был посмертно реабилитирован¹⁶³. Кстати замечу: истребление кадров шло таким темпом, что соответствующие службы не успевали (или не всегда знали?) официально оформить увольнение некоторых уже казненных военнослужащих. Так, капитан 1-го ранга П.Г. Стасевич, расстрелянный в марте 1938 г., был исключен из списков личного состава Советской Армии и Военно-Морского флота лишь приказом Министра обороны СССР от 10 декабря 1957 г.¹⁶⁴, т. е. почти через 20 лет после расстрела!

Примером беспардонной нахрапистости действий руководства Особого отдела ГУГБ НКВД СССР может служить дело комбрига В.В. Хлебникова 1893 г. р., окончил реальное училище, а в 1914 г. – Алексеевское военное училище. В белой армии не служил, в старой армии с 1913 г., последний чин – штабс-капитан. Вступил в РККА. В Гражданскую войну – командир стрелкового полка, затем стрелковой бригады. В 1919 г. принят в ряды коммунистической партии. После войны в 1922 г. окончил ВВАК, а в 1935 г. – особый факультет Военной академии им. Фрунзе. Затем – командир и комиссар 31-й стрелковой дивизии. И вот 25 октября 1937 г. начальник Особого отдела ГУГБ Н.Г. Николаев (Журид) запрашивает у Ворошилова согласие на арест комбрига Хлебникова. За что? Мотивировка шаблонная и однозначно убийственна: «Бывший офицер царской армии, изобличен как участник антисоветского контрреволюционного заговора показаниями арестованного бывшего председателя Сталинградского совета Осоавиахима Ювенского». Резолюции Ворошилова на этом меморандуме нет. Судя по-всему, он пока воздержался от принятия окончательного решения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.