2. Ультиматумы
2. Ультиматумы
Летом 1940 г. началась вторая стадия предусмотренного в секретном протоколе к пакту Молотова – Риббентропа от 23 августа 1939 г. «территориально-политического переустройства» в Прибалтийских республиках. Внутриполитический кризис в этом регионе резко обострился. Его истоки следует искать не только в политике тогдашних режимов в этих странах. Бывали моменты, когда в общественно-политических изменениях Прибалтийских стран решающую роль играл именно советский фактор.
В чем же это выражалось?
Предлоги для давления на правительства суверенных государств Прибалтики советское руководство находило довольно быстро. По своему характеру некоторые из них были до примитивизма просты, а по времени во всех трех странах отличались поразительной синхронностью. Так, в советской печати с весны 1940 г. стали все чаще публиковаться статьи о неблагополучной политической ситуации в Прибалтийских республиках. Внимание акцентировалось на том, что определенные круги, в частности, в Литве всевозможными провокациями, в том числе и «похищениями» советских военнослужащих, стремятся ухудшить отношения с Советским Союзом. Что касается «исчезновения» советских военнослужащих, то советские полпреды сообщали об этом противоречивые сведения. Так, если полпред Поздняков из Литвы доносил о наличии подобных фактов, то В. К. Деревянский из Латвии отмечал, что случаи исчезновения советских военнослужащих проверкой не подтверждены[622].
После подобной предварительной психологической подготовки советской и мировой общественности 30 мая 1940 г. применительно к Литве было опубликовано уже официальное сообщение Наркоминдела СССР, озаглавленное «О провокационных действиях литовских властей». В нем было сказано, что некоторые лица, пользующиеся покровительством органов литовского правительства, организовали случаи исчезновения военнослужащих из советских гарнизонов. Далее были названы фамилии некоторых из них. Но от создания совместной комиссии для проверки этих случаев советская сторона отказалась.
В сообщении отмечалось, что 25 мая Молотов сделал соответствующее заявление президенту Литвы А. Сметоне, в котором потребовал прекратить подобные провокации и выражал надежду, что литовское правительство не вынудит правительство СССР прибегнуть к «другим мероприятиям»[623]. В печати публиковались сведения о том, что подобные случаи якобы отмечались в Латвии и Эстонии. Однако местные власти категорически отрицали свою причастность к этим фактам, если они действительно имели место. В печати этих стран не исключалось, что по вине пьяных советских военнослужащих или дезертиров могли произойти мелкие конфликты с местным населением.
Создалась парадоксальная ситуация. С одной стороны, советские военные власти и посольства обвиняли правительства Прибалтийских стран в том, что они поощряют недоброжелательное отношение к Красной Армии и не содействуют раскрытию случаев «исчезновения» советских военнослужащих. Но с другой стороны, они жаловались, что местные органы власти с этой целью проявляют особое усердие, не вызванное необходимостью. Так, 12 июня 1940 г. временный поверенный в делах СССР в Литве В. С. Семенов докладывал наркому иностранных дел СССР, что литовские органы власти создают исключительный режим вокруг советских гарнизонов, стремятся полностью изолировать их от населения, наводняют районы расквартирования советских войск своими полицейскими агентами, создают для этого особые полицейские участки, берут на полицейский учет всех лиц, имеющих отношение к советским войскам и проживающих в районах их расквартирования, и т. д.[624]
В Москве сочли, что наступило подходящее время для решения прибалтийской проблемы в полном объеме, и с этой целью были предприняты соответствующие меры. В Эстонии 10 июня на советских военных базах была объявлена боевая готовность. 14 июня советское военное руководство ввело воздушную и морскую блокаду Эстонии.
Кампания в советской печати об «исчезнувших» военнослужащих еще продолжалась, а уже 14 июня 1940 г. Молотов разослал советским послам в Литве, Латвии, Эстонии и Финляндии ориентировку по новой искусственно созданной им «проблеме». Речь шла об оценке деятельности так называемой Балтийской Антанты. Как известно, эта региональная организация, стимулировавшая сотрудничество Эстонии, Латвии и Литвы по внешнеполитическим проблемам, сформировалась после того, как в сентябре 1934 г. эти страны подписали договор о согласии и сотрудничестве, не имевший военной направленности.
В первые годы после оформления «Балтийской Антанты» Советский Союз относился к ней благосклонно, рассчитывая на то, что она послужит делу сопротивления стран этого региона германским притязаниям[625]. Однако, как справедливо считает известный финский исследователь С. Мылыньеми, это не значит, что в рядах Антанты царило всеобщее согласие, особенно по вопросу внешнеполитической ориентации. Эстония в своей дипломатической деятельности больше контактировала с Польшей, чем со своими союзниками по Антанте. На дружбе с Польшей особенно энергично настаивал генерал Лайдонер. В этой связи установившиеся советско-латвийские отношения беспокоили Эстонию, считавшую Советский Союз своим единственным потенциальным врагом. Латвия своим врагом считала Германию, а Литва, соглашаясь с такой оценкой, уточняла, что не менее опасной является и Польша. Теперь же, шесть лет спустя, «Балтийскую Антанту» Молотов стал именовать «антисоветским военным союзом» трех республик.
Советские архивные материалы не дают основания для обвинения «Балтийской Антанты» в деятельности, имевшей целью совершить агрессию против СССР. Это же не подтверждается и высказываниями хорошо информированных в этом вопросе германских дипломатов. Так, заведующий референтурой 4-го (скандинавского) отдела МИД Германии Грундхерр 17 июня 1940 г. в меморандуме отмечал, что сотрудничество Прибалтийских государств основывается на договоре о взаимопомощи и сотрудничестве от 12 сентября 1934 г. Автор категорически отрицал антисоветский характер этой организации даже после сентября – октября 1939 г. «Ввиду оккупации их государств советскими войсками, – писал далее Грундхерр, – все три правительства отдают себе отчет в опасности подобной политики»[626].
Советское руководство позволяло себе почему-то предъявлять суверенным республикам претензии, что деятельность этой организации осуществляется «в тайне от СССР», и требовать ее роспуска. В представлении министру иностранных дел Литвы Ю. Урбшису, а через день и правительствам Латвии и Эстонии Молотов квалифицировал их действия как нарушение договоров о взаимной помощи и враждебные в отношении СССР[627].
Однако наиболее характерными для внешнеполитической практики сталинского руководства того времени были сформулированные в этом документе конкретные требования, носившие форму откровенного ультиматума. Вот его пункты (применительно к Литве): 1. Немедленно предать суду министра внутренних дел К. Скучаса и начальника департамента МВД А. Повилайтиса, как «прямых виновников провокационных действий против советского гарнизона в Литве». 2. Немедленно сформировать такое правительство, которое было бы способно и готово честно выполнять договор и обуздать его врагов. (Позже стало известно, что советские посольства во всех трех странах не ждали спокойно, пока такие правительства будут сформированы, а приняли в этом деле весьма активное участие.) 3. Обеспечить свободный доступ на территории своих стран новых контингентов советских войск для размещения их в важнейших центрах.
В конце этого документа, датированного 14 июня, давался срок выполнения требования – через 10 часов после его вручения. Ультимативные требования Латвии и Эстонии были предъявлены 16 июня. В установленные сроки были получены ответы о принятии советских требований[628].
Как в последнее время стало известно, советское руководство не было абсолютно уверено в том, что включение Прибалтийских республик в состав СССР пройдет без вооруженного сопротивления со стороны армий этих республик и что не потребуется применить боевые действия. Поэтому органы НКВД готовили специальные лагеря для приема, как предполагалось, 50–70 тыс. военнопленных[629].
Утром 17 июня 1940 г. границы всех трех республик пересекли крупные силы советских войск в составе 10 стрелковых дивизий и 7 танковых бригад[630]. В Таллинн прибыли также боевые корабли Балтийского флота, а в Двинск (Даугавпилс) – отряд легких боевых судов[631]. В частности, на территорию Эстонии вступило до 90 тыс. человек из Ленинградского военного округа. На встрече, состоявшейся на железнодорожной станции Нарва утром 17 июня, генерал армии Мерецков изложил главнокомандующему эстонской армии генералу И. Лайдонеру довольно жесткие условия того режима, который должен быть установлен в стране и который в Справке комиссии Президиума Верховного Совета ЭССР от 25 сентября 1989 г. назван как «режим военного вторжения»[632].
Аналогичные приемы применялись и в отношении других стран региона, что, конечно, не содействовало взаимному доверию и взаимопониманию сторон. Среди общественности распространялись упорные слухи, ставившие под сомнение искренний и честный характер намерений советского правительства.
Как сообщается в зарубежных источниках, в ночь с 15 на 16 июня 1940 г. в здании КГБ СССР В. Г. Деканозов провел совещание, на котором объявил о решении направить в Прибалтику три группы советских представителей для «создания условий», при которых Красная Армия сможет защитить «северо-западные границы нашего социалистического отечества». Он также заявил, что, «если рабочие Латвии и других Прибалтийских стран выразят пожелание, чтобы их новые правительства назывались «советскими» и «социалистическими», товарищ Сталин сказал, что он не будет возражать против этих требований»[633].
Как писали 17 июня некоторые латышские газеты (и это соответствовало действительности), население Риги, Даугавпилса и Елгавы радостно встретило советских воинов. Однако на привокзальной площади Риги полиция спровоцировала столкновение, в результате которого были ранены 29 рабочих (2 смертельно) и 16 полицейских. Лишь с помощью армии в Риге был «восстановлен порядок»[634].
Через несколько дней советское правительство признало, что в Прибалтийских странах находится «всего не более 18–20 дивизий», а попутно опровергло слухи о том, что «сосредоточение советских войск вызвано недовольством Советского Союза успехами Германии на Западе, что оно отражает ухудшение советско-германских отношений». Далее в сообщении заверялось, что «добрососедские отношения, сложившиеся между СССР и Германией в результате заключения пакта о ненападении, нельзя поколебать какими-либо слухами и мелкотравчатой пропагандой», ибо эти отношения основаны не на преходящих мотивах конъюнктурного характера, а на коренных государственных интересах СССР и Германии[635].
Анализируя характер советских требований и поспешность их выполнения, представитель Эстонии генерал Траксмаа пришел к выводу, что Молотов был особенно непреклонен, когда стало известно о крупных победах Германии на Западе. Генерал докладывал: «Русские позиции стали особенно резкими после военных событий на Западе. Догадываюсь, что подлинной причиной тут служит то, что С. Россия чувствует теперь, что у нее руки развязаны. Война от нее отдалилась, и соглашение на Западе уже невозможно»[636].
Между тем до начала фашистской агрессии против СССР оставался ровно год. Гитлер занял важные стратегические позиции в Скандинавии и нанес поражение Франции. В таких условиях сталинское руководство СССР решило поддержать свое реноме активизацией попыток усилить политическое и военное влияние в Прибалтике. Под предлогом солидарной поддержки местных «социалистических революций» было решено в грубой форме устранить правительства, избранные законодательные органы и тем самым сделать еще один шаг к ликвидации существовавшего в этих странах общественного и государственного строя.
Как отмечается в латвийских источниках, в ночь с 14 на 15 июня 1940 г. советские воинские подразделения устроили вооруженную провокацию. Они напали на пограничные посты латышей в пунктах Масленики и Шмайли, в результате чего погибли 4 человека и были увезены на советскую территорию 38 человек. Затем последовал советский ультиматум правительству Латвии[637].
Не доверяя возможностям и способностям сотрудников советских посольств в быстром и решительном проведении линии Москвы, Сталин направил в Прибалтийские страны в качестве своих чрезвычайных уполномоченных, хотя они имели мандаты Президиума Верховного Совета СССР, таких деятелей, как А. А. Жданов (в Эстонию), А. Я. Вышинский (в Латвию) и В. Г. Деканозов (в Литву). Они были наделены, по существу, неограниченными полномочиями для беспощадного претворения в жизнь ультиматумов и уже тогда вели себя как своеобразные советские генерал-губернаторы. Под их контролем и давлением во всех трех республиках произошла немедленная смена правительств.
«Охватывает буквально оторопь – до какого цинизма надо было дойти, чтобы позволить себе прямо-таки феодальный тон в разговоре с представителями суверенных государств, который взяли за норму Молотов и его подручные Деканозов, Вышинский, Жданов»[638], – отмечал В. Александров. Нельзя не согласиться с этой характеристикой методов сталинистской дипломатии того времени.
В Латвии было сформировано народное правительство, в состав которого по тактическим соображениям не вошли представители коммунистической партии. В первые же дни своего существования оно провело ряд таких политических и экономических мер, которые, по мнению некоторых латышских историков, означали начало «социалистической революции». Не без давления Вышинского был расторгнут договор о «Балтийской Антанте». Перед тем как 21 июля 1940 г. оставить свой пост президента Латвии, К. Ульманис скрепил своей подписью все законодательные акты народного правительства. После этого они вступали в силу.
В Литве при обсуждении ультиматума Советского Союза от 14 июня 1940 г. большинство членов правительства выступило за его принятие, и на следующий день находившийся тогда в Москве министр иностранных дел Урбшис сообщил об этом Молотову. Как только в страну стали вводиться новые контингенты советских войск, президент А. Сметона и ряд других государственных и военных деятелей выехали в Восточную Пруссию. Туда же эвакуировались и некоторые части литовской армии. Комиссия Верховного Совета Литовской ССР по изучению германо-советских договоров 1939 г. и их последствий в августе 1989 г. отмечала: «Части Красной Армии вместе с дислоцированными ранее подразделениями заняли главные стратегические центры и объекты, совершая этим оккупацию Литвы»[639].
Аналогичные события происходили и в Эстонии. Утром 19 июня в Таллинн прибыл Жданов. Через несколько часов он уже был на приеме у президента К. Пятса. О содержании их полуторачасовой беседы в деталях пока неизвестно. По выработанному Ждановым сценарию формирование нового правительства Эстонии должно было состояться в результате «всенародных уличных демонстраций». Соответствующее задание 20 июня было дано эстонскому коммунисту М. Унту, который поддерживал связь с советским посольством еще с 1932 г. В своей автобиографии, хранящейся в партархиве Института истории партии при ЦК КП Эстонии, он написал следующее: «18 июня 1940 г. получил приказ по телефону и телеграфу прибыть в Таллинн, что я сразу и сделал… Вечером 18 июня встретился с т. Бочкаревым, который спросил меня, согласен ли я быть министром внутренних дел. Ответил, что если мне доверяют, то я выполню это задание. 19 июня я дважды встречался с т. Ждановым и, кроме этого, с т. Бочкаревым. 20 июня два раза встречался с тт. Ждановым и Бочкаревым и вечером того же 20 июня т. Жданов поручил мне организовать в течение ночи митинг и демонстрацию 21 июня… В течение ночи все приготовления были проведены как в Таллинне, так и в провинции, и 21 июня состоялась демонстрация и захват власти»[640].
Здесь Унт, конечно, преувеличивает свои достижения в организации демонстраций в провинции. В действительности они были гораздо скромнее. Из 33 городов республики митинги состоялись в 12, а в Таллинне в митинге на площади Вабадузе участвовало до 5 тыс. человек, включая, как отмечают эстонские источники, и рабочих советских военных баз и граждан СССР. Кроме них на площади присутствовали советские воинские подразделения с танками. На следующий день об этом сообщила «Правда»[641].
В день демонстрации к президенту прибыли Жданов, советский полпред К. Никитин и другие работники посольства. Они потребовали образовать новое правительство во главе с И. Варесом, что и было сделано.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.