ПОДСУДИМЫЙ ФУНК ИЗВОРАЧИВАЕТСЯ
ПОДСУДИМЫЙ ФУНК ИЗВОРАЧИВАЕТСЯ
6 мая 1946 года. В Нюрнбергском дворце юстиции уже сто двадцать второй день заседает Международный военный трибунал, призванный осудить главных немецких военных преступников. Сегодня он приступает к допросу обвиняемого Вальтера Функа — бывшего имперского министра экономики и президента германского рейхсбанка. Кто-кто, а Функ лучше всех осведомлен, откуда поступали награбленные нацистами ценности и куда они девались. Будет ли он говорить? Скажет ли он «правду, и только правду», как того категорически требует высокий суд?
Функ встает, надевает наушники. Допрос ведет представитель обвинения от США Додд. Вопрос сменяется вопросом. Обвиняемый отвечает нарочито медленно, запинается, зачастую лжет.
— Вы были связным между нацистской партией и крупными промышленниками? — спрашивает Додд.
— Это не отнимало у меня много времени, — отвечает Функ, уходя от прямого ответа…
Подсудимый ловчит. Его ответы предельно кратки. Он старается ввести трибунал в заблуждение относительно той роли, которую играл в гитлеровском рейхе. На самом деле Функ еще в двадцатые годы заведовал отделом в газете «Берлинер берзенцейтунг» и довольно рано вступил в нацистскую партию, рассчитывая с ее помощью сделать карьеру. Вскоре он становится экономическим экспертом СА[4], а в 1931 году Гитлер назначает его своим личным уполномоченным по вопросам экономики. В последующие два года на Функа была возложена двойная задача: он должен был вести переговоры с представителями крупных германских банков и монополий и добиться, чтобы они оказывали поддержку Гитлеру, и в то же время информировать фюрера о пожеланиях этих кругов. С начала непосредственной подготовки к нападению на соседние с Германией государства, то есть с 1937 года, Функ, занимавший до тех пор пост заместителя Геббельса, был назначен министром экономики. В 1939 году он стал также президентом рейхсбанка и занимал эти два ключевых поста вплоть до окончательного поражения фашистской Германии.
Это отступление необходимо было сделать, чтобы показать положение нациста Функа в гитлеровском рейхе. А теперь вернемся опять во Дворец юстиции.
— Я предъявляю трибуналу документ 1031-ПС, датированный 28 мая 1941 года, то есть примерно через месяц после назначения Розенберга[5], — обращаясь к председательствующему, говорит Додд. — Это секретный протокол совещания у министра Функа. На этом совещании говорилось об изготовлении фальшивых денежных знаков для использования в России — на Украине и Кавказе.
— Вы припоминаете, подсудимый Функ?
— Нет, — трусливо озираясь, отвечает бывший министр.
— Значит, вы не припоминаете? Взгляните на этот документ, его номер 1031-ПС, США-844. Возможно, вы вспомните тот день, когда директор рейхсбанка Вильгельм высказал опасение по поводу распространения на оккупированных территориях фальшивой валюты. На совещании присутствовал и Розенберг. Вы нашли этот документ? Вы говорили о проблеме валюты на территориях, которые собирались оккупировать, и это было за месяц до нападения и спустя месяц после назначения Розенберга, не так ли?
Функ лихорадочно роется в лежащей перед ним стопке документов.
— Я не могу найти это место, — говорит он. — …Но, конечно, когда эти страны были бы завоеваны, пришлось бы заняться и такими вопросами…
Итак, Функ косвенно признает, что, планируя агрессию, нацисты одновременно подготавливали широкое производство фальшивых денег, чтобы использовать их в качестве дополнительного оружия против подвергшихся нападению стран и народов. Таким образом, Международный военный трибунал напал на след еще одного крупного преступления.
Нацистский министр Функ поздравляет группенфюрера СС Франца Хайлера с награждением его «Рыцарским крестом». Хайлер — в прошлом один из организаторов сбыта фальшивой валюты — ныне процветает в ФРГ как крупный коммерсант
Однако обвинитель от США при допросе игнорирует факты, изобличающие подсудимого Вальтера Функа как одного из крупнейших в истории фальшивомонетчиков. Додд делает упор на то, чтобы доказать подсудимому, что тот точно знал о подготовке вероломного нападения на СССР.
— Я не был информирован о готовящемся нападении, — неуклюже пытается уверять Функ. — Я знал лишь о надвигающейся угрозе войны.
— Хорошо, будь по-вашему, — прерывает его Додд, — То, что вы говорили о намеченном пуске в обращение фальшивых рублей на Украине и Кавказе, это действительно имело место?
— Да, — вынужден признать Функ…
— Так впервые в истории на заседании Международного суда стал известен случай, когда президент государственного банка одной страны санкционировал массовый выпуск фальшивых банкнотов другой страны, растоптал международную конвенцию о защите валюты от подделки и стал фактически королем фальшивомонетчиков. И если до сих пор не хватало доказательства, что фашизм использовал в финансовой сфере чисто уголовные с точки зрения международного права методы, то теперь оно было налицо.
123-й день заседания Международного военного трибунала. Допрос продолжает представитель обвинения от США Додд:
— Вчера до перерыва мы говорили о золотых запасах рейхсбанка, и я спросил вас, подсудимый Функ, когда вы начали сделки с СС? На это, как мне помнится, вы ответили, что с СС ничего общего не имели. Затем вы все же признали, что руководство СС передавало вам различные вещи, ранее принадлежавшие заключенным концентрационных лагерей. Правильно ли я понял ваши показания?
— Нет, — резко отвечает Функ. — Я сказал, что Пуль[6] однажды, точно год я припомнить не могу, сообщил мне, что от СС получен вклад, и с некоторой иронией добавил, что лучше всего не уточнять, каково его содержание. Да, собственно, этого и нельзя было сделать. Ведь рейхсбанк не имел права проверять, из чего состоит вклад. Лишь позже, при другом докладе Пуля, до моего сознания дошло, что термин «вклад» был им выбран неверно. Речь шла о сдаче золота. Я полагал, что ото были золотые монеты, небольшие слитки или аналогичные предметы, сданные заключенными концентрационных лагерей, подобно тому как их должен был сдавать любой человек в Германии. Теперь я вспомнил то, на что не мог ответить во время предварительного допроса. Тогда меня спросили, добивался ли я согласия рейхсфюрера СС на то, чтобы золото, сданное в рейхсбанк, можно было использовать в его операциях. Я ответил, что не могу припомнить. Однако, если Пуль утверждает это под присягой, я не хочу и не могу оспаривать. Ведь само собой разумеется, если золото сдается в рейхсбанк, то он может его использовать. По всем этим делам говорил с Пулем не больше чем два-три раза. Мне не известно, из чего состояли эти вклады, что с ними стало и как они использовались. Пуль не информировал меня об этом.
Заметно, что Додду надоело слушать, как изворачивается Функ.
— Хорошо, — говорит американский обвинитель, — посмотрим дальше. Разве обычно рейхсбанк принимал в качестве вкладов драгоценности, оправы для очков, часы, портсигары, жемчужные ожерелья, бриллианты, золотые зубы и тому подобное?
— Нет, — тихо отвечает Функ. — Мне кажется, банк не должен был делать этого, ибо такие вещи надо было сдавать в другое место. Насколько я информирован, их следовало направлять в имперское ведомство по благородным металлам, а не в рейхсбанк. Если уж так случилось, то рейхсбанк занимался незаконной деятельностью.
Додд продолжает задавать вопросы:
— И вы утверждаете, что ничего не знали об этом?
— Нет, — говорит Функ.
— Вы часто посещали кладовые рейхсбанка и водили туда посетителей, не правда ли? Я повторяю вопрос: вы сами часто бывали в кладовых?
— Да, там, где хранились золотые слитки.
— Каков был их вес?
— Это были обычные слитки золота, которые приняты в обращении между эмиссионными банками. Насколько мне известно, они имеют различный вес. Но это были, я полагаю, слитки 20-килограммовые. Впрочем, можно вычислить. Если…
Додд прерывает Функа:
— Не приходилось ли вам видеть во время посещения кладовых такие предметы, как портсигары, часы и другие ювелирные изделия, которые я уже называл?
Функ заметно повышает тон:
— Никогда, никогда! Я был в золотохранилищах всего четыре-пять раз, и всегда лишь для того, чтобы показать посетителям это весьма интересное зрелище.
Додд поднимает указательный палец.
— Вы хотите убедить трибунал, что, будучи президентом рейхсбанка, не проводили ревизий кладовых и никогда не проверяли, что в них находится? Ведь любой ответственный банкир делает это регулярно, не так ли? Что вы можете сказать по этому поводу?
— Нет. Дела рейхсбанка вел не президент, а директорат. Я не занимался отдельными операциями с золотом. Если поступало большое количество этого металла, то об этом сообщали в директорат. Он руководил всем, и об отдельных операциях были информированы только ответственный директор, высший чиновник или референт директората.
— Хорошо, позднее мы еще вернемся к этому. Сейчас, поскольку вы не можете припомнить описанные мною ценности, я попрошу показать вам фильм о некоторых предметах, обнаруженных в банковских кладовых.
Я прошу вас, г-н председатель, — говорит Додд, поворачиваясь к судейскому столу, — разрешить подсудимому пересесть в зал, чтобы он мог лучше видеть фильм, который, возможно, освежит его память.
Два дюжих парня в форме американской военной полиции подводят Функа к месту рядом с его защитником Заутером. Зал погружается в темноту. На экране появляются массивные двери кладовых. Объектив киноаппарата перебегает на сейфы, отделенные друг от друга стальными решетками. Банковские чиновники открывают замки. Лучи карманных фонарей падают на содержимое сейфов. В них золото, бриллианты, рубины, смарагды, серебро, платина.
Все это лежит кучей, словно брошено застигнутыми врасплох грабителями.
Американский военный чиновник запускает руку в сейф и потом подносит ее к объективу Драгоценное жемчужное ожерелье, четыре золотые десятифранковые монеты выпуска 1862 года, рубинова брошь и два золотых коренных зуба. Кинообъектив выхватывает детали из сверкающей кучи драгоценностей. Исчезают последние сомнения. То, что находилось в кладовых рейхсбанка, было награблено эсэсовскими мародерами.
В зале вспыхивает свет. Председатель суда первым нарушает молчание:
— Г-н Додд, я полагаю, что вы дадите суду пояснения относительно этого фильма.
— Несомненно, — говорит Додд. — Пока я могу сообщить, что фильм был заснят во Франкфурте-на-Майне, когда союзные вооруженные силы заняли этот город и проникли в кладовые рейхсбанка.
Додд вновь обращается к Функу:
— Просмотрев этот фильм, вы теперь, очевидно, вспоминаете, что действительно имели в своем распоряжении такие ценности в течение трех с лишним лет?
— Ничего подобного я не видел, — причитает Функ. — По-видимому, большая часть вещей, показанных в фильме, взята из шкатулок тысяч вкладчиков. Они приносили в рейхсбанк опечатанные шкатулки, в которых находились и такие ценности, как иностранная валюта, девизы, золотые монеты и т. д. Все это они должны были сдать государству. У нас, насколько я помню, находились тысячи таких запечатанных шкатулок, о содержимом которых рейхсбанк не знал. Таким образом, я никогда не видел ни одного предмета из тех, которые были показаны в фильме, и не имею никакого представления о том, откуда взялись эти вещи, кому они принадлежали и для чего использовались.
— Ваш ответ весьма интересен, — говорит Додд. — Но я спрашивал вас вчера и вновь спрашиваю сейчас: слышали ли вы когда-нибудь, чтобы кто-либо помещал на хранение в банк свои золотые зубы?
Функ опускает голову.
— Вы видели в фильме золотые мосты, коронки и другие изделия, используемые стоматологами для протезирования. Ведь никто и никогда не хранил подобных вещей в банке. Вы с этим согласны?
Функ снова пытается уверить суд, будто это какое-то недоразумение и что он не знает, как все это попало в рейхсбанк.
Тогда Додд зачитывает показания Эмиля Пуля, данные под присягой 3 мая 1946 года в Баден-Бадене.
Пуль писал, что начиная с августа 1942 года в рейхсбанк поступали на хранение драгоценности, часы, оправы для очков, золотые зубы, коронки и большое количество других предметов. «В основном, — говорится в его показаниях, — все это было изъято эсэсовцами у евреев и лиц других национальностей — жертв концентрационных лагерей. Руководство СС хотело превратить эти ценности в звонкую монету и пользовалось для этого содействием рейхсбанка с ведома и согласия Функа».
Функ опять приперт к стенке, но сдаваться не хочет.
— Я заявляю, что показания Пуля ложны! — восклицает он, дрожа от злобы. — Я могу лишь повторить то, что уже говорил. Пуль сообщил мне однажды о получении золотого вклада от СС, и позже, как теперь вспоминаю, я говорил с рейхсфюрером СС о том, могут ли эти вклады использоваться рейхсбанком. Рейхсфюрер ответил утвердительно.
— А что вы скажете по поводу показаний Пул о том, что банк в течение всех этих лет получал специальное вознаграждение за хранение указанных ценностей и что в общей сложности в рейхсбанк было передано 77 партий грузов с драгоценностями, которые вы видели сегодня на экране? Вы подтверждаете это?
— Возможно, это и так, но я не был информирован, я ничего не знаю об этих вещах, — снова изворачивается Функ.
Додд обращается к очередному документу:
— Вот письмо от 15 сентября 1942 года, адресованное, очевидно, дирекции берлинского городского ломбарда. Я не собираюсь зачитывать его полностью, хотя это и очень интересный документ. В нем, между прочим, говорится: «Мы передаем вам следующие драгоценности и просим использовать их по возможности наилучшим образом». Далее идет перечень этих драгоценностей: «247 колец из платины и серебра, 154 золотых часов, 1601 золотая серьга, 13 брошей с бриллиантами». Кое-что я пропускаю и читаю дальше: «324 серебряных наручных часов, 12 серебряных подсвечников, серебряные ложки, вилки, ножи, различные украшения и корпуса от часов, 187 жемчужин, 4 бриллианта». За названием учреждения «Центральная касса германского рейхсбанка» следует подпись, но она неразборчива. Может быть, вы взглянете на письмо и скажете нам, кто его подписал?
Функ продолжает упорствовать:
— Не знаю, кто его подписал… Я не имею понятия об этих операциях.
Додд предъявляет новый документ, датированный 19 сентября 1942 года. В нем говорится о передаче в рейхсбанк на счет имперского министра финансов банкнотов, золота, серебра и драгоценностей общей стоимостью 1184345059 германских марок. Далее зачитываются показания свидетелей, сообщивших, что все это было отобрано у людей, умерщвленных впоследствии в концентрационных лагерях.
Функ делает удивленное лицо.
— Я не знал, что часы, портсигары, кольца и другие вещи поступали в рейхсбанк из концентрационных лагерей. Это для меня новость.
— Скажите, — спрашивает Додд, — что вам сказал Гиммлер и что ответили ему вы, когда обсуждался вопрос о золоте, принадлежавшем жертвам концентрационных лагерей? Где и когда состоялась эта беседа?
— Это было приблизительно в 1943 или в 1944 году, точно не помню, равно как и забыл, где происходила встреча. Я спросил Гиммлера: «Ведь в рейхебанке имеется специальный золотой вклад, принадлежащий вам, СС. Члены директората интересуются, может ли рейхсбанк пустить эти средства в оборот». Гиммлер ответил: «Да». Уверяю, что тогда не было сказано ни одного слова о драгоценностях и тем более о золотых зубах.
Додд в упор смотрит на Функа.
— Вы помните показания Гесса?[7] Он давал их совсем недавно в этом зале. Гесс заявил, что уничтожил в концлагере Освенцим от двух с половиной до трех миллионов евреев и лиц других национальностей. Прежде чем задать вам следующий вопрос, хотел бы напомнить его показания. Это должно помочь вам. Вспомните, Гесс говорил, что в июне 1941 года его вызвал к себе Гиммлер и сообщил о планах окончательного решения еврейского вопроса. Ему было поручено проводить этот план в жизнь.
Гесс направился в Польшу, осмотрел сооружения одного из лагерей и пришел к выводу, что их недостаточно для уничтожения столь большого количества людей. Он предложил тогда построить газовые камеры, в которые можно было бы загонять сразу по две тысячи узников. Поэтому программу уничтожения начали осуществлять только с осени 1941 года. Теперь вы вспоминаете, что писал ваш коллега и верный друг Пуль: вклады от СС начали поступать в 1942 году?
Функ впадает чуть ли не в истерику.
— Я не знаю, когда это было, мне это неизвестно, я к этому не причастен, для меня новость, что рейхсбанк занимался такими делами в столь больших размерах.
— Эти вклады обагрены кровью, не так ли, обвиняемый Функ? И вы знали об этом с 1942 года!
— Я вас не понял, — снова пытается увильнуть от прямого ответа Функ Каждому из сидящих на трибуне для прессы становится совершенно ясно, что бывший президент рейхсбанка знает больше, чем говорит.
Во второй половине дня слово берет помощник главного обвинителя от СССР Рагинский:
— Подсудимый Функ, я полагаю, что вам знакома структура вашего министерства. Вы знаете также, что пятое главное управление министерства возглавлялось статс-секретарем фон Ягвицем. Это управление ведало решением особых экономических задач в различных странах, а его пятый отдел занимался военно-экономическими вопросами внешней торговли. Так?
Функ съеживается.
— Да, — тихо произносит он.
— Это же управление, — продолжает Рагинский, — занималось особыми иностранными платежами, а также конфискованными вкладами?
Бывший министр экономики делает вид, будто не понимает вопроса. Тогда Рагинский передает ему документ, в котором изложена структура министерства.
— Возьмите отдел девизов, — говорит обвинитель. — Видите, что там говорится о конфискованных вкладах? Имели ли вы отношение к взаимодействию вашего министерства с внешнеполитическим отделом НСДАП? Был у вас в министерстве специальный отдел, который этим занимался?
— Это следует объяснить тем, — отвечает Функ, — что статс-секретарь фон Ягвиц, будучи руководителем главного управления, одновременно работал в Заграничной организации партии[8] и для себя лично создал в министерстве специальный орган, чтобы обрабатывать экономические вопросы, которые поступали в министерство через Заграничную организацию.
Перекрестный допрос вступает в решающую стадию. Функ явно нервничает. Едва успевает вытирать пот, градом катящийся со лба. Ведь он назвал им статс-секретаря Эберхарда фон Ягвица, того самого Ягвица, который в августе 1944 года представлял его на секретном совещании в Страсбурге.
Знает ли обвинение о фактических функциях майора в отставке фон Ягвица? Известно ли ему, что фон Ягвиц работал в штабе Гитлера советником по экономическим вопросам, а с 1937 года был в ведомстве Геринга руководителем так называемой коммерческой группы, занимавшейся внешнеторговыми сделками? Догадываются ли обвинители о тесных деловых связях Ягвица с гиммлеровской службой безопасности? Эти вопросы не дают Функу покоя.
Наконец допрос окончен. В ходе его полностью доказано, что нацисты подделывали денежные знаки других стран, проводили в широких масштабах ограбление заключенных концентрационных лагерей, которых затем умерщвляли. Захваченные ценности руководство СС направляло в рейхсбанк. Золото переплавлялось в слитки и в балансовых отчетах не фигурировало. Затем фон Ягвиц, являвшийся посредником между нацистским казначейством и фашистскими «пятыми колоннами» за границей, заботился о том, чтобы сокровища эсэсовцев были своевременно вывезены в надежные места. Так выполнялись решения страсбургского совещания. Поэтому, когда англоамериканские войска вошли во Франкфурт-на-Майне, они обнаружили в подвалах банка лишь жалкие остатки награбленных сокровищ.
Функ лично и возглавлявшееся им министерство экономики всемерно способствовали сокрытию награбленных нацистами сокровищ. А то, что оставалось на территории Германии накануне краха рейха, Функ намеревался поделить с доверенным Гитлера оберштурмбанфюрером СС Отто Скорцени[9]. С этой целью Функ в конце апреля 1945 года направил к окопавшемуся в альпийском местечке Рауштадт Скорцени двух своих чиновников. Однако союзные войска опередили их.
Процесс главных военных преступников в Нюрнберге показал, что Функ был знаком с планом бегства нацистов и знал, где запрятаны сокровища эсэсовцев.
Функа приговорили к пожизненному заключению. В 1957 году он был выпущен из западногерманской тюрьмы Шпандау по состоянию здоровья и поселился в своем поместье близ Бад-Тельца, услужливо возвращенном ему западногерманскими властями. Умер он в мае 1960 года, унеся в могилу тайну миллионов нацистского «черного ордена».
О том, как создавались эти миллионы, повествует следующая глава.