2.4. В полосе главного удара

2.4. В полосе главного удара

«Несмотря на количественное превосходство ВВС противника и внезапное нападение, лётный состав частей дивизии смело и самоотверженно отражал все налёты противника на аэродромы и базы дивизии. Командование дивизии, учитывая сложившуюся обстановку, при отсутствии связи со штабом ЗапОВО, маневрируя аэродромами, своевременно вывело из под удара 18 самолётов истребителей и 17 бомбардировщиков. 26 и 27.6.41 части и управление дивизии вышли окончательно из боя, сохранив 95% лётно-технического состава, который был отправлен на завод за получением и для переучивания на новой матчасти». (242)

Вот так, уверенно и бодро, докладывало командование 10-й САД о своих достижениях 17 октября 1941 года. Всего два месяца назад давались и другие оценки; в частности, в справке «Изменения в составе и дислокации ВВС Запфронта за период с 22.6 по 10.8 41» изменения, произошедшие в 10-й САД, описывались следующим образом: «С 24.6.41 распалась, часть лётного состава направлена в Бобруйск, и дальше ничего не известно. Штаб АД под № 10 АД работает в составе ВВС фронта». (247) Но то – летом, а к середине октября дивизия была воссоздана и уже снова выводилась в тыл на переформирование, командному составу «за успешную работу и умелое руководство боевой работой частей» была объявлена благодарность, а самое главное – все к тому моменту уже знали, что «гроза миновала». Кому суждено было быть расстрелянным – расстреляны, оставленные в живых могут уже безбоязненно докладывать про то, как в «сложившейся обстановке» они «своевременно вывели из-под удара» 95% лётного состава, потеряв (во всех значениях этого слова) 85% боевых самолётов.

А шершавая стена расстрельного подвала была так близко! 10-я САД находилась в оперативном подчинении у командующего 4-й армией генерал-майора Коробкова. Генерала арестовали, судили (вместе с командующим и начальником штаба Западного фронта) и 22 июля 1941 г. приговорили к расстрелу; в ту же ночь приговор был приведён в исполнение. И ещё был в составе 4-й армии 14-й мехкорпус, сгоревший в сражении с отборными частями 2-й танковой группы Гудериана. Командира 14-го МК генерал– майора Оборина также арестовали и 13 августа 1941 г. приговорили к расстрелу. Ни прежние заслуги, ни бесспорный факт количественного и качественного превосходства танков противника, ни ранение командира мехкорпуса в бою – ничто не было принято во внимание. Расстреляли. У командира 10-й САД был серьёзный «шанс» оказаться в этом же перечне, но судьба оказалась к нему милостива.

Худшая участь ждала вверенную ему дивизию. 10-я САД базировалась в районе Брест, Кобрин, Пружаны, т.е. точно в полосе главного удара 2-й танковой группы вермахта. Для того чтобы обеспечить танкистов Гудериана надёжным прикрытием с воздуха, немецкое командование сосредоточило к западу от Бреста мощную группировку Люфтваффе. К утру 22 июня там находилась самая крупная (четыре авигруппы) истребительная эскадра JG-51 под командованием лучшего на тот момент аса Люфтваффе В. Мёльдерса, ещё одна, пятая по счёту, истребительная группа (I/JG-53) базировалась вместе с истребителями 51-й эскадры на аэродроме Кржевица (см. Карту № 4). Все пять групп были полностью перевооружены на «мессера» последней модификации Bf-109F, каковых в исправном состоянии числилось 156 единиц. В 20 – 30 км от границы развёртывались три группы пикировщиков эскадры StG-77 (всего 87 исправных Ju-87), чуть далее в глубине оперативного построения находились две группы многоцелевых Ме-110 (всего 74 исправные машины).

Что могла противопоставить этому 10-я САД? В составе дивизии было четыре авиаполка: два истребительных (33-й ИАП и 123-й ИАП), один штурмовой (74-й ШАП) и один бомбардировочный (39-й БАП). Истребительные полки предполагалось в период март – май 1941 г. перевооружить на Як-1 (всего дивизия по плану должна была получить 126 этих самолётов, которым предстояло стать самым массовым типом истребителей советских ВВС периода войны). (243) Планы, однако же, выполнены не были, и к началу войны один только 123-й ИАП успел получить 20 «яков»; новые самолёты поступили в часть буквально за несколько дней до 22 июня, и к первым воздушным боям их ещё не успели ввести в строй (есть данные, что они ещё находились в процессе сборки). (244)

В результате воевать лётчикам 10-й САД пришлось на самолётах «старых типов», причём «типы» эти оказались очень разными: 123-й ИАП был полностью укомплектован «чайками» И-153 выпуска 1940 года, в хорошем техническом состоянии, с самыми мощными моторами (М-63), в то время как 33-й ИАП вырабатывал последние моторесурсы допотопных И-16 тип 5 (вариант с двумя пулемётами винтовочного калибра и мотором М-25) выпуска 1936 – 1937 гг.[22] (245)

Штурмовой полк дивизии, как и все прочие штурмовые полки советских ВВС кануна войны, был вооружён бипланами И-15/И-153, но, в отличие от многих других полков, укомплектован он был по полной штатной норме (47 И-15бис и 15 И-153); в дополнение к тому 74-й ШАП одним из самых первых получил новейшие на тот момент штурмовики Ил-2 в количестве 8 единиц. (246) Бомбардировочный полк (39-й БАП) был «старым», кадровым, с боевым опытом «зимней войны» против Финляндии. Накануне 22 июня в полку было 5 (по другим источникам – 9) новых пикирующих бомбардировщиков Пе-2, но основным вооружением 39-го БАП оставались ветераны СБ в количестве 43 единиц. (246)

Характерной особенностью 10-й САД был сверхштатный избыток лётного состава – по 70 и более лётчиков в истребительных и штурмовом полку. Другой особенностью (хотя правильнее будет сказать – достоинством) дивизии была весьма активная, по меркам ВВС Западного ОВО, лётная и тактическая подготовка пилотов. За зимний период (до 1 мая) 1941 года дивизия налетала 4091 час (в среднем по 14 часов на каждый экипаж, летающий самостоятельно на боевом самолёте), в том числе – 117 часов ночных полётов (для сравнения отметим, что в значительно большей по составу 9-й САД ночной налёт составил всего 41 час). Дивизия выполнила 875 воздушных стрельб (больше, чем 11-я САД и 9-я САД, вместе взятые), а единственный бомбардировочный полк 9-й САД произвёл 241 учебное бомбометание – немногим меньше, чем целая бомбардировочная дивизия (12-я БАД – 285 бомбометаний). (248) В июне 39-й БАП начал подготовку экипажей к переходу на новые пикирующие бомбардировщики, для чего со 2 по 15 июня было выполнено 80 учебных пикирований под углом 30 – 40 град, на имеющихся самолётах СБ. (249)

Разумеется, не следует забывать о том, что главным критерием оценки является отнюдь не сравнение с соседями по округу. Воевать предстояло с сильным противником, в среднем 5 учебных бомбометаний и 3 воздушные стрельбы на экипаж едва ли могли считаться достаточным уровнем подготовки для встречи с пилотами Люфтваффе, накопившими к тому времени значительный опыт реальных боевых действий. Оставалось уповать лишь на то, что часть лётного и большая часть командного состава 10-й САД тоже успела изрядно повоевать в небе Испании, Китая и Финляндии.

Аэродромная сеть в полосе развёртывания 10-й САД насчитывала 21 площадку: 4 постоянных и 17 оперативных аэродромов, из которых 9 требовали расширения в связи с ожидаемым поступлением новых самолётов. (250) 17 мая 1941 г. авиаполки 10-й САД, так же как и других дивизий ВВС Западного ОВО, были выведены на полевые оперативные аэродромы: 33-й ИАП из Пружаны в Куплин, 74-й ШАП из Пружаны в Малые Зводы, 123-й ИАП из Стригово в Огородники, Именин. (251) Кроме того, 123-й ИАП на аэродромах Брест и Лыщицы «в течение полутора месяцев держал одну эскадрилью в засаде для перехвата немецких самолётов, перелетавших на нашу территорию». (244) Таким образом, перед началом войны истребители 10-й САД оказались в полосе 20 – 50 км от границы – значительно ближе, нежели истребительные полки всех прочих соединений авиации западных округов (за единственным исключением 9-й САД). Лишь 39-й БАП оставался на своём постоянном аэродроме Пинск (150 км восточнее Бреста).

Как было уже выше отмечено, 20 июня 1941 г. командир 10-й САД получил от командующего ВВС Западного ОВО приказ привести части в боевую готовность, отпуска командному составу запретить, находящихся в отпусках – отозвать в части. Судя по отчёту «О работе 33-го истребительного авиаполка в период 22-28.6.41 г.», приказ этот – по крайней мере, в части, касающейся 33-го ИАП и отзыва из отпусков, – был выполнен: из 291 человека личного состава «не прибыло из отпусков, командировок и находилось в госпиталях округа» всего 23 человека, в том числе один лётчик. (252) Кроме того, как пишет в своих мемуарах полковник Белов, «командиры полков получили и мой приказ: самолёты рассредоточить за границы аэродрома, личный состав из расположения лагеря не отпускать». (216)

В ночь на 22 июня в Кобрине никто не спал – ни в штабе 10-й САД, ни в штабе 4-й армии. После полуночи Белова вызвали к командующему 4-й армией генерал-майору Коробкову. Состоявшийся разговор в мемуарах Белова описан так:

«Генерал Коробков был один.

– Получен приказ привести штабы в боевую готовность, – сказал он.

– В таком случае я подниму дивизию по тревоге.

– Не паникуйте, – остановил меня командующий. – Я уже хотел поднять одну дивизию, но командующий округом запретил это делать.

– Я командую авиадивизией, да ещё пограничной, и не собираюсь спрашивать ни у кого разрешения. Имею право в любое время части дивизии поднять по боевой тревоге…

Около 2 часов ночи даю приказ «Боевая тревога». Он передаётся по телефону, дублируется по радио. Через несколько минут получено подтверждение от трёх полков о получении сигнала и его исполнении (подчёркнуто мной. – М.С.) …»

Это – мемуары. В документах 123-го ИАП мы находим чёткое подтверждение и получения, и исполнения приказа: «В 2.00 22.6.41 полку, базирующемуся на аэродромах Стригово, Именин, Брест и Лыщицы, объявлена боевая тревога и предварительным распоряжением поставлена задача – быть в готовности к боевым действиям». (253) В документах 33-го ИАП обстоятельства объявления боевой тревоги описаны самым удивительным образом:«1. В 3.10 22 июня 1941 г. на аэродроме Куплин была объявлена боевая тревога. Причиной объявления тревоги являлось то, что неизвестный самолёт произвёл налёт на аэродром Куплин и открыл стрельбу по новостроящемуся аэродрому Пружаны и по северной окраине города Пружаны». (254)

Что за «буревестник» носился в предрассветной мгле над Пружанами и аэродромом Куплин (4 км северо-восточнее Пружан) – на этот вопрос у меня нет даже предположительного ответа. В любом случае потерь на земле не было, и 33-й ИАП был своевременно разбужен: «2. Полк в составе 31 самолёт (из них 25 И-16 и 6 И-153) был подготовлен для боевых действий и рассредоточен поэскадрильно на аэродроме Куплин. Личный состав полка находился до объявления тревоги в расположении лагеря, а после объявления – у самолётов, ожидая сигнала вылета для отражения налёта бомбардировщиков и истребителей противника». (254)

Телефонная связь с аэродромом Малые Зводы оказалась нарушена (аэродром находился в 15 км от границы, и там уже вполне могли «поработать» немецкие диверсанты), и Белов отправил в 74-й ШАП своего заместителя: «Не будучи уверен, что 74-й штурмовой полк принял сигнал боевой тревоги, посылаю туда полковника Бондаренко… Полковник Бондаренко вылетел в 74-й ШАП на самолёте По-2 (трудно «лишить связи» авиадивизию, самолёты которой сами по себе являются прекрасным средством связи. – М.С.) в 3 часа ночи и по прибытии объявил боевую тревогу». (216)

Так по-разному, но во всех случаях – до первого налёта авиации противника, – была объявлена боевая тревога в частях 10-й САД. Боевые действия дивизии в районе предвоенного базирования продолжались очень недолго – это видно не только из документов полков и дивизии, но и из отчётов немецких истребительных эскадр, где сообщения о сбитых в районе Брест-Кобрин советских истребителях заканчиваются примерно в 10 – 11 часов утра 22 июня. Провели же эти первые 6 – 7 часов войны авиаполки дивизии ещё более различным образом.

Заметные следы боевых действий 74-го ШАП обнаружить не удалось. Боевое донесение № 1 штаба 10-й САД к 14.45 22.6.41 г. (написано чёрным карандашом на листке школьной тетради в клеточку) коротко констатирует: «74 ШАП, дислоцированный на аэродроме Малые Зводы, матчасть от штурмовых атак и бомбардировки выведена на 100%. Потерь лётного состава не имеет, выехали в направлении г. Пружаны (т.е. к месту постоянного базирования полка и проживания семей комсостава. – М.С.) ». (255) В послевоенных мемуарах полковника Белова этот эпизод описан чуть более подробно:

«4 часа 15 минут. Аэродром 74-го штурмового полка подвергся налёту авиации. Средств ПВО на аэродроме совершенно не было. 10 «мессершмиттов» в течение нескольких минут расстреливали самолёты. В результате все пятнадцать И-15 и два Ил-2 были уничтожены. Лётчики, находившиеся в самолётах, взлететь не успели. Оставшийся без самолётов (подчёркнуто мной. – М.С.) личный состав забрал документы, знамя и под командованием начальника штаба майора Мищенко убыл на восток…»

Полковник Белов ушёл из жизни в 1972 году. Спросить его – что значит «все пятнадцать», если их всех было 62, – уже невозможно[23]. Некому объяснить, каким образом уцелели «лётчики, находившиеся в самолётах», если самолёты при этом оказались полностью выведены из строя. Настолько «полностью», что ни чинить, ни эвакуировать стало нечего. При существующей по сей день ситуации с закрытостью архивных фондов военной прокуратуры мы даже не знаем, спросил ли кто-нибудь командира 10-й САД о том, почему на аэродроме в 15 км от границы «совершенно не было средств ПВО». Если их и вправду не было. Известно лишь донесение уполномоченного 3-го отдела (контрразведка) по 10-й САД товарища Леонова от 27 июня 1941 года, где та же мысль выражена несколько иначе: «Зенитные пулемёты на аэродромах бездействовали». (53)

Самое удивительное в истории исчезновения 74-го ШАП – это судьба 8 бронированных штурмовиков Ил-2, из числа которых «все два» были якобы уничтожены пулемётно-пушечным огнём на земле (что само по себе не слишком правдоподобно). Дело в том, что Ил-2 на тот момент считался совершенно секретным вооружением Красной Армии. В. Б. Емельяненко в своих мемуарах пишет, как в середине июня 1941 г. его 4-й ШАП перевооружался на Ил-2. Сначала лётчики изучали гидро– и электросхемы некого загадочного «самолёта Н», который им не показали даже на картинке! Когда же из Воронежа, с завода № 18, пригнали несколько первых «илов», то «военные с красными петлицами» (т.е. энкавэдэшники) зачехлили самолёты, опечатали завязки чехлов и выставили свою (!) охрану. (256)

Как оставление таких самолётов противнику могло «сойти с рук» командирам дивизии и полка (кстати, а где был командир 74-го ШАП, если знамя и документы вывез на восток начальник штаба?) – понять трудно. Ещё труднее согласовать заявленное в Боевом донесении № 1 (и повторённое в послевоенных мемуарах) стопроцентное уничтожение матчасти 74-го ШАП с представленным в архивном деле полка сообщением о том, что в период с 22 по 28 июня полк произвёл 15 боевых вылетов и потерял 4 лётчиков… (272)

Боевые действия 33-го ИАП продолжались шесть часов, с 4 до 10 утра. В составленном 29 июня 1941 г. за подписью начальника штаба полка майора Шевякова докладе «О работе 33-го истребительного авиаполка в период 22– 28.6.41 г.» события этих часов распадаются на следующие четыре эпизода:

«…а) В период 4.41 до 5.20 подразделения полка произвели вылеты на перехват самолётов противника в районе Куплин, Брест, Кобрин (сопоставляя эту запись с другими свидетельствами, можно предположить, что именно во время этих вылетов командир эскадрильи ст. лейтенант Нюнин сбил в районе Бреста один самолёт-разведчик противника. – М.С.).

б) С 5.55 по 6.55 полк в составе эскадрильи произвёл вылет навстречу 18 самолётам Хе-111, шедшим под прикрытием 3-х самолётов Me-109 с кобринского направления на Пружаны. Ввиду превосходства сил противника в воздухе, бомбардировщикам удалось сбросить бомбы на юго-восточную окраину аэродрома Куплин и северную часть г. Пружаны и уйти курсом на Брест. В результате бомбардировки сгорели на земле: 1 МиГ-1, 1 И-16, 1 УТИ-4, 1 Ут-1, выведены из строя 1 МиГ-1 и 1 У-2 (т.е. фактически полк потерял один-единственный боевой самолёт, «миги» в этом полку освоены не были и практической ценности утром 22 июня не представляли. – М.С.). Убитых 7 человек (в т.ч. 1 лётчик), ранено 6 человек (в т.ч. 1 лётчик). Не вернулся после воздушного боя один самолёт И-153, пилотируемый лейтенантом Гудимовым (далее в докладе сказано, что Гудимов в этом бою сбил два «Хейнкеля-111»; в мемуарах Белова и других послевоенных публикациях сообщается, что Гудимов совершил воздушный таран и погиб. – М.С.) После воздушного боя с бомбардировщиками полк произвёл посадку на свой аэродром и готовился к боевому вылету.

в) В 8 час. 50 мин. 22.6.41 г. на аэродром неожиданно бреющим полётом произвели налёт 18 самолётов Me-109. Взлететь нашим самолётам не удалось ввиду несообщения постами ВНОС и позднего обнаружения их. В результате штурмового налёта, длившегося около 40 минут (цифра абсолютно нереальная как по запасу бензина, так и по боекомплекту «Мессершмитта». – М.С.), было подожжено и сгорело на земле: 10 И-16, 2 И-153, повреждено 11 И-16, 3 И-153. В людском составе потерь не было. Остались неповреждёнными: 3 И-16, 1 У-2, 1 Ут-1.

г) В 10.00 при появлении бомбардировщиков Хе-111 в районе Кобрин, Стригово было поднято в воздух оставшееся звено И-16, которое произвело воздушный бой. В результате боя не вернулся на свой аэродром один самолёт И-16, пилотируемый ст. лейтенантом Лысенко, и два самолёта И-16 были выведены из строя[24]. Бомбардировщики противника ушли с курсом на Барановичи…

Ввиду уничтожения материальной части, для сохранения личного состава и боевых экипажей полка, весь лётно-технический состав был посажен на автомашины и отправлен в 21.00 22.6.41 г. в гор. Пинск, куда начал прибывать к 12 – 14 часам 23.6.41 г…» (254)

Как видим, история боевых действий 33-го ИАП в первые часы войны весьма схожа с описанной выше историей разгрома 124-го ИАП (9-я САД). Полк не только не был «мирно спящим», но и успел выполнить несколько групповых вылетов на перехват немецких самолётов в приграничной полосе. Первый налёт вражеской авиации на аэродром 33-го ИАП происходит лишь через два часа после фактического начала боевых действий – достаточно красноречивая иллюстрация того, что хилых сил Люфтваффе не хватило для одномоментного удара даже по ближайшим к границе аэродромам советских ВВС.

Как и во многих других случаях, немецкие бомбардировщики идут на задание с минимальным истребительным прикрытием. «Ввиду превосходства сил противника в воздухе бомбардировщикам удалось сбросить бомбы на юго-восточную окраину аэродрома», – пишет начальник штаба 33-го ИАП. С позиций нашего сегодняшнего знания о событиях 22 июня уместнее было бы подчеркнуть, что, ввиду оказанного советскими истребителями сопротивления, немцы поспешили сбросить бомбы на окраину аэродрома и, не достигнув сколь-нибудь значительного успеха, «уйти курсом на Брест». Тут ещё стоит отметить, что, согласно составленному по горячим следам Боевом донесению штаба 10-й САД № 1 от 14.45 22 июня, бомбардировщиков было 15, а про наличие истребительного эскорта вообще ничего не сказано. (257)

Разгром 33-го ИАП состоялся на три часа позже и лишь потому, что во время штурмового налёта немецких истребителей никакого сопротивления им оказано не было. Примечательно, что в Боевом донесении № 1 «Мессершмиттов» только 9, а удвоились они позднее, в докладе штаба полка от 29 июня. Оценивать факт беспрепятственного расстрела боевых самолётов можно по-разному, но не приходится спорить с тем, что на И-16 тип 5 вступить в бой с блокировавшими аэродром новейшими «мессерами» было равносильно героическому подвигу (или самоубийству). Как бы то ни было, безвозвратно уничтожено на аэродроме Куплин было всего 13 самолётов (11 И-16 и 2 И-153), а 14 повреждённых теоретически могли быть восстановлены, если бы обстановка не вынуждала покинуть аэродром, к которому (в данном случае – вполне реально!) приближались немецкие танковые колонны.

Покинул свой аэродром 33-й ИАП в большом беспорядке. Располагая значительным резервом времени (с 10 утра до 9 вечера – если сообщение о том, что перебазирование в Пинск началось лишь поздно вечером 22 июня, соответствует действительности) и немалым числом автомобилей («весь лётно-технический состав был посажен на автомашины»), полк бросил на опустевшем аэродроме гору дефицитного в условиях войны имущества. В докладе начальника штаба 33-го ИАП майора Шевякова (составлен не ранее 6 июля) читаем:

«…4. Учебные пособия – как в лагсборе на аэродроме Куплин, так и в гор. Пружаны, оставлены в местах базирования.

5. Запасные части и оборудование к самолётам (стремянки, колодки, (неразборчиво. – М.С.), запчасти для текущего ремонта), находящиеся в каптёрках, – оставлены на месте.

6. Из вооружения оставлены: один учебный пулемёт БС, 500 патронов к ШКАС, станковый пулемёт «Максим» и 46фотокинопулемётов(!), из которых часть была уничтожена при бомбардировке, а часть оставлена.

7. Командиру 197 БАО батальонному комиссару Карпухину было приказано при отходе частей КА уничтожить или взорвать всё штабное имущество, склады, бензо– и бомбохранилище». (258)

Непонятно, почему майор Шевяков решил, что батальонный комиссар Карпухин задержится на аэродроме Куплин хоть на минуту дольше, чем сам майор. И что уже совсем странно, так это способ, которым штаб 33-го ИАП распорядился своими секретными документами: «Секретная документация за 1941 год (личные дела, списки личного состава, штампы и печати), находящиеся в расположении лагсбора аэродрома Куплин, были сданы под расписку Пружанскому райвоенкомату 22.6.41 г.». (258) Отдадим должное товарищу Леонову (уполномоченный 3-го отдела по 10-й САД), он именно такое развитие событий и предвидел: «С наступлением противника на авиагарнизон 123-го и 33-го ИАП запасы у видимо, не будут уничтожены, так как совершенно не организована эвакуация, бегут в беспорядке, то основное внимание этих гарнизонов будет сосредоточено на спасении жизней семей…» (53)

Разумеется, следы пружанского военкомата затерялись (немецкие танки вошли в город вечером 23 июня), вместе с военкоматом пропали и личные дела лётчиков. И вот уже 28 сентября 1941 г. новый начальник штаба 33-го ИАП подполковник Боркус пишет депешу начальнику отдела кадров Главного управления ВВС Красной Армии: «При убытии из гор. Пружаны, Зап. Белоруссия, нами райвоенкому гор. Пружаны были сданы под расписку личные дела на личный состав полка, а также все секретные документы, которые нам в настоящий момент крайне необходимы…» (259)

В завершение печальной истории разгрома 33-го ИАП отметим один курьёз из новейшей истории. В статье, посвящённой эскадре JG-51 и её командиру, знаменитому немецкому асу В. Мёльдерсу, Дмитрий Хазанов пишет:

«Находившийся в районе Пружан 33-й ИАП подвергся четырём ударам: в 06.17, в 21.20, затем в 21.31 и 21.38 – всего около 120 немецких бомбардировщиков и истребителей атаковали советский аэродром. Именно три последних налёта нанесли наибольший урон. Появившаяся на закате девятка Bf-109F из состава 4/JG51, возглавляемая обер-лейтенантом Э. Хохагеном, блокировала авиабазу, одновременно атаковав стоянки, а затем с небольшими интервалами подошли ещё две группы «мессеров». По возвращении немецкие лётчики доложили об уничтожении на земле 17 советских самолётов». (260)

Если на этот раз, переписывая с неуказанного немецкого источника, г-н Хазанов не ошибся и не перепутал 9 вечера и 9 утра, то перед нами наглядный пример того, как совместными усилиями «востока» и «запада» поддерживается миф про «уничтожающий удар по советским аэродромам» – в реальности к 22.20 (по местному «советскому» времени) на аэродроме Куплин давно уже не было ни исправных самолётов, ни лётчиков, и немцы бездарно израсходовали полцистерны авиационного бензина ради того, чтобы асы Мёльдерса могли доложить про очередное «уничтожение на земле советских самолётов»…

Настоящий отпор (и с весьма ощутимыми для них последствиями) немцы получили только от 123-го ИАП. Этот полк (относительно молодой – сформирован в марте 1940 г.) ещё в довоенное время стал одним из лучших по боевой подготовке в составе ВВС Западного ОВО. Высокую оценку командиру полка майору Б. Сурину даёт в докладе от 15 мая 1941 г. и командующий ВВС округа генерал-майор И. Копец[25]. К моменту начала боевых действий совокупный налёт лётчиков 123-го ИАП составлял 7600 часов, в полку было подготовлено 30 «ночников» – весьма высокий показатель для авиации той эпохи. Из 87 лётчиков полка только 10 человек были первого года службы, 47 – второго и 30 – третьего. (261) На исходе ночи 22 июня полк был организованно поднят по боевой тревоге и с первыми лучами рассвета вступил в воздушные бои.

На первый взгляд (особенно если этот взгляд сформировался в процессе игры в компьютерные «леталки-стрелялки» и болтовни на соответствующих интернет-форумах) бой между бесспорно устаревшими бипланами И-153 и новейшими «мессерами» серии F был невозможен в принципе. Похоже на то, что подобное мнение имели утром 22 июня и немецкие лётчики, у которых архаичный внешний вид «чайки» вызывал предвкушение лёгкой добычи, и они с готовностью устремлялись в атаку, решая тем самым главную проблему «чайки» – догнать немецкий истребитель, уклоняющийся от боя, она бы не смогла (разница в максимальных скоростях полёта порядка 160 км/час).

Доживший до конца войны и заслуживший в ней орден Рыцарского креста Ф. Шиесс (Schiess), в начале войны на Восточном фронте – лётчик штабного звена эскадры JG-53, так вспоминал о воздушном бое в районе г. Кобрин с «чайками» 123 ИАП: «Мы повстречались с группой из 20 истребителей «Кертисс» (принятое в Люфтваффе обозначение бипланов Поликарпова), лётчики которых отлично представляли, что нужно делать. Они стали пытаться зайти нам в хвост и смогли занять выгодное положение для открытия огня. Русские быстро разворачивались на 180 град, и выходили нам в лоб. В таком бою победу мог одержать лишь большой везунчик…»

Спору нет – таких «везунчиков», т.е. прекрасно подготовленных лётчиков с огромным опытом войны в воздухе, в истребительных группах 2-го авиакорпуса Люфтваффе было немало; обе эскадры (JG-51 и JG-53) прошли суровую «школу» воздушных боёв над Францией и Британскими островами, и тот, кто после этого дожил до 22 июня 1941 г., знал своё дело твёрдо. С 3.47 по 10.10 (по берлинскому времени) немецкие лётчики заявили о 15 «чайках», сбитых в районе Брест, Кобрин. (262) Цифра эта преувеличена, но на удивление скромно.

В донесениях штаба 10-й САД, составленных после полудня 22 июня, говорится о 4 сбитых и 5 пропавших без вести лётчиках 123-го ИАП. (255) В журнале боевых действий полка (написан, скорее всего, задним числом) читаем: «До 13.00 в воздушных боях уничтожено 30 самолётов противника. Свои потери составили 9 самолётов сбитыми и 18 повреждёнными. Последние подвергались немедленному восстановительному ремонту». (263) Не вполне понятно – относится ли цифра повреждённых только к результатам воздушных боёв или же она включает и самолёты, повреждённые противником при бомбардировке аэродромов полка. В составленной не ранее 25 января 1942 г. «Краткой боевой истории 123-го ИАП» упоминание про 18 повреждённых исчезает, но все остальные цифры остаются без изменения: «За первый день войны лётчики полка сбили 30 фашистских самолётов, потеряв при этом 9 своих самолётов». (264)

Число заявленных побед лётчиков 123-го ИАП также преувеличено, преувеличено сильнее, чем у немцев (что психологически вполне понятно), но и реальные потери противника были вполне ощутимыми. Истребители эскадры JG-51 от воздействия противника безвозвратно (повреждения 60 и более процентов) потеряли 5 «Мессершмиттов», ещё 4 получили повреждения различной тяжести. За исключением одного «мессера», получившего незначительные (10%) повреждения в районе г. Бельск (предположительно в бою с истребителями 126-го ИАП 9-й САД), все остальные потери понесены в районе Бреста, и 123-й ИАП является их наиболее вероятным «виновником».

И это только начало перечня реальных побед лётчиков 123-го ИАП. Два пикирующих «Юнкерса-87» стопроцентно сбиты в районе Брест, Кобрин. В районе Пинска, куда после полудня перебазировались остатки 123-го ИАП (о чём будет сказано ниже), также стопроцентно сбит один Ме-110. Там же, в небе над Пинском, был обстрелян «Юнкерс-88» командира авиагруппы I/KG-3; сам майор Хейнце и ещё один член экипажа были ранены, но самолёт смог дотянуть до контролируемой немцами территории и совершить вынужденную посадку. Кроме этих потерь, с высокой долей вероятности связанных с действиями 123– го ИАП, немецкие авиачасти, воевавшие 22 июня 1941 г. на южном фланге «белостокского выступа», потеряли безвозвратно два «Юнкерса» из эскадры KG-3, ещё четыре бомбардировщика этой эскадры и один «Хейнкель-111» из эскадры KG-53 получили повреждения различной степени.

Принимая во внимание, что истребители 33-го ИАП – даже по их собственным докладам – претендовали лишь на 3 сбитых «Хейнкеля», можно предположить, что если и не 30, так 10 – 12 вражеских самолётов были реально сбиты или повреждены лётчиками 123-го ИАП. С учётом того, на каких самолётах и с каким противником им пришлось вступить в бой, цифра получается совершенно ошеломляющая. За такой успех пришлось заплатить дорогой ценой. Первый день войны стал последним в жизни командира 123-го ИАП майора Сурина; он провёл четыре воздушных боя, в пятом боевом вылете был тяжело ранен и погиб при попытке посадить самолёт на аэродроме Именин.

К началу боевых действий на вооружении 123-го ИАП было 58 И-153 и 20 Як-1, которые числились «в сборке». (261) Далее всякая арифметика перестаёт действовать – даже в таком, отнюдь не заурядном полку. «20 Як-1, находившихся в состоянии сборки, и 18 И-153, находившихся после воздушного боя в ремонте, 22.6.41 г. были сожжены при штурмовках аэродрома Именин». (265) Через три страницы того же документа («Краткая боевая история 123-го ИАП») сообщается, что «к исходу первого дня войны силами техсостава и ПАРМ-1 было восстановлено 10 самолётов». (266) Так что же всё-таки произошло с 18 повреждёнными «чайками»? Их уничтожил противник при штурмовке аэродрома, их сожгли при отходе или частично восстановили? Для простоты будем считать, что все 18 были безвозвратно потеряны. 9 истребителей, как было уже сказано, сбиты в воздушном бою. Арифметический остаток – 31 И-153.

«В 13.00 принят приказ от командира 10 САД о перебазировании полка в г. Пинск». (263) В Пинск (по другим сообщениям – на аэродром Жабчицы в 10 км северо-западнее Пинска) перелетело самое большее 18 «чаек» полка. Судьба ещё 13 истребителей И-153 внятного объяснения не имеет: «Аэродром Именин, 123 ИАП – подвергся пяти налётам. Основной удар нанесён беспрерывными атаками с 13.55 до 14.42 (здесь и далее подчёркнуто мной. – М.С.) девятью самолётами Хе-111 и двенадцатью Ме-110. Из-под удара выведено 18 самолётов, до налёта перелетели в Пинск. На земле не уничтоженными остались восемь Як-1». (255) Примечательно и то, что все сводки и боевые донесения относятся только к событиям на аэродроме Именин (а были ещё аэродромы Стригово и Огородники, не считая двух площадок у Бреста и Лыщиц).

Назвать «поспешным» перебазирование 123-го ИАП никак нельзя – вечером 22 июня немцы уже были в нескольких километрах от Стригово и Кобрина. К сожалению, «организованным» это перебазирование тоже не назовёшь.

«Во второй половине дня 22 июня на Пинский аэродром перебазировалось около эскадрильи истребителей (из 33-го и 123-го авиационных полков). Командир 10-й смешанной авиационной дивизии, не имевшей к тому времени технической связи с Пинском, убыл со своим штабом в Пинск. В дальнейшем штаб армии со штабом авиационной дивизии связи не имел. Остатки этой дивизии совместных действий с войсками армии больше не вели», – пишет в своей монографии о боевых действиях 4-й армии (выпущена в 1961 г. под грифом «Секретно») генерал-полковник Сандалов, в начале войны – полковник, начальник штаба 4-й армии. (267) Правда, далее он указывает, что перебазирование дивизии было санкционировано свыше: «Командир 10-й смешанной авиационной дивизии со штабом и остатками авиационных полков по разрешению штаба фронта перешёл 22 июня в Пинск».

Донесение командира эскадрильи 123-го ИАП капитана Савченко, 23 июня 1941 г.

В архивном деле «Боевые приказы и донесения штаба 10-й САД» в качестве листа 7 подшит серый телеграфный бланк, на котором чёрным карандашом неразборчиво написано: «…собрал остатки лётного состава на опушке леса в одном км юго-восточнее Жабчицы и сидит в лесу. На аэродроме Жабчицы сидит 10 СБ, 2 «чайки» 123 ИАП. Всё. Горючее и бомбы есть, но нет самолётов». (268) Кто кому докладывает – не ясно. Лист 10 гораздо более отчётлив – и по форме (написан чернилами, бисерным стремительным почерком), и по содержанию:

«Командующему ВВС ЗапОВО 23.6.41 г.

Штаб 10 САД эвакуировался не знаю куда. Сижу в Пинске, возглавляю группу истребителей сборных (ещё одно косвенное подтверждение того, что не все самолёты 33-го ИАП, а возможно и 74-го ШАП, были уничтожены. – М.С.). Сурин убит. Вчера, 22.6.41 г., провели восемь воздушных боёв, сбил 7 бомбардировщикову 3 Me-109 и 1 разведчик. Сам я участвовал в бою над Пинском, сбил я 2-х, сам невредим. Сегодня группа сделала 3 боевых вылета, жду указаний, как быть дальше.

За командира 123 ИАП капитан Савченко». (269)

Если верить ЖБД 123-го ИАП, полк (точнее говоря, то, что от него осталось) 23 июня «совершил несколько десятков боевых вылетов на прикрытие г. Пинск. При отражении налёта противника на аэродром сбито три бомбардировщика «Юнкерс-88», два из них уничтожил капитан Савченко[26]и один – ст. политрук Сиротин». (263) После этого темп перебазирования стремительно нарастает. «К исходу дня (23 июня) полк получил приказ перебазироваться в г. Бобруйск, что и было осуществлено в тот же день». Бобруйск – это уже 360 км к востоку от Бреста.

25 июня истребители 123-го ИАП ещё воюют; в Оперсводке № 4 штаба 13-й бомбардировочной дивизии читаем: «Приданные 9 И-153 продолжали прикрывать аэродром и гор. Бобруйск, в воздушных боях сбит 1 Ю-88». (270) Тем временем, ещё 24 июня, штаб 10-й САД переместился в Гомель, т.е. в глубокий тыл (см. Карту № 3). 26 июня на аэродром Зябровка (15 км юго-восточнее Гомеля) перелетает и 123-й ИАП. Вечером того же дня 52 лётчика полка и 28 человек техсостава поездом убыли в подмосковное Монино. (271) В дальнейшем полк воевал в небе Москвы, прикрывал с воздуха ледовую Дорогу жизни у Ленинграда, стал 27-м Гвардейским и одним из лучших истребительных полков советских ВВС.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.