Москва за нами

Многое зависело от Москвы. Днем 25 октября с московскими большевиками связался находившийся в Петрограде на II съезде Советов председатель Московского Совета рабочих депутатов В. Ногин и обрисовал ситуацию: в столице восстание, нужно поддержать. Собралось бюро фракций Московского Совета рабочих депутатов, в котором приняли участие городской голова эсер В. Руднев, командующий Московским военным округом эсер полковник К. Рябцев, представители большевиков П. Смидович и Г. Игнатов. Участники совещания договорились создать в Москве «временный демократически-революционный орган» для «охраны порядка и защиты завоеваний революции».[26] Это решение, «согласительная резолюция», должно было быть принято объединенным пленарным заседанием Московских Советов рабочих и солдатских депутатов (до 17 ноября они не были объединены в один Совет), собравшимся в Политехническом музее. Москва должна была стать примером создания «однородной демократической власти» – компромиссного государственно-политического устройства, которое должно было существовать до Учредительного собрания и тем предотвратить гражданскую войну.

На сессии Моссоветов большевики внезапно предложили уже другую резолюцию, в соответствии с ней избирался революционный комитет (потом его стали называть военно-революционным, ВРК), который хотя и виделся как коалиционный, ставил перед собой новую задачу: «оказывать всемерную поддержку революционному комитету Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов».[27] То есть речь шла о взятии власти Советами. Большевистская резолюция прошла 394 голосами против 106 при 23 воздержавшихся. Эсеры в знак протеста против срыва большевиками согласованного проекта не принимали участия в голосовании. Правомерность такого голосования вызывала сомнения – ведь суммировались голоса двух разных организаций, собравшихся для принятия «согласительной» резолюции. Исполком солдатского Совета оставался под контролем социалистов. В то же время и среди московских большевиков было много сторонников коалиции с социалистами. Поэтому и модель ВРК стала компромиссной, коалиционной. В Московский ВРК были избраны четыре большевика (А. Ломов, В. Смирнов, Г. Усиевич, Н. Муралов), два меньшевика (М. Николаев и М. Тейтельбаум, которые вышли из ВРК 27 октября) и социал-демократ объединенец И. Константинов (вышел 31 октября). Правда, большевики получили возможность расширять свое большинство, кооптируя в ВРК новых членов от имени организаций (прежде всего профсоюзных). В результате ВРК кооптировал в свой состав более 30 человек. ВРК были образованы и в районах. Это было важно, потому что борьба отчасти распалась на очаговые столкновения, хотя в ней была и общая логика.

Возмущенные срывом принятия «согласительной резолюции», эсеры и меньшевики вернулись в Городскую думу. Большевики демонстративно покинули ее, и Дума 80 голосами против 14 решила бороться с попытками захвата власти. Был создан Комитет общественной безопасности во главе с В. Рудневым и К. Рябцевым. В него вошли представители Гордумы, Викжеля (Всероссийского исполкома железнодорожного профсоюза), почтово-телеграфного союза Московской уездной земской управы, исполкомов Советов солдатских и крестьянских депутатов. Таким образом, общественная поддержка у КОБ (Комитета общественной безопасности) была достаточно широкой. Не хуже, чем у ВРК. Руднев к тому же предложил созвать в Москве съезд земств в поддержку Учредительного собрания. Это могло бы стать серьезным противовесом II съезду Советов рабочих и солдатских депутатов с его решениями об установлении Советской власти.

Однако важнее было соотношение вооруженной силы. Основная часть гарнизона симпатизировала ВРК, хотя и не собиралась активно за него сражаться. Исполком солдатского Совета уже не пользовался поддержкой в войсках, недовольные им комитеты частей и подразделений собрали 27 октября гарнизонное собрание и создали новый временный исполком – «десятку», но и он занял компромиссную позицию, контактируя как с КОБ, так и с ВРК.

Вроде бы на стороне ВРК было более 20 тыс. бойцов, из которых 5–6 тыс. красногвардейцев (потом их число увеличилось до 10–12 тыс.).[28] Но красногвардейцы были идейно мотивированы, в отличие от большинства солдат, поддерживавших большевистскую программу прекращения войны, и не очень-то желали ввязываться в войну гражданскую. Большинство солдат не имели оружия. Да и Красную гвардию нужно было вооружить. Важным преимуществом ВРК было то, что гарнизон Кремля поддержал Совет. В Кремль были введены дополнительные большевистские силы во главе с Е. Ярославским, началась передача в районы оружия из кремлевского арсенала.

Против ВРК готовы были сражаться юнкера Александровского и Алексеевского училищ, к которым присоединились антибольшевистски настроенные студенты и другая молодежь, офицеры и казаки – общей численностью около 15 тыс. человек.[29]

Противники Советов занимали центральную часть города, примыкавшую к Кремлю, – городскую думу, гостиницу «Метрополь», Александровское училище на Знаменке, Арбатскую площадь и примыкавшую к ней часть Садового кольца, включая Никитские ворота и градоначальство на Тверском бульваре. Очаги «партии порядка» находились в Хамовническо-Дорогомиловском районе (5-я школа прапорщиков), Басманном районе (Алексеевское училище), Рогожском районе, вокруг Крутицких казарм.

ВРК базировался в здании Совета (прежде – резиденции губернатора) на Тверской. Противник угрожал Совету со стороны как Гордумы, так и Тверского бульвара.

26 октября между ВРК и КОБ шли переговоры, в которых участвовал и председатель рабочего Совета Ногин, вернувшийся в Москву уже как нарком внутренних дел. Рябцев сказал Ногину, «что он не относится враждебно к Военно-революционному комитету и не желает идти против воли демократии… Рябцев объяснил, что под волей демократии он подразумевает решения, вынесенные социал-демократами, большевиками и меньшевиками, социалистами-революционерами и партией трудовиков».[30] В результате переговоров большевики вывели из Кремля отряд Ярославского, который не относился к гарнизону крепости, а Рябцев согласился не ставить караулы юнкеров внутри Кремля.[31]

Но стороны готовились к столкновению. В Александровском училище под руководством начальника штаба Московского военного округа К. Дорофеева шло формирование офицерских отрядов, на окраинах вооружалась Красная гвардия.

27 октября из Замоскворечья в сторону здания Совета шел отряд «двинцев» числом 869 солдат. «Двинцами» они назывались потому, что раньше служили на Северном фронте, там за различные провинности были арестованы и сидели в заключении в Двинске. Оттуда их перевели в Бутырку и здесь освободили после провала выступления генерала Л. Корнилова. Теперь «двинцы» были готовы сражаться за Советскую власть, потому что победа «партии порядка» не сулила им ничего хорошего. «Двинцы» были пропущены юнкерами из Замоскворечья через Москворецкий мост, но не нашли ничего лучшего, чем двигаться прямо на политический центр противника – здание Гордумы. В районе Красной площади они столкнулись с патрулями юнкеров. Начавшийся бой стоил жизни 70 «двинцам» во главе с командиром Е. Сапуновым.

В советской историографии было принято сообщать о том, что вероломный Рябцев 26 октября «хитрил, изворачивался», а вечером 27 октября «показал свои истинные намерения» и ни с того ни с сего предъявил ультиматум с требованием распустить ВРК и Красную гвардию. И лишь затем речь шла о бое с «двинцами» на Красной площади.[32] Получалось, что вооруженная борьба началась по инициативе Рябцева. Член исполкома Моссовета и ВРК Г. Усиевич рассказывал по окончании событий, что уже после столкновения юнкеров с «двинцами» поступила информация: «Рябцев объявляет на военном положении Москву и предъявляет нам ультиматум сдаться в течение 15 минут»,[33] то есть эти действия Рябцева стали ответом на атаку «двинцев» и начало вооруженной борьбы.

27 октября меньшевики обвинили большинство ВРК в авантюризме и вышли из него, но не прекратили поисков путей к прекращению огня. Они считали, что ВРК надлежит реорганизовать: в него должны войти представители КОБ и решения должны подписываться всеми семью членами.[34] В то же время в ВРК обратились три представителя эсеров – левых и центра – с предложением радикально расширить ВРК за счет Совета крестьянских депутатов и организаций, входящих в КОБ. Эсеры были готовы признать такой ВРК «полновластным органом вплоть до создания центральной власти», желательно – однородного социалистического правительства. ВРК в принципе согласился с необходимостью собственного расширения и сотрудничества с левыми эсерами и центристами Партии социалистов-революционеров (ПСР), но при условии поддержки Петроградского Совета. Члены ВРК даже согласились, что эсеры не обязаны признать это публично, но ВРК все же должен поддержать восстание в Петрограде.[35] Затем представители большевиков, левых эсеров и меньшевиков отправились на гарнизонное собрание, чтобы там огласить новые мирные условия. Однако выяснилось, что с левыми не согласны правые социалисты. Ведь большевики требовали, чтобы за ними в любом случае осталось большинство в ВРК.[36] В разгар дискуссии на гарнизонном собрании стало известно, что Рябцев предъявил ВРК ультиматум о сдаче.

Рубикон был перейден, в городе развернулись бои. Юнкера расширили зону своего контроля, заняв Садовое кольцо от Крымского моста до Смоленской площади, а также Бородинский мост, позволявший обеспечить связь с Брянским (ныне Киевский) вокзалом – возможным направлением прибытия подкреплений в Москву. Силы ВРК перешли к обороне, укрываясь за баррикадами. Обсуждался вопрос об оставлении здания Моссовета на Скобелевской площади, оказавшегося в полуокружении.

Но это была «странная война». Никто не хотел умирать. Ведь политики вот-вот опять достигнут какого-то соглашения. М. Горький писал о боях в Москве: «Но все это не нарушало обычного течения жизни: шли учиться гимназисты и гимназистки, прогуливались обыватели, около магазинов стояли “хвосты”, праздно любопытствующие зрители десятками собирались на углах улиц, догадываясь, где стреляют». Солдаты «стреляют не очень охотно, как бы против воли своей исполняя революционную повинность – наделать как можно больше покойников…

– Вы с кем воюете?

– А вон там за углом какие-то.

– Но ведь это же, наверное, ваши же, советские?

– Как же – наши? Вон они человека испортили…»[37]

Но в это время произошел первый с февраля 1917 г. акт массового уничтожения невооруженного противника, акт террора. Случилось это 28 октября, после захвата Кремля юнкерами. Кремль был блокирован, и его гарнизон не знал толком, что происходит. Силы Рябцева контролировали телефонную связь. Позвонив коменданту Кремля поручику О. Берзину, Рябцев убедил его, что вся Москва уже под контролем сил, верных КОБ. Берзин поверил и под давлением части солдат открыл ворота. В плен попали солдаты 56-го полка, занимавшие Кремль и поддержавшие Совет. Причем юнкеров было меньше, чем просоветских солдат кремлевского гарнизона. Некоторые солдаты не смирились с капитуляцией, и при входе юнкеров в Кремль произошла перестрелка. Это сопротивление было быстро подавлено. Начальник артиллерийского склада Кремля генерал-майор Кайгородов докладывал 8 ноября о дальнейших событиях: «Юнкера заняли Кремль, поставили у Троицких ворот 2 пулемета и автомобиль и стали выгонять из казарм склада 56-го пехотного запасного полка солдат, понуждая прикладами и угрозами. Солдаты склада в числе 500 человек были построены без оружия перед воротами арсенала. Несколько юнкеров делали расчет. В это время раздалось откуда-то несколько выстрелов, затем юнкера открыли огонь из пулеметов и оружия от Троицких ворот. Выстроенные без оружия солдаты склада падали, как подкошенные, раздались крики и вопли, все бросились обратно в ворота арсенала, но открыта была только узкая калитка, перед которой образовалась гора мертвых тел, раненых, потоптанных и здоровых, старающихся перелезть в калитку; минут через пять огонь прекратился. Оставшиеся раненые стонали, лежали обезображенные трупы».[38] Что вызвало эту трагедию? Юнкеров было меньше, чем солдат, которых удалось внезапно, наудачу захватить. Юнкера сами были перепуганы, у них были основания бояться, что пленные их самих возьмут в плен. Прозвучавшие внезапно выстрелы могли послужить катализатором неадекватной реакции испуганного юнца, который держался за гашетку пулемета. Так часто бывает при спонтанном насилии, даже если стороны вооруженного конфликта пока не ожесточены и опасаются широкомасштабного кровопролития. А дальше логика конфликта может вести к усилению ожесточения, мести. Но это не снимает с политиков ответственности за поиск путей прекращения кровопролития.

Захватив Кремль, противники Советской власти получили оружие. Но и красногвардейцы нашли на железнодорожных путях вагоны с 40 тыс. винтовок. Важнейшее преимущество просоветских сил заключалось в наличии у них артиллерии. Офицерам удалось захватить два орудия на Ходынском поле. Но почти все орудия гарнизона были в руках солдат, ориентировавшихся на Советы. Как говорил Ногин, докладывая о событиях в Москве Совнаркому 3 ноября, «отсутствие пушек у юнкеров спасло положение».[39] Обстреливая юнкеров из орудий, сторонники Советской власти продвигались вперед. «Начались пожары. Пожар надвигался на Совет»,[40] – рассказывал Ногин.

29 октября силы ВРК перешли в наступление. Отряд левого эсера прапорщика Ю. Саблина взял градоначальство. В руки ВРК перешла телефонная станция. Бои шли на Остоженке и Пречистенке, куда прорвались замоскворецкие красногвардейцы, Саблин напирал на Никитские ворота, которые защищал отряд полковника Л. Трескина, называвшийся Белой гвардией.[41] Это название в дальнейшем распространится на правое крыло вооруженного антисоветского движения.

29 октября по инициативе профсоюза Викжель в Петрограде начались переговоры о создании нового, коалиционного социалистического правительства. Проливать кровь в этих условиях было тем более бессмысленно. По инициативе Викжеля ВРК и КОБ заключили перемирие на 30 октября. Хотя оно и снизило накал борьбы, но полностью не соблюдалось обеими сторонами. Как рассказывал Г. Усиевич, «не состоялось перемирие потому, что оба лагеря, юнкера и офицеры с одной стороны, наши солдаты и рабочие – с другой, были в это время настолько озлоблены, настолько разъединены той кровью, которая была пролита, что ни о каком перемирии не могло быть и речи».[42]

Обе стороны надеялись, что вот-вот к ним подойдет подкрепление. Большевики ждали его из городов и уездов губернии, а «партия порядка» – с юга. «В городе шел слух о подходе со стороны фронта казачьих полков, верных Временному правительству… Добрался поэтому я в училище в радостном настроении. Там уже находилось несколько казаков с офицерами… Их эшелоны стояли около полутораста верст от Москвы и могли быть поданы в город не позже завтрашнего дня».[43] Казалось, что настал момент выбора военного вождя России, который будет руководить подавлением большевизма из Москвы. В этих условиях офицеры, руководившие юнкерами, считали Рябцева соглашателем, а правая общественность во главе с кадетом Н. Щепкиным даже пыталась уговорить генерала А. Брусилова взять на себя командование, считая его чуть ли не московским Корниловым. Брусилов от этой роли уклонился, но радикальных врагов большевизма это не остановило – они попытались застрелить Рябцева.[44]

Однако направленные Ставкой в сторону Москвы «надежные части» были блокированы местными ВРК и Викжелем. Как раз во время перемирия 30 октября на Брянский вокзал сумел прорваться отряд «ударников» (150 солдат с пулеметом), который вместе с юнкерами пробился через Бородинский мост и усилил Белую гвардию в районе Садового кольца.[45]

Большевикам удалось перебросить в Москву дополнительные силы из окрестных городов (около 350 бойцов из Серпухова, 800 из Подольска, 400 из Звенигородского уезда, 500 солдат и др.). Всего – до 10 тыс. человек.[46] Отряд матросов был выслан из Петрограда, но добрался до Москвы уже после завершения боев.

Вечером 30 октября на Николаевском вокзале шли инициированные Викжелем переговоры между ВРК и КОБ. Викжель предложил подождать со стрельбой до создания общероссийской власти, а пока создать объединенный орган местной власти из членов организаций, поддерживающих ВРК и КОБ. Представители ВРК требовали признания Советской власти, создания объединенного органа путем пополнения ВРК, роспуска Белой гвардии. Представители Викжеля считали, что нужно разоружить и Красную, а войска опять подчинить командованию округа.[47] Договориться не удалось, «второе предложение перемирия 31 октября было сорвано с нашей стороны»,[48] – рассказывал Ногин. Боевые действия возобновились в полную силу.

Кольцо вокруг Кремля сжималось. Большевики произвели по крепости несколько артиллерийских выстрелов со Швивой горки (Воробьевы горы). Но ожесточенных боевых действий, характерных для более поздней гражданской войны, вокруг Кремля не было. Много лет спустя офицер школы прапорщиков А. Г. Невзоров писал: «В советском журнале “Огонек” (№ 46, 1957 г.) на обложке изображена картина взятия Кремля: масса дыма и огня, убитые и раненые… И все это неверно! Как я уже сказал выше, огня мы не открывали, и никаких убитых и раненых быть там не могло. Я оставил Кремль последним с ротой юнкеров и видел все, что там делалось».[49]

2 ноября Руднев направил в адрес ВРК заявление, где говорилось: «Комитет общественной безопасности заявляет, что при данных условиях он считает необходимым ликвидировать в Москве вооруженную борьбу против политической системы, осуществляемой Военно-революционным комитетом, перейдя к методам борьбы политическим и предоставляя будущему разрешение в общегосударственном масштабе вопроса о конструкции власти в центре и на местах».[50]

В 17 часов было заключено мирное соглашение. Его условия вырабатывались на совещании большевиков и социалистов и были мягкими. Это была не капитуляция, а компромисс. Комитет общественной безопасности и Белая гвардия распускались, но офицеры оставались при оружии, юнкера возвращались в училища, и им даже оставлялась часть оружия.[51] Всем гарантировалась свобода при условии прекращения борьбы против Советской власти. Правда, вскоре училища были разоружены. Часть юнкеров отправилась для продолжения борьбы на Дон, и школы прапорщиков были закрыты.

Участники событий со стороны антисоветских сил, прошедшие затем гражданскую войну в белом движении, осуждают Рябцева за соглашательство.[52] Свои мотивы он в пересказе одного из своих противников объяснял так: «Всякое сопротивление полагаю бесполезным кровопролитием. С нашими силами, пожалуй, можно было бы разбить большевиков. Но нашу кровавую победу мы бы праздновали очень недолго. Через несколько дней нас все равно смели бы».[53]

В 1919 г. Рябцев попал в руки деникинцев и был ими убит. Еще бы – этот человек мог превратить Москву в центр белого движения, а теперь приходится пробиваться к ней с боями! Но в 1917 г. Рябцев понимал, что большевики имели явный перевес людей, готовых сражаться за мир и землю против непонятного «порядка», ликвидированного Временного правительства и неясной угрозы Учредительному собранию. И шанс белых на успех в 1919 г. появился только после того, как мир и земля обернулись гражданской войной и продовольственными поборами. А Учредительное собрание белые презирали так же, как и большевики.

В ходе боев 1917 г. в Москве погибло около тысячи человек.[54] Вооруженная борьба способствовала разгулу мародерства. 2 ноября ВРК выпустил воззвание, в котором говорилось: «В то время как солдаты-революционеры ведут отчаянную борьбу за вашу свободу, в их тылу бессовестные люди громят лавки и магазины… Военно-революционный комитет объявляет, что он прибегнет к самым крайним мерам против зачинщиков погромов и их попустителей».[55]

4 ноября ВРК распустил Гордуму. 14 ноября был создан объединенный Московский Совет рабочих и солдатских депутатов. В объединенном исполкоме уже господствовали большевики: у них было 62 места, у левых эсеров – 13, у меньшевиков – 10, у левых социал-демократов объединенцев – 4. Эсеры в этот исполком не вошли. Московский ВРК передал власть Моссовету, который возглавил историк М. Покровский. Ногин для этого уже не подходил – он бросил вызов Ленину и выступил за соглашение с социалистами в ходе переговоров, инициированных Викжелем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.