Фабрика льда

Фабрика льда

Жители Аляски называют Нортон-Саунд «фабрикой льда». На первый взгляд этот залив Берингова моря площадью около 19 тысяч квадратных миль кажется застывшей ледяной пустыней, простирающейся до самого горизонта. Но это лишь первое впечатление: чем ближе подходишь к заливу, тем больше убеждаешься в том, что лед находится в постоянном движении. Внезапно от ледяного поля откалываются огромные льдины и уплывают в открытое море, или же во льду образуется длинная узкая трещина, которая стремительно расширяется. Даже в среде бесстрашных покорителей Заполярья Нортон-Саунд считается одним из самых опасных мест.

А еще там свирепствуют ветры. На побережье Нортон-Саунда жизнь – это постоянное сражение со стихией, которая пытается сбить тебя с ног на каждом шагу. Но когда ветер дует с востока, надо быть особенно бдительным. Он рождается на горных склонах, мчится по речным долинам и врывается в залив на скорости более 70 миль в час. Этот ветер может перевернуть нарты, опрокинуть стоящего на полозьях погонщика и понизить температуру до минус 73 градусов. Хуже того, при восточном ветре береговой лед часто трескается, и огромные льдины уплывают в море.

Рано утром в субботу 31 января, на четвертый день эстафеты, два человека – эскимос Майлс Гонангнан и норвежец Ле-онхард Сеппала – стояли на противоположных берегах Нортон-Саунда, изучая лед и ветер. Обоим надо было принять решение: выбрать ли кратчайший путь и пересечь залив по льду или же предпочесть более надежный маршрут, обогнув залив по берегу. Решение не зависело ни от храбрости, ни от силы духа погонщиков, оно определялось только направлением ветра.

Последние несколько дней ветер дул с моря, он гнал в залив воду, из-за чего лед становился менее прочным. Пока направление ветра оставалось прежним, причин для беспокойства не было. Лед, как всегда, трескался, но его прибивало к берегу. Однако ночью ветер переменился. Теперь он дул с берега, с северо-востока, усиливаясь с каждой минутой.

Около пяти утра Гонангнан получил сыворотку в Уналаклите от своего земляка-эскимоса Виктора Анаджика, прибывшего из придорожного укрытия Олд-Вуман. Оставив ящик согреваться у печки в лавке Трегера, Гонангнан вышел взглянуть на Нортон-Саунд.

Самым коротким был путь на северо-запад, прямо по заливу в Ном. Но посреди залива образовалась гигантская полынья, не замерзавшая почти всю зиму из-за постоянных водоворотов. Как только полынья покрывалась льдом, ветер и течения сносили его ко входу в залив, где он спрессовывался, а затем двигался к югу вместе с паковым льдом Берингова моря. В воздухе стоял страшный скрежет, словно гигантские бульдозеры скребли металлическими ковшами по бетону.

На темном небе ярче обычного сверкали звезды, а в спину Гонангнану дул все более усиливающийся ветер. Было ясно, что назревает буря, которая через день или два обрушится на берег. Вопрос был не в том, вскроется ли море, а в том – когда. Идти кратчайшим путем было слишком опасно.

Гонангнан вернулся в лавку, взял сыворотку и привязал ящик к нартам. В 5.30 он направился к стоявшим за Уналаклитом холмам. Несколькими часами позже на другом берегу залива Леонхард Сеппала, не зная об изменении первоначального плана, тоже принял решение. Он двинется напрямик, через залив.

Первые 12 миль от Уналаклита тропа петляет по холмам с голыми склонами, но в конце концов возвращается к морю. При крепнущем ветре Гонангнан пересек покрытую гладким льдом лагуну неподалеку от Уналаклита, а потом отвернул от моря и стал взбираться на 90-метровый холм. Чтобы одолеть крутой подъем, приходилось то бежать позади нарт, толкая их, то помогать себе одной ногой, стоя на полозьях. Недавно выпал снег, на тропе намело сугробы, и собаки с трудом пробивали себе дорогу. В противостоянии Гонангнана с ветром силы были неравны – у ветра была слишком большая временная фора. Вскоре тропу совсем занесло. Собаки увязли в снегу и не могли тянуть нарты. Гонангнану пришлось остановиться и надеть снегоступы, чтобы прокладывать путь.

Это было тяжелым делом. Погонщик закреплял нарты, снимал рукавицы, чтобы надеть снегоступы, и бегал взад и вперед по тропе, утрамбовывая снег. На более легком отрезке пути он вскакивал на нарты и ехал, стоя на полозьях, чтобы перевести дух. На трудных же участках погонщику приходилось трижды утрамбовывать тропу, прежде чем по ней могли пройти собаки.

Через несколько часов Гонангнан добрался до заброшенного рыбачьего поселка на берегу моря, к которому спускалась тропа. Он был в пути уже около пяти часов, однако сумел преодолеть всего 12 миль. Это никуда не годилось. Гонангнан развел огонь в одной из заброшенных хижин и поставил сыворотку греться. Он знал, что худшее еще впереди. С каждым часом ветер усиливался.

После рыбацкого поселка тропа на протяжении еще пяти миль то поднимается, то спускается по крутым холмам, пока не достигнет Блуберри-Хиллс, 300-метровой гряды, подъем на которую считается одним из самых сложных для погонщика и собак на пути в Ном. В конце гряды тропа под острым углом сворачивает на запад, далее следуют три мили крутого спуска к берегу, а дальше прямой отрезок пути до Шактулика.

Чтобы согреться самому и согреть сыворотку, Гонангнану хватило пятнадцати минут. Погонщик снова вышел на тропу, начался изнурительный подъем. Следующие несколько часов Гонангнан то бежал за нартами, то вставал на полозья. На подъеме нарты скользили вбок и вниз. Погонщику постоянно приходилось бороться с силой тяжести. Согнув колени и крепко ухватившись за перекладину, он энергично отталкивался от земли одной ногой, пытаясь выровнять нарты. Встав на полозья, он перенес весь свой вес на верхний полоз, чтобы создать дополнительное трение. Собаки тоже боролись со сносом нарт, и тяжелее всего приходилось последним. Когда полозья скользили вниз, собаки едва удерживались на ногах, цепляясь за снег когтями.

Пока Гонангнан поднимался к вершине, ветер дул ему прямо в лицо, поднимая в воздух и обрушивая на тропу горы снега. Позже он вспоминал, что «снежные вихри кружились между ногами и под животами собак; казалось, собаки переходят вброд бурную реку».

Внезапно мир вокруг исчез. Спустилась белая мгла. Горизонт слился с покрытым тучами небом и бесконечной белой линией Блуберри-Хиллс. Нагромождение льдов внизу в заливе тоже сделалось неразличимым. Все точки визуального отсчета исчезли. Это было северное головокружение, совершенно особое физическое ощущение, когда в отсутствие теней и очертаний человек теряет равновесие. Погонщик уже не может различать неровности дороги, не может сказать, туда ли повернули собаки и куда они спускаются.

Упряжка повернула на запад, и нарты помчались быстрее. Они приближались к берегу. Эта часть пути хотя и защищена от ветра, но обычно покрыта толстым слоем льда, и большинство погонщиков готовятся к спуску заранее. Они отстегивают нескольких собак и начинают спуск, держа ногу на тормозе, чтобы не разгоняться слишком сильно. Некоторые обматывают вокруг полозьев цепи, чтобы увеличить трение, и в случае необходимости медленно движутся вниз по склону, останавливаясь, если скорость быстро нарастает.

У Гонангнана не было времени на эти приготовления. В белой мгле он даже не понял, что оказался на вершине горного хребта, пока не помчался вперед, как потерявший управление локомотив. На крутом спуске нарты набирают скорость быстрее собак и могут наехать на них сзади. Если полозья наткнутся на препятствие, нарты могут перевернуться, увлекая за собой всю упряжку и погонщика на сотни метров вниз.

В тот день Гонангнану повезло. Ближе к Нортон-Саунду белая мгла рассеялась, и он увидел внизу берег. Нарты замедлили ход. Спуск благополучно завершился.

К одиннадцати часам утра подул штормовой ветер со скоростью около 40 миль в час. Температура упала до минус 57 градусов – ветры принесли холодный арктический воздух. Гонангнан с собаками находились в пути около девяти часов, но погонщик не останавливался. Через четыре изнурительных часа на горизонте появился Шактулик.

Гонангнан прибыл в Шактулик около трех часов дня, но Сеппала еще не появлялся. Никто не знал, где он. Он мог задержаться в пути, а мог уже перейти залив и направиться в Уналаклит. Но Гонангнан не видел его на тропе.

Марк Саммерс предусмотрел эту возможность, он попросил Генри Иванова, русского эскимоса, капитана шхуны, промышлявшего летом в заливе, быть готовым к тому, чтобы везти сыворотку дальше. Дожидаясь, пока сыворотка согреется, Иванов сидел в лавке и слушал рассказ Гонангнана о погоде на трассе. Иванов, хоть и не был опытным погонщиком, был готов присоединиться к гонке. Он отправился по льду залива к Унгалику.

В тот субботний день доктор Уэлч и старшая сестра Морган работали не покладая рук. Сегодня заболели еще трое детей, и количество больных увеличилось до 27. Еще у 30 человек имелось подозрение на дифтерию, и по меньшей мере 80 контактировали с больными, а сыворотка кончилась. Доктора Уэлча вновь охватил страх. Среди его пациентов была Маргарет Кар-ран, отец которой держал постоялый двор в Соломоне. Маргарет недавно навещала отца и помогала готовить еду для постояльцев. Не разнесла ли она инфекцию за пределы Нома? Уэлч не исключал такой возможности.

Внештатный корреспондент, работавший в Номе на агентство печати «Юниверсал сервис», уловил царившее в городе настроение. «Ситуация с эпидемией дифтерии, поразившей Ном, чрезвычайно тяжелая, – писал Э. Р. Хилдал в очерке, перепечатанном газетами Сиэтла. – Все средства борьбы со страшной болезнью исчерпаны… Надежда только на собак и их героических погонщиков».

В тот же день Уэлч получил свежую информацию: Гонангнан рано утром покинул Уналаклит, и всем погонщикам на трассе было приказано следить за появлением Сеппалы. С Сеппалой или без него, на следующий день сыворотка должна была оказаться в Номе.

Уэлч с облегчением воспринял эти новости. В своей телеграмме в Министерство здравоохранения он писал:

Я ПОЛУЧИЛ ИНФОРМАЦИЮ ЧТО ЗАВТРА ДНЕМ ПРИБУДЕТ 300 000 ЕДИНИЦ СЫВОРОТКИ ТЧК БУДЬ ВЫ ЗДЕСЬ ВЫ БЫ ПОНЯЛИ ЧТО ЭТО ОЗНАЧАЕТ ДЛЯ МЕНЯ ТЧК

Приблизительно в то же время Сеппала тоже почувствовал себя увереннее. Этим утром, через несколько часов после того, как Гонангнан отправился сухопутным маршрутом, Сеппала, презрев предостережения Саммерса и остальных, выбрал кратчайший путь через северную часть Нортон-Саунда к Унгалику. То был славный переход. Залив остался позади.

Хорошо, что ветер дул ему в спину. Близилась буря, с земли поднимались в воздух тучи жесткого, колючего снега, но Сеппалу это не беспокоило: он двигался по ветру, а при попутном ветре продвигаешься быстрее.

За последние три дня Сеппала проехал около 170 миль, и до сих пор ему везло с погодой и со льдом. Хотя сквозь завесу снега Шактулик не был виден, Сеппала знал, что город всего в нескольких минутах пути.

Внезапно Того и другие собаки прибавили скорость. Они за кем-то гнались, но за кем? Вскоре он увидел впереди упряжку. Она стояла на месте. Погонщик бегал около собак, маша руками. На тропу забрел северный олень, и собаки рвались за ним в погоню – псы перегрызлись, упряжь спуталась, мех летел клочьями. Собаки Сеппалы тоже захотели присоединиться к преследованию и прибавили скорость.

Когда другой погонщик увидел приближавшихся к нему сибирских лаек, он понял, что у него есть дела поважнее, чем возня со своими собаками. Двигаться по тропе ему навстречу с упряжкой сибирских лаек мог лишь один человек. Надеясь привлечь внимание Сеппалы, погонщик стал изо всех сил махать руками. Но Сеппала, который из-за завываний ветра не мог разобрать, что кричит погонщик, не собирался останавливаться. Ему нужно было спешить.

Того стремительно приближался к чужой упряжке. Генри Иванов бросился к Сеппале, когда тот проезжал мимо: «Сыворотка! Сыворотка! Она у меня!»

Сначала Сеппала не поверил своим ушам. Он с силой нажал на тормоз. Тормоз вонзился в снег, но Сеппале не сразу удалось остановить и развернуть своих собак. Когда он подъехал к Иванову, тот уже успокоил грызущихся собак. Он подбежал к Сеппале с сывороткой и рассказал о том, что план изменился. Теперь Сеппале нужно было доставить сыворотку через залив Нортон-Саунд на постоялый двор в Головине, где его ждал Чарли Олсон.

Встревоженный новостями о быстром распространении эпидемии, Сеппала тут же отправился в Унгалик, двадцатью тремя милями севернее. Там ему предстояло принять решение относительно дальнейшего маршрута. С сегодняшнего утра путь через залив Нортон-Саунд становился гораздо опаснее. Ветер крепчал, темнело, и Сеппала не мог увидеть или услышать состояние льда. Он мог бы выбрать длинный путь по побережью, но это не пошло бы на пользу ни ему, ни Ному. У Сеппалы в городе осталась маленькая дочь, о которой он беспокоился. Сигрид, его единственному ребенку, было всего восемь лет, и он боялся, не попала ли она в растущий список доктора Уэлча.

Возможно, у Сеппалы и были сомнения относительно того, пересекать ли залив Нортон-Саунд еще раз, но у всех остальных таких сомнений не было. В тот же субботний день бывшие жители Нома, перебравшиеся на Большую землю, потчевали журналистов рассказами об отважном погонщике, который спасет город.

– Он не подведет, – сказал бывший мэр Нома Джордж Болдуин. – Эти парни не подведут – Каасен, Бешеный Билл Шаннон, он ирландец, Эдгар Калландс… любой из них. Собаки быстро доставят их туда.

Сеппала доверял своему вожаку Того не меньше, чем старожилы Аляски – Сеппале. Увидев впереди хижины Унгалика, Сеппала без колебаний повернул налево и двинулся через залив.

Он уже однажды побывал в заливе вместе с Того при северовосточном ветре. Тогда они находились всего в нескольких милях от берега, и он услыхал сквозь порывы ветра угрожающий треск. Крикнув: «Хо!» – он приказал Того повернуть налево, но вожак уже понял, что лед треснул, и изо всех сил мчался к берегу. Совсем рядом с берегом Того вдруг резко затормозил и, развернувшись, прыгнул на своих соседей по упряжке. Сеппала сердито закричал. Для цирковых трюков не было времени. Бросившись к Того, он увидел, почему пес остановился. Всего в двух метрах от них чернела полоса воды, увеличивающаяся прямо на глазах. Они оказались на плавучей льдине, которую уносило в море. Сеппала побежал по краю льдины, ища путь к спасению. Его не было. Днем он отправился в путь из Айзек-Пойнта, теперь наступала ночь и температура падала. Ему оставалось только лечь, свернувшись, рядом с собаками, сохраняя силы и тепло, и надеяться на перемену ветра.

Прошло несколько часов, но ветер не переменился, и Сеппала почувствовал страх. Собаки, уловив перемену в настроении хозяина, принялись жалобно выть. Вдруг Того коротко взвизгнул.

Вожак почувствовал, что ветер начинает дуть к берегу. Сеппала снова запряг собак и стал ждать. Они дрейфовали еще девять часов, пока он смог различить линию берега всего в нескольких сотнях метров. Их льдина приближалась к другой льдине, вмерзшей в береговой лед. Сеппала проехал на упряжке по периметру, выбирая место для прыжка. В самом узком месте полыньи льдины находились на расстоянии полутора метров друг от друга – такого расстояния Сеппале было не одолеть. Но если удастся переправить на соседнюю льдину Того, тот сможет притянуть их льдину к берегу. Сеппала привязал длинную веревку к упряжи Того, поднял пса и перебросил на соседнюю льдину.

После подобного трюка большинство собак сбежало бы, заметил позже Сеппала. «Кажется, Того понял, что нужно делать». Оказавшись на другой стороне, Того уперся когтями в лед и пополз в сторону берега. Веревка оборвалась. Того повернулся и посмотрел через полынью на Сеппалу. Веревка соскользнула в воду. Сеппала лишился дара речи. Ему был вынесен смертный приговор.

Специалисты по поведению животных говорят об их способности находить адекватные решения. Они называет это «адаптивным интеллектом». Вода, отделявшая Того от Сеппалы, мешала псу получить то, чего он хотел: соединиться с хозяином и товарищами по упряжке. Пока Сеппала стоял и глядел на Того, пес прыгнул в воду, взял веревку в пасть и снова вскарабкался на льдину. Крепко держа веревку в зубах, Того начал кататься по льду, «пока веревка дважды не обмоталась вокруг его туловища», потом он принялся тянуть. Льдина сдвинулась с места, но Того продолжал тянуть веревку, пока Сеппала с остальными собаками благополучно не выбрались на берег.

На склоне дня в субботу 31 января Сеппале, пересекавшему Нортон-Саунд, пришлось в очередной раз положиться на Того. Тот покрывал милю за милей, опустив голову и всецело сосредоточившись на трассе. Он двигался прямым курсом, несмотря на торосы и скользкие участки.

В восемь часов вечера Сеппала добрался до Айзек-Пойнта на противоположном берегу залива. В тот день собаки преодолели неслыханное расстояние в восемьдесят четыре мили, они шли со средней скоростью восемь миль в час, половину пути против ветра, и совершенно обессилели. Прежде чем бежать против ветра 50 миль до Головина, им нужно было поесть и отдохнуть. Сеппала распряг собак и накормил их лососем и тюленьим жиром. Те, не теряя времени, свернулись калачиком и уснули.

Позаботившись о собаках, Сеппала ввез нарты на постоялый двор и отвязал ящик с сывороткой. Развернул мех с брезентом, вынул картонную коробку и поставил ее поближе к огню. Пока сыворотка согревалась, Сеппала залез в спальный мешок из оленьей шкуры и заснул. Он мог лишь надеяться, что все закончится благополучно.