Глава 3.Захват Дании и Норвегии

Глава 3.Захват Дании и Норвегии

Под невинно звучавшим кодовым названием «Везерюбунг»[35] скрывался новый план очередной германской агрессии. Истоки этого плана и его разработка уникальны и в корне отличаются от других агрессий неспровоцированностью нападения, которому посвящена значительная часть нашего рассказа. Захват Дании и Норвегии — это не порождение ума Гитлера в отличие от всех предыдущих планов нападения; это — замысел честолюбивого адмирала и одурманенного успехами нацистского работяги. Это был единственный акт немецкой военной агрессии, в которой решающую роль сыграл немецкий военно-морской флот. Это был также единственный план, для реализации которого ОКВ скоординировало действия всех трех видов вооруженных сил. По существу с руководством армии даже не посоветовались, к великому раздражению военных. Геринга пригласили на авансцену только в последний момент — пренебрежение, приведшее в ярость разжиревшего шефа люфтваффе.

Германский военно-морской флот давно устремлял свои взоры на север. Германия не имела прямого выхода на широкие океанские просторы — факт, который запечатлелся в сознании офицеров флота еще во времена первой мировой войны. Непроницаемая сеть, протянутая англичанами через узкое Северное море от Шетландских островов до побережья Норвегии и поддерживаемая минными заграждениями и патрульными кораблями, закупорила мощный имперский флот, серьезно мешала подводным лодкам прорваться в Северную Атлантику и не допускала немецкое торговое судоходство к основным морским артериям. Немецкий военно-морской флот, созданный для действий в открытом море, никогда не доходил до него. Английская морская блокада задушила императорскую Германию во время первой мировой войны.

В период между войнами горстка немецких офицеров, командовавших скромным по размерам нацистским военно-морским флотом, не забывала о прошлом опыте и об этом географическом факте и по размышлении пришла к выводу: в любой будущей войне с Англией Германия должна попытаться заполучить базы в Норвегии, что позволило бы ей прорвать английскую блокаду в Северном море, сделать морские просторы доступными для немецкого надводного и подводного флотов и на деле предоставить рейху возможность, поменявшись ролями с Англией, предпринять эффективную блокаду Британских островов.

Неудивительно поэтому, что в начале войны, в 1939 году, адмирал Рольф Карле, третье лицо в командовании немецкого военно-морского флота, личность весьма влиятельная, принялся соответствующим образом обрабатывать адмирала Редера, который отметил в своем дневнике, а затем подтвердил в Нюрнберге «важность оккупации норвежского побережья Германией». Редера не надо было долго уговаривать, ибо 3 октября, в конце польской кампании, он направил конфиденциальный вопросник в штаб военно-морских сил (ОКМ) с просьбой выяснить возможность заполучить «базы в Норвегии под комбинированным давлением со стороны России и Германии». Риббентроп проконсультировался об отношении Москвы к этому вопросу и ответил, что можно надеяться на «далеко идущую поддержку». Редер сообщил своему штабу, что Гитлера необходимо поскорее проинформировать о такой возможности.

10 октября в ходе затянувшегося доклада фюреру о военно-морских операциях Редер высказал мысль о важности приобретения военно-морских баз в Норвегии, если нужно, то и с помощью России. Насколько явствует из конфиденциальных записей, впервые военно-морской флот обратил внимание фюрера непосредственно на данную проблему. Редер утверждает, что фюрер «сразу же понял всю важность норвежской проблемы». Он попросил оставить ему памятки по данному вопросу и обещал его обдумать. Однако в данный момент все помыслы нацистского заправилы были заняты наступлением на Западе и преодолением колебаний у генералов[36]. Норвегия, вероятно, выпала из его поля зрения.

Мысли фюрера вернулись к ней через два месяца по трем причинам. Одной их них являлось наступление зимы. Само существование Германии зависело от импорта железной руды из Швеции. В первый военный год немцы рассчитывали на 11 миллионов тонн шведской руды из годового потребления 15 миллионов. В теплые месяцы эту руду доставляли в Германию из Северной Швеции по Ботническому заливу и Балтийскому морю и никаких проблем даже в военное время не возникало, поскольку Балтика была прочно ограждена от проникновения туда английских подводных лодок и надводных боевых кораблей. Но в зимнее время пользоваться этим путем было невозможно, так как море покрывалось толстым слоем льда. В холодные месяцы шведскую руду приходилось доставлять по железной дороге в ближайший норвежский порт Нарвик и оттуда вдоль норвежского побережья на судах в Германию. Почти весь этот маршрут немецкие рудовозы могли идти в норвежских территориальных водах, тем самым спасаясь от ударов английских боевых кораблей и бомбардировщиков.

Таким образом, как указывал командованию военно-морского флота Гитлер, нейтралитет Норвегии имел свои преимущества. Он позволял Германии получать жизненно необходимую ей железную руду без помех со стороны Англии.

Уинстон Черчилль, в то время первый лорд адмиралтейства, сразу понял этот маневр и в первые же недели войны пытался убедить кабинет разрешить ему поставить минные заграждения в норвежских территориальных водах, чтобы воспрепятствовать доставке шведской руды этим путем в Германию. Однако Чемберлен и Галифакс не хотели нарушать нейтралитет Норвегии и предложение Черчилля на некоторое время было отклонено.

Вторжение России в Финляндию 30 ноября 1939 года радикально изменило обстановку в Скандинавии, в огромной мере усилив ее стратегическое значение как для западных союзников, так и для Германии. Франция и Англия приступили к формированию экспедиционных сил в Шотландии в целях их отправки на помощь финнам, которые вопреки предсказаниям упорно выдерживали жесточайшие удары Красной Армии, Однако эти силы могли добраться до Финляндии только через Норвегию и Швецию, и Германия сразу поняла, что если войскам союзников будет разрешен транзит или они пройдут через северную часть двух скандинавских стран без такого разрешения, то под предлогом обеспечения линий коммуникации в этих странах останется достаточно войск и Германия тем самым полностью лишится поставок шведской руды[37]. Более того, западные союзники обошли бы рейх с северного фланга.

Адмирал Редер не упускал случая напоминать Гитлеру об этих угрожающих факторах.

Наконец шеф германского военно-морского флота нашел в Норвегии для осуществления своих замыслов ценного союзника в лице майора Видкуна Абрахэма Лауритца Квислинга, имя которого станет синонимом слова «предатель» почти во всех языках мира.

Появление Видкуна Квислинга

Жизнь Квислинга началась вполне достойно. Родился он в 1887 году в исконно крестьянской семье, окончил с отличием норвежскую военную академию и совсем молодым человеком получил назначение военным атташе в Петроград. За услуги в обеспечении английских интересов после разрыва дипломатических отношений с большевистским правительством Великобритания наградила Квислинга орденом Британской империи второй степени. В это время он был настроен и пробритански, и пробольшевистски. Некоторое время он оставался в Советской России в качестве помощника Фритьофа Нансена, великого норвежского исследователя и гуманиста, одного из организаторов помощи голодающим Поволжья.

Успехи коммунистов в России произвели настолько глубокое впечатление на молодого норвежского офицера, что по возвращении в Осло он предложил свои услуги лейбористской партии, которая в то время являлась членом Коминтерна. Он внес предложение о создании «красной гвардии», однако в лейбористской партии к нему относились с подозрением и его предложение было отклонено. Затем он впал в другую крайность: с 1931 по 1933 год он занимал пост министра обороны, в мае 1933 года создал фашистскую партию под названием Национальный союз, положив в основу ее деятельности идеологию и тактику нацистов, только что пришедших к власти в Германии. Однако в обстановке демократизма в Норвегии нацизм не получал того развития, которого ожидал Квислинг. На выборах он даже не прошел в парламент. Потерпев поражение в собственной стране, он обратил взоры в сторону нацистской Германии.

Там он установил контакт с Альфредом Розенбергом, официальным расистом — философом нацистского движения, который помимо прочих обязанностей выполнял функции шефа отдела по иностранным делам нацистской партии. Этот прибалтийский олух, один из первых наставников Гитлера на политическом поприще, связывал с норвежским офицером осуществление своей давнишней сумасбродной идеи — создания огромной нордической империи, откуда будут изгнаны евреи и другие «нечистые» расы и которая в конечном счете станет господствовать над всем миром под руководством нацистской Германии. Начиная с 1933 года он поддерживал контакт с Квислингом и пичкал его своей абсурдной философией и пропагандой.

В июне 1939 года, когда над Европой сгущались грозовые тучи, Квислинг воспользовался своим присутствием в Любеке на конференции нордического общества, чтобы заручиться у Розенберга чем-то большим, чем просто идеологическая поддержка. Согласно конфиденциальным докладам Розенберга, оглашенным на Нюрнбергском процессе, Квислинг предупреждал его об угрозе установления английского контроля над Норвегией в случае войны и о тех преимуществах, которые получит Германия, если оккупирует ее. Квислинг просил о солидной материальной помощи для своей партии и печати.

Розенберг, большой мастак составлять меморандумы, тут же подготовил их трем адресатам — Гитлеру, Герингу и Риббентропу, однако эти три высших нацистских сановника, по-видимому, проигнорировали их — никто в Германии не воспринял слишком серьезно «официального толкователя» нацистской философии. Сам же Розенберг в лучшем случае был в состоянии организовать в августе двухнедельные курсы для двух-трех десятков штурмовиков Квислинга.

В течение первых месяцев войны адмирал Редер — так он утверждал на Нюрнбергском процессе — не имел никаких контактов с Розенбергом, которого едва знал, а о Квислинге вообще ничего не слышал. Однако сразу после вторжения русских в Финляндию Редер начал получать донесения от своего военно-морского атташе в Осло капитана Рихарда Шрайбера о нависшей над Норвегией угрозе высадки западных союзников. 8 декабря, напомнив Гитлеру об этих донесениях, он прямо заявил ему: «Очень важно оккупировать Норвегию».

Вскоре после этого Розенберг направил адмиралу Редеру меморандум (без указания даты) «относительно визита тайного советника Квислинга из Норвегии». Норвежский заговорщик прибыл в Берлин, и Розенберг считал, что следовало бы сообщить Редеру, кто такой Квислинг и чего он хочет. По словам Розенберга, у Квислинга было много сочувствующих среди высокопоставленных офицеров в норвежской армии. В качестве доказательства Розенберг показал письмо, полученное недавно от полковника Конрада Сундло, командира в Нарвике, который характеризовал норвежского премьер-министра как болвана, а одного из ведущих министров как старого пьянчугу и заявлял о готовности «рискнуть своей шкурой ради национального восстания». Позднее полковник Сундло рисковать шкурой, чтобы защитить свою страну от агрессии, не пожелал.

По сути, Розенберг информировал Редера о наличии у Квислинга плана подготовки заговора. Это, должно быть, дошло до чуткого уха в Берлине, ибо он был скопирован с варианта австрийского аншлюса. В Германии некоторое число штурмовиков Квислинга в ускоренном порядке стали натаскивать нужному ремеслу «опытные и неустрашимые национал-социалисты, практиковавшиеся в проведении подобных операций». Их ученики, вернувшись в Норвегию, должны были захватить стратегические пункты в Осло, в то время как германский военно-морской флот с контингентами германской армии намеревался высадиться в заранее условленном месте за пределами Осло в ответ на специальное обращение нового норвежского правительства.

Это была все та же тактика аншлюса, а в роли Зейсс-Инкварта на сей раз выступал Квислинг.

«Квислинг не сомневается, — добавлял Розенберг в своем меморандуме, — что такой переворот… будет встречен с одобрением в тех частях армии, с которыми он имеет теперь связь… Что касается короля, то, по его мнению, он воспримет это как fait accompli»[38]

Оценка Квислинга относительно численности немецких войск, необходимых для проведения операции, совпала с оценкой немецких специалистов.

11 декабря адмирал Редер встретился с Квислингом. Встречу организовал Розенберг при помощи некоего Вильяма Хагелина, норвежского бизнесмена, который по роду своей деятельности большую часть времени проводил в Германии и выполнял роль главного связного у Квислинга. Хагелин и Квислинг наговорили Редеру кучу всякой всячины, и адмирал добросовестно занес все это в конфиденциальные военно-морские архивы.

«Квислинг сообщил… английский десант планируется поблизости от Ставангера, а Кристиансанн предполагается использовать как возможную английскую базу. Деятельность нынешнего норвежского правительства, как и парламента, да и вся внешняя политика находятся под контролем хорошо известного еврея Хамбро (Карл Хамбро, президент стортинга, большой друг Хор-Белиша)… Опасности, возникающие для Германии вследствие английской оккупации, были рассмотрены во всех деталях…»

Чтобы опередить англичан, Квислинг предлагал предоставить «в распоряжение германских вооруженных сил необходимые базы. По всему побережью на важных участках (железные дороги, коммуникации, почты) с этой целью уже подкуплены влиятельные люди». Он и Хагелин прибыли в Берлин; чтобы четко определить отношения с Германией в будущем… Желательно провести совещания для обсуждения совместных действий, перевода войск в Осло и т. д.

На Нюрнбергском процессе, давая показания, Редер утверждал, будто все это произвело на него большое впечатление и он объяснил своим собеседникам, что посоветуется с фюрером и сообщит им о результатах. Он сделал это на следующий день на совещании, где присутствовали Кейтель и Йодль. Главнокомандующий военно-морскими силами (его доклад на этом совещании был обнаружен среди других захваченных документов) информировал Гитлера, что Квислинг произвел на него «благоприятное впечатление». Затем он изложил в общих чертах основные предложения норвежцев, отметив «прочные связи Квислинга с офицерами норвежской армии» и его готовность «взять на себя функции правительства посредством политического переворота и просить Германию о помощи». Все присутствовавшие согласились с тем, что английская оккупация Норвегии не может быть допущена, однако Редер вдруг начал осторожничать, указав, что немецкая оккупация, «несомненно, столкнулась бы с сильным английским противодействием… а немецкий флот еще не готов справиться с английским в течение более или менее длительного времени. В случае оккупации это будет слабым местом». В то же время Редер предложил, чтобы ОКВ было разрешено составить вместе с Квислингом планы подготовки и осуществления оккупации:

а) либо дружественным путем, то есть Норвегия обратится с просьбой ввести германские вооруженные силы;

б) либо посредством силы.

В данный момент Гитлер не был готов пойти так далеко. Он ответил, что сначала хочет лично переговорить с Квислингом, чтобы составить впечатление о нем.

Это произошло на следующий же день, то есть 14 декабря. Адмирал Редер лично сопровождал двух норвежских предателей в канцелярию фюрера. Хотя не обнаружено никаких записей о содержании этой встречи, но Квислинг, вероятно, произвел впечатление на немецкого диктатора[39], как, впрочем, и на Редера, поскольку в тот же вечер Гитлер приказал ОКВ разработать проект плана, консультируясь при этом с Квислингом. Гальдер слышал, что в план войдет и «акция против Дании».

Несмотря на огромную занятость, связанную с неприятными известиями о линкоре «Граф Шпее», Гитлер встречался с Квислингом еще дважды — 16 и 18 декабря. Однако неудача военно-морского флота, по-видимому, вынудила фюрера проявлять осторожность в отношении скандинавского предприятия, успех которого всецело зависел от военно-морского флота. Согласно утверждениям Розенберга, фюрер заявил своему визитеру, что «наиболее предпочтительным для Норвегии… был бы полный нейтралитет». Но если англичане собираются вступить на территорию Норвегии, то немцам придется их опередить. А пока что он предоставит Квислингу фонды для ведения пропаганды против англичан и укрепления его прогерманского движения. В январе была выделена первоначальная сумма 200 тысяч марок золотом и обещано в последующем выдавать по 10 тысяч фунтов стерлингов в течение трех месяцев начиная с 15 марта.

Незадолго до рождества Розенберг направил в Норвегию специального агента Ганса Вильгельма Шейдта работать вместе с Квислингом, а после рождественских праздников группа офицеров в ОКВ, посвященная в эту проблему, приступила к разработке плана, который первоначально получил название «Север». Среди руководства военно-морского флота мнения разделились. Редер был убежден, что Англия намерена оккупировать Норвегию в ближайшее время. Оперативный отдел штаба фронта не соглашался с такой точкой зрения, и в конфиденциальном военном дневнике 13 января 1940 года эти расхождения были зафиксированы:

«В частичном несогласии с точкой зрения главкома ВМС находится 1-й отдел военно-морского штаба, по мнению которого вероятность захвата в скором времени Норвегии Англией не подкрепляется никакими данными… Оккупация же Норвегии Германией, осуществленная в условиях отсутствия угрозы подобных действий со стороны Англии, представляла бы собой… опасное предприятие».

Штаб флота пришел к выводу, «что наиболее благоприятное решение вопроса заключалось бы, бесспорно, в сохранении статус-кво», и подчеркивал, что это «позволило бы Германии обеспечить надежное использование норвежских территориальных вод для своих стратегически важных морских перевозок при условии, что со стороны Англии не стали бы предприниматься серьезные попытки поставить под угрозу эти морские коммуникации».

Гитлер был недоволен как колебаниями руководства военно-морского флота, так и результатами «Севера», которые ОКВ представило ему в середине января. 27 января он приказал Кейтелю издать совершенно секретную директиву, подтверждающую, что дальнейшая работа над планом «Север» будет продолжена под непосредственным контролем фюрера, а на Кейтеля возлагается ответственность за все практические приготовления. В ОКВ была образована небольшая рабочая группа — по одному представителю от каждого из трех видов вооруженных сил — для отработки плана операции, которая теперь получила кодовое название «Везерюбунг».

Как представляется, это означало конец колебаниям фюрера относительно оккупации Норвегии, но если у него и оставались какие-либо сомнения, то инцидент 17 февраля в норвежских территориальных водах развеял их окончательно.

Вспомогательное судно «Альтмарк» из группы боевых кораблей сумело проскочить через английскую блокаду, но 14 февраля, когда оно следовало на юг в сторону Германии в норвежских территориальных водах, английский разведывательный самолет вновь его обнаружил. Английскому правительству было известно, что на борту «Альтмарка» находятся триста британских моряков с потопленного линкором «Граф Шпее» английского судна. Их везли в Германию в качестве военнопленных. Офицеры норвежского военно-морского флота, произведя поверхностный осмотр «Альтмарка» и не обнаружив на нем ни пленных, ни оружия, разрешили ему проследовать курсом на Германию. Черчилль, которому была доподлинно известна обстановка на «Альтмарке», отдал приказ английской флотилии эсминцев войти в норвежские территориальные воды, взять на абордаж «Альтмарк» и освободить пленных английских моряков.

Английский эсминец «Коссак» под командованием капитана Филипа Вайэна выполнил задачу в ночь на 17 февраля в Йесинг-фьорде, где искал укрытия «Альтмарк». После короткой схватки, в ходе которой четыре немца были убиты, а пятеро ранены, английская абордажная группа освободила 299 моряков, запертых в складских помещениях и в пустом топливном отсеке, чтобы их не обнаружили норвежцы.

Норвежское правительство заявило резкий протест Англии в связи с нарушением ею норвежских территориальных вод, но Чемберлен в палате общин возразил, что Норвегия сама нарушила международный закон, разрешив использовать свои территориальные воды для перевозки английских военнопленных в германскую тюрьму.

Для Гитлера инцидент стал последней каплей. Он убедил его, что норвежцы в их собственных территориальных водах не окажут серьезного сопротивления британской демонстрации силы. Его также привело в ярость, как отмечает в дневнике Йодль, что члены экипажа «Графа Шпее», находившиеся на борту «Альтмарка», даже не подрались по-настоящему: «…Никакого сопротивления, никаких потерь у англичан». 19 февраля Йодль пишет: «Фюрер очень торопит с подготовкой операции „Везерюбунг“». «Оснастить корабли. Подготовить соединения», — приказал он Йодлю. Но еще не был назначен офицер, который возглавил бы предприятие, и Йодль напомнил Гитлеру, что пора назначить генерала и его штаб для проведения операции.

Кейтель предложил кандидатуру генерала Николауса фон Фалькенхорста, воевавшего в дивизии генерала фон дер Гольца в Финляндии в конце первой мировой войны, а в настоящее время командовавшего армейским корпусом на Западе, и Гитлер тут же послал за ним. Хотя генерал происходил из старой силезской семьи военных по фамилии Ястржембски, которую он сменил на Фалькенхорст (по-немецки «соколиное гнездо»), он не был известен фюреру.

Впоследствии на Нюрнбергском процессе Фалькенхорст описал свою первую встречу в имперской канцелярии, состоявшуюся утром 21 февраля и прошедшую не без забавных нюансов. Никогда не слышавший о плане операции «Север» генерал, встретившись лицом к лицу с нацистским главарем, очевидно, не испытал того страха, который внушал он всем другим генералам.

«Меня пригласили сесть, — вспоминал генерал на суде в Нюрнберге. — Затем я должен был рассказать фюреру про боевые действия в Финляндии в 1918 году… Он сказал: „Садитесь и просто расскажите мне, как все это было“, что я и сделал.

Потом он встал и подвел меня к столу, на котором лежали развернутые карты. Он сказал: „Правительство рейха располагает данными, что англичане намерены высадить десант в Норвегии…“»

Фалькенхорст отметил: у него сложилось впечатление, что именно инцидент с «Альтмарком» повлиял на принятие Гитлером решения «теперь же осуществить план». И тогда генерал, к своему удивлению, узнал, что назначен командующим по реализации этого плана. Гитлер добавил, что армия выделяет в его распоряжение пять дивизий. Идея заключалась в захвате основных портов Норвегии.

В полдень фюрер отпустил Фалькенхорста, предупредив, что в пять часов вечера он будет слушать его доклад по проведению оккупации Норвегии.

«Я вышел на улицу и купил путеводитель Бедекера для путешествий, — объяснял генерал на суде в Нюрнберге, — для того, чтобы просто уяснить для себя, что такое Норвегия. Я не имел ни малейшего представления об этой стране… Затем я направился в свой номер в отеле и принялся изучать страну по Бедекеру. В пять часов вечера я опять направился к фюреру».

Планы генерала, подготовленные на основе справочника для туристов (планы, разработанные в ОКВ, ему так и не показали), были, по нашим представлениям, весьма схематичны, но они, по-видимому, устраивали Гитлера. На каждую из пяти важнейших норвежских гаваней — Осло, Ставангер, Берген, Тронхейм и Нарвик — выделялось по одной дивизии. «Не оставалось ничего другого, что можно было бы еще сделать, — говорил впоследствии Фалькенхорст, — потому что это были крупнейшие гавани». Генерал дал клятву хранить тайну, и его отпустили с напутствием «Спешите», после чего он приступил к работе.

Браухич и Гальдер, поглощенные проблемами подготовки наступления на Западе, обо всех этих делах почти ничего не знали, пока Фалькенхорст не явился 26 февраля в генеральный штаб сухопутных войск с требованием предоставить в его распоряжение некоторое количество войск, особенно горно-егерские части, для выполнения порученной ему операции. Гальдер не проявил особого желания сотрудничать с ним; он был, несомненно, возмущен и требовал более полной информации о планируемой операции и ее обеспечении. «По этому вопросу между фюрером и главкомом не было сказано ни слова, — возмущается Гальдер в своем дневнике. — Это следует отметить для военной истории».

Однако, сколь презрительно ни относился Гитлер к генералам старой школы, особенно к начальнику генерального штаба сухопутных войск, не считаться с ним он не мог. 29 марта фюрер с энтузиазмом одобрил представленный Фалькенхорстом план, включив сюда требование командующего операцией выделить ему две горные Дивизии, и, более того, заявил, что потребуются дополнительные силы, поскольку ему не хотелось иметь «сильную группировку у Копенгагена». Дания, бесспорно, была включена в перечень жертв Гитлера; военно-воздушные силы Геринга давно присматривались к имевшимся там авиационным базам для использования их против Англии.

На следующий день, 1 марта, Гитлер издал официальную директиву по операции «Везерюбунг».

Совершенно секретно Директива на операцию «Везерюбунг»

1. Развитие обстановки в Скандинавии требует осуществить все подготовительные меры, чтобы… оккупировать Данию и Норвегию («Операция „Везерюбунг“»). Тем самым должны быть упреждены английские попытки вторжения в Скандинавию и район Балтийского моря, обеспечена безопасность наших источников получения руды в Швеции, а для военно-морских и военно-воздушных сил расширены исходные позиции для действий против Англии.

…Учитывая наше военно-политическое превосходство над Скандинавскими странами, необходимо выделить для выполнения операции «Везерюбунг» по возможности небольшие силы. Их немногочисленность должна быть компенсирована отважными действиями и ошеломляющей внезапностью в проведении операции.

В принципе следует стремиться к тому, чтобы придать — операции характер мирного захвата, имеющего целью вооруженную защиту нейтралитета Скандинавских стран. Одновременно с началом операции правительствам этих стран будут предъявлены соответствующие требования. В случае необходимости для оказания нужного давления будут проведены демонстративные действия флота и авиации.

Если же, несмотря на это, будет оказано сопротивление, оно должно быть сломлено с помощью всех имеющихся военных средств…

3. Переход датской границы и высадка десантов в Норвегии должны быть осуществлены одновременно…

Исключительно важно, чтобы наши меры застали врасплох как Скандинавские страны, так и западных противников. Войска должны быть ознакомлены с настоящими задачами операции лишь после выхода в море.

В тот самый вечер 1 марта в штабе армейского верховного командования, судя по записям в дневнике Йодля, разыгралась буря, вызванная требованиями Гитлера выделить войска для операции на Севере. На следующий день Геринг, разозлившись на Кейтеля, пошел к фюреру с жалобой. Тучный фельдмаршал пришел в ярость от того, что от него так долго держали в тайне подготавливаемую операцию, а теперь силы люфтваффе подчинили Фалькенхорсту. Опасаясь возникновения серьезного межведомственного спора, Гитлер 5 марта собрал в своей канцелярии командующих тремя видами вооруженных сил, чтобы разрядить обстановку, но это оказалось не так-то легко.

«Фельдмаршал (Геринг) крайне раздражен тем, — записал Йодль в своем дневнике, — что с ним заранее не посоветовались. Он главенствует в споре и пытается доказать, что все предыдущие приготовления никуда не годятся».

Фюрер успокоил его некоторыми небольшими уступками, и разработка планов продолжалась в ускоренном темпе. Еще 21 февраля, судя по дневниковым записям, у Гальдера сложилось мнение, что нападение на Данию и Норвегию не произойдет, пока не начнется наступление на Западе и пока это наступление не «даст определенные результаты». Сам Гитлер колебался, какую из операций начать в первую очередь, и 22 февраля поднял этот вопрос в разговоре с Йодлем. Йодль порекомендовал не связывать одну операцию с другой, и Гитлер с ним согласился, заметив: «Если это окажется возможно».

Но 3 марта он решил, что операция «Везерюбунг» должна предшествовать операции «Гельб» (кодовое название наступления на Западе через Голландию и Бельгию), и в присутствии Йодля в очень резкой форме высказался за «необходимость быстрых и решительных акций в Норвегии». К этому времени мужественная финская армия оказалась перед катастрофой под давлением массированного наступления численно и технически превосходящих сил русских, а сообщения из надежных источников подтверждали опасения, что англо-французский экспедиционный корпус готовится отправиться со своих баз в Шотландии в Норвегию и, пройдя через эту страну и Швецию, добраться до Финляндии, чтобы попытаться спасти финнов[40]. Эта угроза являлась главной причиной поспешности, проявленной Гитлером.

Однако 12 марта русско-финская война внезапно закончилась — Финляндия приняла жесткие условия русских. И если в Берлине приветствовали заключение мира, поскольку это освобождало Германию от необходимости защищать агрессивные действия русских против финнов, а также положило конец, пусть временно, советским устремлениям захватить Прибалтику, тем не менее это обстоятельство смущало Гитлера в связи с его собственной затеей в Скандинавии. Как отмечает в своем дневнике Йодль, это существенно затруднило мотивировку оккупации Норвегии и Дании. «Заключение мира между Финляндией и Россией, — писал он в дневнике 12 марта, — лишило Англию, а также нас всяких политических оснований для высадки в Норвегии».

Теперь Гитлеру трудно было подыскать предлог для оккупации Норвегии. 13 марта Йодль добросовестно записывает, что фюрер «занимается поисками обоснования». На следующий день: «Фюрер еще не решил, как обосновать „Везерюбунг“».

Положение еще больше осложнилось в связи с тем, что адмирал Редер начинал терять интерес к этой операции. Он «сомневался, не утратила ли значение игра в превентивную войну (?) в Норвегии».

На некоторое время Гитлер заколебался. Между тем возникли две другие проблемы: 1) как вести переговоры с Самнером Уэллесом, заместителем государственного секретаря США, который прибыл в Берлин 1 марта по поручению президента Рузвельта, чтобы на месте выяснить, есть ли шансы положить конец войне, прежде чем начнется бойня на Западе; 2) как успокоить своего брошенного, униженного итальянского союзника. Гитлер все еще не удосужился ответить на вызывающее письмо Муссолини от 3 января, и отношения между Берлином и Римом заметно охладели. А теперь Уэллес появился в Европе, как считали не без некоторых оснований немцы, чтобы попытаться оторвать Италию от скрипучей оси и убедить ее в любом случае не вступать в войну на стороне Германии, если конфликт будет продолжаться. До Берлина доходили из Рима предупреждения: настало время что-то сделать, чтобы удержать рассердившегося дуче в упряжке.

Гитлер встречается с Уэллесом и Муссолини

Неосведомленность Гитлера, как, впрочем, и Геринга и Риббентропа, относительно намерений Соединенных Штатов Америки можно было охарактеризовать как полное невежество[41]. И хотя их политика сводилась к тому, чтобы стараться удержать Америку от вступления в войну, они, как и их предшественники в Берлине в 1914 году, не воспринимали всерьез военный потенциал янки. Еще 1 октября 1939 года немецкий военный атташе в Вашингтоне генерал Фридрих фон Бёттихер рекомендовал ОКВ не беспокоиться по поводу появления американских экспедиционных сил в Европе. Далее, 1 декабря, он сообщал своим начальникам в Берлине, что американское вооружение неадекватно «агрессивной военной политике», и добавлял, что генеральный штаб в Вашингтоне, «в отличие от госдепартамента, проводящего бесплодную политику ненависти, и Рузвельта с его импульсивной политикой, часто основанной на переоценке американской военной мощи, по-прежнему относится с пониманием к Германии и ведению ею войны». В своем первом донесении Бёттихер отмечал, что «Линдберг и знаменитый воздухоплаватель Рикенбакер» выступают за то, чтобы Америка воздержалась от вступления в войну. Несмотря на его невысокое мнение об американской военной мощи, к 1 декабря он пришел к выводу: «Соединенные Штаты все же вступят в войну, если придут к убеждению, что нависает угроза Западному полушарию», — и предупреждал об этом ОКВ.

Ганс Томсен, немецкий поверенный в делах в Вашингтоне, прилагал усилия, чтобы довести до своего невежественного министра иностранных дел некоторые сведения о США, очень важные для Германии. 18 сентября, когда польская кампания приближалась к завершению, он предупреждал Вильгельмштрассе: «…Симпатии подавляющего большинства американского народа на стороне наших врагов… Америка убеждена в виновности Германии в этой войне». В том же самом донесении он указывал на страшные последствия любой попытки Германии осуществить диверсии в Америке и настаивал, чтобы никакие подобные акции не предпринимались. Эта его просьба, по-видимому, не была воспринята в Берлине со всей серьезностью, ибо 25 января 1940 года Томсен вновь писал в Берлин:

«Насколько мне стало известно, американец немецкого происхождения, некто фон Хаусбергер, и немецкий гражданин Вальтер, оба из Нью-Йорка, по указанию немецкого абвера якобы собираются предпринять диверсии против объектов американской военной промышленности. Фон Хаусбергер, по слухам, располагает детонаторами, спрятанными в его доме».

Томсен просил Берлин воздержаться от подобного рода акций:

«Нет более надежного способа подтолкнуть Америку к вступлению в войну, нем прибегая к действиям, которые однажды, перед мировой войной, уже привели Америку в стан наших противников и, между прочим, ни в коей мере не помешали развертыванию военной промышленности Соединенных Штатов».

Кроме того, как добавлял он, «обе эти личности ни в каком отношении не годятся для действий в качестве агентов абвера».

С ноября 1938 года, когда Рузвельт отозвал американского посла в Берлине в знак протеста против устроенных нацистами еврейских погромов, дипломатическая служба в обеих странах не была представлена послами. Торговля едва сочилась тонкой струйкой, главным образом, вследствие американского бойкота, а теперь и вовсе прекратилась под воздействием английской блокады. 4 ноября 1939 года после голосования в сенате и палате представителей было снято эмбарго на вывоз оружия — тем самым был открыт путь для доставки американского оружия западным союзникам. Именно на фоне быстро ухудшающихся отношений Самнер Уэллес прибыл 1 марта 1940 года в Берлин.

За день до его приезда, то есть 29 февраля, Гитлер предпринял необычный шаг, издав секретную «Директиву по ведению переговоров с мистером Самнером Уэллесом». Директива требовала проявления на переговорах сдержанности с немецкой стороны и рекомендовала, «насколько это удастся, дать возможность говорить Уэллесу». Затем перечислялись пять пунктов — ими должны были руководствоваться все высшие чиновники, которым предстояло принимать специального американского посланника. Основной довод немцев сводился к следующему: не Германия объявила войну Англии и Франции, а наоборот; фюрер предлагал в октябре заключить мир, но его предложение отвергли; Германия приняла вызов; военные цели Англии и Франции сводились к «уничтожению германского государства», поэтому у Германии нет иной альтернативы, кроме продолжения войны.

«От обсуждения конкретных политических вопросов, — указывалось далее в директиве Гитлера, — таких, как вопрос о будущем польского государства, следует уклоняться, насколько это возможно. В случае если Уэллес поднимет такого рода вопросы, в ответ следует сказать, что такие вопросы решаются мной. Само собой разумеется, полностью исключается обсуждение таких вопросов, как Австрия и протекторат Богемии и Моравии… Следует избегать заявлений, которые могут быть интерпретированы… как означающие, что в настоящее время Германия в какой-либо мере заинтересована в обсуждении возможностей достижения мира. Напротив, у мистера Уэллеса — не должно быть ни милейших оснований сомневаться в том, что Германия решительно настроена победоносно завершить эту войну…»

Не только Риббентроп и Геринг, но и сам фюрер следовали букве этой директивы, когда они, каждый в отдельности, встречались с Уэллесом соответственно 1, 3 и 2 марта. Судя по обстоятельным записям бесед, которые делал доктор Шмидт (эти записи были обнаружены среди захваченных документов), у американского дипломата, человека неразговорчивого и циничного, должно было сложиться впечатление, будто он, если верить собственным ушам, оказался в психиатрической лечебнице. Каждый из большой тройки нацистских заправил излагал Уэллесу свою фальсифицированную версию, в которой факты были фантастически искажены и даже простейшие слова теряли свое значение[42]. Подписав 1 марта директиву о подготовке операции «Везерюбунг», Гитлер на следующий день, принимая Уэллеса, утверждал, что целью западных союзников в войне является уничтожение, а целью Германии — мир. Своему собеседнику он прочитал целую лекцию о том, какие усилия он прилагал, чтобы поддерживать мир с Англией и Францией.

«Незадолго до начала войны английский посол сидел на том же самом месте, где сидел сейчас Уэллес, и фюрер сделал ему величайшее за всю свою жизнь предложение».

Все его предложения англичанами были отвергнуты, и теперь Англия прилагала усилия, чтобы уничтожить Германию. Поэтому Гитлер считал, «что конфликт придется довести до конца… что не может быть иного решения, чем борьба не на жизнь, а на смерть».

Неудивительно, что Уэллес доверительно сказал Вайцзекеру и повторил Герингу: если Германия решительно настроена добиваться военной победы на Западе, то его поездка в Европу «оказалась бесцельной… и больше сказать ему нечего».

Хотя Уэллес на переговорах с немцами подчеркивал, что услышанное им из уст европейских государственных деятелей в ходе поездки предназначено только для ушей президента, тем не менее он посчитал разумным проявить некоторую неосторожность и рассказать и Гитлеру, и Герингу, что у него был «долгий, конструктивный и полезный» разговор с Муссолини и что, по мнению дуче, «все еще имеется возможность установить в Европе прочный и длительный мир». Если таковы были мысли итальянского диктатора, то немцы решили, что самое время поправить своего союзника. Мир — да, но только после оглушительной немецкой победы на Западе.

Отсутствие ответа от Гитлера на письмо Муссолини от 3 января вызывало у дуче все большее недовольство. В течение целого месяца посол Аттолико выяснял у Риббентропа, когда можно ожидать ответа, и намекал при этом, что отношения Италии с Францией и Англией, как и торговля с ними, улучшаются.

Эта торговля, включавшая продажу итальянских военных материалов, раздражала немцев, которые без конца заявляли в Риме протесты, утверждая, что она чрезмерно помогает западным союзникам. Посол фон Макензен по-прежнему докладывал своему другу Вайцзекеру о «серьезной обеспокоенности» по поводу отношений с Италией. Вайцзекер и сам опасался, что если ответ на письмо Муссолини задержится, то это предоставит дуче свободу действий и он и Италия могут быть потеряны для Германии навсегда.

И тут Гитлеру представился благоприятный случай. 1 марта англичане объявили, что заблокировали поставку немецкого угля морем через Роттердам в Италию. Это был тяжелый удар по итальянской экономике. Он вызвал у дуче яростное возмущение против англичан и в то же время дал толчок для потепления отношений с немцами, которые тут же пообещали изыскать средства доставки угля по железным дорогам. Воспользовавшись этими благоприятными для Германии обстоятельствами, Гитлер 8 марта подготовил ответное письмо Муссолини, которое Риббентроп через два дня лично доставил в Рим.

Фюрер не извинялся за задержку с ответом на письмо дуче, но в весьма корректном тоне детально излагал свои замыслы почти по каждому вопросу, проявив такое многословие, каким не отличался ни в одном предыдущем письме, адресованном итальянскому партнеру. Он оправдывал нацистский альянс с Россией, оставление финнов на произвол судьбы, полное уничтожение польского государства.

«Если бы я вывел германские войска из генерал-губернаторства, это не принесло бы умиротворения Польше, а вызвало бы страшный хаос. И церковь оказалась бы не в состоянии осуществлять свою функцию восхваления Всевышнего, а священникам отрубили бы головы…»

Что касается визита Самнера Уэллеса, продолжал Гитлер, то американец ничего не добился. Фюрер по-прежнему полон решимости предпринять наступление на Западе. Он понимает, «что предстоящий поход не из легких, что это будет ожесточеннейшее в истории Германии сражение… сражение не на жизнь, а на смерть».

И тут, как опытный игрок, делающий хорошую подачу, Гитлер предлагает Муссолини вступить в войну:

«…Дуче, не может быть никаких сомнений в том, что исход войны решит также и будущее Италии… Наступит день, и Вы столкнетесь с теми самыми противниками, которые сегодня сражаются против Германии… Я также понимаю, что судьбы наших двух стран, наших народов, наших революций и наших режимов неразрывно связаны…

И наконец, позвольте заверить Вас, что, несмотря на все, я верю, рано или поздно судьба заставит нас сражаться бок о бок, то есть и Вам не избежать этого вооруженного столкновения независимо от того, как отдельные аспекты нынешней ситуации развиваются сегодня, и тогда Ваше место, как никогда раньше, будет рядом с нами, точно так же, как мое место — рядом с Вами».

Муссолини был польщен содержанием письма и тотчас заверил Риббентропа в своем глубоком убеждении, что его место «на огневом рубеже», на стороне Гитлера. Нацистский министр иностранных дел со своей стороны, не теряя времени, старался умаслить гостеприимного хозяина. Фюрер, сказал он, «глубоко возмущен последними шагами англичан, пытавшихся блокировать доставку в Италию немецкого угля морем». Сколько угля требуется итальянцам? От 500 до 700 тысяч тонн в месяц, отвечал Муссолини. Германия готова, бойко заверил Риббентроп, поставлять миллион тонн ежемесячно и обеспечить железнодорожный транспорт для его доставки.

11 и 12 марта состоялись две продолжительные встречи этих деятелей при участии Чиано, и стенографические записи доктора Шмидта свидетельствуют, что Риббентроп на них в полной мере проявил свою претенциозность. Хотя имелись и более важные вопросы, нуждавшиеся в согласовании, немецкий министр иностранных дел вытащил на свет перехваченные польские дипломатические депеши из западных столиц, чтобы показать «чудовищную вину Соединенных Штатов в этой войне».

«Министр иностранных дел пояснил, что эти документы показывают особо зловещую роль американских послов Булчита (Париж), Кеннеди (Лондон) и Дрекселя Биддла (Варшава)… Они дают лишь в общих чертах представление о тех махинациях еврейско-плутократических клик, под влиянием которых при поддержке Моргана и Рокфеллера оказались все, включая самого Рузвельта».

В течение нескольких часов надменный нацистский министр иностранных дел самовлюбленно витийствовал, выказывая при этом привычное для него незнание обстановки в мире, подчеркивая общность судеб двух фашистских государств, делая акцент на том, что Гитлер вскоре предпримет наступление на Западе, в течение лета разобьет французскую армию и выгонит англичан с континента еще «до окончания года». Муссолини в основном слушал, лишь изредка делая замечания, сарказм которых, очевидно, не доходил до нацистского министра. Когда, например, Риббентроп высокопарно заявил, что «Сталин отвергает идею мировой революции», дуче, как свидетельствует запись Шмидта, возразил: «И вы этому действительно поверили?» Когда Риббентроп сказал, что «нет ни одного немецкого солдата, который бы не верил, что победа будет достигнута в этом году», Муссолини заметил: «Это исключительно интересно». В тот вечер Чиано записал в своем дневнике:

«После беседы, когда мы остались вдвоем, Муссолини сказал, что не верит ни в немецкое наступление, ни в полный успех немцев».

Итальянский диктатор обещал изложить свою точку зрения на совещании, намеченном на следующий день. Риббентроп почувствовал некоторую обеспокоенность по поводу того, какой она, эта точка зрения, может оказаться, и телеграфировал фюреру, что ему не удалось хотя бы прояснить замыслы дуче.

Но оснований для беспокойства не было. Муссолини на следующий день предстал совсем другим человеком. Совершенно неожиданно, как замечает Шмидт, он «стал выступать в поддержку войны». Вопрос заключается не в том, говорил он Риббентропу, вступит ли Италия в войну на стороне Германии, а когда. Вопрос времени «крайне деликатен», ибо ему не следует вмешиваться, пока не будут завершены все приготовления у партнера, чтобы не обременять его дополнительными заботами.

«Во всяком случае он должен заявить на этот раз со всей ясностью, что Италия в финансовом отношении не в состоянии выдержать длительную воину. Он не может позволить себе расходовать по миллиарду лир ежедневно, как это делают Англия и Франция».