VII. «Горная философия» в краю Телля. От Сен-Готарда до Риги

VII. «Горная философия» в краю Телля. От Сен-Готарда до Риги

«Выступив из пределов Италии к общему сожалению всех тамошних жителей, где сие воинство оставило по себе славу избавителей, переходило оно через цепи страшных гор. На каждом шаге в сем царстве ужаса зияющие пропасти представляли отверзтые и поглотить готовые гробы смерти. Дремучие, мрачные ночи, непрерывно ударяющие громы, лиющиеся дожди и густый туман облаков, при шумных водопадах, с каменьями с вершин низвергавшихся, увеличивали сей трепет. Там является зрению нашему Сен-Готард, сей величающий колосс гор, ниже хребтов которого громоносные тучи и облака плавают…»

Через Сен-Готардский перевал, кратчайшую дорогу, связывающую Северную Европу с Италией, ведет свою армию в сентябре 1799 года престарелый русский фельдмаршал. План войны прост: итальянская армия Суворова должна соединиться в районе Цюриха с армией Римского-Корсакова и отправиться на Париж – образумить распаленных своей революцией французов.

Вот уже на протяжении двух веков путешественники видят на подходе к высшей точке перевала со стороны Аироло так называемый Суворовский камень. На огромной глыбе высечена надпись по-латыни: “1806 Suvorovii victoriis” – «Суворовским победам».

А.В. Суворов

Происхождение этого памятника до сих пор вызывает споры. По одной версии, за этим памятным камнем стоит один из участников похода. Александр Тургенев в своей «Хронике русского» описывает свое путешествие через перевал в начале XIX века: «Спускаясь по С. Готарду к Аироло на скале иссечена, как уверяют, русская надпись русским солдатом – сподвижником Суворова; мне удалось видеть ее». По другой версии, памятник воздвигли местные жители, но это документально не подтверждено. С повальным увлечением туризмом к концу прошлого века надпись почти исчезает под автографами многочисленных путешественников. В «Историческом вестнике» за 1899 год в статье М.Б. Стремоухова о памятном камне читаем: «Надпись эта теперь стерлась так, что ее невозможно прочитать!» Историческая надпись так бы и исчезла для потомков, если бы не энтузиазм одного русского астронома.

Василий Павлович Энгельгардт, ученый, посвятивший свою жизнь звездам, только выйдя на покой, в семидесятилетнем возрасте увлекся историей и всем, что связано со швейцарским походом Суворова. Бодрый старец прошел по суворовским местам, везде даря хозяевам домов, где ночевал главнокомандующий, его портреты, которые до сих пор висят в квартирах и гастхаузах, и устанавливая на свои деньги памятные доски, те самые, которые и по сей день напоминают швейцарцам о последней войне на их территории. Собранные вещи, связанные с походом, астроном подарил открывшемуся в 1904 году в Петербурге музею Суворова. Энгельгардт восстановил и латинскую надпись на камне на Сен-Готарде. Он написал в журнальном отчете: «Надпись была почти стерта и теперь углублена по моему заказу».

Перевал берется русской армией без особого труда, тем более что авангардом командует известный своим бесстрашием князь Петр Багратион. Среди участников знаменитого похода встречаем еще несколько известных в русской истории имен. Вместе с Суворовым совершает альпийский переход, к примеру, Михаил Андреевич Милорадович, еще один будущий герой Отечественной войны 1812 года, которому предстоит погибнуть от пули декабриста Каховского. При штабе русской армии находится и юный великий князь Константин.

На перевале Суворов останавливается в хосписе – специально построенном монахами убежище для путников. В том виде, каким оно было при проходе русских, здание не сохранилось. Для привычных к русской зиме суворовских солдат альпийский сентябрь скорее напоминал после итальянской жары родину. Дорога через перевал была открыта и в более позднее время года. Например, тот же Александр Тургенев проезжает здесь в ноябре: «Странно, что снег и мне, сыну севера, казался чем-то необыкновенным.

Италианец, камердинер мой, который с Наполеоном доходил до границ России, сравнивал уже С. Готард с Сибирью!» В следующей деревеньке за перевалом, Хоспенталь (Hospental), русский главнокомандующий ночует в гастхаузе «Цум Оксен» (“Zum Ochsen”), существующем в немного перестроенном виде и по сей день под вывеской «Сен-Готард». От Сен-Готарда русская армия спускается по дороге, ведущей к Фирвальдштетскому озеру. Французские отряды, прикрывающие путь на север, отступают, но уже через несколько дней «освобожденные» русскими места снова оказываются занятыми французами.

Из Хоспенталя русские войска идут на Андерматт (Andermatt). Мемориальная доска на доме № 253 по Сен-Готардштрассе (St. Gotthardstrasse) говорит: «Здесь 25 сентября 1799 года находилась ставка генералиссимуса Суворова». Надпись не совсем точная. На самом деле во время перехода через Альпы Суворов еще генерал-фельдмаршал. Звание генералиссимуса он получит позднее – за швейцарскую кампанию. За Андерматтом в ущелье Шелленен (Sch?llenenschlucht) происходит знаменитый бой на Чертовом мосту. При появлении русских французы разбирают часть каменной кладки, создав таким образом серьезное препятствие на пути войск. «Но сие не останавливает победителей, – пишет Суворов в присущем ему поэтическом тоне в реляции о походе, – доски связываются шарфами офицеров, по сим доскам бегут они, спускаются с вершин в бездны и, достигая врага, поражают его всюду… Утопая в скользкой грязи, должно было подыматься против водопада, низвергавшегося с ревом и низрывавшего с яростью страшные камни и снежные и земляные гряды, на которых много людей с лошадьми летели в преисподние пучины…»

Драматичность кулис придаст позднее пыл не одному перу и не одной кисти. Бой на Чертовом мосту будет неоднократно воспроизведен художниками, писателями и кинематографистами, упомянем, к примеру, лишь роман «Чертов мост» Марка Алданова.

Не удержать столь неприступную позицию было практически невозможно, но французы тем не менее отступили. Объясняется победа следующим образом: командующий французским отрядом генерал Лекурб, узнав, что австрийский отряд появился у него в тылу, приказал своим частям, прикрывавшим Чертов мост, отступить.

Исторический мост простоял еще почти сто лет и обрушился в 1888 году. Теперь видны лишь его останки. Уже с 1830 года пользовались другим мостом, нынче также отслужившим свой век. Через реку Ройс построен новый мост в 1955 году. В придорожном ресторане «Тойфельсбрюкке» (“Teufelsbr?cke”) для привлечения посетителей устроено что-то вроде небольшого музея. Здесь путешественник может увидеть портрет Суворова – подарок советского посольства, развешанные по стенам заржавевшие ружья и тесаки, а также карту с маршрутом движения войск – подарок «Витязей», эмигрантской молодежной организации в довоенном Париже.

Над тем местом, где когда-то шел бой, в отвесной скале вырублена арка, в ней двенадцатиметровый крест. Под ним огромные бронзовые буквы: «Доблестным сподвижникам генералиссимуса фельдмаршала графа Суворова-Рымникского, князя Италийского, погибшим при переходе через Альпы в 1799 году».

История этого памятника такова. Идея увековечить к столетнему юбилею память соотечественников, сражавшихся в Альпах, принадлежала князю Сергею Михайловичу Голицыну. В октябре 1892 года он обращается в Министерство иностранных дел с предложением установить на свои средства памятный крест русскому генералиссимусу в ущелье Чертова моста. Управляющий министерством Шишкин обращается в свою очередь к швейцарскому посланнику Гамбургеру, тот отправляет запрос швейцарскому правительству.

Первоначально Федеральный совет выступает против этого проекта, поскольку он не соответствует нейтральной политике Швейцарии. Негоже свободолюбивым гельветам устанавливать на своей земле памятники чужим полководцам. Тогда через год снова поступает прошение с русской стороны, но теперь речь идет об увековечении памяти павших русских солдат. На такую формулировку Федеральный совет дает свое согласие.

1 октября 1893 года Голицын передает в русскую миссию в Берне постановление общины Урзерн (Ursern) о безвозмездной уступке участка земли для памятника. С тех пор этот кусочек скалы в Альпах является, как это ни странно звучит, суверенной территорией России.

Строительство идет на средства и под непосредственным наблюдением самого князя. Выполняет работы швейцарский инженер Чокке, бронзовые буквы, высотой полметра каждая, отливаются на заводе Кюглера в Женеве. Памятник Суворову у Чертова моста торжественно открывается 14 (26) сентября 1898 года. На открытии присутствуют военные делегации России и Швейцарии. После панихиды по павшим, отслуженной у памятника, от имени Голицына в Андерматте дается торжественный банкет. Русский посланник в Берне Ионин сообщает в Петербург об этом событии и приводит речь представителя швейцарской армии:

«Мы счастливы, что этот крест над могилою русских воинов, столь драгоценной для всякого солдата, воздвигнут теперь среди укреплений Готарда, предназначенных для того, чтобы обеспечить нашу независимость. Русские могут быть уверены, что мы свято будем охранять этот крест и никто не нарушит его святыни…» Олдерман, представитель общины Урзерн, в своем выступлении выразил надежду, что строительство памятника привлечет на благо общине русских туристов.

Действительно, суворовский крест становится альпийской достопримечательностью, притягивающей русских путешественников. Правда, далеко не все туристы из России испытывают трепетное уважение к памяти генералиссимуса. Вот пример отношения к памятнику русской молодежи, который находим в воспоминаниях студента того времени Германа Сандомирского, вместе с товарищами пешком путешествовавшего в начале века из Женевы в Цюрих: «Я забыл еще упомянуть о том, что мы проходили мимо знаменитого “Чертова моста”, запечатлевшего баснословную жестокость русского полководца Суворова, положившего здесь много тысяч солдат, которых он заставлял в полном вооружении взбираться по отвесным скалам. Говорят, что тысячами солдатских трупов заполнялись пропасти между этими скалами и по ним проходили оставшиеся в живых. Здесь кем-то поставлен памятник погибшим жертвам. Этот памятник служит символом гнуснейшего самодержавного режима».

Не все русские путешественники были настроены столь радикально. Большинство, конечно, испытывали при виде памятника чувства более традиционные. Сергей Рахманинов, к примеру, сообщает в одном из писем: «Ехали через St. Gottard и по дороге зашли снять шляпу перед памятником Суворову на Чертовом мосту».

В Гешенене (G?schenen), через который прошли некогда «суворовские орлы» по направлению к Альтдорфу, берет свое начало знаменитый Сен-Готардский туннель, связавший Северную Европу с Италией и избавивший путешественников от погодных капризов альпийского перевала. Однако не все были в восторге от чудес техники. Художник Александр Бенуа отправляется в 1894 году во время своего свадебного путешествия в Италию. «Gotthardbahn, открытый в 1882 г., – читаем в его мемуарах, – продолжал еще быть сенсационным, непревзойденным чудом инженерной отваги… Однако мы отказались в такой ясный радужный осенний день зарыться, как черви, в эту ночь, а решили высадиться на последней станции перед тоннелем, там переночевать и наутро совершить перевал тем же путем, каким совершали наши деды».

Забавное описание своего перехода через Альпы оставил двадцатидвухлетний Иван Сергеевич Тургенев в письме своему знакомому Ефремову от 17 мая 1840 года, описывая свое путешествие из Италии в Берлин: «…Ездил на Лаго-Маджоре, в санках на Св. Готард – черт бы его побрал – был, кажется, в Люцерне, в Базеле, в Келе, в Маннгейме, в Майнце – постепенно потерял зонтик, шинель, шкатулку, палку, лорнетку, шляпу, подушку, ножик, бумажник, три полотенца, два фуляра и две рубашки и теперь скачу в Лейпциг с чемоданом, sacco divuoti, пачпортом в кармане и <…> в штанах, и только! И смех, и горе!»

Интересно, как через много лет юношеские впечатления отзовутся в произведении, написанном писателем за несколько месяцев до смерти.

«Я проживал тогда в Швейцарии: я был очень молод, очень самолюбив и очень одинок». Так начинается тургеневское стихотворение в прозе «У-а… у-а…», записанное в 1882 году.

Речь в нем идет о юноше, изнывающем от тоски и бессмысленности жизни и собирающемся покончить с собой, для чего и отправляется в горы. Самоубийца останавливается над пропастью. «Я один! – повторял я, – один лицом к лицу со смертью. Уж не пора ли? Да… пора. Прощай ничтожный мир. Я отталкиваю тебя ногою!» В самый последний момент перед решающим шагом он слышит детский плач. Что-то заставляет молодого человека пойти на крик. Он видит хижину альпийского пастуха, в ней сидит семья и мать кормит ребенка. Картина простого семейного счастья вдруг вылечивает страждущую истины душу и прогоняет мысли о бессмысленности существования. «Байрон, Манфред, мечты о самоубийстве, моя гордость и мое величие, куда вы все девались?.. Младенец продолжал кричать – и я благословлял и его, и мать его, и ее мужа… О горячий крик человеческой, только что народившейся жизни, ты меня спас, ты меня вылечил!»

А вот впечатления от поездки в Италию через Сен-Готард молодого Пастернака, описанные в «Охранной грамоте»:

«Кругом галдел мирской ход недвижно столпившихся вершин. Ага, значит, пока я дремал и, давая свисток за свистком, мы винтом в холодном дыму ввинчивались из туннеля в туннель, нас успело обступить дыханье, на три тысячи метров превосходящее наше природное?

Была непрогляднейшая тьма, но эхо наполняло ее выпуклою скульптурой звуков. Беззастенчиво громко разговаривали пропасти, по-кумовски перемывая косточки земле. Всюду, всюду, всюду судачили, сплетничали и сочились ручьи. Легко было угадать, как развешаны они по крутизнам и спущены скрученными нитками вниз, в долину. А сверху на поезд соскакивали висячие отвесы, рассаживаясь на крышах вагонов, и, перекрикиваясь и болтая ногами, предавались бесплатному катанью.

Однако продолжим наш путь. Вслед за Суворовым мы направляемся из Италии на север и оказываемся в Альтдорфе (Altdorf).

«Альтдорф – главный город в кантоне Ури, лежащий при подошве Баннберга, есть преимущественное поприще мнимых подвигов Вильгельма Телля, – рассказывает своим читателям Николай Иванович Греч, издатель и публицист, неоднократно бывавший в Швейцарии. – На главной его улице стоят две статуи над фонтанами: одна изображает Телля с сыном, а другая представляет ландаммана со знаменем, на котором изображен герб кантона. Эти два фонтана отстоят один от другого на сто шагов. Говорят, что на месте первого стояла липа, к которой был привязан сын Телля; эта липа высохла и была срублена в 1567 году. Другой фонтан означает то место, с которого Телль будто бы пустил роковую стрелу».

В Альтдорфе начинаются теллевские места. По легенде, использованной Шиллером в знаменитой драме, здесь, в центре Альтдорфа, габсбургский наместник Гесслер повесил свою шляпу, которой всякий должен был поклониться, за чем следили специально приставленные австрийские солдаты. Кланялись шляпе все смертные, кроме, разумеется, национального героя. Лучший стрелок из арбалета Вильгельм Телль был схвачен и приведен к Гесслеру, который в наказание приказал стрелять в яблоко на голове сына. После удачного выстрела наместник спросил Телля, зачем тот приготовил вторую стрелу. Гордый горец ответил, что если бы промахнулся, то пустил бы ее в Гесслера. За это героя снова хватают и везут в тюрьму, но по дороге Телль бежит, а после, подкараулив, убивает тирана.

Не до героев эпоса было русским генералам, пришедшим в Альтдорф 26 сентября 1799 года. Русские приходят в почти целиком выгоревшую деревню. Суворов останавливается в доме Штефана Яуха, одном из немногих, которые пощадил огонь. Этот дом на Хеллгассе (Hellgasse), в котором была штаб-квартира полководца, и сейчас носит имя Суворова, а в местном музейчике редкому посетителю покажут историческую кровать, в которой якобы провел ночь главнокомандующий. Ночь, по всей видимости, тревожную – только уже в Альтдорфе выяснилось, что дороги на Швиц вдоль восточного берега Фирвальдштетского озера, по которой планировалось идти дальше на Цюрих, нет. Это одна из тех загадок военной истории, разрешить которую до сих пор не могут ученые, занимающиеся Альпийским походом Суворова. Что на самом деле послужило причиной столь странной ошибки суворовских штабистов – предательство союзников-австрийцев или русское «авось» – так, наверно, и останется тайной. Та дорога, по которой Суворов собирался вести вдоль озера свою армию на соединение с Корсаковым, будет пробита в прибрежных скалах только через полвека после описываемых событий и получит название Аксенштрассе (Axenstrasse).

Суворов, исполняя приказ Павла об «освобождении» Швейцарии от завоевателей, распространяет в Альтдорфе листовки, призывающие население к общей борьбе вместе с коалицией против французов. Потомки Телля, однако, без особой любви относятся как к «поработителям», так и к «освободителям» в казацких шапках и не проявляют никакого желания воевать на чьей-либо стороне, покорно выжидая своей участи.

Флориан Луссер (Florian Lusser), очевидец событий, так описывает пребывание Суворова в Альтдорфе в своей книге «Страдания и судьбы жителей кантона Ури», вышедшей в 1803 году: «В шесть часов вечера Суворов в окружении нескольких сотен казаков и большого количества пеших въехал в своей фантастической одежде в Альтдорф. На нем была рубашка, открытый черный камзол, открытые с боков штаны, в одной руке он держал плетку, другой рукой он осенял всех кругом крестным знамением, подобно епископу. Вышедшего ему навстречу ландаммана (президент общины. – М.Ш. ). Шмида он обнял и поцеловал, а от достопочтенного пастора Рингольда принял благословение, почтительно преклонив главу. Всё это французские россказни, что вскоре после этого он приказал последнему всыпать палок. Потом он обратился с речью к собравшемуся люду и провозгласил на ломаном немецком, что является спасителем и избавителем Швейцарии и что пришел освободить ее от тирании безбожников. Он призвал светские и церковные власти поднять народ на войну и следовать за ним в Цюрих… На это Тадеас Шмид отвечал молчанием». На призыв Суворова последовать за его войском на освобождение от французской блокады Цюриха никто не откликнулся.

О состоянии русских воинов Луссер пишет: «Солдаты так были измучены голодом, что они не брезговали даже самыми отвратительными вещами, даже брали кожи из дубильни, резали их и ели. От множества бивуачных костров казалось, что Альтдорф снова горит».

Полководец решает вести своих «чудо-богатырей» в обход, через горы.

Из Альтдорфа Суворов, за отсутствием дороги берегом Фирвальдштетского озера, направляется на Швиц через перевал Кинциг (Kinzigpass). Об этом событии на перевале напоминает бронзовая доска с крестом на скале: «В память о переходе русских войск под водительством генералиссимуса Суворова осенью 1799 года». (В этой надписи, как и на большинстве других памятных досок, как уже отмечалось выше, неточность в указании звания полководца – в сентябре 1799 года во время Швейцарской кампании Суворов еще генерал-фельдмаршал. Звание генералиссимуса он получит от Павла позже – М.Ш. )

Перейдя хребет Росшток (Rosstock), армия спускается в долину Муотаталь (Muotathal), в которой вместо предполагаемых частей союзников-австрийцев русские с удивлением обнаруживают не менее изумленных французов. Дорога на Швиц и оттуда на Цюрих, куда направлялся Суворов для соединения с частями Римского-Корсакова, оказывается закрыта.

Армия становится лагерем в главном местечке одноименной долины – в Муотатале (Muotathal), расположившись по берегам Муоты вокруг женского францисканского монастыря Святого Иосифа, в здании которого устраивается фельдмаршал.

Состояние войск оставляет желать лучшего. Гренадерский капитан Грязев вел на протяжении всей заграничной кампании дневник – «Мой журнал». На страницах его, посвященных швейцарскому походу, читаем: «Начиная от Беллинцоны чувствовали мы большой недостаток в продовольствии пищею, и в особенности после сражения на горе С.-Готарде недостаток сей сделался еще ощутительнее, но здесь оказался оный в совершенстве. Наши сухари, навьюченные с мешками на казачьих лошадей, все без изъятия пропали, первое потому, что большая их часть состояла из белых и пресных, которые от ненастной погоды размокли и сгнили, а наконец, потому, что лошади, растеряв подковы и обломав по каменным горам свои копыта, разбивались, падали и умирали от бескормицы, так что ни один вьюк не мог дойти до Мутенталя… Мы копали в долинах какие-то коренья и ели, да для лакомства давали нам молодого белого или зеленого швейцарского сыру по фунту в сутки на человека, который нашим русским совсем был не по вкусу, и многие из гренадер его не ели; со всем тем, во всё время нашего пребывания в Швейцарии сыр составлял единственную пищу; мяса было так бедно, что необходимость заставляла употреблять в пищу такие части, на которые бы в другое время и смотреть было отвратительно; даже и самая кожа рогатой скотины не была изъята из сего употребления; ее нарезывали небольшими кусками, опаливали на огне шерсть, обернувши на шомпол, и таким образом обжаривая воображением, ели полусырую».

Здесь, в Муотатале, Суворов узнает о разгроме русских войск под Цюрихом. 29 сентября в самой просторной комнате монастыря, которая служила приемной настоятельницы, русские высшие офицеры держат военный совет. Весь план кампании с бегством Корсакова за Рейн разрушился как карточный домик, положение армии Суворова кажется катастрофическим – оба выхода из долины находятся в руках французов. Согласно апокрифическим запискам очевидца, Суворов заявляет: «Теперь мы среди гор, окружены неприятелем, превосходным в силах. Что предпринять нам? Идти назад – постыдно: никогда еще не отступал я. Идти вперед к Швицу – невозможно: у Массены свыше 60 000, у нас же нет и двадцати. К тому же мы без провианта, без патронов, без артиллерии… Помощи нам ждать не от кого… Мы на краю гибели!..» Багратион вспоминал, что со словами: «Но мы русские! Спасите честь и достояние России и ее самодержца!» – Суворов встал перед своими подчиненными на колени. «Мы остолбенели, – продолжает Багратион, – и все невольно двинулись поднять старца героя… Но Константин Павлович первым быстро поднял его, обнимал, целовал его плеча и руки, и слезы из глаз его лились. У Александра Васильевича слезы падали крупными каплями. У меня происходило необычайное, никогда не бывавшее волнение в крови». Суворов произносит решающие слова: «Теперь одна остается надежда на всемогущего Бога да на храбрость и самоотвержение моих войск! Мы русские! С нами Бог!..»

Фельдмаршал решает идти не на Швиц, а в обратном направлении, на восток – пробиваться с боями на Гларус (Glarus). Армия начинает движение на перевал Прагель (Pragelpass), в то время как со стороны Швица Суворова преследует генерал Мортье, которому предстоит стать в свое время военным губернатором Москвы. В арьергарде Розенберга сражается полк под командованием Милорадовича, так что на Бородинском поле предстоит встреча старым знакомым. В боях 1 октября в долине Муоты достается французам. Они теряют около тысячи человек ранеными и убитыми, еще столько же попадает в плен. Русские части преследуют французов почти до Швица, а один отряд достигает даже Бруннена (Brunnen), расположенного на берегу озера. Русских погибает около пятисот человек.

В Люцерне, в музее Глетчергартен (Gletschergarten-Museum), как уже упоминалось выше, находится рельеф, изображающий бои 1 октября 1799 года в Муотатале. Поле, вернее сказать, ущелье битвы искусно реконструировано швейцарцем Нидеростом (Niederost), наблюдавшим юношей за кровавыми событиями. Уроженец Швица, дослужившийся позднее до капитана на французской службе, оставил после себя своеобразное документальное свидетельство очевидца: четырехметровое по размерам изображение событий соответствует виду со стороны улицы, ведущей на Прагель, напротив церкви Муотаталя. Рельеф некогда путешествовал с большим успехом по европейским столицам, и интересно, что русские делали попытки приобрести его для музея Суворова, но рельеф нашел свое постоянное место в Люцерне.

Описание тех дней сохранились и в «Протоколлуме», хронике, которую с 1705 года по сей день ведут монахини в Муотатале. События непосредственно после боев 1 октября записывает сестра Вальдбурга Mop (Waldburga Mohr): «Русские привели много пленных, среди них одного генерала, его адъютанта, командира батальона, адъютанта майора, нескольких капитанов и лейтенантов, всего 14 офицеров и около 1500–1600 простых солдат, русские у всех отняли ботинки и сапоги, шляпы, шейные платки, носовые платки и всё имущество, офицерам мы дали чулки, платки – что могли: но при этом мы должны были бояться казаков, которые этого не потерпели бы, что мы хотели что-то дать этим французам, пленные офицеры были в комнате матери Штубен, генерал и его адъютант не были заперты. С ними вместе ел граф фон Розенберг и его адъютант, остальные офицеры одни в комнате матери Штубен. Сестры могли им прислуживать, перед их дверью стоял русский часовой…» Военнопленных солдат на ночь запирают в церковь. Им, по свидетельству монахини, вообще ничего не дают. Офицеры получают кофе. «Утром всех повели на Гларус под охраной русского батальона».

Монастырь и сегодня выглядит так же, как в те далекие годы. О пребывании здесь русского генерал-фельдмаршала говорит памятная доска: «Генералиссимус Суворов. 28–30 сентября 1799 года».

На современном здании школы также можно увидеть мемориальную надпись: «В память о пребывании генералиссимуса Суворова в Муотатале осенью 1799 года». На этом месте якобы был дом, в котором размещался штаб армии.

Вернемся в Альтдорф. Посещение этого городка в 1821 году наводит Василия Жуковского на мысли, вовсе не связанные с героизмом русских «освободителей». «Место, где жил Вильгельм Телль, означено часовнею, – записывает поэт. – Этот обычай, строить вместо великолепных памятников скромные алтари благодарности Богу на местах славы отечественной, трогает и возвышает душу… На вершине Риги стоит простой деревянный крест, и маленькая часовня Телля таится между огромными утесами: но они не исчезают посреди этих громад, ибо говорят не о бедном могуществе человека, здесь столь ничтожном, но о величии души человеческой, о вере, которая возносит ее туда, куда не могут достигнуть горы своими вершинами».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.