Зверство
Зверство
Зима 1970 года. Ожоговое отделение второй советской больницы г. Саратова, кафедра военно-полевой хирургии (начальник – проф. В.Р.Ермолаев). Поступила молодая женщина, лет 25-ти. Ее привезли на каталке из операционной, где сразу при поступлении сделали первичную хирургическую обработку в области крестца, промежности и бедер. Делали все это под наркозом.
История больной постепенно становилась известной и была такова. Накануне вечером она с приятелями, работавшими с ней на одном заводе, много выпила. Идти не могла. Приятели вчетвером довели ее до мостика через Глебычев овраг. Там, около моста, эти звери ее поочередно изнасиловали и совершенно пьяную, в алкогольной коме, с опущенными ретузами и поднятой юбкой, оставили прямо в сугробе. Было где-то 3 часа ночи. Только часов в шесть, когда на мосту включили освещение, первые прохожие смогли ее заметить. Вытащили на мост и вызвали скорую помощь. Так она оказалась в ожоговом отделении.
У нее обнаружили глубокое отморожение мягких тканей крестцовой области и бедер. Когда тело отдирали ото льда и снега, пришлось отрывать и кожу, и вмерзшую одежду.
Сама пострадавшая ничего не помнила и пришла в себя только в палате. Обожженных в отделении было много, а отмороженные наблюдались редко и, тем не менее, лечили этих больных именно здесь.
В годы Великой отечественной войны, особенно в блокадном Ленинграде и на Ленинградском фронте, сложился громадный опыт по лечению отморожений, или холодовой травмы.
Я оказался в ожоговом отделении, поскольку в это время вел здесь занятия с группой слушателей. Практические занятия шли по теме «Ожоговая болезнь». Это позволило мне наблюдать эту больную и в палате, и на перевязках.
В перевязочной ей проводилось удаление погибших тканей, осуществлялась антисептика, подготавливались условия для пересадки в дальнейшем здоровых тканей. Слава Богу, у больной не пострадали почки и не появились тазовые расстройства. Какое-то время больная лихорадила.
К ней многократно приходили следователи, но об этом врачи знали мало. Когда уменьшились явления токсемии, и больная перестала лихорадить, ее самочувствие улучшилось. Родных в Саратове у нее не было (она была из деревни), и к ней редко кто приходил (видимо, только с работы).
Оказалось, что у нее золотой характер. Она была общительна и приветлива со всеми. Не жаловалась, хотя и понимала, что ее ждет инвалидность. Молодость и хороший аппетит способствовали положительному течению раневого процесса. Пересаженная кожа постепенно приживалась. Приходилось устранять келоидные рубцы, мешавшие восстановлению движениий в тазовой области. С ней занимались лечебной физкультурой. Наконец, она встала на костыли и стала ходить по коридору отделения. Ей много внимания уделял начальник отделения доцент Павел Иванович Атавин и старшая медсестра Софья Мариановна Афанасьева. Все лечение заняло несколько месяцев. Я заходил к больной и после того, как закончился цикл учебных занятий.
Знаю, что она оформила инвалидность и была направлена на реабилитацию в какой-то санаторий. Учитывая хороший характер, её пытались оставить в отделении техничкой. Но не получилось: нагибаться, чтобы мыть полы, и таскать тяжести ей было тяжело.
Прошло лет пять. Однажды я увидел ее в троллейбусе. Она была в старом пальто и стоптанных туфлях. Встав у стойки возле кондуктора, склонив свою все еще белокурую голову, она просила милостыню. Тогда в трамваях и троллейбусах нищенство было частым (убогие, цыгане, инвалиды).
Лицо ее выдавало уже некую печать алкоголизма. Она не узнала меня, когда мы встретились глазами. Кто она? С кем она? По-видимому, жизнь вытолкнула ее на обочину.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.