«ИМЕНЕМ СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК…»

«ИМЕНЕМ СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК…»

Такими вот торжественными словами начинался оглашаемый в судебном, заседании военных трибуналов или Военной коллегии Верховного суда СССР приговор. И целых два долгих-предолгих года – 1937-й и 1938-й – все эти приговоры по отношению к военнослужащим РККА, обвиненным в участии в «военно-фашистском заговоре», неизменно заканчивались: приговорить к высшей мере уголовного наказания – расстрелу, с лишением персонального военного звания и конфискацией лично ему принадлежащего имущества.

Принимая такие поистине драконовские решения, военные судьи обычно стремились успокоить свою совесть (у кого она еще оставалась) прежде всего тем утверждением, что подсудимые «сами признали свою вину», подтвердили данные на предварительном следствии показания. Да, действительно многие, очевидно, большинство судимых «за участие в заговоре» не только на предварительном следствии «признались» в несовершенных ими преступлениях, но подтвердили эти «признания» и в судебном заседании. А ведь именно личное признание считали высшим доказательством вины подсудимого такие деятели, как глава всесильного ВЧК Дзержинский, нарком юстиции Крыленко, прокурор Союза ССР Вышинский.

Справедливости ради надо отметить, что, как явствует из недавно опубликованной стенограммы заседания февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) от 3 марта 1937 г., Вышинский в своем выступлении довольно резко осудил такую практику. Более того, тенденцию построить следствие на собственном признании обвиняемого квалифицировал как «основной недостаток, который имеется в работе следственных органов НКВД и органов нашей прокуратуры»¹⁰⁶ и призвал следователей всемерно заботиться о сборе объективных доказательств вины обвиняемого. «Ведь только при этом условии, – совершенно справедливо говорил он, – можно рассчитывать на успешность судебного процесса, на то, что следствие установило истину»¹⁰⁷. Правда, из дальнейших его рассуждений становится ясно, что Вышинского в данном случае интересовало не столько установление истины, сколько стремление избежать значительной опасности для суда. Ход рассуждений прокурора Союза ССР таков: «Если все дело строится лишь на собственном признании обвиняемого – если такое дело рассматривается судом и если обвиняемый на самом процессе отказывается от ранее принесенного признания, то дело может провалиться»¹⁰⁸.

Конечно, было бы неправильно вообще отрицать значение личного признания подсудимого. Но еще более опасно считать его «царицей доказательств». Ибо это признание может быть получено в результате действия самых разных причин. И одна из самых губительных, это когда признание получено под давлением следствия. В предыдущей главе я довольно подробно показал, как это делалось в ходе предварительного следствия. Документы свидетельствуют, что следователями Особых отделов НКВД была разработана целая система воздействия на предаваемых суду лиц комначполитсостава с тем, чтобы они и на суде подтвердили свои прежние показания. Тут в дело шло все – от фальшивых посулов «облегчить участь», обещаний пощадить жену и детей до всяческого запугивания и открытых угроз беспощадной расправы.

Для того чтобы расстрельный приговор Военной коллегии звучал более весомо и как бы обоснованно, следователи Особых отделов НКВД и военные судьи стремились обвинить подследственных (подсудимых) в максимально возможно большем количестве «контрреволюционных» преступлений, подпадающих под «расстрельные» статьи уголовных кодексов РСФСР и других союзных республик.

Начальник штаба 2-го кавкорпуса беспартийный 45-летний доктор военных наук (много ли их тогда в РККА было?) комбриг С.И. Байло был арестован в Киеве НКВД УССР 12 сентября 1937 г. За активное участие в Гражданской войне он был дважды награжден орденом Боевого Красного Знамени. За период с 1922 г. по 1934 г. аттестовался по службе только положительно. А теперь вдруг арест. Чтобы «упечь» его наверняка, сначала следователи НКВД, а затем Военная коллегия Верховного суда СССР в своем приговоре от 19 ноября 1937 г. признала комбрига Байло виновным в том, что он якобы с 1921 г. являлся участником украинской контрреволюционной националистической организации, с 1927 г. – военно-монархической организации, а в 1936 г. вовлечен в военно-фашистский заговор. Кроме того, ему был вменен еще шпионаж в пользу одного из иностранных государств. Дважды краснознаменец Байло был доведен до такого состояния, что и на предварительном следствии и в суде «признался» во всех этих мифических преступлениях. Приговорен к ВМН и 20 ноября 1937 г. расстрелян. Реабилитирован посмертно 19 октября 1959 г.¹⁰⁹.

25 января 1938 г. был арестован бывший военный атташе СССР в Испании, трижды орденоносец комбриг В.Е. Горев. «Были сборы недолги» – и уже 20 июня того же года приговором Военной коллегии он был признан виновным в том, что еще в 1925 году, находясь в Китае в качестве военного советника, якобы входил в состав контрреволюционной троцкистской группы и принимал участие в предательской деятельности, направленной на поражение народно-революционной армии Китая. Далее он обвинялся в том, что с 1935 г. является участником антисоветского военного заговора. И, наконец, находясь в Испании в 1936–1937 гг., будто бы принимал участие в предательской деятельности, направленной на поражение республиканской армии Испании. К этому еще добавлялось обвинение в шпионской деятельности в пользу английской разведки с 1935 г.¹¹⁰. При таком букете преступлений, да при признании Горевым всех этих нагромождений (сначала отрицал) в ходе следствия и подтверждения на суде, Военная коллегия все это дело вместе с написанием и оглашением приговора сумела провернуть за 15 минут. Приговор для 1937 и 1938 годов – стандартный и однообразный – ВМН. В октябре 1956 г. определением Военной коллегии в другом уже составе приговор этот «по вновь открывшимся обстоятельствам»¹¹¹ был отменен, комбриг Горев полностью реабилитирован. Но все эти обстоятельства имели место и в 1938 году, просто тогда военные судьи не хотели обращать на них никакого внимания.

А вот еще одна человеческая судьба. Никифор Александрович Полянский (1894 г. р.), царицынский рабочий, в 1914 г. призван в армию и там в мае 1916 г. вступил в ряды большевистской партии. В 1917 г. активно участвует в революционной работе в родном Царицыне. Затем командируется в Астрахань. В годы Гражданской войны – начальник политотдела, комиссар дивизии в XI армии. Награжден орденом Боевого Красного Знамени. В 1924–1929 гг. служит комиссаром дивизии в Горьком, затем в Туле. Успешно заканчивает курсы марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б). В 1931 г. вместе с другими наиболее перспективными политработниками переводится на командную работу. В числе всего нескольких человек назначается командиром дивизии в Костроме. В 1932–1934 гг. слушатель и секретарь парторганизации Особого факультета Военной академии им. Фрунзе. Делегат X, XI, XIV, XV, XVI и XVII Всесоюзных партсъездов. С 1934 г. командир 82-й стрелковой дивизии в г. Молотов. В 1935 г. ему присваивается персональное военное (командное) звание комбрига. И вот его арестовывают, обвиняют в участии в «военно-фашистском заговоре», во вредительстве, шпионаже. 9 августа 1938 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговаривает его к ВМН. Приговор отменен 1 сентября 1956 г., а дело производством прекращено «за отсутствием состава преступления»¹¹².

Почти всем без исключения представшим в 1937–1938 гг. перед судом Военной коллегии Верховного суда СССР лицам комначполитсостава инкриминировалось обвинение в участии (вариант: в активном участии) в «военно-фашистском заговоре в РККА», ставившем (по стандартной формулировке приговора) своей целью свержение диктатуры пролетариата и реставрацию капитализма путем террора, государственной измены и подрыва мощи РККА. Поскольку всех этих обвиняемых судили по установленному 1 декабря 1934 г. донельзя упрощенному варварскому порядку судопроизводства, то, естественно, на первое место ставилось обвинение в терроризме. Достаточно было прозвучать слову «террорист», и сразу «суду все ясно» – «вышка».

И вот ведь что странно и удивительно. Среди более чем двух тысяч изученных мною надзорных производств, мне удалось выявить лишь несколько лиц высшего начсостава, которые обвинялись в участии в терроризме по отношению к действительно убитому человеку, а именно – С.М. Кирову. Прошло уже почти три года после его злодейского убийства, убийца схвачен на месте преступления и скоропостижно расстрелян. Заодно по обвинению в убийстве расстреляны еще многие десятки совершенно безвинных, как теперь выяснилось, людей, сотни и тысячи полноводным «кировским потоком» брошены в тюрьмы, лагеря, ссылку, на поселение, высылку… А военная «юстиция» все еще рыщет и, представьте себе, отыскивает новых «злодеев». Судебным заседанием Военной коллегии был признан «участником антисоветской троцкистко-зиновьевской террористической организации, совершившей злодейское убийство С.М. Кирова» бывший начальник артиллерии Уральского военного округа беспартийный комбриг И.Э. Блюм¹¹³. А 12 и 15 сентября 1937 г. судебным заседанием Военной коллегии в одном и том же составе (председательствующий – Матулевич, члены: Зарянов и Жигур) точно по такому же обвинению приговариваются к расстрелу бывший начальник строительно-квартирного отдела ЗакВО комбриг Д.К. Забелин и бывший начальник АБТВ этого же округа бригинженер О.Д. Петров¹¹⁴. Как показала дополнительная проверка в отношении комбрига Забелина, это смертельное по тем временам обвинение «никакими материалами дела не подтверждено»¹¹⁵, но, очевидно, Матулевича и К° это волновало меньше всего. Им было важно, чтобы подобное обвинение прозвучало и было бы зафиксировано и подтверждено «признанием» жертвы. И, конечно же, всех их – к расстрелу. А потом оказалось, что безвинно…

Наиболее часто применявшимся «террористическим» обвинением было вменение участия в деятельности террористических групп, их организации, в подготовке террористических актов против здравствующих руководителей партии и правительства. Именно по таким обвинениям были в разное время в 1937 г. приговорены к расстрелу бывший заместитель начальника Военно-политической академии им. Толмачева дивизионный комиссар И.С. Нижечек, бывший начальник ЦДКА (с 1935 г. – директор Большого театра) бригадный комиссар В.И. Мутных («за создание троцкистской террористической группы в ГАБТе»)¹¹⁶, заместитель коменданта Московского Кремля и начальник Управления коменданта Московского Кремля дивизионный комиссар М.А. Имянинников (как участник «военно-террористического заговора в Кремле»), начальник кафедры военной истории Военной академии им. Фрунзе, член партии с апреля 1917 г. комбриг Н.Ф. Евсеев (как участник «антисоветской террористической казачьей организации»)¹¹⁷ и т. п.

Восемнадцатилетним юношей М.С. Дейч в октябре 1918 г. добровольно поступил на службу в Красную армию. Участвовал в Гражданской войне, в борьбе с басмачеством. С 1923 г. проходил службу в авиации на должностях пилота, командира отряда, эскадрильи, командира авиабригады. В 1936 г. в счет «1000» направлен для прохождения службы в Осоавиахим, на должность начальника Центрального аэроклуба СССР. 5 августа 1937 г. комбриг М.С. Дейч был арестован органами НКВД, а 28 октября этого же года по приговору суда Военной коллегии (Ульрих, Преображенцев, Рутман) был признан виновным в том, что якобы являлся участником контрреволюционной террористической организации и «готовил в системе Центрального аэроклуба СССР создание террористической группы для совершения терактов над руководителями ВКП(б) и Советского правительства 18 августа 1937 года»¹¹⁸ на Тушинском аэродроме в день воздушного парада. Дейч во всем «признался». Приговорен к расстрелу. Реабилитирован в апреле 1956 г.

По обвинению в подготовке террористических актов были осуждены в 1938 г. Военной коллегией Верховного суда СССР бывший заместитель командующего войсками МВО комкор Б.С. Горбачев, бывший военный комиссар Томского артиллерийского училища С.И. Агейкин, бывший начальник 10-го отдела Разведуправления РККА бригадный комиссар А.П. Лозовский, бывший ответственный инструктор президиума Центрального совета Осоавиахима СССР член большевистской партии с 1904 г. комдив К.И. Калнин, бывший начальник штаба Военной академии механизации и моторизации РККА комбриг Н.С. Рудинский, бывший начальник Специального факультета Военной академии им. Фрунзе комбриг Ж.К. Ульман¹¹⁹ и др.

Абсолютно «убойными» считались обвинения в подготовке покушения на «железного наркома» (о «великом вожде и учителе» я уж не говорю). По этим фальшивым, насквозь надуманным и сочиненным особистами версиям были приговорены к расстрелу один из героев Гражданской войны, трижды раненный на ее полях, награжденный двумя орденами Боевого Красного Знамени комдив Д.А. Шмидт (именно ему в свое время Эдуард Багрицкий посвятил «Думу про Опанаса»), начальник штаба 10-го стрелкового корпуса комбриг В.Б. Евгеньев, дважды краснознаменец майор Б.И. Кузьмичев. Судебное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР (Орлов, Лернер, Суслин) 30 июня 1938 г. отправило на плаху бывшего военкома 21-й мехбригады (БВО) полкового комиссара Э.М. Ханина – среди инкриминируемых ему обвинений было и такое: «Подготовлял террористический акт в отношении Наркома Обороны товарища Ворошилова»¹²⁰. Расстрелян в тот же день; реабилитирован посмертно.

Одним из главных обвинений расстрельного приговора по отношению к бывшему заместителю начальника разведотдела штаба ОКДВА майору Г.И. Гилеву было то, что он якобы готовил теракт по отношению к командующему этой армией Маршалу Советского Союза В.К. Блюхеру¹²¹. Майора, конечно, расстреляли. И только через 19 лет этот приговор был отменен, безвинно убитый реабилитирован, но уже посмертно.

Исключительно широко военными судьями (с подачи следователей Особых отделов НКВД) применялось обвинение подсудимых в подготовке вооруженного восстания. Здесь были возможны самые различные вариации. Многое зависело от должности, которую занимал подсудимый ранее, а главное – от кругозора и полета фантазии следователей, членов военных трибуналов и Военной коллегии Верховного суда СССР. 29 января 1938 г. был арестован адъютант Маршала Советского Союза С.М. Буденного полковник М.М. Аквилянов. 25 августа того же года его судит Военная коллегия Верховного суда СССР и «признает виновным в том, что он является участником антисоветского военно-фашистского заговора, ставившего своей целью свержение советской власти путем вооруженного восстания и террора над руководителями партии и Советского правительства»¹²² (из приговора). Аквилянов осужден к расстрелу и приговор приведен в исполнение. Позиция самого Буденного по этому вопросу пока не известна. Видно, молчал не только тогда, но и после смерти Сталина, и даже после XX съезда. И лишь 15 декабря 1961 г. Главная военная прокуратура возбудила вопрос об отмене приговора и прекращении дела, «так как в настоящее время установлено, что т. н. «военно-фашистского заговора» не существовало»¹²³. 22 февраля 1962 г. М.М. Аквилянов реабилитирован посмертно.

Бывшему командующему Белорусским военным округом командарму 1-го ранга И.П. Белову и бывшему начальнику Разведуправления РККА комкору С.П. Урицкому вменялись в вину разработка плана восстания и захвата власти в Москве, установление связи с американским генеральным штабом и передача шпионских сведений американской разведке¹²⁴.

В приговоре Военной коллегии от 29 августа 1938 г. бывший командующий войсками ПриВО комкор П.А. Брянских наряду со стандартным для того страшного для Красной армии времени обвинением в принадлежности к «военно-фашистскому заговору» был еще обвинен и в том, что будто бы «в соответствии с контрреволюционными целями проводил в 10 стрелковом корпусе подрывную вредительскую работу и подготавливал корпус к участию в контрреволюционном перевороте с целью установления военно-фашистской диктатуры…»¹²⁵.

Вот еще только несколько примеров, как по этим надуманным, никакими объективными доказательствами не подтвержденным обвинениям Военная коллегия отправляла в 1937–1938 гг. на смерть командиров и политработников РККА. Бывшего начальника физподготовки РККА комдива Н.В. Ракитина Военная коллегия признала виновным в том, что якобы он лично проводил подготовку к вооруженному восстанию частей 5-го мехкорпуса, которым он ранее командовал, и имел для этой цели конкретно разработанный оперативный план¹²⁶. Были приговорены к расстрелу командир 133-й мехбригады комбриг Я.К. Евдокимов по обвинению в том, что он будто бы получил от Якира задание подготовить бригаду к вооруженному восстанию против советской власти, и командир 54-й скоростной бомбардировочной авиабригады 34-летний полковник Д.Д. Зимма за то, что по заданию того же Якира готовил авиабригаду для выполнения боевых задач в интересах заговора¹²⁷.

Подобные обвинения инкриминировались и руководителям ряда военно-учебных заведений. В приговоре по делу бывшего начальника Военной школы им. ВЦИК комбрига Н.Г. Егорова утверждалось, что он должен был по плану заговора вывести вверенную его командованию школу «кремлевских курсантов» для участия в вооруженном перевороте, а бывший начальник штаба Военной академии химзащиты РККА полковник Л.Н. Затонский – в том, что он разработал план участия этой академии в вооруженном восстании против советской власти¹²⁸.

Бывший командир 15 сд комбриг Д.И. Гудков обвинялся в том, что, используя свое служебное положение, проводил подготовку частей вверенной ему дивизии «к переходу во время войны на сторону заговорщиков, противодействуя изъятию из этой дивизии антисоветски настроенного начсостава, через которых проводил пораженческую работу и популяризацию руководителей заговора, врагов народа ТУХАЧЕВСКОГО, ЯКИРА и других, являвшихся агентами иностранных разведок. Наряду с этим, подсудимый ГУДКОВ в своей контрреволюционной деятельности проводил линию дискредитации политработников в частях, беря упор на ослабление политической подготовки бойцов дивизии»¹²⁹.

Командир 12-й танковой бригады (КВО) комбриг М.Я. Колесниченко в многочисленных аттестациях характеризовался исключительно с положительной стороны, как дисциплинированный, волевой, энергичный, требовательный и политически развитый командир, который, как сказано в позднейшем заключении ГВП, «являлся образцом лучшего командира Советской армии»¹³⁰. Но вот 10 мая 1938 г. сотрудники особого отдела НКВД арестовывают его, выбивают из него «признательные» показания, на основе которых Военная коллегия в своем заседании от 2 октября 1938 г. признает его виновным в том, что он якобы являлся участником антисоветской военно-националистической украинской организации, ставившей своей целью путем вооруженного восстания отторгнуть Украину от СССР и установить буржуазно-фашистский строй¹³¹, и приговорен к ВМН. Реабилитирован посмертно в декабре 1957 г.

Очевидно, устав от шаблонного обвинения в подготовке вооруженного восстания, члены Военной коллегии нередко предъявляли и такое своеобразное обвинение: мол, в будущей войне вы собирались перейти на сторону фашистов и империалистов. Среди целой кучи «расстрельных» обвинений бывшему военкому 12 ск дивизионному комиссару Д.Д. Плау фигурировало и такое – он «готовил переход корпуса на сторону фашизма»¹³². Высокопоставленных судей из Военной коллегии отнюдь не смущало, что речь-то шла о корпусе, который тогда дислоцировался в Приволжском военном округе. Или они уже тогда предвидели, что фашисты дойдут до Волги и «предатель-комиссар» осуществит свой «изменнический план»?

Не забывали судьи и об Японии. Бывший командующий ВВС Тихоокеанского флота комдив Л.И. Никифоров был обвинен в том, что якобы подготовлял в военное время бомбежку своих кораблей и перелеты самолетов на сторону противника¹³³ (здесь до Японии хоть ближе было, чем из ПриВО до Германии). А бывший начальник штаба Владивостокского укрепрайона полковник П.Ф. Янушкевич был расстрелян за то, что он, по закрепленному в официальном – от имени Союза ССР – приговоре Военной коллегии, «готовился к сдаче японцам во время нападения на СССР главной базы Тихоокеанского флота»¹³⁴.

В обвинительных приговорах использовались и другого рода варианты. Бывший помощник начальника 1-го отдела Управления начальника артиллерии РККА полковник А.П. Мухин обвинен в том, что должен был обеспечить повстанцев артиллерийскими орудиями и боеприпасами к ним¹³⁵.

Довольно широко вменялось обвинение в создании различного рода «повстанческих» организаций и групп. Бывший член Военного совета ЗабВО корпусной комиссар В.Н. Шестаков был признан виновным в том, что готовил повстанческие кадры для вооруженного восстания, а начальник штаба и врид командующего Приморской группой войск ОКДВА комдив А.Ф. Балакирев – в том, что якобы разрабатывал оперативные планы войны с расчетом на создание условий для поражения Красной армии, насаждал в пограничных районах диверсионно-повстанческие группы для использования их против Красной армии и давал задания другим участникам заговора провоцировать на границе вооруженные конфликты с целью вызова нападения Японии на Советский Союз¹³⁶. «Создавал повстанческие организации», согласно приговору Военной коллегии, и член Военного совета КБФ корпусной комиссар Г.А. Зиновьев, а «боевые повстанческие группы» – начальник управления авиации Центрального совета Осоавиахима СССР, награжденный двумя орденами Боевого Красного Знамени, комдив Н.М. Уваров¹³⁷. В организации повстанческих групп был обвинен и бывший секретарь партийной комиссии Бурят-Монгольской кавбригады И.П. Андреев¹³⁸.

Одним из самых расхожих обвинений, наверняка «обеспечивавшим» расстрельный приговор, было обвинение в шпионаже. В те поистине кошмарные времена следователи Особых отделов НКВД и военные судьи действовали по весьма простой, можно даже сказать, примитивной схеме. Объявляли того или иного командира, политработника шпионом и требовали, чтобы он доказал, что он не шпион. Давным-давно известный метод: докажи, что ты не верблюд. То, что бремя доказательства лежит на истце, на обвинителе – судьи и слышать не хотели. Хотя они прекрасно знали, что соответствующие компетентные органы в Советском Союзе вели тщательнейший учет не только действовавших шпионов, но и всех могущих только подумать об этом. Все эти данные бережно хранились в Особом архиве НКВД СССР. Но мне не удалось выявить ни одного случая, чтобы, осуждая на смерть «за шпионаж», судьи в 1937–1938 гг. поинтересовались бы мнением государственной организации, специально занимавшейся этой проблемой.

Обвинение в шпионаже в пользу иностранных разведок фигурировало уже на закрытом судебном процессе по делу Тухачевского, Уборевича, Якира и др. В научной, а особенно в публицистической литературе широко освещался вопрос о так называемой «Красной папке» – подготовленных спецслужбами нацистской Германии фальсифицированных материалах о сотрудничестве Тухачевского с германской разведкой. Подробно расписывая всю эту авантюрно-криминальную историю, некоторые авторы забывают сказать о том, что на процессе Тухачевского и других эта папка не фигурировала. Очевидно, Сталин не рискнул выпустить эту явную «липу» на процесс, где в качестве судей выступали Алкснис, Белов, Блюхер, Дыбенко, Каширин, Шапошников и др. Учел он, очевидно, и то, что к обвинению в шпионаже кадровые военные относятся особенно болезненно и будут всячески стараться доказать несостоятельность представленных обвинением документов. Не было гарантий, что и состряпавшие фальшивку немецкие спецслужбы непременно будут молчать. Поступили проще: совершенно голословно объявили их шпионами.

При вменении шпионажа судьи (вслед за следователями Особых отделов НКВД) нередко руководствовались и такой убийственной, по их мнению, «логикой». Если подсудимый командир по национальности поляк, то он почти автоматически зачислялся в польские шпионы, латыш – в латышские, эстонец – в эстонские, ну а немец, конечно же, в германские. Обвинение в шпионаже было дополнительным довеском для принятия расстрельного приговора. Так, в судебных заседаниях Военной коллегии Верховного суда СССР совершенно бездоказательно были объявлены шпионами в пользу той или иной зарубежной разведки заместитель начальника Генерального штаба РККА комкор В.Н. Левичев (якобы был связан с руководством германской армии и передавал за границу сведения оперативно-мобилизационного характера)¹³⁹, а заместитель командующего ОКДВА комкор М.В. Сангурский – в шпионаже в пользу японской армии. Кстати замечу, что в деле Сангурского зафиксировано его показание о том, что за антисоветскую диверсионно-вредительскую и шпионско-террористическую деятельность центром правотроцкистской организации в ДВК было получено от японской разведки около трех миллионов рублей¹⁴⁰. Судя по изученным мною документам, к подобным обвинениям в получении «иудиных сребреников» даже в те годы прибегали довольно редко.

Были признаны Военной коллегией как шпионы бывший начальник 2-го отдела Разведуправления РККА комдив О.А. Стигга («выдал зарубежную агентуру Разведупра»), осужденный в феврале 1939 г. бывший начальник ГУЛАГа НКВД СССР дивинтендант И.И. Плинер («передавал секретные сведения о количестве лагерей НКВД и заключенных»), командир 5-го авиакорпуса комдив В.С. Коханский, командир 51 сд комбриг Н.А. Прокопчук, помощник начальника кафедры Военной академии Генштаба РККА комбриг А.Д. Малевский¹⁴¹ и др.

Казалось бы, что шпионства в пользу даже одной зарубежной разведки вполне достаточно для истребления оного предателя. Но, очевидно, понимая шаткость своих обвинений, следователи НКВД, а за ними и члены Военной коллегии «для увесистости» усердствовали «в обвинении» подсудимых в шпионаже в пользу разведок сразу нескольких стран. Командир 48 сд комбриг Д.М. Ковалев, член большевистской партии с 1917 г., за все время службы в Красной армии характеризовался только с положительной стороны как энергичный, морально устойчивый, преданный своему делу командир РККА. Награжден орденом Ленина, двумя орденами Боевого Красного Знамени и орденом Красной Звезды. Набор наград Родины – редкостный по тем временам. И вот боевой 40-летний комбриг был доведен до того, что «признался»: с 1928 г. он шпион японский, с 1935 г. – немецкий, а находясь в 1937 г. в Испании, передавал шпионские сведения германским разведорганам¹⁴². Бывший член Военного совета САВО член партии с 1907 г. дивизионный комиссар Ф.Д. Баузер был признан судебным заседанием Военной коллегии шпионом германским и латвийским¹⁴³; бывший помощник инспектора кавалерии РККА беспартийный комбриг Б.К. Верховский – в том, что якобы с 1917 г. являлся агентом германской, а с 1918 г. – и английской разведок.

Но и этого все было мало. Доброволец-красногвардеец с декабря 1917 г., выращенный советской властью до должности военного атташе в Китае, комкор Э.Д. Лепин был «признан виновным» в том, что он шпион латвийский, затем – английский и, наконец, японский¹⁴⁴. Агентом японской, немецкой и французской разведок «признали» бывшего начальника отделения Разведуправления РККА полковника И.Г. Германа¹⁴⁵.

Арестованный 2 февраля 1938 г. командующий войсками Закавказского военного округа комкор Н.В. Куйбышев приговором Военной коллегии Верховного суда СССР от 1 августа 1938 г. был признан виновным в руководстве диверсионно-вредительской работой, а также в том, что являлся агентом германской, польской, литовской и японской разведок¹⁴⁶. Как показала дополнительная проверка в 1956 г., Особый архив МВД СССР и отдел оперативного учета КГБ при Совете Министров СССР никакими сведениями о принадлежности Н.В. Куйбышева к разведорганам вышеназванных государств не располагали. Да они и не могли ими располагать, так как их в природе не было. Но тогда – летом 1938 г. – у суда Военной коллегии тоже не было никаких объективных доказательств, но зато имелись «признательные» показания самого комкора Н.В. Куйбышева, данные им и на предварительном следствии, и в судебном заседании¹⁴⁷. А что прикажете делать с признавшимися шпионами разведок четырех государств? Только расстреливать. Что и было проделано в день вынесения приговора Военной коллегии. И вот возникает вопрос: до какой же степени уничтожения личности надо было довести человека, чтобы родной брат крупного и прославленного на всю страну деятеля ВКП(б) и Советского государства – Валериана Куйбышева, сам – видный военный деятель, награжденный тремя орденами Боевого Красного Знамени, комкор, – мог так клеветать на самого себя?

Своеобразным рекордом шпиономании можно считать дело одного из самых известных авиационных начальников середины 30-х годов. Командующий воздушной армией, дважды орденоносец комкор В.В. Хрипин был сотрудниками Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Н.Г. Николаевым (Журид) и 3.М. Ушаковым (Ушимирским) забит до того, что сам себя признал (а затем и судебное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР подтвердило и закрепило в приговоре «Именем Союза ССР») агентом целой кучи иностранных разведок: с 1920 г. – французской, с 1922 г. – германской, с 1932 г. – итальянской, а также английской, чехословацкой и польской¹⁴⁸. Последующая проверка в 1956 г. показала, что все эти утверждения – болезненные измышления злонамеренной воли следователей и судей. А тогда комкор Хрипин был немедленно расстрелян. Реабилитирован посмертно 14 июня 1956 г.

Чуть ли не каждому судимому «участнику военно-фашистского заговора в РККА» вменялась в вину и вербовка новых членов этого заговора. В заседании 5 октября 1937 г. Военная коллегия Верховного суда СССР записала в приговоре, что бывший заместитель начальника политуправления ХВО корпусной комиссар Н.А. Савко якобы лично завербовал в этот заговор 15 человек¹⁴⁹. В основу обвинения бывшего члена Военного совета МВО корпусного комиссара Б.У. Троянкера были положены полученные после соответствующей обработки показания тринадцати уже арестованных командиров и политработников и его собственные (если судить по архивно-следственному делу) «признания», в которых он назвал около 50 человек, завербованных им новых заговорщиков¹⁵⁰. Как показала дополнительная проверка, все эти заявления оказались несостоятельными, ложными. Но это потом, а тогда оба корпусные комиссары были приговорены к расстрелу.

Одной из почти постоянных составляющих обвинительных заключений, а затем и приговоров было обвинение в диверсионно-вредительской деятельности. Обычно оно было совершенно голословным, никаких конкретных фактов не содержало. Но иногда его пытались подкрепить то ли фактами, то ли какими-то реальными, по мнению следователей и судей, действиями подсудимых. Например, в обвинительном заключении на бывшего заместителя начальника Главного Морского штаба РККФ флагмана 2-го ранга В.П. Калачева утверждалось, что Калачев по заданию начморси флагмана флота 1-го ранга В.М. Орлова и флагмана 1-го ранга И.М. Лудри «сорвал разработку программы кораблестроения, задержал разработку вопроса развертывания Тихоокеанского флота, составил нереальный план оргмероприятий и поддерживал вредительское строительство баз»¹⁵¹. В ходе дополнительной проверки это обвинение Калачева было опровергнуто заключениями Главного штаба Военно-Морского флота Министерства обороны СССР от 18 апреля и 13 мая 1955 г. Но тогда – 14 июня 1938 г. – Военной коллегии Верховного суда СССР был «недосуг» разбираться в доказательности, истинности тех или иных обвинений, и трое судей (Орлов, Преображенцев, Жагров) преспокойно приговорили Калачева к расстрелу. Реабилитирован посмертно 20 августа 1955 г.

Бывший начальник отдела артиллерийских баз Артуправления РККА комдив Ф.И. Ольшевский 9 декабря 1937 г. был признан Военной коллегией виновным в том, что якобы проводил вредительскую работу и создал на ряде складов диверсионные группы, которые готовили взрывы этих складов. Из дела видно, что все обвинения комдива основаны лишь на его «признательных» показаниях на предварительном следствии и в судебном заседании. Каких-либо других доказательств «преступной деятельности» комдива в материалах дела не имеется¹⁵². Командир 24-й кавдивизии комбриг П.И. Антонов той же коллегией признан виновным в том, что «проводил вредительство в дивизии по снабжению ее боеприпасами, приводил в негодное состояние оружие и выводил из строя конский состав»¹⁵³. Как это проделывал командир дивизии лично, уму непостижимо. А тогда он «признался» – и – расстрел.

Но Военная коллегия Верховного суда была способна и на большее. Так, бывшему начальнику АБТВ ХВО комбригу А.Е. Скулаченко она вменила то, что он якобы осенью 1936 г. осуществил диверсионный акт на складе АБТ-130, а в феврале 1937 г. готовил поджог мастерской¹⁵⁴. Ни больше ни меньше. И, конечно, расстрел. Бывший командир 85-го артполка полковник К.М. Чедиа 29 июля 1938 г. был судебным заседанием Военной коллегии Верхсуда СССР (Зарянов, Алексеев, Микляев) признан виновным в том, что он «портил материальную часть артиллерии полка, срывал строительство казарм и конюшен, выводил из строя конский состав и провел ряд других вредительских актов, направленных на срыв боевой подготовки полка»¹⁵⁵.

2 октября 1937 г. Военная коллегия Верховного суда СССР судила бывшего командира 122 сп 41 сд 7 ск полковника А.Д. Чебанова. Главное обвинение: участник антисоветского военно-фашистского заговора и диверсионно-вредительская деятельность. В приговоре суда по делу Чебанова указано, что по его заданию 9 августа 1937 г. был совершен диверсионно-бактериологический акт на пищевом блоке полка, в результате которого около 400 военнослужащих подверглись желудочно-кишечным заболеваниям. Казалось бы, совершенно дикое обвинение по отношению к командиру полка. Но на предварительном следствии командир полка, член ВКП(б) с 1918 г. Чебанов показал, что этот диверсионно-бактериологический акт он совершил. И не в одиночку, а по согласованию с командиром 41 сд комбригом Г.Д. Волковым и начподивом Гусаровым. Бред какой-то, скажет современный читатель. А тогда, в октябре 1937 г., Чебанов был осужден к расстрелу. В ходе проведенной в 1957 г. дополнительной проверки было установлено, что вспышка желудочно-кишечных заболеваний в 122 сп действительно имела место 9 августа 1937 г. Расследованием этого случая тогда же занималась специальная комиссия, которая дала заключение, что непосредственными виновниками этого «ЧП» явились повар-инструктор Токарчук, завпродскладом Кайдаш и медицинские работники, которые допустили выдачу для приготовления пищи недоброкачественного мяса. Из заключения этой комиссии усматривается также, что самого Чебанова в это время вообще не было в полку¹⁵⁶.

Любое чрезвычайное происшествие в войсках расценивалось не иначе как диверсия заговорщиков. Бывшего командира 18-й мехбригады комбрига B.Г. Грачева приговорили к расстрелу за то, что якобы по его заданию «участники заговора» летом 1937 г. в бригадной столовой организовали массовое, повлекшее тяжелые заболевания, отравление красноармейцев¹⁵⁷; бывшего командира 81 сд комбрига Н.И. Андросюк – за то, что через посредство старшего врача Ширяева «провел отравление красноармейцев 242 сп, путем выдачи негодной пищи»¹⁵⁸; бывшего начальника Биотехнического института РККА диввоенврача И.М. Великанова – за то, что по заданию Тухачевского «проводил вредительство в области бактериологического вооружения и подготовлял отравление населения г. Москвы путем заражения пищевых продуктов»¹⁵⁹ и т. д. и т. п.

И какие только обвинения не придумывали поднаторевшие в безнаказанном человекоубийстве и не чуждые фантазии следователи НКВД, члены Военной коллегии Верхсуда СССР и члены военных трибуналов? Бывший начальник штаба авиационной армии комбриг Н.Г. Андрианов, по его «признанию», вместе с командующим армией комкором Хрипиным и начпоармом корпусным комиссаром Гринбергом проводил мероприятия, направленные на увеличение численности неисправных самолетов¹⁶⁰. Одним из оснований расстрельного приговора широко известному в РККА бывшему командиру 47-й авиадесантной бригады комбригу Ф.Ф. Кармалюку явились показания свидетелей Левашова, Черноусова, Синякова и Котлярова, расценивших как «вредительство» то, что, по их утверждению, Кармалюк форсировал боевую и физическую подготовку личного состава бригады и зачастую для этой цели использовал часы, намеченные для политработы, а также много времени отводил для стрелковой подготовки. Человеку благодарность надо выносить за столь ревностное отношение к повышению боеготовности вверенной его командованию первой в РККА авиадесантной бригады, а Военная коллегия Верховного суда СССР приговаривает его к расстрелу¹⁶¹.

Награжденный в 1936 г. орденом Ленина командир учебного батальона 133-й мехбригады капитан Г.М. Абрампольский в 1937 г. приговорен к расстрелу за то, что «сознательно срывал боевую подготовку батальона»¹⁶². По обвинению в срыве партийно-политической работы, сокрытии от разоблачения троцкистских кадров осуждены к расстрелу первый начальник Политуправления РККФ корпусной комиссар М.Р. Шапошников, заместитель командующего Приморской группы войск ОКДВА по политчасти корпусной комиссар С.А. Скворцов, военный комиссар корпуса ВУЗ ЛенВО дивизионный комиссар В.В. Серпуховитин, начальник Высших военно-политических курсов Политуправления РККА бригадный комиссар C.А. Сухотин¹⁶³ и др.

Работников военной печати отстреливали в основном по обвинению в том, что они скрывали поступавший в редакции материал, «изобличавший врагов народа» (начальник культпросветотдела ПУ РККА бригадный комиссар Н.Т. Тутункин, ответственный редактор окружной красноармейской газеты Киевского военного округа «Красная Армия» батальонный комиссар П.Я. Ивангородский, заместитель редактора газеты «Красноармейская звезда» (СибВО) старший политрук Е.М. Плост¹⁶⁴ и др.).

Как одно из оснований применения ВМН к бывшему члену Военного совета ВВС РККА бригадному комиссару В.Г. Кольцову фигурировало и то, что «он в 1928 году участвовал в антипартийной белорусско-толмачевской группировке»¹⁶⁵.

Дело доходило до того, что в вынесенном военным трибуналом СибВО расстрельном приговоре начальнику разведки учебного дивизиона 71-го артполка старшему лейтенанту В.Ф. Стрюлькову в качестве «полновесных» оснований для его физического уничтожения «Именем Союза Советских Социалистических Республик» фигурировали и такие: руководя политзанятиями, выхолащивал политическое содержание; или – упоминал в разговоре о прошлых заслугах Пятакова, Радека и других, впоследствии репрессированных, лиц¹⁶⁶.

Читаешь такое сейчас, через 60 долгих лет после этих ужасов, и невольно содрогаешься. И от того, как легко партия и правительство «пускали в распыл» командиров и политработников РККА, ее красноармейцев, лейтенантов и вплоть до маршалов Советского Союза, чуть ли не накануне рокового вторжения германского вермахта и как это гибельно аукнулось в трагедии Сорок первого года. Содрогаешься и от того, что во всех этих диких обвинениях, во всей этой бредятине большое количество подсудимых «признавались». По крайней мере, так было во всех вышеприведенных конкретных ситуациях. Очевидно, без всякой натяжки можно утверждать, что абсолютно подавляющее большинство советских военных судей в 1937–1938 гг., охваченное пароксизмом партийно-государственной истребительной охоты за «врагами народа» и дрожащее за собственное бренное существование, главную задачу суда видело только в одном: создать в судебном заседании такие условия, чтобы можно было записать в протоколе этого заседания: «Виновным себя признает, показания, данные на предварительном следствии, подтверждает». И затем скоропостижно (чего, мол, рассусоливать – «суду и так все ясно!») принять и огласить смертный приговор.

И все же в суде «признавались» далеко не все. Вынужденные прежде всего из-за немыслимых условий предварительного следствия дать (подписать) «признательные» показания, многие и многие бывшие крупные военные работники, в том числе и ставшие известными армии и стране еще со времен Гражданской войны, нашли в себе силы и волю решительно отказаться в судебном заседании от «признания» в не совершенных ими преступлениях. К настоящему времени мне удалось выявить около 300 таких смелых людей. Среди них:

– Армейские комиссары 2-го ранга М.П. Амелин, Я.К. Берзин, А.С. Булин, А.И. Мезис, Г.А. Осепян.

– Комкоры М.И. Алафузо, С.Н. Богомягков, П.А. Брянских, Л.Я. Вайнер, М.И. Василенко, Я.П. Гайлит, А.И. Геккер, В.М. Гиттис, Б.С. Горбачев, Ф.А. Ингаунис, Н.В. Лисовский, М.П. Магер (дважды), С.А. Меженинов, Я.З. Покус, С.А. Пугачев, С.А. Туровский, Л.Я. Угрюмов.

– Корпусные комиссары М.Я. Апсе, И.М. Гринберг, Л.Н. Мейер-Захаров, И.Г. Неронов, А.П. Прокофьев.

– Коринтенданты А.И. Жильцов, Д.И. Косич.

– Комдивы Л.П. Андрияшев, Ю. Ю. Аплок, Н.Н. Бажанов, Б.И. Ба-зенков, Ж.К. Блюмберг, Г.Г. Бокис, М.Ф. Букштынович, Ф.В. Васильев, А.М. Вольпе, В.Ф. Грушецкий, Е.Е. Даненберг, С.И. Деревцов, В.П. Добровольский, И.З. Зиновьев, А.А. Инно-Кульдвер, И.И. Карклин, Г.И. Кассин, Ж.И. Лаур, И.Ф. Максимов, А.К. Малышев, Л.И. Никифоров, М.М. Ольшанский, А.Г. Орлов, Н.В. Ракитин, Е. Н. Сергеев, Д.Ф. Сердич, К.X. Супрун, А.И. Тарасов, П.П. Ткалун, И.Я. Хорошилов, И.Ф. Шарсков.

Кроме того, в ходе исследования выявлено, что в судебных заседаниях Военной коллегии Верховного суда СССР и военных трибуналов отказались от ранее вынужденных «признательных» показаний и заявили о полной своей невиновности в инкриминируемых им следователями особых отделов НКВД преступлениях (по неполным данным) 16 дивизионных комиссаров, 51 комбриг, 26 бригадных комиссаров, 7 бригинженеров, 7 бригвоенюристов, 81 полковник, 15 полковых комиссаров, 14 майоров, 8 батальонных комиссаров, 7 капитанов. Были среди отказавшихся также старшие политруки, старшие лейтенанты, лейтенанты и даже красноармейцы.

Почти каждый из тех, кто в судебном заседании отказывался от подписанных им на предварительном следствии «признательных» показаний, пытался объяснить суду, почему он раньше «признался», а теперь отказывается. Объяснения звучали самые разные. Некоторые просто констатировали факт, что они оговорили себя и своих боевых товарищей (армейский комиссар 1-го ранга П.А. Смирнов, корпусной комиссар И.М. Гринберг и др.). Другие факт оговора (по сути – клеветы) оценивали как самое большое свое преступление (комкор С.А. Туровский и др.). Многие заявляли суду о том, что «признательные» показания в ходе предварительного следствия они дали (подписали) «под влиянием мер физического воздействия»¹⁶⁷ (армейский комиссар 2-го ранга А.И. Мезис, дивизионный комиссар И.И. Кропачев и др.).

Бывало и так, что, понимая всю неблаговидность, очевидную безнравственность совершенного ими оговора, подсудимые пытались как-то «самооправдаться», смягчить свою личную вину в совершении явно аморального поступка. Бывший заместитель начальника Генштаба РККА комкор С.А. Меженинов, если верить записи в протоколах судебного заседания, виновным себя не признал и заявил, что «он врал на себя, на Красную армию. Думал, что своими показаниями на предварительном следствии он принесет пользу Красной армии»¹⁶⁸. Некоторые доказывали на суде, что в стремлении «дожить до суда», оговаривали себя, умышленно излагая в показаниях противоречившие действительности выдумки (комкор С.Н. Богомягков, корврач М.И. Баранов¹⁶⁹ и др.).

Находились и такие, которые признавались в решающей роли инстинкта самосохранения. Пожалуй, наиболее откровенно сказал об этом на суде бывший заместитель начальника Политуправления РККА армейский комиссар 2-го ранга Г.А. Осепян. Большевик с подпольным стажем, на протяжении многих лет считавшийся «партийной совестью» Красной армии, он в судебном заседании виновным себя не признал, от данных ранее «признательных» показаний отказался и заявил, что «он на предварительном следствии оговорил себя и многих других командиров, причем это сделал, чтобы ложным оговором других командиров спасти свою жизнь»¹⁷⁰.

Какое-то количество представших перед судом Военной коллегии командиров прямо заявляли о том, что свои «признательные» показания на предыдущем этапе дали «вследствие психологического истощения» (бригадный комиссар Н.И. Бородин), «подписал их, не отдавая себе отчета»¹⁷¹ (полковник В.А. Алутин). А бывший председатель Артиллерийского комитета и начальник научно-технического отдела Главного артуправления РККА, участник Гражданской войны, делегат X съезда РКП (б), краснознаменец бригинженер Я.М. Железняков в судебном заседании Военной коллегии 5 ноября 1937 г. виновным себя не признал, заявив, что прежние свои показания давал в состоянии «невменяемости»¹⁷². Тем не менее судебное заседание Военной коллегии (Голяков, Зарянов, Преображенцев) преспокойно приговорило его к расстрелу. Реабилитирован посмертно в 1956 г.

Если при осуждении «сознавшихся» «заговорщиков» у членов Военной коллегии могло сохраняться хоть какое-то подобие правосудности приговора, то при отказе подсудимого от своих прежних, вырванных следователями НКВД, показаний, даже видимости обоснованности обвинительного приговора, по сути, не оставалось, ибо обвинение попросту рассыпалось. Тем не менее и всех таких мужественных «отказчиков» Военная коллегия в 1937–1938 гг. совершенно бестрепетно обрекала на смертную казнь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.