Олимпиада: что почем

Олимпиада: что почем

Над Олимпийской деревней в Монреале красный флаг СССР, – страны участницы и победителя Летних олимпийских игр 1976 года – 49 комплектов золотых медалей. Олимпийская деревня большая, ее центральный объект, башня, склонившаяся под углом 45 градусов, – самая высокая из наклонных башен. Внизу серая бетонная лепешка Олимпийского стадиона. Сюда, на башню, поднимаются туристы, чтобы со смотровой площадки наверху взглянуть на окрестности, – вход бесплатный.

На башне царит некоторое оживление, отсюда красивый панорамный вид на окрестности. Внизу есть магазинчик, где продают сувениры. Но в общем и целом – пустота, людей почти не видно. Огромные, просто циклопические сооружения из мрачного серого бетона смотрятся внушительно, но в отсутствии людей как-то сиротливо. В олимпийском бассейне – барахтается несколько ребятишек, – это секция по плаванию. В легкоатлетическом манеже разминается группа пожилых людей, – секция оздоровительной гимнастикой. Все это бесплатно, все за счет города.

Но если брать деньги, – велик ли будет прибыток? Строительство олимпийских объектов легло тяжелым бременем на страну, их содержание – на город. Все они убыточны, за исключением олимпийской деревни. Квартиры в олимпийских домах, где во время соревнований поживали атлеты из разных стран, разлетелись быстро, даже принесли небольшую прибыль. При продажах было указано, в какой квартире какой спортсмен жил во время Олимпиады. Апартаменты звезд спорта стоили дороже, но продавались быстрее.

Это не упрек Канаде, – вот, смотрите, потратили кучу денег, понастроили… Такова судьба многих олимпийских объектов во многих странах, где проводили игры. Ответа на вопрос, – что делать с олимпийскими объектами, когда соревнования подошли к концу, – так и не найдено. Они остаются тяжким камнем на шее городов.

Похожую картину я видел в олимпийской Атланте, – огромные современные стадионы на десятки тысяч зрителей, запертые на замок. Атланта город большой, сложный, но небогатый, много безработных, малоимущих, – как и везде на юге. Между тем город несет большие расходы, от которых нет и никогда не будет отдачи.

Стадионам не дают разрушаться, поддерживают в рабочем состоянии, но, если разобраться, – кому это нужно и для чего? Вопрос риторический. Продать стадионы частным лицам – невозможно, кто их купит, где тот безумный богач, кто возьмет на себя добровольно такое обременение. Что остается: снести объекты стоимостью в десятки и сотни миллионов долларов? Вроде как жалко… Столько труда. Но снос – это тоже огромные траты, непосильные местным бюджетам.

* * *

Свои заметки я старался не нагружать статистикой. Но есть вопросы, разобраться в которых, даже поверхностно, невозможно без цифр.

– Олимпийские игры давно превратились в ярмарку тщеславия, в пустой вопрос престижа, – говорит бывший местный экскурсовод Генри. – Превратились в соревнование между странами: у кого карман шире и денег больше. И кто дальше швырнет эти деньги по ветру. Главное потратить астрономические суммы, не поймешь на что, пустить пыль в глаза всему миру. Смотрите, какая у нас широкая натура. Рядом миллион насущных проблем, ждущих решения: болезни, безработица, нищета… И вот памятник человеческому тщеславию и глупости – пустые стадионы. Они съедают большие деньги и не дают в ответ ничего. Я бы объявил соревнование на звание олимпийского дурака. Тот самый больший дурак, кто больше потратил на всю эту никчемную музыку.

– Во что обошлись Олимпийские игры в Монреале? – в руках Риты блокнот и ручка.

– Полтора миллиарда долларов, – отвечает Генри. – В русских энциклопедиях и справочниках, это я сам видел, приведена ошибочная цифра – 5 миллиардов долларов. Большая часть из тех полутора миллиардов позаимствовали у частных спонсоров. Чтобы вернуть долг потребовалось 30 лет. 990 миллионов потраченных 1,5 миллиардов, – чистые убытки.

– Но значительная часть этих средств – частная, – возразила Рита. – Бизнесмены вложились в проект. Отдали свои деньги…

– Вложились… А затем потребовали от государства вернуть долг. Бизнесмены не станут давать деньги за спасибо. Но на этом траты не кончаются, город до сих пор платит за содержание стадионов, – время идет, стареют не только люди. И чем дальше, тем больше надо платить. Даже если бы частники давали деньги безвозмездно, дарили их… Неужели деньгам нет лучшего применения? За те средства, что тратят на Олимпиады по всему миру, можно было сделать много добрых дел. Покончить с голодом на земле, победить рак и другие болезни, основать поселения землян на других планетах, в том числе Марсе… У человечества столько проблем.

– Кстати, право на проведение летней Олимпиады у Монреаля оспаривала Москва, – добавила Рита, поразив меня своим кругозором. – И еще Лос-Анджелес. Но выиграл Монреаль, на самом финише. Москва приняла Олимпиаду четыре года спустя, в 1980-м. Коммунисты были экономнее капиталистов?

– Для них Олимпиада не спорт, – большая политика. И большая пропаганда. Они тоже денег не жалели. Олимпиада обошлась почти столько, сколько и наша – 1,35 миллиарда долларов. Получили коммунисты доход или нет – неизвестно, история об этом умалчивает.

– Выходит, – Олимпийские игры это убытки для всех стран, где они проходят?

– Далеко не всегда. Вопрос – как провести, как все организовать. Ну, американцы умеют считать деньги, умеют их тратить. И умеют получать прибыль от капиталовложений. Они десять раз все продумают перед тем, как взяться. Поэтому большинство игр, прошедших в США, принесли прибыль в том же году, когда были проведены. Игры в Лос-Анджелесе в 1986 году обошлись в 2 миллиарда, – прибыль 250 миллионов. Игры в Атланте дали скромные 10 миллионов. Но все-таки это прибыль, а не убыток. Зимние Олимпийские игры в Солт Лей Сити в 2002 году, на которые было затрачено 2 миллиарда долларов, принесли 101 миллион дохода. Только Зимняя Олимпиада в Лейк-Плэсиде 1980 года, – на них потратили 169 миллионов долларов (очень скромная цифра по нынешним временам) – дали убыток в 8,5 миллионов.

– А Канада, значит, пролетела…

– Ну, позже в 1988 году, когда Зимние Олимпийские игры проходили в Калгари, мы исправились, не допустив финансового провала, прибыль – 32 миллиона. Но это слабое утешение. В любом случае деньги не нужно выбрасывать на ветер.

– Насколько я помню, один из рекордов установили китайцы во время Олимпиады 2008?

– Вбухать 44 миллиарда в игры, да еще в стране, где в восточных районах люди до сих пор до сыта не едят, – это невиданный аттракцион расточительности. Правда, в том же году китайцы свою Олимпиаду окупили. По одним данным она принесла один миллиард прибыли, по другим данным, более надежным, – 146 миллионов долларов.

– А как вам русская Зимняя Олимпиада в Сочи? – Рита смотрит на собеседника ясными глазами. – Она вам понравилась?

Долгая пауза. Генри волнуется, подыскивая нужные слова, так волнуется, что на виске начинает пульсировать голубая жилка. Видимо, он хочет сказать какую-то резкость или даже выругаться. Но нужные слова так и не подобрались или остались несказанными.

– Без комментариев, – говорит Генри.

Во время монреальской Олимпиады он работал переводчиком, затем некоторое время водил здесь экскурсии иностранцев. Теперь он яростный противник, нет не олимпийского движения, – пустой траты денег. Может быть потому, что работает в одном из частных фондов, собирающих пожертвования, еду и вещи, для малоимущих.

Просто Генри каждый день видит изнанку жизни, смотрит в глаза людей, нуждающихся в помощи, человеческом участии, дорожащих каждым центом. Он знает, сколько вокруг несправедливости, – поэтому говорит с жаром человека, глубоко убежденного в правоте своих слов. И, надо сказать, имеет на это право, – спорить с ним трудно, почти невозможно.

– Простите, Генри, но вы рассуждаете, как бухгалтер, как процентщик из ломбарда, – говорит Рита. – Так нельзя… Бюджет, доходы, расходы… Поймите: Олимпиада – это прежде всего зрелище, это праздник спорта. Так и Олимпиада в Монреале. Она не принесла прибыли, но стала праздником для зрителей и спортсменов.

– Представьте человека небогатого, живущего от получки до получки. Ему бы купить, квартиру, машину. Вместо этого он вдруг решил закатить такой банкет, чтобы вся округа долго помнила. Берет кредит, устраивает грандиозный праздник, а потом тридцать лет экономит каждый цент и выплачивает долг. Сначала люди помнят то событие, мол, хорошо погуляли. Но идет время. Народ давно забыл, с кем и по какому случаю когда-то сидел за столом. А тот бедолага по-прежнему живет в старом доме, ходит пешком и выплачивает долг. Так и с Олимпиадой. Такую ситуацию трудно представить, когда речь идет об отдельном человеке. Наверное, он душевно нездоров. А тут государство… Я ответил на ваш вопрос?

– А что бы вы сделали с олимпийскими стадионами, имей вы власть?

– Снес бы их. Властям надо понять: олимпийские объекты – это разовые вещи. И строить их надо из современных разборных конструкций. В Сент-Луисе в 1904 году проходила Всемирная выставка (длилась полгода), к ней была приурочена летняя Олимпиада. Тогда построили 1500 разных павильонов, – настоящих дворцов, – после окончания мероприятий почти все были снесены. Правда, в большинстве случаев при строительстве использовали не камень, а гипс. Город решил, что сохранить эти объекты, платить деньги за их содержание, – непосильная обуза бюджету.

Довелось побывать в тех местах, видел старинный парк, каналы, фонтаны, мосты, оставшиеся с тех времен, – производят впечатление. А фотографии Олимпиады и Всемирной выставки – совершенно фантастические. Настоящий город, состоящий из дворцов, скверов на холмистом пространстве, разрезанном прямыми линиями каналов. Чтобы обойти эти дворцы потребовалась бы неделя.

От былого великолепия остались два здания, где теперь размещены музеи, – исторический и художественный, наполненный ценнейшими картинами всемирно известных мастеров, – от Гойи до Ван Гона, – в основном из частных коллекций. Но о художниках рассказ впереди.

* * *

В Монреале скучать не придется, там есть, что посмотреть. От религиозных памятников – старинный католический собор Нотр-Дам или по-другому собор Монреальской Богоматери, – до увеселительных заведений, – здесь крупнейшее в Канаде казино, где можно спокойно оставить все лишние деньги без остатка (если куплен обратный билет). Но эти экскурсии, обязательные для туристических посещений, мы перенесли на следующий день.

Я скрыл от Риты одну причину, по которой мне все же хотелось приехать в Монреаль: сегодня день рождение прекрасной женщины, переводчицы Кристины, не просто день рождение – юбилей. Я долго собирался навестить ее, встретиться, поговорить, но вот так совпало, что оказался здесь именно тогда, не подгадывал, просто так случилось. В тот же день Кристина получила из Европы экземпляры книги: в ее переводе вышел роман довольно популярного русского автора. Так что, праздник двойной.

Рита продолжала собирать материал для будущей книги и была рада новым знакомствам. Мы заехали на ужин. Кристина с мужем снимает квартиру на первом этаже большого старинного дома почти в центре. Аренда дорогая по здешним меркам, – 700 долларов, – а квартира совсем небольшая. Одна спальня, она же кабинет, где работает Кристина, еще гостиная, – она же мастерская художника, ее мужа.

Мы сели на кухне, – другого места для дружеского застолья просто нет, – и разговариваем о том о сем. На столе – овощной салат и свинина на ребрышках, из спиртных напитков, – это здесь по-русски, – пиво и водка.

– Как здоровье Матильды? – спрашиваю я.

– Что-то не очень сегодня. Лежит у себя в комнате, – с грустью отвечает Кристина.

Матильда – старшая кошка, полноправный член семьи. Обе кошки своих хозяев к гостям ревнуют, и вообще чужаков не любят, забиваются под кровать, и выманить их невозможно.

– Что-то она долго хворает, – качает головой Нури и отхлебывает пиво, он опечален этим событием, – болезнью старой кошки, – и, кажется, других печалей просто нет на свете. – Да, тяжело ей… Очень.

Нури, муж Кристины, – художник, пишет авангардные картины. Большая комната полна его старых и новых работ. Картин столько, что в просторной гостиной почти нет свободного пространства. Натюрморты, пейзажи Испании, с солнцем, морем, черепичными крышами белых домиков. В свое время Кристина и Нури много путешествовали, долго жили и работали в Европе. (Нури прекрасно играет на испанкой гитаре, поет). Но вернулись в холодный Монреаль, – родина.

Запах скипидара, краски, кисти… Тут же две кошки. Позднее в квартире появилась еще и собака, – умерла одинокая соседка, а за псом надо ухаживать, а взять было некому. Как и большинство образованных интеллигентных людей по ту и эту сторону границы супруги живут скромно, заработки небольшие, приходится брать много переводов, в том числе технических, не имеющих отношения к художественному слову, – тяжелый труд переводчика не Бог весть как оплачивается. А ведь переводчик – это полноценный соавтор писателя, профессия эта, творческая работа со словом, – прямое продолжение литературного авторского труда.

Художникам еще труднее. Они избавлены от ежедневной поденщины на службе, избавлены от заказов на переводы, – но избавлены и от постоянного дохода, хотя бы небольшого. Город ежегодно проводит конкурс, лучшие живописцы, – их два-три десятка, – получают право выставлять и продавать свои работы на улицах, – да, это право еще нужно заслужить, оно не дается от рождения.

Нельзя просто придти со своими картинами на пешеходную улицу, вроде московского Арбата, где полно туристов, расставить свои работы на подставки, – подходи и покупай. И здесь конкурс, и весьма серьезный. И везет не всегда и далеко не всем. Впрочем, европейским художникам, насколько я знаю, – не лучше. И в Америке – тоже высокая конкуренция и довольно низкие цены.

Там ежегодно летом в разных городах проводят недельные ярмарки художественных произведений, когда живописцы, разумеется за свой счет, могут приехать и выставить на продажу работы. Под эти выставки-продажи отдают целые улицы и скверы, даже главные городские парки – целиком. Художникам, которых надо сотнями считать, – на случай дождя, непогоды, – ставят большие палатки, эдакие разноцветные шатры, – а в них размещают экспозицию. Палатки – за счет города.

Много талантливых необычных работ, выполненных в разной технике, разных стилях. Народа много, торговля идет. Но на переезды, гостиницы нужны деньги, и немалые. Так что трудно сказать, – сколько остается в кармане после таких распродаж. Сама жизнь располагает художника к уединению, а не переездам с места на место, трудно совмещать творчество и торговлю, жизнь в дороге и работу дома, – но приходится.

* * *

Мы перемещаемся из кухни в гостиную, смотрим работы Нури, говорим о живописи, слушаем «Битлз», – музыку молодости. Нури листает альбом с фотографиями своих картин. Это удалось продать, и это… Но достатка разовые продажи не приносят.

– Художник должен оставаться голодным, только тогда он – художник? – спрашивает Рита. – Другими словами: сытый художник – это художник?

– История знает много сытых художников, – говорит Нури. – Вспомните вашего Брюлова. Он был успешен с самого начала. За его картины платили огромные деньги. А Ренуар, полотна которого продавались при жизни, словно жареные пирожки (простите за сравнение). Очередь за ними стояла. Сезан трудно начинал, но потом пришла слава и деньги.

– Но рядом целая плеяда художников голодных, где первый и самый драматичный – Ван Гог.

– Ему досталась посмертная слава, – разве этого мало? Или русский Саврасов, Константин Коровин, Филонов, множество других великих мастеров, ничего не получивших при жизни. Но после смерти их картины стоят целые состояния. У подавляющего большинства наших современников и этого нет, и никогда не будет. Им нечем утешиться, оправдать жизненные лишения. С бедностью, забвением, нелегкой жизнью надо смириться, если уж ступил на эту дорогу. Впрочем, признание и деньги после смерти… Кому это нужно.

– Да, лучше что-то получить сегодня и сейчас, – соглашается Рита. – Художников, в широком смысле слова, надо подкармливать. Иначе их просто не станет. Вымрут.

– С другой стороны, плохо, когда единственным показателем успеха остается толстый бумажник или банковский счет. Много зарабатываешь, значит, – хороший художник. И наоборот. Одним словом, ответа на ваши вопросы у меня нет.

Кристина слушает наш разговор, откидывает за спину пряди темных волос, тронутых сединой, и вздыхает украдкой. Есть на что пожаловаться, но она не жалуется. То, что принято, считается нормой жизни в России, – жалобы на безденежье, плохую погоду, общественный транспорт, медицину, слабое здоровье, высокую инфляцию, шумных соседей, – здесь не в ходу. Жалобы – это дурной тон.

Двум творческим личностям непросто ужиться под одной крышей. Кто-то сказал, что союз двух творческих людей – это уже трагедия. Еще труднее вместе, всего в двух комнатах, работать, – но и выхода никакого нет. Художник – это человек, лишенный всех привилегий кроме творчества. Иногда он лишен даже приличных условий для работы, – это проза жизни, ее будни. В Канаде института придворных живописцев, который всегда существовал в России, – нет. Как нет художников, получающих выгодные заказы только потому, что они из своего круга, они близко держатся к власть имущим, близко стоят у трона.

А если бы и была такая практика, – все равно художник не получил бы материальной поддержки, разве что моральную, – добрым словом. И то – не мало. Художнику здесь не выделят бесплатной студии за счет города, не устроят бесплатной выставки, не дадут денег на жизнь. Им не достанется заказ писать портрет сановника за государственный счет, репортаж о выставке не покажут по телевизору – это событие рядовое, малозначительно по телевизионным меркам, не выпустят каталог или буклет, – крутись сам, рассчитывай на себя.

Но последняя и единственная привилегия, – занятие творчеством, когда ты можешь создать замысел полотна и воплотить его, ты можешь отправиться в путь, пройти его, подняться наверх, покорить вершину, – стоит всех привилегий и жизненных благ.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.