«ОНИ ЖЕ ВСЕ СОЗНАВАЛИСЬ…»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«ОНИ ЖЕ ВСЕ СОЗНАВАЛИСЬ…»

Одним из самых распространенных идеологических штампов, особенно рьяно насаждавшихся органами НКВД, всем партийно-правительственным аппаратом, да и средствами массовой информации, было постоянно вдалбливаемое, исходившее из уст самого «вождя» и до тошноты повторяемое его духовной челядью утверждение о том, что все «заговорщики» сознались в своих преступлениях. Расчет здесь был для тех времен почти безошибочным. Во-первых, в общественное сознание советского общества 30-х годов довольно прочно вошла (точнее: была вбита) поганая идейка о том, что главным подтверждением, «царицей доказательств» виновности того или иного человека в совершении преступления является собственное признание подозреваемого в содеянном (независимо от средств его получения). А во-вторых, поскольку арестованных военных заговорщиков больше уже никто (кроме сотрудников НКВД) не мог видеть, невольно приходилось верить властям, которые официально заверяли, что «все признались».

Позволю поделиться с читателем личным впечатлением. Прошло уже более 60 лет – целая вечность для одного человека – а в памяти до конца дней хранится солнечный день 11 июня 1937 г. и в «Ленинградской правде», расклеенной на щите по Пятой линии Васильевского острова между Средним и Малым проспектами, вдруг вижу:

«В Прокуратуре Союза ССР.

Дело арестованных органами НКВД в разное время Тухачевского М.Н., Якира И.Э., Уборевича И.П., Корка А.И., Эйдемана Р.П., Фельдмана Б.М., Примакова В.М. и Путна В.К. расследованием закончено и передано в суд.

Указанные выше арестованные обвиняются в нарушении воинского долга (присяги), измене родине, измене народам СССР, измене Рабоче-Крестьянской Красной армии.

Следственными материалами установлено участие обвиняемых, а также покончившего жизнь самоубийством Гамарника Я.Б. в антигосударственных связях с руководящими военными кругами одного из иностранных государств, ведущего недружественную политику в отношении СССР. Находясь на службе у военной разведки этого государства, обвиняемые систематически доставляли военным кругам этого государства шпионские сведения о состоянии Красной армии, вели вредительскую работу по ослаблению мощи Красной армии, пытались подготовить на случай военного нападения на СССР поражение Красной Армии и имели своей целью содействовать восстановлению в СССР власти помещиков и капиталистов.

Все обвиняемые в предъявленных им обвинениях признали себя виновными полностью…».

Что я, ровесник Октября, только что закончивший третий курс исторического факультета Ленинградского университета, бережно хранивший в памяти счастливейший миг возвращения в 1921 г. до того незнаемого мною отца с Петроградского фронта, по-сыновнему преклонявшийся перед однополчанами отца – красными героями Гражданской войны, мог подумать об этом? Не могу сказать, как думали другие, а меня тогда прямо ожгла мысль: до какой же степени омерзения надо докатиться, чтобы так подло нарушить воинскую присягу и подымать грязную изменническую руку на наше великое социалистическое государство! Смею думать, что в подавляющей своей части молодое поколение было воспитано в духе беспредельного, ни на секунду не сомневающегося доверия к каждому слову, напечатанному в советской газете, тем более официальному.

Что же в действительности происходило в процессе предварительного следствия? Как проникнуть через завесу времени, через барьеры почти абсолютной секретности в тайны, доныне хранящиеся за надежным государственным запором? Вряд ли когда-нибудь историки сумеют полностью реконструировать реальную картину всего происходившего во время предварительного следствия, если даже им полностью откроют архивы НКВД. Во-первых, любые, самые достоверные архивные документы не могут адекватно отобразить многообразный исторический процесс. Во-вторых, как уже неоднократно отмечалось в печати, немало документов из этих архивов «таинственно» исчезли, то ли перепрятаны, то ли совсем уничтожены. А в-третьих, необходимо иметь в виду определенное своеобразие документов, запечатлевших ведение предварительного следствия. Ведь все они готовились или составлялись непосредственно теми самыми следователями НКВД, которые вели и своей головой отвечали «за успешность» завершения этого самого следствия. А «успешность» понималась совершенно однозначно: во что бы то ни стало, любыми средствами, любой ценой добиться от арестованного «признательных» показаний.

И следователи НКВД совершенно четко понимали, чем им грозит «неудача», «провал» следствия. Из тюрьмы в г. Проскурове обращается к Ворошилову 11 марта 1939 г. бывший начальник 3-го отдела штаба 1-го кавкорпуса майор Ф.К. Гончаренко. Он приводит следующие высказанные ему следователем Стадником слова: «…Доложить свое сомнение и лишиться партбилета. Нет (площадная брань). Говори – кем и когда ты завербован?!» А в ответ на утверждение Гончаренко, что он невиновен, другой следователь НКВД – Богатырев ответил: «Да ты знаешь, сколько трудов стоило тебя арестовать, надо было доказать наркому обороны, что ты виновен и получить его санкцию на твой арест, а теперь сказать, что ты невиновен и освободить тебя, а самому сесть на твое место; нет (ругань), от нас сухим не выйдешь; говори, кем и когда ты завербован, а не будешь говорить, сгноим в тюрьме»62.

Майору Гончаренко в какой-то мере повезло. Его письмо дошло до Ворошилова. И поскольку на дворе был уже 1939-й год, он направил его в Особый отдел ГУГБ НКВД СССР с просьбой «разобраться». И 20 июля 1939 г. начальник Особого отдела В.М. Бочков сообщил наркому обороны: «Гончаренко никаких показаний не давал и никаких незаконных мер воздействия к нему не применялось. Дело прекращено и Гончаренко из-под стражи освобожден»63.

Понимая, что даже по сталинским законам прокуратура официально имела право и была обязана наблюдать за «законностью» процесса предварительного следствия, следователи НКВД приложили немало труда и использовали самые различные ухищрения, чтобы архивно-следственные дела были у них «в ажуре». Одним из такие приемов была тщательная чистка дел; в них оставляли документы, способствующие обвинению подследственного, а все, что свидетельствовало об отказе арестованного признать свое участие в «военном заговоре», и его невиновности, как правило, из дела изымалось (об этом подробнее – ниже). Особенно внимательно особисты следили за тем, чтобы в делах не остались какие-либо свидетельства о нарушении следователями норм Уголовно-процессуального кодекса (УПК) РСФСР.

Мне пока не удалось найти документов, подтверждающих высказанное Робертом Конквестом предположение о том, что следователи сталинского времени использовали список вопросов, составленный Святой инквизицией еще в XVI веке64, но целый ряд выявленных материалов неоспоримо говорит о безусловно высокой степени коварства следователей НКВД, их изощренного умения заметать следы своей обычно подлой работы. В тех случаях, когда имеющиеся в деле данные о факте первоначального отказа подследственного от признания выдвигаемых особистами против него обвинений не удавалось удалить полностью, следователи НКВД, сломив, наконец, волю своей жертвы с особым изуверским наслаждением требовали, чтобы «сам» подследственный осудил такое свое «неблаговидное» поведение и лично подтвердил абсолютную незапятнанность белоснежных риз «ангелов справедливости» из НКВД.

Почти два месяца сопротивлялся домогательствам следователей НКВД арестованный 5 июня 1937 г. начальник артиллерии РККА комдив Н.М. Роговский. Находясь в Лефортовской тюрьме, он 20 июня обращается к Ворошилову: «Еще раз докладываю, что я не виновен. Помогите доказать не только словом, но и делом». И вдруг на допросе 3 августа 1937 г. Роговский, как это значится в протоколе, показал: «Я арестован почти два месяца тому назад и до сих пор упорно пытался обмануть вас… Сейчас я вижу, что мои надежды не оправдались и что дальнейшее мое упорство ни к чему не приведет»65.

Как «дожимали» подследственных, можно судить по примеру помощника начальника инженерных войск Приволжского военного округа полковника И.Т. Мамичева. Его арестовали 24 мая 1937 г. Почти пять месяцев он решительно отрицал какое-либо свое участие в военном заговоре. Но в конце концов и его «дожали». И вот 23 октября 1937 г. он собственноручно написал заявление на имя начальника Особого отдела ПриВО, в котором заявил, что «на пятом месяце своего подследственного положения в тюрьме я осознал необходимость полного раскаяния в своих контрреволюционных деяниях, относящихся к периоду с 1933 года по день ареста»66. Эта одна из стереотипных формул «признания» и объяснения прежнего «запирательства», навязываемая следователями НКВД во многих случаях. И хотя на суде 16 мая 1938 г. Мамичев виновным себя ни в чем не признал, Военная коллегия была беспощадна. Приговор – расстрел. Реабилитирован посмертно в апреле 1957 г.

Заместитель начальника – главный инженер НИИ № 3 НКОП СССР (Реактивный институт) военинженер 1-го ранга Г.Э. Лангемак был арестован 2 ноября 1937 г., а уже 14 ноября подал Ежову заявление о том, что он «решил отказаться от своего никчемного запирательства и дать следствию правдивые показания о своей контрреволюционной преступной деятельности»67 и на следующий день на допросе назвал участниками антисоветской организации бывшего своего начальника военинженера 1-го ранга И.Т. Клейменова и инженеров В.П. Глушко и С.П. Королева.

Довелось мне познакомиться и с протоколом допроса бывшего начальника Морских сил РККА флагмана флота 1-го ранга М.В. Викторова. На допросе он рассказал, что 28 декабря 1937 г. он имел личную беседу с Ворошиловым. Нарком «предложил мне честно рассказать ему о моем участии в заговоре и тем самым сохранить себя в РККА… я написал два письма… Сталину с просьбой лично меня выслушать»68. Но поскольку сознаваться Викторову было не в чем, он никаких желательных Ворошилову показаний не дал и тут же был отстранен от должности. Назавтра, 29 декабря, ему были устроены очные ставки с уже арестованными к тому времени бывшим его предшественником по должности Начморсил флагманом флота 1-го ранга В.М. Орловым, армейским комиссаром 2-го ранга Г.С. Окуневым, комкором С.П. Урицким и комдивом И.А. Ринком. Ставки эти проходили в НКВД, в присутствии членов правительства. Но и здесь Викторов решительно отрицал предъявляемые ему обвинения. Его пока оставили на свободе.

Но 22 апреля 1938 г. все же арестовали. И вот уже 24 апреля его допрашивают комбриг Н.Н. Федоров, старший лейтенант госбезопасности Ратнер и лейтенант госбезопасности Кудрявцев. Сначала и на допросе флагман флота 1-го ранга отрицает какую бы то ни было вину в антисоветской деятельности, но потом вдруг в протоколе появляется такая запись: «Я прошу не давать мне очных ставок. Я буду говорить правду… В заговор я был завербован Гамарником в 1933 году»69, и далее показывает: «Гамарник мне говорил о неправильности политики партии, которая ведет страну к гибели, о зажиме в партии всякой свободной мысли и о гонениях против тех, кто имеет смелость не соглашаться с политикой Сталина»70. Основная задача «подрывной работы по флоту» изображалась так: «приведение его в небоеспособное состояние и лишение флота возможности активных действий во время войны»71.

Начальник 4-го отдела штаба ЛенВО полковник И.Я. Линдов-Лифщиц был арестован 3 ноября 1937 г. Обвинение стандартное по тем временам – участие в военно-фашистском заговоре и вредительство. На первоначальных допросах, в том числе и на очной ставке с бывшим начальником штаба округа Подшиваловым, Линдов-Лифщиц категорически отрицал свою причастность к военно-фашистскому заговору. Затем, через два месяца после ареста полковник подал заявление с «признательными» показаниями. Но 19 февраля 1938 г. он подает новое заявление, в котором письменно отказывается от своих прежних показаний. Здесь Линдов-Лифщиц писал: «Взяв на себя без всяких оснований роль «заговорщика» и «вредителя», я неминуемо должен был выдумать «участников» заговора, «вербовки», «связи» и пр., о чем я, конечно, в действительности знать ничего не мог, так как никакого отношения к заговору не имел. Да и о существовании заговора в 19-м корпусе и Штабе округа узнал от следователя 5-го отдела Емельянова 19 декабря 1937 г., т. е. через 1,5 месяца после ареста»72. Свое прежнее «признание» он мотивирует тем, что тогда «понял настояние следователей в том смысле, что признанием себя «заговорщиком и вредителем»… должен помочь следствию разоблачить головку заговора»73.

Что следователи проделали с полковником? Мы пока не знаем, да вряд ли когда и узнаем. Но 1 и 4 марта 1938 г. Линдов-Лифщиц подает заявления, в которых подтверждает свои прежние «признательные» показания.

Признал себя виновным и в судебном заседании Военной коллегии. И 20 сентября 1938 г. Ульрих, Алексеев и Колпаков преспокойно отправили его на смерть. Невиновного. Реабилитирован посмертно в 1955 г.

Долго и старательно охотились «ловцы» из НКВД за первым заместителем наркома обороны СССР командармом 1-го ранга И.Ф. Федько. Уже в апреле 1938 г. его вызывали в НКВД СССР на очные ставки с тремя бывшими сослуживцами, арестованными и сломленными и дававшими «компрометирующие» Федько показания. Однако известный всей стране герой Гражданской войны решительно отвергал эти клеветнические показания. Пришлось его отпустить. Но «разработка» Федько продолжается, собирается новый «компромат» и 7 июля 1938 г. он был арестован.

На допросе в НКВД 27 июля ему опять устраивают очные ставки, на этот раз уже с шестью бывшими крупными военными работниками, а теперь несчастными обезволенными жертвами, «уличающими» Федько в заговорщичестве. Командарм 1-го ранга продолжает отчаянно сопротивляться. Но силы иссякают. И нам неизвестно, что с ним делали. Но в протоколе его допроса, присланном Ежовым Ворошилову, напечатано, что Федько отказался от дальнейших очных ставок и «полностью признался». Для того чтобы объяснить такой крутой перелом в поведении награжденного четырьмя орденами боевого Красного Знамени Федько, в его уста вложена фраза о том, что свой отказ давать показания в начале и попытку опорочить «честных командиров Красной армии» (тех самых, которые ложно обвиняли Федько в заговорщичестве) были с его стороны не более чем сознательной провокацией: «Эта провокация была мною заранее придумана и преследовала целью опорочить следственные органы и их работу по вскрытию антисоветского военного заговора»74. Приходится признать, что не без выдумки боролись особисты за честь своего обрызганного человеческой кровью безвинных жертв мундира…

Длительный поиск и внимательное исследование многочисленных документов позволяют мне утверждать, что многие военнослужащие РККА, попавшие в застенки НКВД, либо вообще на всех этапах предварительного и судебного следствия решительно отказывались от предъявляемых им обвинений в измене родине и т. п., либо сумели продержаться на протяжении ряда месяцев от самооговора в несовершенных преступлениях. Но те же документы свидетельствуют, что большинство арестованных по разным причинам вступили на путь самооговора и даже оговора других лиц.

Надо признать, наконец, что среди арестованных находились и такие, которые совершенно недвусмысленно старались «отличиться» в выявлении врагов и тем самым заслужить благорасположение следователей НКВД в зыбкой надежде хоть как-то облегчить свою плачевную участь. Комкор Б.М. Фельдман по поводу его заявления, в котором он «признавал» себя виновным, писал в записке от 31 мая 1937 г. следователю Ушакову: «Начало и концовку заявления я писал по собственному усмотрению. Уверен, что вы меня вызовете к себе и лично укажете, переписать недолго». В другом заявлении на имя того же Ушакова, написанном в этот же день, Фельдман спешил предложить свои услуги. «Я хочу через Вас или т. Леплевского передать Народному Комиссару внутренних дел Союза ССР тов. Ежову, что я готов, если это нужно для Красной армии, выступить перед кем угодно и где угодно и рассказать все, что я знаю о военном заговоре… Вы не ошиблись, определив на первом же допросе, что Фельдман не закоренелый, неисправимый враг, а человек, над коим стоит поработать, потрудиться, чтобы он раскаялся и помог следствию ударить по заговору»75.

Бывший начальник Разведуправления РККА, а затем (перед арестом) заместитель командующего войсками МВО комкор С.П. Урицкий (кстати, родной племянник некогда грозного председателя Петроградской ЧК М.С. Урицкого) в заявлении заместителю начальника Особого отдела ГУГБ НКВД СССР В.С. Атасу от 14 апреля 1938 г. так характеризовал свое состояние и желания: «…Последние дни я плох, у меня бывают обморочные состояния, кровавая рвота, мне трудно думать, если можно, дайте мне один день перерыва, вызовите меня – я Вам доложу, а потом все до конца напишу. Я хочу превратиться в такого арестованного, который помогает власти. Я хочу заслужить милость Советской власти»76.

Некоторые арестованные видели спасение в том, чтобы доказать следователям, что они (ныне арестованные) сами активно боролись с «врагами народа» и поэтому никак не могут быть обвинены в какой-то антисоветской деятельности. Бывший военный комиссар УВВС РККА корпусной комиссар М.Ф. Березкин на следствии заявил, что он во время ликвидации антисоветской офицерской организации на Украине «сигнализировал» и писал в Политуправление РККА о неправильной позиции, занятой Якиром. Березкин заявил также, что в марте 1936 г. послал письмо Гамарнику о раскрытии офицерского заговора в г. Киеве, докладывал в ПУ РККА о состоянии 17-го корпуса и бывшем комиссаре корпуса Э. Рахья. 19 ноября 1939 г. начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР просит Мехлиса проверить все это по архиву77. Не могу сейчас сказать, что дала проверка архива и насколько были достоверны показания Березкина о его «заслугах» в борьбе с «врагами народа». Но во всяком случае удалось установить, что корпусной комиссар Березкин был в декабре 1939 г. из-под стражи освобожден. Комкор Фельдман в своих заявлениях руководству Главного управления госбезопасности так-же просил учесть, что он помогал органам следствия изобличать участников военного заговора. Но ему это «не зачлось», он был расстрелян вместе с Тухачевским и другими.

«Признавались» не только сравнительно молодые коммунисты, но и старейшие члены партии большевиков, стоявшие у колыбели РККА. Член партии с 1903 г., активный участник Октябрьского восстания 1917 г. и Гражданской войны, бывший начальник Политуправления РККА с 1924 по 1929 год Андрей Сергеевич Бубнов «признался» в том, что он (вместе с женой) являлся участником антисоветской террористической организации правых и установил организационную связь с участником антисоветского военного заговора В.М. Орловым. Допрошенный в ходе дополнительной проверки бывший следователь НКВД СССР Церпенто показал, что после ареста Бубнов был доведен до такого состояния, что уговаривал других арестованных, в частности П.П. Постышева, подписывать сфальсифицированные следователями НКВД протоколы78.

Хотелось бы подчеркнуть, что люди типа Бубнова прошли тяжелое чистилище следствий, судов, тюрем, каторги и ссылки в царские времена. Нередко шли они, «звеня кандалами». И не сломались. Многие падали жертвами «в борьбе роковой», живые продолжали бороться. Единицы малодушных окружались всеобщим презрением. Увы! Следователи особых отделов НКВД оказались похлеще царских жандармов, позлее, побеспощаднее. И перед ними ломались вчера еще сами себя называвшие «твердокаменными» большевики.

16 июля 1937 г. был арестован работавший до этого начальником «Главюгзаплеса» Наркомлеса СССР К.X. Данишевский. Это один из старейших членов партии – с 1900 г. Неоднократно подвергался репрессиям со стороны царского правительства. Участвовал в подготовке V Лондонского съезда РСДРП, был делегатом съезда и избран здесь членом редакционной комиссии съезда и членом ЦК РСДРП. Принимал активное участие в Октябрьской революции, в подавлении левоэсеровского мятежа летом 1918 г., в Гражданской войне, занимая ряд ответственнейших военных постов (от члена Реввоенсовета Восточного фронта до комиссара штаба Реввоенсовета Республики). В мирное время занимал ряд ответственных постов в партийных и советских органах. Когда в конце 1921 г. Хамовническая районная комиссия по чистке партии исключила Данишевского из партии, В.И. Ленин счел необходимым обратиться с письмом к члену Центральной комиссии по очистке партии П.А. Залуцкому, в котором писал: «Обвинения против такого старого партийца и революционера… – явно невероятны. Зная Данишевского по истории партии, годы и годы до революции, я очень прошу внимательно, строго и всесторонне проверить»79. Данишевский тогда был в партии восстановлен.

И вот теперь он был обвинен во всех смертных грехах: в троцкизме, во вредительстве, в подготовке террористических актов против руководителей ВКП(б) и Советского правительства, в шпионаже в пользу германской разведки. Объективных доказательств никаких. Но следователи НКВД работали настолько «успешно», что «старый партиец и революционер» К.X. Данишевский в несовершенных им преступлениях «признался» на предварительном следствии и подтвердил их в суде. 8 января 1938 г. Военной коллегией осужден к ВМН и в тот же день расстрелян. Реабилитирован посмертно 18 июля 1956 г.80.

Константин Константинович Юренев (Кротовский) вступил в большевистскую партию в 1905 г. в 17-летнем возрасте. За революционную работу подвергался преследованиям со стороны царского правительства. В 1912 г. сотрудничал в газете «Правда». Делегат VI съезда РСДРП (б). С сентября 1917 г. работал над созданием Красной Гвардии, был председателем Петроградской Центральной комендатуры Рабочей Красной Гвардии, позже – председателем Главного штаба Красной Гвардии. В 1918 г. – член Всероссийской коллегии по формированию и организации Красной армии и председатель Всероссийского бюро военных комиссаров, в 1919 г. – член Реввоенсовета Восточного фронта. С 1921 г. – на дипломатической работе – полпредом в Бухаре, Латвии, Чехословакии, Италии, Персии, Австрии, Японии, Германии. И вот в сентябре 1937 г. в Москве он арестован.

Поначалу отчаянно сопротивляется. Решительно отвергает оговоры, сделанные на очных ставках X.Г. Раковским и В.П. Кочетовым. Но «следствие» по его делу вели такие опытные костоломы, как начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Н.Г. Николаев (Журид), его заместитель В.С. Атас и «сам» нарком Н.И. Ежов. В конце концов Юренев был доведен до такого состояния, что и на предварительном следствии и в суде «признался» во всех угодных НКВД преступлениях, в том числе и в том, что якобы с 1917 г. вел вредительскую «изменническую работу с целью свержения Советской власти и захвата власти троцкистами», что в 1937 г. информировал японское правительство о деятельности участников военно-фашистского заговора в РККА и в этом же году передал «врагу народа» Гамарнику выработанный японцами план нападения на СССР и в том, что пытался, когда был вызван в НКВД для очных ставок по делу, совершить террористический акт против Ежова и т. д. и т. п. Военной коллегией Верховного суда СССР 1 августа 1938 г. один из первостроителей Красной Гвардии и РККА был приговорен к ВМН и в тот же день расстрелян. Реабилитирован посмертно 22 декабря 1956 г.81

А обвинения сыплются одно чудовищней другого. Многие из военных арестантов 1937 г. слышали, а остальные читали выступление на XV съезде ВКП(б) одного из активных строителей РККА Н.И. Муралова. Он счел необходимым обратить внимание делегатов съезда на необузданную фантастичность предъявляемых оппозиции сталинским большинством обвинений и фактическую невозможность делового разбора их несостоятельности: «…если любому из вас скажут, что вы убили свою жену, съели своего деда, оторвали голову своей бабке… как вы будете чувствовать себя, как вы докажете, что этого не было?»82 Тогда Муралову не дали возможности продолжать свою речь на съезде.

А в 1937–1938 гг. подобного рода гиперболически раздутые надуманные обвинения следователями НКВД предъявлялись многим тысячам арестованных воинов РККА, и большинство из них «признавались» в никогда не совершавшихся ими преступных деяниях, влекущих за собою расстрельный приговор.

Судя по протоколам допросов некоторых арестованных, а также по заключениям и протестам Главной военной прокуратуры, определениям Военной коллегии Верховного суда СССР, можно довольно точно судить о том, каких именно показаний добивались следователи НКВД, в каком направлении «ломали» своих подследственных.

Корпусной комиссар Ян Карлович Берзин стал членом большевистской партии в пятнадцать мальчишеских лет, являлся активным участником революционного движения, неоднократно арестовывался царскими властями, а в 1907 году был приговорен к смертной казни, которая «по малолетству» была заменена ему тюремным заключением. В 30-е годы внес огромный вклад в становление и укрепление советской военной разведки, а в 1928 и 1937 гг. награжден орденами Красного Знамени и Ленина. Отличился в Испании. Ему было присвоено военное звание армейского комиссара 2-го ранга. А 27 ноября 1937 г. Берзин был арестован, следствием произведен в активного участника «латышской националистической организации» и одновременно антисоветского военного заговора, в английского, германского, японского и польского шпиона, в организатора террористической организации83. И что самое удивительное – был доведен до того, что если судить по соответствующим протоколам, то и в ходе предварительного расследования и на суде признал свою «вину». Расстрелян 29 июля 1938 г. Реабилитирован ровно через 18 лет – 28 июля 1956 г.

Семен Абрамович Туровский еще в 16-летнем возрасте в 1911 г. вступил в большевистскую партию. Вел активную подпольную революционную работу, за что царскими властями был выслан, а затем направлен на фронт. После Февральской революции вступил в Красную Гвардию, принимал активное участие в Октябрьской революции, в 1918 г. командовал партизанским отрядом, а затем добровольно вступил в РККА. За боевые подвиги в годы Гражданской войны награжден орденом Красного Знамени и золотыми часами. После окончания Гражданской войны Туровский занимал ряд видных командных постов вплоть до заместителя командующего войсками Харьковского военного округа и члена Военного совета при НКО СССР. Избирался делегатом XII съезда КП(б) Украины, и XVI съезда ВКП(б). Состоял членом ЦК КП(б)У, членом ВУЦИК и ЦИК СССР. Типичнейшая биография для подавляющего большинства высших командиров и политработников РККА тех лет. И вот в первых числах сентября 1936 г. Туровского арестовывают, выбивают у него «признательные» показания и в заседании Военной коллегии Верховного с уда СССР 1 июля 1937 г. признают его виновным в том, что он якобы с 1933 г. являлся активным участником военно-фашистской террористической организации, «вел вредительскую работу в РККА, вербовал в организацию антисоветски настроенных военнослужащих…»84, и приговаривают к ВМН. В тот же день бывший комкор С.А. Туровский был расстрелян. Определением той же Военной коллегии (в другом, разумеется, составе) от 29 сентября 1956 г. этот приговор «по вновь открывшимся обстоятельствам» был отменен и дело на него «за отсутствием состава преступления» прекращено.

Арестованный в апреле 1937 г. помощник командующего войсками ЗакВО комдив Г.А. Тухарели в результате применения к нему «незаконных методов следствия» был доведен до такого состояния, что и в процессе предварительного расследования и в судебном заседании Военной коллегии 12 июля 1937 г. «признался» в том, что он якобы являлся активным участником троцкистско-зиновьевской организации, совершившей убийство С.М. Кирова и т. п. Осужден к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение в тот же день. Реабилитирован посмертно в январе 1957 г.85

В августе 1938 г. был арестован начальник отделения разведотдела ОКДВА майор С.Ф. Назаров. Усилиями сфальсифицировавших «дело Назарова» сотрудников Особого отдела НКВД ОКДВА Л.М. Хорошилкина, Кибальченко и Вышковского майор Назаров был доведен до того, что и на предварительном следствии и в суде признал себя виновным в том, что он был участником антисоветского военно-фашистского заговора, якобы существовавшего в частях ОКДВА, агентом японской разведки и «участвовал в подготовке насильственной переброски Блюхера на территорию, занятую японцами»86. Приговорен к расстрелу 22 мая 1938 г. Реабилитирован посмертно в июле 1957 г.

Вслед за арестом командующего войсками Уральского военного округа комкора И.И. Гарькавого были «взяты» органами НКВД и другие лица комначсостава из этого округа, в том числе и командир 65 сд комбриг Г.Ф. Гаврюшенко. В 1917 г. в 22-летнем возрасте он устанавливал Советскую власть в Донбассе, в начале 1918 г. был начальником Яготинского, а позднее Купянского пролетарских партизанских отрядов, затем командовал стрелковым полком регулярной Красной армии. Вспоминает один из однополчан: «Я знал его как беззаветно преданного делу нашей партии и Родине. Боевого до дерзости, смелого и находчивого командира»87. За подвиги в Гражданской войне Гаврюшенко был награжден орденом боевого Красного Знамени и золотыми часами. Затем окончил Военную академию им. Фрунзе. Успешно командовал дивизией.

И вот – тюрьма. Допросы. Обвинение в том, что он якобы является активным членом антисоветской военно-троцкистской организации, посещал собрания этой организации, на которых восхвалялся «враг народа Троцкий» и велись террористические разговоры; по заданию военно-фашистского центра занимался вербовкой новых членов в военно-фашистскую организацию88. Все обвинение основано лишь на личных «признательных» показаниях Гаврюшенко на предварительном следствии и в суде. Что заставило храброго комбрига оговорить себя? Можно полагать, в основном «физические методы» и общая атмосфера. 1 июля 1937 г. – «суд» – скорый и неправедный. Длился он вместе с написанием и оглашением приговора всего 30 минут. Высшая мера. И если в годы Гражданской войны в бою на р. Северный Донец белогвардейская пуля – войдя в висок у правого глаза и выйдя у левого глаза – все же пощадила его, то влепленная «от имени советского народа» ежовская пуля в подвале НКВД разила наповал. Реабилитирован посмертно в апреле 1957 г.

На протяжении ряда лет комендантом Московского Кремля служил дивинтендант Р.А. Петерсон. Латыш по национальности, он с юных лет связал свою судьбу с Советским Союзом, с Красной армией. Служил он преданно, верно и хорошо. Еще в 1922 г. награжден орденом боевого Красного Знамени, а в 1934 г. – редчайшим в то время орденом Ленина. Наблюдавший тогда его в качестве коменданта Московского Кремля генерал армии А.В. Хрулев так характеризовал работу Петерсона: «Оберегал партию, оберегал руководителей партии настолько ревностно, что он никогда не щадил своей личной жизни… Состоял в Коммунистической партии с 1919 года, Петерсон никогда не участвовал в оппозициях, никогда не имел антипартийных взглядов и наоборот, всегда твердо и настойчиво проводил в жизнь генеральную линию партии, был честным борцом за дело партии…»89

Затем Петерсон был назначен помощником командующего войсками Киевского военного округа, а уже 27 апреля 1937 г. арестован. Что там – в НКВД – с ним делали, пока точно мы не знаем (известно только, что проводившие следствие по делу Петерсона сотрудники ГУГБ НКВД СССР Альтман и Гейман за фальсификацию уголовных дел и иную антисоветскую деятельность позднее осуждены к расстрелу), но и на предварительном следствии и в судебном заседании во всех предъявленных ему обвинениях виновным себя признал. А судом Военной коллегии 21 августа 1937 г. бывший комендант Московского Кремля был признан виновным ни много ни мало как в том, что он являлся активным участником контрреволюционной террористической организации правых в Москве. По заданию этой организации участвовал в подготовке военно-фашистского заговора в Кремле и подготовлял совершение террористических актов в отношении руководителей ВКП(б) и Советского правительства90. Приговор был предопределен – расстрел. Реабилитирован посмертно в мае 1957 г.

Вот 20 января 1938 г. помощники начальника 5-го отдела ГУГБ капитан госбезопасности Рогачев и старший лейтенант госбезопасности Ивкер допрашивают бывшего начальника военно-воздушных сил КВО, а затем – ОКДВА комкора Ф.А. Ингауниса. В напечатанном на машинке протоколе (зафиксированы такие его показания (как они получены, конечно, не говорится): «Я сознаюсь в том, что будучи завербованным в 1935 году в военный заговор бывшим командующим КВО Якиром, я изменил своему воинскому долгу и вместе с другими участниками заговора подготовил в интересах враждебных СССР государств, поражение РККА и свержение Советской власти… Якир остро подчеркивал необходимость подрывной работы в направлении, облегчающем противнику разгром ВВС РККА на их собственных аэродромах в начале или перед самым началом войны»91. Хотя Ингаунис – литовец по национальности, но вырос он в Латвии. Поэтому его обвинили и в участии в «латышской фашистской организации», руководителем которой назывался бывший начальник ВВС РККА командарм 2-го ранга Я.И. Алкснис. Комкор «признался» и в этом.

Ровесник XX века, уроженец Псковской губернии Николай Ефимович Ефимов 17-летним пареньком стал членом большевистской партии, красногвардейцем, принимал участие в Октябрьской революции. Активный участник Гражданской войны. В ходе боев был шесть раз ранен (по заверенному свидетельству его сослуживца на войне А.В. Ефремина Н.Е. Ефимов на фронтах Гражданской войны «был ранен 11 раз»92), награжден двумя боевыми орденами Красного Знамени. Казалось бы, что еще нужно сделать, чтобы доказать свою беспредельную преданность новому общественному строю, за победу которого он пролил столько своей крови? И дело вроде пошло хорошо. Командовал полком. Затем в звании полковника он работал преподавателем кафедры тактики Военной академии им. Фрунзе. Но вот наступает страшный 37-й год. Он сломал и загубил жизнь и полковнику Ефимову. В 1937 г. он был исключен из партии за прошлую троцкистскую деятельность и связь с «врагами народа» Бакши, Боковым, Ветлиным и Слуцким. Как позднее выяснилось, все четыре упомянутых командира были осуждены за антисоветскую деятельность необоснованно. Но это позднее. А тогда – раз из партии исключен – жди «гостей дорогих» (Осип Мандельштам). 10 апреля 1938 г. Ефимов арестован. Сохранился единственный протокол его допроса от 7 августа 1938 г. Видно, почти три месяца Ефимов сопротивлялся, а теперь, наконец, следователи НКВД добились своего. Здесь зафиксировано, что Ефимов «признался». Об этом же говорится и в протоколе судебного заседания Военной коллегии от 25 августа 1938 г., которое с написанием и оглашением приговора длилось всего 15 минут. Этим кощунственным приговором полковник Ефимов был признан виновным в том, что он якобы «являлся непримиримым врагом Советской власти, в 1935 году вошел в состав антисоветского военно-фашистского заговора, занимался вербовкой в заговор других лиц и имел связь с латышской националистической антисоветской организацией»93. Приговорен к ВМН и в тот же день расстрелян. Реабилитирован посмертно в январе 1957 г.

Александр Иванович Верховский в 1917 г. являлся военным министром Временного правительства. Но, занимая такой пост, он не придерживался взглядов этого правительства и был из него удален. В декабре 1918 г. Верховский был призван в ряды РККА и за все время службы в ней характеризовался положительно. Но по постановлению коллегии ОГПУ от 18 июля 1931 г. «за антисоветскую деятельность» был приговорен к расстрелу. Однако постановлением той же коллегии от 2 декабря 1931 г. высшая мера наказания была заменена заключением в концлагерь сроком на 10 лет. 17 сентября 1934 г. Верховский от дальнейшего отбытия наказания был досрочно освобожден. Снова служит в Красной армии. Ему присваивается персональное военное звание комбриг. Во второй половине 30-х годов он работает старшим руководителем кафедры тактики Академии Генерального штаба. Обращается к Ворошилову с письмом, в котором смело ставит вопрос о необходимости превращения советской военной науки в подлинную науку. Вскоре (11 марта 1938 г.) его опять арестовывают.

Ему идет уже шестой десяток. Он уже пережил расстрельный приговор и концлагерь. Что с ним делали теперь, мы пока не знаем. Но он «признался» во всем, что хотели следователи НКВД, – и на предварительном следствии, и в судебном заседании, которое вместе с вынесением и оглашением приговора продолжалось всего 20 минут. Приговором комбриг А.И. Верховский был признан виновным даже в том, что в 1917 г. якобы входил в эсеровско-меньшевистский комитет «Союз защиты родины и свободы», принимал участие в разработке плана наступления контрреволюционных войск на Петроград и Москву, в 1918 г. возглавлял подготовку контрреволюционного мятежа в Петрограде, в 1930 г. организовал подготовку восстания против Советской власти на Северном Кавказе, в 1934 г. вошел в состав антисоветского военного заговора… В общем, фантазия у следователей НКВД отнюдь не иссякала. Но когда подобные фантазии закрепляются в официальном судебном приговоре Военной коллегии от 19 августа 1938 г., следует неизбежная высшая мера, и в тот же день бывший военный министр Временного правительства был расстрелян. Реабилитирован посмертно 28 ноября 1956 г.94

Арестованный 17 марта 1938 г. начальник кафедры тактики Военной академии механизации и моторизации РККА комбриг Н.Г. Матвиевский 29 мая подписывает заготовленный в печатном виде протокол на 66 листах, в котором он «признается» в том, что в 1918 г. участвовал в Ярославском мятеже, с 1932 г. – участник военно-фашистского заговора, в 1933 г. создал в Саратовском танковом училище группу заговорщиков из восьми человек, а в 1935 г. завербовал в заговор девять человек уже в ВАММ, а кроме того, и японский шпион. В судебном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР 25 августа 1938 г. комбриг Матвиевский все эти свои «признания» подтвердил, был приговорен к расстрелу. А через 19 лет – в 1957 г., этот приговор был отменен, дело прекращено «за отсутствием состава преступления»95.

Судя по записям, содержащимся в тех надзорных производствах, которые мне удалось исследовать, и на стадии предварительного следствия, а затем и в судебном заседании признали себя виновными в участии в антисоветском, троцкистском, военно-фашистском заговоре в РККА многие военнослужащие от Маршала Советского Союза до рядового красноармейца. В их числе:

Маршалы Советского Союза А.И. Егоров и М.Н. Тухачевский;

Командармы 1-го ранга И.П. Белов, И.П. Уборевич, И.Ф. Федько, И.Э. Якир;

Командармы 2-го ранга Я.И. Алкснис, И.И. Вацетис, И.Н. Дубовой, П.Е. Дыбенко, Н.Д. Каширин, А.И. Корк, М.К. Левандовский, А.И. Седякин;

Флагманы флота 1-го ранга М.В. Викторов и В.М. Орлов;

Армейские комиссары 2-го ранга Л.Н. Аронштам, Г.И. Векличев, Г.И. Гугин, Б.М. Иппо, С.Н. Кожевников, М.М. Ланда, А.Л. Шифрес;

Комкоры И.И. Гарькавый, С.Е. Грибов, И.К. Грязнов, Н.В. Куйбышев, В.К. Лавров, В.Н. Левичев, Э.Д. Лепин, Р.В. Лонгва, В.М. Примаков, В.К. Путна, А.Я. Сазонтов, М.В. Сангурский, С.П. Урицкий, Б.М. Фельдман, Д.С. Фесенко, В.В. Хрипин, Р.П. Эйдеман;

Корпусные комиссары Н.О. Орлов, Ф.Е. Родионов, Н.А. Савко, Б.У. Троянкер, М.Л. Хорош, М.Р. Шапошников, В.Н. Шестаков;

Комдивы А.П. Андерс, А.Ф. Балакирев, А.М. Бахрушин, Б.И. Бобров, A.Н. Борисенко, В.П. Бутырский, П.И. Вакулич, С.И. Венцов-Кранц, B.Е. Гарф, В.П. Георгадзе, В.Э. Гермониус, В.Г. Головкин, М.А. Горбунов, П.П. Григорьев, Я.Л. Давидовский, М.А. Демичев, Г.С. Замилацкий, А.Т. Кожевников, А.Д. Козицкий, Н.Я. Котов, Н.К. Кручинкин, В.С. Лазаревич, А.Г. Лепин, В.Н. Лопатин, С.Г. Лукирский, К.В. Маслов, М.Л. Медников, А.П. Мелик-Шахназаров, В.С. Погребной, И.А. Ринк, Ф.Ф. Рогалев, Н.М. Роговский, В.Ю. Рохи, Я.Г. Рубинов, Ю.В. Саблин, В.С. Сидоренко, П.Л. Соколов-Соколовский, К.И. Степной-Спижарный, О.А. Стигта, Г.А. Тухарели, Н.М. Уваров, А.В. Федотов, Д.С. Фирсов, С.А. Чернобровкин, М.Н. Шалимо, Д.А. Шмидт, Н.В. Щеглов;

Дивизионные комиссары М.П. Баргер, Ф.Д. Баузер, Л.А. Борович, И.Д. Вайнерос, В.С. Винокуров, Н.Я. Гладышев, И.М. Горностаев, А.А. Гусев, М.Е. Зельдович, М.Г. Исаенко, Р.Э. Кавалерс, Е.В. Краснов, М.В. Лавров, Г.Н. Марков, Ф.С. Мезенцев, С.Я. Мейсак, П.В. Мировицкий, П.С. Митюков, И.С. Нижечек, В.К. Озол, Г.Е. Писманик, Д.Д. Плау, Г.И. Риттель, Г.С. Сафразбекян, В.В. Серпуховитин, М.Л. Славин, Я.Л. Смоленский, Ф.Н. Соколенко, П.В. Суслов, О.Л. Угулава, X.X. Харитонов, И.Я. Юкамс;

Дивинтенданты А.Я. Ванаг, В.С. Горшков, Г.А. Дзыза, Р.А. Петерсон, И.Г. Прошкин, Н.В. Станьковский, В.Ф. Федоров;

Диввоенюрист Е.Л. Перфильев;

Комбриги Н.Г. Андрианов, А.И. Антонов, П.И. Антонов, В.В. Ауссем-Орлов, В.Л. Афонский, С.И. Байло, А.А. Балтийский, И.Э. Блюм, М.В. Бойцов, Д.И. Бузанов, В.А. Бюллер, А.Ю. Валин-Гайлис, А.И. Верховский, Б.К. Верховский, В.А. Вишнеревский, Л.М. Гавро, Г.Ф. Гаврюшенко, А.К. Галлинг, И.И. Глудин, А.Г. Голиков, В.Е. Горев, П.С. Горшенин, А.И. Гречаник, М.С. Дейч, А.Г. Добролеж, А.К. Дроздов, В.Б. Евгеньев, Я.К. Евдокимов, Н.Ф. Евсеев, Н.У. Ездаков, Н.И. Живин, Д.К. Забелин, В.Д. Залесский, С.И. Иванов, Н.Г. Игнатов, И.И. Кальван, И.Т. Карпов, И.М. Кириллов-Губецкий, Д.М. Ковалев, В.Н.Козловский, М.Я. Колесниченко, И.С. Колтунов, А.А. Кошелев, И.М. Крук, Я.П. Крымский-Ударов, И.И. Кузнецов, И.Ф. Куницкий, А.Г. Лабас, П.М. Лунев, А.Д. Малевский, Н.Г. Матвиевский, М. Миршарапов, Д.И. Мозгов, Д.Д. Нахичеванский, И.Е. Никулин, П.А. Панов, Н.И. Подчуфаров, В.И. Поляков, Н.А. Полянский, П.Р. Потапенко, А.Ф. Розынко, Н.С. Рудинский, И.Я. Самойлов, В.П. Середин, К.И. Соколов-Страхов, А.Г. Стойлов, Г.Т. Туммельтау, С.Г. Хорьков;

Бригадные комиссары Р.Р. Адаменко, Е.Б. Амалин, И.И. Андреев, К.И. Бочаров, С.Р. Будкевич, П.Л. Булат, Л.Ф. Гайдукевич, А.А. Геронимус, М.С. Годес, В.И. Горб, Я.Г. Дрейман, А.Я. Душак, М.П. Захаров, Л.П. Иофин, В.Г. Кольцов, А.С. Коробченко, Л.А. Краузе, Л.О. Леонидов, А.П. Лозовский, Н.П. Миронов, И.Я. Орловский, Э.К. Перкон, С.Б. Рейзин, Д.Н. Статут, А.В. Субботин, С.А. Сухотин, Н.Т. Тутункин, Н.Л. Шпекторов;

Бригинженеры С.И. Асланов, А.К. Аузан, А.X. Груздуп, И.П. Жуковский, С.Д. Иудин, А.З. Лебедев, Н.А. Максимов, И.С. Павлов, В.П. Хандриков, Н.М. Харламов;

Бригинтенданты Д.Д. Бодров, И.Б. Певзнер, 3.Д. Перцовский, М.3. Труханин;

Бригвоенврач И.И. Шеплетто;

Бригветврач В.С. Серебрянников;

Полковники В.Е. Антадзе, С.Ф. Архипов, М.С. Ахвледиани, Ф.М. Балашов, А.В. Бамбулевич, И.К. Барков, П.Ф. Беляков, Н.К. Боте, А.А. Бутлер, Я.Я. Бушман, Н.П. Вишневецкий, Н.Л. Владиславский-Крекшин, С.И. Воробьев, И.В. Высоцкий, И.Г. Герман, А.С. Глеб-Кошанский, А.И. Гомзяков, А.Я. Горбатюк, В.А. Городисский, И.И. Гуданец, Р.Р. Дейбнер, В.Д. Достойнов, И.Л. Дукельский, А.В. Емельянов-Сурик, Н.Е. Ефимов, М.Б. Залкинд, Л.Н. Затонский, Д.Д. Зимма, А.О. Индзер, Н.М. Ипатов, А.Л. Карпушин-Зорин, М.П. Касаткин, Л.Ф. Керцелли, М.В. Кожаев, А.К. Кольчевский, Н.И. Кореньков, И.Н. Корнеев, И.Ф. Космачев, А.Ф. Кукша, М.Л. Лебедь, И.Я. Линдов-Лифшиц, П.А. Масленников, Н.М. Матюхин, В.Г. Мгалоблишвили, П.Н. Мельников, Н.П. Милешкин, Н.Н. Мовчин, А.П. Мосидзе, К.К. Мочалов, Г.П. Новиков, В.М. Павленко, М.С. Плотников, М.К. Покладок, X.А. Пунга, К.М. Римм, М.М. Родионов, К.А. Родников, П.А. Санчук, C..И. Свирченко, М.С. Семенов, Б.М. Симонов, Л.П. Синявский, П.И. Скрастин, Н.В. Смирнов, Д.А. Спиров, В.П. Стольник, Н.Я. Суровцев, Д.И. Тальберг, А.С. Урман, Л.3. Федоренко, В.И. Федоров, Б.В. Целиковский, А.Д. Чебанов, К.М. Чедиа, Е.Е. Шишковский, Л.А. Шнитман, А.И. Щенснович, П.Ф. Янушкевич;

Флагман 2-го ранга В.П. Калачев;

Капитаны 1-го ранга В.А. Кукель-Краевский, О.С. Солонников;

Полковые комиссары В.М. Берлин, К.В. Вахнов, Ф.Я. Евтушенко, П.И. Иванов, А.И. Ильин, М.А. Илюкович-Строковский, А.В. Круль, Н.К. Лагздин, Д.Г. Митяев, Р.М. Мишке, П.В. Мухин, П.Г. Тихомиров, Д.А. Федотов, Э.М. Ханин.

Признавали себя участниками «военно-фашистского заговора в РККА» многие арестованные «по делу заговора» военинженеры 1-го ранга, интенданты 1-го ранга, майоры, батальонные комиссары, капитаны, старшие политруки, старшие лейтенанты, политруки, лейтенанты и даже рядовые красноармейцы и краснофлотцы.

Как понять, как объяснить тот исторический факт, что десятки и сотни людей, вчера еще считавшихся храбрецами (и нередко, вполне заслуженно) вдруг признаются в несовершенных ими преступлениях? Размышляя над этим феноменом, Исаак Дойчер приходит к выводу, что «они были капитулянтами, которые годами пресмыкались перед Сталиным. Их последние признания – это кульминация длинной серии капитуляций…»96. Элемент капитуляции здесь, бесспорно, наличествовал.

Но ведь капитулянтство также имеет свои причины. Пожалуй, самой существенной из них было прививаемое годами и десятилетиями безусловное, нерассуждающее подчинение партийной дисциплине. Арестованным военным коммунистам следователи НКВД внушали, что своим «признанием» они помогут партии разоблачить «бандита Троцкого». И многие готовы были пожертвовать своей жизнью, лишь бы помочь родной ВКП(б) в этом, как некоторые считали, «святом деле».

Над сознанием многих и многих довлело и прошлое – и прежде всего кошмар кровопролития в небывало ожесточенной братоубийственной Гражданской войне. Они убивали, их убивали. Тогда в России, «кровью умытой» (Артем Веселый), все было дорого, кроме человеческой жизни. На практике реализовалась старая лихая присказка: «Жизнь – копейка» (особенно чужая жизнь).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.