Глава седьмая ВОЛОДЯ ВОЛКОРЕЗОВ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава седьмая

ВОЛОДЯ ВОЛКОРЕЗОВ

По выпискам из шестой тетради

1

Степной ветер, пахнущий весенней прелью, ласково подталкивал Володю Волкорезова то в грудь, то в спину. Он будто пытался закружить туриста, возвращающегося в город по извилистой тропе вдоль кромки моря, голубые клыки которого врезались так глубоко в степь, что казалось, именно здесь Волга собирается ухватиться за край степного небосклона. И если не хочешь обмануться, обходи каждый клык, не жалей ног: обрывистые кручи так и так приведут к Крутояру. Впереди еще целый день отдыха, можно не спешить.

Володя ночевал на берегу Сусканского залива. Тот залив образовался в долине речки Сускан. В момент перекрытия Волга метнула туда свои воды через узкую горловину междугорья, однако расширить владения больше, чем было запланировано гидростроителями, не смогла. Сила волн гаснет в горловине, поэтому залив обрел постоянные границы. Не зря же говорят: тихую воду, без волн, можно тыном запрудить.

Спалось там, на Сускане, тревожно, вероятно потому, что после заводского шума тишина залива обострила слух… Где-то далеко всплескивали весла, звенели девичьи голоса. Звенели и катились по водной глади, как серебряные монетки, высыпанные на стекло. Выйди из палатки, посмотри на воду, прислушайся. Для тебя, холостяк, звенит самая бойкая хохотушка. Звенит призывно и пугливо, даже боязно за нее, вдруг вывернется из лодки и захлебнется. Какой уж тут сон…

В селах каждая девушка вроде рыбки в стеклянном аквариуме — привлекательна и пуглива. Привлекательна естественной красотой, пуглива строгостью к себе — видна со всех сторон, вон сколько глаз следят за ней. Правда, последнее время и в селах стало много модниц в коротких юбках, но это всего лишь наивное подражательство городским. Подражательство перед многолюдием — вот мы какие, не отстаем даже от кинозвезд! — а про себя думают об одном: выйти замуж с чистой совестью, как наказывала мать, чтоб муж не упрекал и верил тебе, как себе, до глубокой старости. От этого в деревне не уйдешь. Материнские глаза во всех окнах, на всех улицах и в проулках.

Думы, думы… Малых деревень становится все меньше и меньше. Они начали таять после того, как сократили карликовые школы. Деревня без школы что колодец без воды: не напиться, не освежиться. Вот и пошли отселяться родители туда, где учатся дети, — в крупные села. Ведь все живут ради детей и хотят видеть их рост своими глазами. Может быть, потом будут жалеть, что дети стали неслухами, поучают отцов и матерей, но что поделаешь, листопад с ветром не спорит.

В туристских походах по глухим местам Володя насмотрелся на буйный рост бурьянов в бывших огородах малых деревень… Свои мысли по этому поводу он высказал как-то отцу. Тот выслушал и только сказал:

— Дурью мучаешься! Знаю, зачем бродишь по глухим закоулкам. Невесту на кладбищах не ищут. Пора за ум браться. Мне неважно, откуда приведешь жену, лишь бы чиста была и внучат рожала…

У Володи еще до призыва в армию была на примете девушка из владимирской деревни Заозерки, однако теперь той деревеньки не стало, а девушка затерялась в районном селе, попала в сети многолюдия и, кажется, завяла до цветения. Серебрянка. Голос напевный, глаза улыбчивые, притягательные, движения мягкие. Дала слово ждать до возвращения из армии, хранить верность. Строга была, даже ни разу не обняла.

— Потом, — говорила она, — потом, когда поженимся…

И не обняла… Отец знал эту историю, однако сейчас разговор с ним сын завел в другом плане, но он, как всегда, опередил думы собеседника и тем самым отрезал путь к доверительному обмену мнениями. Строгий и дальновидный старик верит только своему уму, или ему просто трудно убедить себя, что сын, как он говорит, неуч, тоже научился читать книгу жизни по первоисточникам — не зря же столько исходил на своих двоих с рюкзаком на загорбке.

Думать никто не учит, думы сами собой приходят в голову, было бы понимание. И Володя стал понимать отца раньше, чем тот предполагал. Еще семь лет назад, в день двухлетия со дня смерти матери, отец сказал:

— Строй, сын, свою жизнь, как разум подсказывает, навязывать тебе свою волю не буду.

Он хотел подготовить сына к разговору о женщине, с которой встречался на службе, ходил с ней в театр, но не решался привести в дом. Однако Володя опередил его:

— Я тоже не буду тебе мешать. Женись. Говорят, молодые дамы добавляют старикам прыткости к финишу…

Отец как в рот воды набрал, ничего больше не сказал. Посидели, помолчали и разошлись. Через несколько дней в особняке появилась молодая, красивая Виктория Павловна. Отец объявил ее хозяйкой дома, и она быстро вошла в эту роль. Шофер личной машины больше выполнял ее распоряжения, чем самого академика; садовник забыл о фруктовых деревьях и занимался только цветами. Перед научным сотрудником Станиславом Павловичем, который все чаще и чаще стал появляться в библиотеке мужа, она поставила задачу:

— Провести полную инвентаризацию всех материальных и духовных ценностей по страховой ведомости — нельзя жить беззаботно.

В тот день, когда Володя получал аттестат зрелости, Виктория Павловна пошла в школу вместо отца, томная и строго внимательная к друзьям сына академика. А утром вложила в его аттестат предъявительский чек на тысячу рублей для «подготовки» в избранный институт.

Володя не спешил искать свое счастье в институтских приемных комиссиях. Он все лето колесил по дальним и ближним окрестностям Москвы с друзьями-туристами. Затем махнул в Атлантику с экспедицией научно-исследовательского института рыбной промышленности подручным дизелиста. Больше года набирался строгой мудрости океанских рыбаков, затем его призвали в армию; оттуда вместе с однокашниками приехал на стройку автомобильного завода.

Предъявительский чек так и лежит в аттестате. Как-никак, тысяча рублей дана для поступления в институт, только в какой — еще не решил. Прежде всего надо установить призвание. Хотя в течение этих семи лет заботливая «дама», успевшая стать фактически и юридически хозяйкой дома академика Волкорезова, присылала и программы, и добытые по знакомству билеты приемных экзаменов в институты разного профиля, Володя не спешил: без призвания любой профиль мозги клинит. Она же не раз намекала, что в солдаты и рабочие идут те парни, которые провалились, не попали в институты — «дебилы». Слово «дебилы» дежурит на ее языке, когда речь заходит о таких, как Володя.

Все разговоры с отцом о призвании заканчивались обычно так:

— Смотри, сын, смотри.

— Смотрю, отец, смотрю.

— Тогда говори, куда тебя тянет. Помогу.

— Не решил пока. Ведь сам когда-то говорил: поневоле стать ученым нельзя, но человеком быть обязан. Хороших слесарей, механиков, шоферов, хлеборобов без призвания тоже не бывает.

После такого разговора отец замолкал, как бы уходил в себя или, споря с самим собой, прятал от сына усталые глаза. Однако недавно прислал письмо, вроде извинительное. Вычитал в какой-то газете имя сына в числе зачинателей общезаводского движения молодежи за качество. Понравилось ему, что сын осваивает новейшую технику производства автомобилей, и пишет: «Рад за тебя, Володимир, так держать». Не Володька, не Вовка, а возвышенно — Володимир. И ни слова о своих делах, о семейном благоустройстве.

Академик, похоже, не забывает о сыне.

«Чую, по-солидному у вас дело поставлено. Такой завод построили и людям верное понимание жизни утверждаете, по тебе сужу».

Перебрал тут, конечно, отец. Завод можно построить еще быстрее, а вот попробуй так же быстро поставить на верный путь, скажем, такого парня, как Мартын Огородников, если он сам способен сбить с толку любого. Не суди по мне, а посоветуй — как тут быть? Совершенно бездарных ловкачей не бывает. Лени и хитрости в нем хватит еще не на одну пятилетку. Вот и прикинь, кто из нас тут ближе к истине? Ведь ты знаешь о заводе по газетным статьям. А газеты, как известно, порой подсказывают поспешные выводы…

Академик земледелия, поверив в сына, подкидывает идею для всего завода:

«Для проселочных дорог тоже нужна красивая, легкая маневренная машина с четырьмя ведущими колесами. Молодые парни тянутся к рулю, потому и уходят в город…»

В корень смотрит старик, но, кажется, опоздал: опытный образец такой машины, как сказал недавно на комсомольском собрании генеральный директор завода, скоро начнут испытывать на проселках…

Лишь в конце письма отец спросил, как выглядят нынешней весной прибрежные поля Заволжья. Этот вопрос надоумил сегодня Володю пройтись вдоль степного берега Жигулевского моря, которое так жадно вгрызается в хлеборобную степь. Пройтись и о своих наблюдениях рассказать или написать отцу. Что он скажет по этому поводу?

На берегу отлогой излучины перед Крутояром, где степной ветер смешался с дыханием огромного завода, Володя будто проснулся и даже удивился: так много прошагал. Степь, хлеборобные поля всегда возвращают думы к отцу…

Собравшись передохнуть, Володя остановился. Внезапно на тропе, как привидения, появились Афоня Яманов и Рустам Абсолямов. По всему было видно, что бежали сюда не зря, и вдруг предложили сесть на бережок отдохнуть, поговорить. О чем же? Друзья чем-то озабочены и встревожены. Неужели пришла какая-то плохая весть? Отцу не семнадцать лет…

— Ладно, говорите, что случилось?

— Мы так… ничего не случилось. Сядем, поговорить надо, — снова предложил Афоня.

— О чем же?

— Понимаешь, Володя, — чуть было не проговорился Рустам, но, встретив прямой взгляд очкастого Афони, попытался уйти от ответа в сторону и зачастил уж совсем невпопад: — Мы так… на прогулку вышли. Ирина на мотоцикле на Сускан махнула. Скоро вернется. Вася, как позвонили из горкома, так убежал обкатывать машину но твоему маршруту. Кубанец на служебной с Федором Федоровичем к Молодецкому кургану подались. Даже Полина с ребенком по городу твой след ищет…

— Да перестань ты! — возмутился Афоня и, как задиристый петух, выставив грудь, кинулся на Рустама. Того и гляди свалятся под обрыв.

— Стойте! — Володя схватил Афоню за шиворот и подтянул к себе. — В чем дело?

— Вот я и говорю, в чем дело, — оправдывался Рустам. — Сказано, в такой час надо быть возле тебя. Федор Федорович сказал…

— Объясните же наконец, что случилось?

— Звонили… и телеграмма… из Москвы… — Афоня задыхался, мучительно выдавливая из себя слова. — Нет, нет, отец жив… Понимаешь, жив! Но у него инфаркт…

2

К мысу Крутояра подкатила одна машина, вторая, сюда же приткнулся мотоцикл Ирины. Василий, Виктор, Полина подошли к Володе робким шагом. Значит, надо сначала убедить друзей — перед ними не птенец, выпавший из гнезда академика.

— Где телеграмма?

— У коменданта.

— Кто ее подписал?

— Виктория Павловна и какой-то Станислав Павлович, — ответил Василий.

— Ясно, — сказал Володя упавшим голосом. — Садитесь, хочу посоветоваться с вами.

Они расположились между двумя машинами. Полину с Галкой усадили в кабину: приспело время кормить ребенка. Виктор опустил стекло кабины.

— Надо ехать, — растерянно сказал Володя и быстрым взглядом окинул окруживших его друзей. — А как же я уеду? Ведь сегодня выходной. Кто оформит мне отгул? Самовольщиком не хочу быть…

— Это не твоя забота, — прервал его Василий Ярцев. — Кстати, кто такие Виктория Павловна и Станислав Павлович?

— Жена отца и ученый секретарь. Они давно объегорили отца и теперь за мной гоняются.

— Брат и сестра?

— Не знаю, кажется, нет… Они хитрят, но я-то давным-давно раскусил их. Они хотят подчинить меня себе, хотят видеть меня покорным и униженным.

— Но ты не к ним едешь, а к отцу, — заметил Рустам.

— Правильно, к отцу. Но ведь они тоже будут возле него. Собьют с толку, вынудят отца сказать: «Оставайся, сын, возле моих дел, тебе тут найдут место…»

— Ну и как ты ответишь? — спросил Василий.

— По твоему примеру.

— Опять не туда гнешь.

— Как не туда?.. Тебя звали мать и сестра. И работу тебе там подыскали, однако ты запрятал отцовские столярные инструменты в сундук. Почему?

— Обрел новую специальность, — ответил Василий и, помолчав, уточнил: — Инструменты храню и буду хранить — память об отце. Никому не миновать часа расставания с отцом, однако отрекаться от него — значит отрекаться от себя.

— Я не отрекаюсь от отца, а просто не хочу видеть этих… Станислава и Викторию. Они будут предлагать свои условия, они уже наверняка подыскали мне место… Противно даже думать об этом.

— Что так? — спросил Витя Кубанец.

— Я уже нашел свое место по призванию. Оно здесь.

Володя нахмурился. Да, в детстве он не знал, что такое голод, его кормили, поили вдоволь, порой ел через силу, чтоб не огорчать отца, мать и няню; затем, повзрослев, тоже не знал нужды: одевали, обували так, чтоб было видно — сын академика; учился без особого прилежания, только в старших классах стал наверстывать упущенное, но было уже поздно. Аттестат зрелости все-таки выдали. Выдали в угоду академику Волкорезову: мол, сделали доброе дело… И оно обернулось против совести сына: дутые оценки в аттестате угнетали его каждый раз, как только заходила речь о поступлении в институт…

С рюкзаком за спиной уходил от стыда, от навязчивых покровителей. Предлагая свои услуги, они не видели и не хотели знать, что переживает их подопечный, как подтачивается в нем вера в свои силы. Уходить надо от них, обязательно уходить! Высокомерные, они боятся глухомани. Только там можно укрыться от них. Поэтому подружился он с рюкзаком, хотя знал, что они успели наградить его новыми кличками: Горбатый Пешеход, Дебил, — дескать, больше ума в пятках, чем в голове… Теперь эти покровители зовут обратно, в свой мир, чтоб убедиться в своей правоте, поставить на колени жалкого сына перед завещательным письмом умирающего академика. Не будет этого! Пусть отец хоть в конце своей жизни удостоверится — сын знает себе цену и найдет верное решение. Соблазн жить вольготно и сыто за счет отца — удел убогих, если не сказать — трупоедов…

— Похоже, ты сбежал от них, но тянуть с вылетом в Москву нельзя, — заметил Василий.

— Вы считаете, что я должен вылететь сегодня же? — спросил Володя.

— Об этом мог бы и не спрашивать, — ответила за всех Полина с нескрываемой обидой в голосе. Она оставила уснувшую дочку в кабине и вышла из машины. — Верю тебе, Володя: и сдобные пышки бывают горше полыни. Не горюй, проживешь без них…

— Погоди с полынью и пышками, — прервал ее Витя Кубанец. — Тяжелую весть обговариваем.

Над головой Полины черными стрелами пронеслись стрижи. Полина присела рядом с Ириной.

— Опять стрижи берег раскачивать прилетели, — сказала она почти шепотом.

— На кормежку, — односложно ответила ей так же тихо Ирина.

Сидят на земле тесным кружком верные друзья. Стройка, преодоление трудностей, работа, учеба, отдых — все это, вместе взятое, сроднило их так, как, вероятно, роднит бойцов фронтовой окоп под огнем, как космический корабль космонавтов в космосе. Они умеют чувствовать переживания друг друга, и, несмотря на то что у каждого свой характер, бескорыстная дружба ведет их в царство взаимного доверия. Без такого доверия между людьми нет радости на земле.

На степном горизонте по небосклону ползли кучевые облака. Они густели и сливались в караваны навьюченных верблюдов, превращались в башни, в сказочных богатырей с длинными бородами ливня. С другой стороны, от Жигулевских гор, надвигались двухъярусные тучи, напоминая грудастых буйволов, подгоняемых бичами молний. Над Крутояром помрачнело. Быть здесь весенней грозе с ливнем. Друзья с тревогой поглядывали на небо. Еще не все обговорено, еще не все обдумано.

— Конечно, Володя, — сказал Василий Ярцев, — ты должен лететь в Москву сегодня же.

— В очередной или административный отпуск? — спросил Витя Кубанец.

— Нет, ни то и ни другое, — ответил Василий. — В очередном он был. Завтра с утра договоримся, чтоб на вашем агрегате начал стажироваться резервный экипаж, а вас пошлют на две недели в жилстрой…

— Вот молодец, правильно придумал, — одобрил это предложение Рустам. — Каждому по одной лишней смене в неделю. Я могу через день выходить за него.

— Принято, — заключил Ярцев. — Пусть Володя летит сегодня в ночь, а мы с утра зайдем к начальнику цеха и договоримся, кто в какой день будет выходить за Волкорезова.

— Пожалуй, надо сразу составить график выходов, — предложил Афоня Яманов. — Ну, хотя бы недели на две…

— Не надо… — остановил его Ярцев. — Володя пробудет в Москве столько времени, сколько потребует обстановка… Слышишь, Волкорезов?

Володя поднял голову, посмотрел на небо и ответил куда-то в пространство:

— Работать за меня собрались… Вернусь через два-три дня. Повидаю отца и вернусь.

Над Крутояром блеснул зигзаг синей молнии. Ее острый конец скользнул возле мотоцикла, метнулся под машину и, свернувшись в продолговатый клубок, напоминающий кувшин, наполненный яркой желтизной, покатился к обрыву берега. Редкое явление природы — шаровая молния весной. Она, казалось, опалила берег, и там вздыбились серые столбы вихревой мглы. Какое-то мгновение шаровая молния будто пыталась воспламенить эти столбы, но они крутыми спиралями ввинчивались в низкое небо, откуда низвергался хлесткий ливень. Сотрясающие воздух и землю раскаты громовых разрядов, ураганный ветер с ливнем будто вознамерились смахнуть и смыть все, что прицепилось и выросло за эти короткие годы на голой степной возвышенности. Может, поэтому она и была такой голой, что здесь, перед хребтом Жигулевских гор, нависших над материковым руслом Волги, время от времени вступали в яростное противоборство два потока ветров — злых, суховейных со степных просторов и не менее грозных, с тяжелыми тучами, которые собираются под прикрытием всхолмленного правобережья и потом разбегаются вдоль рукава Волги. Ведь именно здесь, в Жигулях, Волга сделала замысловатую петлю, вроде бы подготовила арену для столкновения могучих сил природы.

Друзья укрылись в машинах.

Осатанело небо, застонала земля, забился, как в лихорадке, Крутояр. Раскаты грома глохли в ревущем круговороте ураганного ветра и хлынувшего степного ливня. Песчаные гривы взбухали и пузырились. Полянки покрылись прыгающими шляпками каких-то водянистых цветков, похожих на одуванчики, будто не ливень с неба, а сама земля выталкивала их для спасения своего покрова: огонь гасится огнем, а вода — водой.

Еще один заход урагана — и вырванные с корнем стебли отзимовавшей лебеды поволокли за собой хвосты непроглядной мглы. Стало темно. Лишь всплески ярких молний на мгновение обнажали наползающие одна на другую толстые черные тучи над Крутояром. И будто этого момента ждала перегороженная здесь Волга. Раскачалось и расходилось рукотворное море. Не брызги и пену, а словно дым с искрами и синим пламенем выбрасывали на высокий берег вздыбившиеся волны. Теперь они уже не ухали «ух-ходи, ух-ходи», а громыхали, как залпы салюта. И Крутояр ходуном заходил, точно собрался сдаться на милость разбушевавшейся стихии, сбросить, стряхнуть с себя сотворенное человеческими руками. Штормовые удары напористых волн отдавались подземными толчками так, словно там, под обрывом берега, запульсировал вулкан неукротимой силы. Казалось, горы, степь опрокинутся и отступят под напором неистовых волн и ураганного ветра.

3

Друзья вернулись в общежитие затемно. Тут их, тревожась, долго ждал комендант. Усталый, лицо в густой сетке морщин, а в глазах доброта. Вон какая буря пронеслась, все могло случиться, и у самого перед тем часом в затылке ломило до темноты в глазах, но нельзя оставлять такую телеграмму Володе Волкорезову просто в столе. Федор Федорович уже успел заказать билет на самолет и только что уточнил: состоится ли рейс после такой бури? Ответили, что состоится.

— Кофе тебе, Володя, в термос налил, бутерброды подготовил, — сказал Федор Федорович, будто заранее зная, какое решение приняли ребята. — Слетай, разберись. Телеграмма мне не очень понятна…

— А где она? — спросил Володя.

— Ах да, я забыл. — Он открыл стол. — Можно не читать. Вроде раньше смерти хоронить собрались, ждут тебя решить какие-то срочные дела…

Володя взял телеграмму, но читать не стал. Не тронулись с места и остальные. Наступила неловкая пауза. Ее нарушил Федор Федорович:

— Разговаривал я с врачами. Современная медицина научилась спасать человека и после инфаркта, давным-давно научилась!..

Володя пробежал глазами телеграмму и тут же мысленно увидел пакет: «Владимиру Волкорезову, вскрыть после моей смерти…» К пакету приколот бланк доверенности, которую должен подписать Володя в присутствии нотариуса и тем дать право ученому секретарю быть опекуном сына умершего академика, а это значит и распорядителем той доли, какую определил отец сыну в своем завещании. После вскрытия пакета будет виден объем доли. Отец наверняка писал это завещание под контролем Виктории Павловны и Станислава Павловича. Опекуны, они в самом деле заставят умирающего старика торговаться с сыном заочно… Нет, этого допустить нельзя! «Обойдусь без опекуна, — подумал Володя. — Свою долю я передам дому инвалидов».

И если до этой минуты он еще колебался, лететь ему сегодня в Москву или не лететь, то сейчас решил твердо:

— Лечу, ребята, помогите достать билет на самолет.

— Билет уже заказан, — сказал Федор Федорович.

Звякнул телефон. Комендант поднял трубку.

— Да, вернулся. Все нормально… Ясно… — И поторопил ребят: — Собирайтесь, в аэропорт ехать пора.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.