Глава 7. Китай в огне. Гражданская война в Китае в 1946 — 1949 гг.
Глава 7. Китай в огне. Гражданская война в Китае в 1946 — 1949 гг.
К весне 1945 года обстановка, сложившаяся в оккупированном Японией Китае, не оставляла никаких надежд на скорое изгнание захватчиков собственно китайскими силами.
В японских вооруженных силах, с учетом Квантунской армии, насчитывалось свыше 7 млн солдат и офицеров, более 10 тыс. самолетов, около 500 боевых кораблей. В Маньчжурии (Северо-Восточном Китае) японцы создали 17 укрепленных районов, из них 8 на востоке против советского Приморья.[514]
Японские войска, сосредоточенные в Маньчжурии, составляли Квантунскую армию, являвшуюся в организационном отношении группой фронтов (Восточно-Маньчжурский, Западно-Маньчжурский, Северо-Маньчжурский, Корейский фронты). Всего в составе Квантунской армии насчитывалось 31 пехотная дивизия, 9 пехотных бригад, 1 бригада спецназначения (смертников), 2 танковые бригады и 2 авиационные армии. На ее вооружении было 1155 танков, 5360 орудий и 1800 самолетов. Кроме регулярных войск в Маньчжурии и Корее имелись территориальные части из японских резервистов-переселенцев, численностью до 100 тыс. человек. Командованию Квантунской армии также подчинялись войска марионеточного государства Маньчжоу-Го, монгольские войска (Внутренней Монголии) японского ставленника князя Де Вана и Суйюаньской армейской группы. Общая численность японской группировки в Маньчжурии превышала 1,2 млн человек.[515]
Противостояли оккупантам две самостоятельные и к тому же непримиримо враждебные друг другу силы — националистическая партия Гоминьдан (ГМД) и Китайская коммунистическая партия (КПК).
Вооруженные силы ГМД были сведены в 29 армейских групп и 4 объединения, численностью 4,6 млн человек. Несмотря на многочисленность, боеспособность армии была невысокой, о чем свидетельствовало серьезное поражение, нанесенное ей японцами в 1944 году. Военно-воздушные силы ГМД входили в китайско-американское смешанное авиакрыло американской 14-й воздушной армии, дислоцировавшейся в Китае. На вооружении авиакрыла находились 501 истребитель, 106 средних и 46 тяжелых бомбардировщиков, 30 транспортных и 31 разведывательный самолет. Кроме того, с аэродромов Чэнду действовали бомбардировщики Б-29 20-го бомбардировочного командования США. На реке Янцзы имелось два отряда военных кораблей армии Гоминьдана: 13 канонерских лодок, один торпедный катер и два транспортных судна.[516]
Для повышения боеспособности войск Гоминьдана, из состава бирманских экспедиционных сил на родину были отправлены 5 китайских дивизий, имевших наибольший в китайской армии опыт ведения боевых действий против японцев. Также из Бирмы в Китай была переброшена американская пехотная группа «Марс». При помощи ее личного состава предполагалось обучать китайских солдат и офицеров. По плану «Альфа» 1850 американским инструкторам и советникам предстояло подготовить 60 китайских дивизий.[517] Для этих целей еще летом 1944 года в Сычуани было создано четыре центра подготовки. Штабом командующего американскими войсками в Китае генерала А. Ведемейера был разработан оперативный план «Бэта», который предусматривал использование китайских войск в том случае, если война против Японии затянется, и военные действия развернутся на континенте. Ввиду этого значительно увеличились американские военные поставки для армии Гоминьдана. После открытия зимой 1945 года сухопутной дороги до Куньмина был проведен нефтепровод, бесперебойно работала воздушная трасса по доставке военных грузов.
Тем не менее, армия ГМД не была готова и не стремилась к широким наступательным операциям, необходимым для решающего поражения Японии.
Части 8-й армии КПК под командованием Чжу Дэ численностью 600 тыс. солдат и офицеров были сосредоточены в Пограничном (Особом) районе с центром в Яньани и шести освобожденных районах Северного Китая. Части Новой 4-й армии под командованием Чэнь У численностью 260 тыс. бойцов действовали в десяти освобожденных районах Центрального Китая. Коммунисты также имели более 20 тыс. человек в партизанской колонне Южного Китая и свыше 1 млн человек в народном ополчении.[518]
Однако вооруженные силы КПК не только значительно уступали японским и гоминданьовским войскам по количеству личного состава. В них ощущался постоянный недостаток как артиллерийско-минометного, так и стрелкового вооружения и боеприпасов. Эти обстоятельства отрицательно сказывалось на боеспособности коммунистических войск, которые не могли вести широкие наступательные действия оперативного или стратегического масштаба. Кроме того, руководство КПК во главе с Мао Цзэ-дуном и не стремились к активным наступательным действиям против японских оккупантов. Для войск КПК того времени характерными являлись партизанские налеты на маршевые колонны и небольшие японские гарнизоны.[519] Вот что, по поводу такой тактики в своих дневниках записал представитель Коминтерна при руководстве ЦК КПК П. П. Владимиров:
«В значительной мере благодаря Мао Цзэ-дуну единый антияпонский фронт в стране был фактически развален. Углубление раскола между Гоминьданом и КПК поставило Китай на грань национальной катастрофы. Боевые действия последних лет развивались трагически и предвещали победу фашистской Японии.
Однако такой поворот не тревожил Мао. Учитывая политическую обстановку в мире, он сосредоточил все усилия на захвате власти в стране, переложив заботы по разгрому Японии на плечи СССР и союзников. Мао маневрировал политически и не вел активной борьбы с оккупантами, выжидая момента, когда после разгрома Германии СССР и союзники обрушат весь свой боевой потенциал на Японию. Страна опустошалась оккупантами, народ бедствовал, погибал, вымирал с голоду, но Мао выжидал своего часа, чтобы двинуть всю свою военную силу на захват власти».[520]
Таким образом, освобождение Китая от оккупационных войск объективно зависело только от вмешательства внешних факторов — разгрома Японии вооруженными силами других стран.
Между тем отношения между Гоминьданом и КПК продолжали обостряться. Генералиссимус Чан Кайши категорически противился любым контактам с коммунистами и не менее Мао претендовал на полный захват власти, после изгнания японских оккупантов. Длительный конфликт группировок грозил стать неуправляемым и перерасти в гражданскую войну.
В условиях внутренней политической нестабильности в Китае активизировала свою деятельность американская дипломатия. Контакты между представителями США и главными политическими оппонентами Чан Кайши и Мао Цзэ-дуном активизировались еще в 1944 году. Специальные представители и комиссии постоянно работали в Яньани и Чунцине, где прощупывали позиции коммунистов и гоминьдановцев. Американские дипломаты приложили немало усилий, чтобы притушить старый конфликт между Гоминьданом и КПК и даже создать некое коалиционное правительство. Более того, они предложили руководству КПК пойти на компромисс с Чан Кайши и подчинить 8-ю и Новую 4-ю армии КПК гоминьдановскому руководству. Предложение вытекало из того, что «американцев приводила в отчаяние неспособность продажного и стремительно терявшего популярность режима генералиссимуса вести сколько-нибудь эффективные боевые действия».[521] По мнению руководителя американской союзнической миссии полковника Д. Баррета подобный компромисс способствовал бы быстрейшему разгрому общего врага — Японии.
Свою игру вел в Китае и Советский Союз. Опасаясь возникновения в Китае протектората США, И. В. Сталин стремился сохранить с правительством Гоминьдана договорные соглашения, основанные на соблюдении нейтралитета восточного соседа, в случае возможного в будущем конфликта среди великих держав. Помимо этого, Кремль стремился добиться признания своих особых интересов в Маньчжурии, прежде всего на Китайско-Восточной железной дороге и на ряде военно-морских баз. Поэтому урегулирование раздоров между КПК и Гоминьданом полностью устраивала Сталина.[522]
Однако руководство Гоминьдана всячески торпедировало любые попытки переговоров с коммунистами. В приватных беседах с представителями США и СССР, проходивших в Чунцине, генералиссимус Чан Кайши пренебрежительно отзывался о возможном союзе с КПК. Тем не менее, давление со стороны Москвы и Вашингтона заставили упрямого генералиссимуса пойти на уступки.
7 ноября 1944 года личный посланник американского президента генерал-майор Патрик Дж. Хэрли вылетел в Яньань для посредничества при выработке условий будущих переговоров.
Как пишет историк Филип Шорт визит Хэрли, солдафона до мозга костей, явился свидетельством полного непонимания Китая тогдашними политиками США.
Хэрли вручил Мао лично им составленный проект соглашения, полный пустых, звучных фраз о создании правительства из народа и для народа. Тем не менее, 10 ноября посланник американского президента подписал с представителями КПК коммюнике, в котором было, пять пунктов:
«1. Китайское правительство, Гоминьдан и Коммунистическая партия Китая должны сотрудничать для достижения общей цели — поражения Японии, для чего следует объединить все имеющиеся в стране вооруженные силы и приложить общие усилия для перестройки Китая.
2. Национальное правительство должно быть реорганизовано и превращено в правительство коалиционное с тем, чтобы в его состав вошли представители от всех антияпонских (принимающих участие в борьбе против Японии) партий и групп и не принадлежащих к тем или иным партиям и группам политических ассоциаций. Коалиционное правительство должно выработать и провозгласить демократическую политику, т. е. проект реформ в военной, политической, экономической и культурной областях, и утвердить его. Военный совет также должен быть одновременно реорганизован в Объединенный военный совет, и в его состав должны войти представители от всех имеющихся в стране антияпонских армий.
3. Коалиционное правительство должно соблюдать принципы, провозглашенные Сунь Ят-сеном,[523] и создать правительство будет правительством народного режима, народной собственности и народных прав. Политика, которую будет проводить коалиционное правительство, по всем целям должна содействовать развитию прогресса и демократии, отстаиванию справедливости и защите свободы вероисповедания, печати, слова, собраний и союзов, а также предоставить народу право обращаться к правительству с петициями и право неприкосновенности жилища. Коалиционное правительство должно также установить политику, которая приведет к устранению свободы террора и свободы нищеты, и добиваться того, что эта политика будет проводиться в жизнь.
4. Все антияпонские вооруженные силы должны соблюдать и проводить в жизнь приказы коалиционного правительства и Объединенного военного совета и, в свою очередь, должны быть признаны правительством и Объединенным военным советом. Все военное снаряжение, полученное от союзных держав, должно справедливо распределяться между указанными выше вооруженными силами.
5. Китайское коалиционное правительство признает в качестве легально существующих партий Гоминьдан, Коммунистическую партию Китая и все антияпонские партии».[524]
Далее процитируем Шорта:
«Генерал был абсолютно убежден, что если документ подпишут коммунисты, то под давлением Вашингтона Чан Кайши не останется ничего иного, как сделать то же самое. Он ошибался. Весьма скоро генералиссимус дал ясно понять, что не собирается принимать выдвинутые Хэрли условия: легализацию Коммунистической партии и равноправные отношения между Красной армией и вооруженными силами националистов. Еще менее устраивала его позиция Мао, который настаивал на создании коалиционного правительства. Чисто военная прямолинейность Хэрли была для Чан Кайши тем более непереносимой, что американец публично заявил в Яньани: «Предложения Мао Цэдуна разумны и справедливы. Окончательный вариант проекта мы подписываем с верой в будущее»».[525]
Хэрли и представитель КПК отправились с подписанным коммюнике в Чунцин. Однако Чан Кайши встретил их чрезвычайно холодно. Переговоры зашли в тупик.
В декабре американцы вновь попытались сдвинуть переговоры с мертвой точки, но на этот раз они столкнулись с неуступчивостью Мао Цэдуна. На встрече с полковником Д. Барретом руководитель КПК недовольно заявил:
«Генерал Хэрли прибыл в Яньань, чтобы узнать, на каких условиях КПК согласится сотрудничать с Гоминьданом. Мы выдвинули пять пунктов, и генерал нашел их разумными и справедливыми. Чан Кайши не согласился с нашими предложениями, и теперь США прямо просит нас принять требования Гоминьдана, для чего партии потребуется пожертвовать своей независимостью. Такое нам трудно понять… Если Америка намерена продолжать поддержку прогнившего режима — это ее право… КПК — не Гоминьдан. Мы не нуждаемся ни в чьей поддержке. Компартия твердо стоит на ногах и предпочитает оставаться свободной».[526]
В своей докладной в Вашингтон Баррет сообщал, что позиция Мао была «до косности неподатливой». В ходе беседы руководитель КПК несколько раз впадал в ярость, топал ногами и называл Чан Кайши «подонком» и «отбросом китайского народа». Присутствующий на встрече видный деятель компартии Чжоу Энлай, всегда невозмутимый и рассудительный, довольно энергично поддерживал Мао в его «до косности неподатливой» позиции. «Беседа оставила у меня ощущение, что я имел дело с двумя умными, жесткими лидерами, абсолютно уверенными в своей силе», — таким выводом заканчивалась докладная Баррета.[527]
В феврале 1945 года на Ялтинской конференции «Большая тройка» — И. В. Сталин, Ф. Д. Рузвельт и У. Черчилль определи границу послевоенной Европы, а также сферы влияния в Азии. На встрече «Рузвельт и Сталин согласились рассматривать режим Чан Кайши в качестве буфера между странами Тихоокеанского бассейна — зоной влияния США, и северо-восточной оконечностью азиатского континента, где сильны были позиции Советского Союза. Частью сделки стало обещание Сталина (Мао не мог и подозревать об этом) не оказывать поддержки КПК в ее конфликте с правительством националистов. В соответствии с договоренностью обе стороны начали оказывать давление на своих «подопечных», подталкивая их к вступлению в коалицию».[528]
Ситуация несколько изменилась после смерти Рузвельта в апреле 1945 года. Вашингтон сделал официальное заявление о том, что США впредь будут сотрудничать только с Чан Кайши. Вслед за этим командующий американскими войсками в Китае генерал Ведемейер отдал своим офицерам приказ «не оказывать помощи лицам и организациям, не принадлежащим к чунцинскому правительству».[529] Новый президент США Г. Трумэн уже в мае откровенно говорил, что в будущем хочет видеть Китай в качестве преданного союзника США. Трумэн резко осудил политику Рузвельта за то, что он «много позволял, многое обещал и многим помогал Сталину» и его попытки к примирению гоминьдановцев и коммунистов в Китае.[530] Вместе с тем Трумэн прекрасно понимал, что после капитуляции гитлеровской Германии, нельзя открыто занимать позицию, направленную на пересмотр Ялтинских соглашений. Это не поняли бы и осудили во всем мире. Поэтому Трумэн начал искать другой путь к «обузданию коммунистических планов России в отношении Азии».[531]
Между тем в Китае продолжалось обострение отношений между КПК и Гоминьданом, приближая их к вооруженному противоборству.
23 апреля 1945 года в Яньани состоялся VII съезд КПК, который продолжался до 11 июня. В его работе принимало участие 544 делегата с решающим голосом и 208 — с совещательным. Съезд проходил в период, когда в Европе Советской Армией и войсками союзников была полностью разгромлена Германия, когда Советский Союз, верный своему союзническому долгу, готовился вступить в войну против Японии, что предопределяло быстрый и окончательный разгром японских оккупантов.
«Таких условий у Китая никогда еще не было, — заявил на съезде Мао Цзэ-дун. — … При наличии этих условий разгромить агрессоров и построить новый Китай вполне возможно».[532]
В дальнейшем выступлении Мао особо подчеркнул:
«Китайский народ должен увеличить свои собственные силы — 8-ю армию, Новую 4-ю армию и другие народные войска… Он отнюдь не должен полагаться только на Гоминьдан».[533]
В своей речи Мао коснулся и вопроса сотрудничества с Гоминьданом, выразив его в достаточно оскорбительной форме для Чан Кайши, назвав последнего «хулиганом» и человеком, «забывшим умыться»:
«Наша позиция была и остается одной: мы предлагаем ему взять кусок мыла, привести себя в порядок (то есть заняться реформами) и не порезаться при бритье. Но чем человек старше, тем труднее ему избавиться от своих привычек… И все-таки мы говорим: если ты умоешься, мы сможем пожениться — ведь мы так любим друг друга… Необходимо помнить об одном: нам нужно крепить оборону. Если на нас нападут, мы должны быстро, решительно и окончательно разгромить противника».[534]
Съезд принял решения об увеличении вооруженных сил КПК с 900 тыс. до одного миллиона человек, начать подготовку к акциям гражданского неповиновения в городах и перейти от партизанских вылазок к тактике мобильных военных действий. Военачальникам КПК были разосланы секретные директивы о тщательной подготовке к вооруженной борьбе с Гоминьданом.
В свою очередь в Чунцине, почти одновременно со съездом КПК, состоялся VI съезд Гоминьдана, на котором основное внимание было уделено внутриполитическим вопросам, а не разгрому японских оккупантов.
На съезде была принята новая политическая программа и ряд резолюций, в том числе относительно взаимоотношений с КПК. Эти документы ничего существенного в политику партии не внесли. Гоминьдан в очередной раз отверг сотрудничество с коммунистами и создание коалиционного правительства, тем самым, подтвердив свою приверженность к курсу на развязывание гражданской войны.[535]
Летом 1945 года противостояние между КПК и Гоминьданом резко обострилось.
В июле-августе в Шэньси, Суйюане и Хэнани произошли вооруженные столкновения между частями коммунистов и гоминьдановцев. Кроме того, войска Гоминьдана приступили к организации блокады партизанских районов и войск КПК. Общая численность участвовавших в блокаде войск ГМД достигала 800 тыс. человек.[536]
12 июля агентство «Синьхуа» распространило статью Мао Цзэ-дуна с резкими нападками на Патрика Дж. Хэйли и Гоминьдан, обвиняя их в развязывании гражданской войны.
«Американская политика в Китае, представляемая послом США Хэрли, — писал Мао, — все более явно создает угрозу гражданской войны в стране. Гоминьдановское правительство, неизменно проводящее реакционную политику, со дня своего создания восемнадцать лет назад живет гражданской войной; только сианьские события 1936 года[537] и вторжение Японии во внутренние провинции Китая в 1937 году вынудили его временно отказаться от гражданской войны во всекитайском масштабе. Однако в 1939 году гражданская война, хотя и в ограниченных масштабах, была развязана вновь и больше уже не прекращается. У гоминьдановского правительства существует для внутреннего употребления лозунг: «Борьба с коммунизмом — на первом месте», война же против японских захватчиков стоит у него на втором месте. Острие всех военных мероприятий гоминьдановского правительства направлено сейчас не против захватчиков, а на «возвращение утраченных территорий» в освобожденных районах Китая и на уничтожение Коммунистической партии Китая. Это необходимо учитывать со всей серьезностью как в интересах достижения победы в войне против японских захватчиков, так и в деле осуществления мирного строительства после войны. Покойный президент Рузвельт в свое время учитывал это обстоятельство и, в интересах США, не проводил политики помощи гоминьдану в его вооруженной борьбе против Коммунистической партии Китая. Когда Хэрли в ноябре 1944 года в качестве личного представителя Рузвельта прибыл в Яньань, он отнесся одобрительно к выдвинутому Коммунистической партией Китая плану упразднения однопартийной диктатуры гоминьдана и создания демократического коалиционного правительства. Но затем Хэрли совершил крутой поворот и отказался от этого, что говорил в Яньани. Этот поворот совершенно отчетливо обнаружился в заявлении, сделанном Хэрли в Вашингтоне 2 апреля; на этот раз тот же Хэрли, не жалея красок, расписывал совершенства гоминьдановского правительства, представляемого Чан Кайши, а Коммунистическую партию Китая изображал как чудовище; кроме того, он без обиняков заявил, что Соединенные Штаты будут сотрудничать только с Чан Кайши, а не с китайскими коммунистами. Разумеется, это не личная точка зрения одного лишь Хэрли, а точка зрения целой группы людей в американском правительстве, но это ошибочная и притом опасная точка зрения. В это самое время скончался Рузвельт, и Хэрли вне себя от радости вернулся в американское посольство в Чунцине.
Опасность представляемой Хэрли американской политики в Китае заключается именно в том, что она способствует усилению реакционности гоминьдановского правительства и увеличивает угрозу гражданской войне в Китае. Если политика Хэрли будет продолжаться, то американское правительство безнадежно погрязнет в глубокой и смрадной клоаке китайской реакции и поставит себя во враждебные отношения с уже пробудившимися и пробуждающимися на наших глазах многомиллионными массами китайского народа, и это сейчас помешает делу войны против японских захватчиков, в дальнейшем будет мешать делу мира во всем мире».[538]
Вскоре на одном из совещаний кадровых работников партии в Яньяни Мао Цзэ-дун высказался о внутриполитической ситуации в стране, предельно четко:
«Мы проводим курс — действовать острием против острия… Народ жаждет освобождения и дает полномочия тем, кто может предоставить его и честно служить ему. Такими людьми являемся мы — коммунисты… Значит, предстоит борьба за то, какое строить государство. Строить ли руководимое пролетариатом новодемократическое государство широких народных масс или диктатуры крупных помещиков и крупной буржуазии».[539]
Это заявление лишний раз подтверждало готовность руководства компартии начать непосредственную борьбу за свержение гоминьдановского режима и прихода к власти КПК.
Резкое обострение отношений между двумя политическими группировками сделало реальным начало полномасштабной гражданской войны в Китае уже летом 1945 года. Однако развитие событий коренным образом изменилось 8 августа. Вечером этого дня правительство Советского Союза через посла в Москве передало правительству Японии следующее заявление:
«После разгрома и капитуляции гитлеровской Германии Япония оказалась единственной великой державой, которая все еще стоит за продолжение войны.
Требование трех держав — Соединенных Штатов Америки, Великобритании и Китая от 26 июля сего года о безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил было отклонено Японией. Тем самым предложение Японского Правительства Советскому Союзу о посредничестве в войне на Дальнем Востоке теряет всякую почву».[540]
В заявление указывалось, что СССР присоединяется к Потсдамской декларации[541] и заявляет, «что с завтрашнего дня, то есть с 9-го августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией».[542]
10 августа 1945 года Малый хурал и правительство Монгольской Народной Республики также объявили войну Японии и заявили о полном присоединении к заявлению СССР.
Перед началом военных действий Ставка Верховного Главнокомандования развернула против Японии три фронта: Забайкальский (в его состав оперативно входила конно-механизированная группа монгольской Народно-революционной армии), 1-й Дальневосточный и 2-й Дальневосточный. К участию в операции привлекались также Тихоокеанский флот и Краснознаменная Амурская флотилия. Непосредственное руководство военными действиями возлагалось на главное командование советских войск Дальнего Востока: главнокомандующий маршал Советского Союза А. М. Василевский, член Военного совета генерал-полковник И. В. Шикин, начальник штаба генерал-полковник С. П. Иванов. Командование военно-морскими силами возлагалось на главнокомандующего Военно-Морским Флотом адмирала Н. Г. Кузнецова. Действиями авиации руководил командующий Военно-Воздушными Силами Главный маршал авиации А. А. Новиков.
Войска трех фронтов включали 11 общевойсковых, танковую, 3 воздушные армии и оперативную группу. В них насчитывалось 70 стрелковых, 6 кавалерийских, 2 танковых, 2 мотострелковых дивизии, 4 танковых и механизированных корпуса, 6 стрелковых и 30 отдельных бригад, гарнизоны укрепленных районов. Всего в группировке насчитывалось свыше одного миллиона человек, 26 137 орудий и минометов, 5556 танков и самоходно-артиллерийских установок, свыше 3800 боевых самолетов. Тихоокеанский флот имел около 600 боевых кораблей и 1549 самолетов. В Краснознаменной Амурской флотилии насчитывалось 83 корабля.[543]
Маршал К. А. Мерецков, в то время командующий 1-м Дальневосточным фронтом, так вспоминал о начале военных действий:
«1 —я Краснознаменная и 5-я армии составляли ударную группировку фронта. Они должны были атаковать противника после мощной артподготовки. Но произошло неожиданное: разразилась гроза, хлынул тропический ливень. Перед нашими войсками находились мощные железобетонные укрепления, насыщенные большим количеством огневых средств, а тут разверзлись хляби небесные… Наша артиллерия молчит. Замысел был такой: используя боевой опыт Берлинской операции, мы наметили атаковать противника глухой ночью при свете слепящих его прожекторов. Однако потоки воды испортили все дело.
А время идет. Бот наступил час ночи. Больше ждать нельзя. Я находился в это время на командном пункте генерала Белобородова. Вокруг стояли войска. Люди и боевая техника были в полной боевой готовности. Одно слово — все придет в движение. Открывать огонь? Или нет? Уже некогда было запрашивать метеорологические, собирать какие-то дополнительные сведения. Решать нужно немедленно, на основе тех объективных данных, которые уже известны. А они требовали: не медлить! Несколько секунд на размышления — и последовал сигнал. Советские воины бросились вперед без артподготовки. Передовые отряды оседлали узлы дорог, ворвались в населенные пункты, навели панику в обороне врага. Внезапность сыграла свою роль. Ливень позволил советским бойцам в кромешной тьме ворваться в укрепленные районы и застать противника врасплох. А наступательный порыв наших войск был неудержимым».[544]
Вступление Советского Союза в войну против Японии имело решающее значение для изменения военно-политической ситуации в Китае.
«От имени китайского народа мы горячо приветствуем объявление Советским правительством войны Японии. Стомиллионное население и вооруженные силы освобожденных районов Китая будут всемерно координировать свои усилия с Красной Армией и армиями других союзных государств в деле разгрома ненавистных японских захватчиков», — такую телеграмму направило в Кремль командование войск, руководимых КПК.[545]
Откликнулся на событие и президент Китайской республики Чан Кайши, который 9 августа писал Сталину:
«Объявление Советским Союзом с сегодняшнего дня войны против Японии вызвало у всего китайского народа чувство глубокого воодушевления. От имени Правительства, народа и армии Китая имею честь выразить Вам, а также Правительству и героическому народу и армии Советского Союза искреннее и радостное восхищение».[546]
Большое значение участию в войне Советского Союза придавало и руководство США. Весной и летом 1945 года американские военные руководители считали победу над Японией весьма отдаленной перспективой. По оценке военного министра США Г. Стимсона война могла затянуться до ноября 1946 года и стоила бы американцам одного миллиона убитыми и ранеными, без учета ранее понесенных потерь. В США прекрасно понимали, что исход войны на Тихом океане зависит прежде от разгрома сухопутных сил Японии на Азиатском континенте.
«Мы очень хотели, чтобы русские вступили в войну против Японии», — позднее подчеркивал Трумэн.[547]
Боевые действия советской группировки на Дальнем Востоке включали стратегическую наступательную операцию в Маньчжурии и Корее, Южно-Сахалинскую наступательную и Курильскую десантную операции.
Наступательная операция в Маньчжурии и Корее осуществлялась войсками Забайкальского, 1-го и 2-го Дальневосточного фронтов, во взаимодействии с Тихоокеанским флотом и Краснознаменной Амурской флотилией в период с 9 августа — 2 сентября 1945 года.
«В течение первой же недели войны 1-й Дальневосточный, сломив ожесточенное сопротивление противника, полностью преодолел многочисленные укрепленные районы, разгромил основные силы сосредоточенных там японских войск и приближался к линии Харбин — Чанчунь. Отлично наступали и два других фронта, особенно, Забайкальский. Японское командование всюду потеряло управление войсками. Обстановка для Квантунской армии складывалась крайне неблагоприятная», — вспоминал маршал Мерецков.[548]
19 августа 1945 года, учитывая полную бесперспективность дальнейшего сопротивления, главнокомандующий Квантунской армией генерал О. Ямада, был вынужден отдать приказ о прекращении военных действий и капитуляции перед советскими войсками. Разоружение и пленение сдавшихся японских войск закончилось к 30 августу. Советскими войсками были полностью освобождены Внутренняя Монголия, Маньчжурия, Ляодунский полуостров и Северная Корея до 38-й параллели включительно, при этом наши войска ворвались в Сеул, но затем, в соответствии с имевшимся соглашением, оставили город и отошли к северу.[549]
Южно-Сахалинская и Курильская операции проводились в период с 11 августа — 1 сентября 1945 года силами 16-й армии 2-го Дальневосточного фронта, Северной Тихоокеанской флотилии, Камчатского оборонительного района и Петропавловской военно-морской базы. Обе операции были проведены успешно и завершились освобождением от японских оккупантов Южного Сахалина и Курильских островов.
Таким образом, в течение нескольких недель советские войска наголову разгромили одну из сильнейших вражеских группировок — Квантунскую армию. С 9 по 20 августа 1945 года противник потерял убитыми, ранеными и пленными, не считая пропавших без вести, около 700 тыс. солдат и офицеров, в том числе 594 тыс. пленными, среди которых находилось 148 генералов. Была разоружена и распущена почти 200-тысячная армия Маньчжоу-Го. Советские войска захватили 686 танков, 861 самолет, 1836 артиллерийских орудий, 15 артиллерийских самоходных установок, 13099 пулеметов, около 300 тыс. винтовок, 2474 миномета, 774 106 артиллерийских и минометных снарядов, 121 пароход, 2321 автомашину, 722 склада с различным имуществом.[550]
2 сентября 1945 года на борту американского линкора «Миссури» японские власти подписали акт о безоговорочной капитуляции.
«Сегодня, 2 сентября, государственные и военные представители Японии подписали акт безоговорочной капитуляции, — прозвучало в обращении В. И. Сталина к советскому народу. — Разбитая наголову на морях и на суше и окруженная со всех сторон вооруженными силами Объединенных наций, Япония признала себя побежденной и сложила оружие.
Два очага мирового фашизма и мировой агрессии образовались накануне нынешней мировой войны: Германия — на западе и Япония — на Востоке. Это они развязали вторую мировую войну. Это они поставили человечество и его цивилизацию на край гибели. Очаг мировой агрессии на западе был ликвидирован четыре месяца назад, в результате чего Германия оказалась вынужденной капитулировать. Через четыре месяца после этого был ликвидирован очаг мировой агрессии на востоке, в результате чего Япония, главная союзница Германии, также оказалась вынужденной подписать акт о капитуляции.
Это означает, что наступил конец второй мировой войны…
Поздравляю вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы, с великой победой, с успешным окончанием войны, с наступлением мира во всем мире!
Слава вооруженным силам Советского Союза, Соединенных Штатов Америки, Китая и Великобритании, одержавшим победу над Японией».[551]
Вторая Мировая война завершилась. Закончилась и восьмилетняя национально-освободительная война китайского народа против японских оккупантов, победу в которой он завоевал благодаря военной поддержке союзников по антифашистской коалиции.
Разгром советскими войсками Квантунской армии по времени практически совпал с завершением переговоров между Советским Союзом и Китайской республикой. Они были начаты еще 30 июня 1945 года, когда в Москву прибыла китайская делегация, возглавляемая видным деятелем Гоминьдана Сун Цзывэнем. Во время переговоров выяснились серьезные разногласия сторон. В частности, китайская делегация отказывалась признать независимость Внешней Монголии, т. е. Монгольской Народной Республики.
Однако разногласия сторон были преодолены. В результате 14 августа 1945 года в Москве был подписан договор о дружбе и союзе между СССР и Китаем.
Договор предусматривал советско-китайское военное сотрудничество в борьбе против Японии, а также принятие по окончании войны совместных мер для предотвращения повторения агрессии и нарушения мира Японией, и оказание друг другу помощи в случае нападения Японии на одну из сторон. Участники договора «обязались также работать в тесном сотрудничестве после наступления мира и оказывать друг другу всю возможную экономическую помощь, действуя при этом в соответствии с принципами взаимного уважения суверенитета, территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела другой стороны».[552]
Одновременно с договором были подписаны четыре советско-китайских соглашения: о Китайской Чаньчуньской железной дороге (КЧЖД),[553] о Порт-Артуре (Люйшунь), порте Дальний (Далянь) и об отношениях между советским главнокомандующим и китайской администраций после вступления советских войск в Маньчжурию.
В соответствии с соглашением о КЧЖД, железная дорога переходила в совместную собственность сторон на 30 лет, после чего дорога со всем имуществом становилась собственностью Китая.
В соглашении о Порт-Артуре было зафиксировано совместное использование этой Военно-морской базы (ВМБ), оборона которой в течение 30 лет возлагалась на СССР. Оборудование и имущество, созданные на базе советской стороной, по истечении срока аренды, подлежали безвозмездной передаче в собственность китайского правительства. Порт Дальний объявлялся «свободным портом, открытым для торговли и судоходства всех стран».[554]
Соглашение об отношениях предусматривало, что советскому главнокомандующему в зоне боевых действий вменялось в обязанность решение всех вопросов ведения войны. На территории, переставшей быть зоной боевых действий, гражданскую власть получало правительство Китая, которое должно было оказывать советской военной администрации всевозможную помощь.[555]
14 августа 1945 года состоялся также обмен нотами о признании Китаем Монгольской Народной Республики.
Договор и соглашения были с одобрением восприняты правительствами и общественностью всех стран — участниц войны против Японии. Положительная реакция, как пишет историк А. М. Дедовский, была вызвана тем, что, во-первых, Советский Союз выполнил взятое им на Крымской (Ялтинской) конференции обязательство вступить в войну против Японии; во-вторых, в качестве условий вступления в войну Советский Союз не пошел дальше тех требований, которые были предусмотрены Ялтинским соглашением и, в-третьих, Советский Союз согласился всю предоставляемую помощь Китаю адресовать правительству, возглавляемому Чан Кайши, признавая его как единственное законное правительство страны. В комментариях зарубежной печати это было интерпретировано, как согласие Кремля не оказывать помощи КПК в борьбе против Гоминьдана.[556]
В свою очередь руководством Коммунистической партии Китая подписание договора и соглашений было встречено неодобрительно и раздраженно. Американский дипломат в Чунцине Д. Мэбли отметил в своем дневнике, что работники представительства КПК выказывали американским дипломатам свое негативное отношение к заключенному в Москве договору.[557]
Недовольство КПК было вызвано тем, что коммунисты явно рассчитывали в августе 1945 года вовлечь советские войска в непосредственное вмешательство в борьбу между КПК и Гоминьданом.[558]
Этому способствовали активные действия по расширению сфер контроля на территории Китая, предпринимаемые коммунистами и гоминьдановцами, после вступления в войну Советского Союза.
11 августа 1945 года главнокомандующий армией КПК Чжу Дэ издал приказ об общем наступлении войск с целью установления контроля над всеми железными дорогами Китая, вдоль которых располагались японские и марионеточные (маньчжурские и монгольские) войска. При этом коммунистическим частям ставилась задача принимать капитуляцию противника, разоружать его, а также принимать от него «все города, укрепленные населенные пункты и коммуникации, пресекая попытки к сопротивлению или нанесению ущерба».[559]
В этот же день гоминьдановские войска тоже начали быстрое продвижение из западных и юго-западных районов страны в районы, оккупированные японцами. Одновременно Чан Кайши потребовал от армии противника сдаваться только войскам Гоминьдана.
Руководство КПК с целью форсировать продвижению своих войск в Северо-Восточный Китая, решило осуществить ряд дополнительных мер. «Случай в высшей степени срочный, посылка войск и кадров на Северо-Восток в настоящее время — стратегическое мероприятие общегосударственного масштаба. Для нашей партии и последующей борьбы китайского народа это имеет решающее значение. Ныне время решает все, медлить нельзя ни минуты, иначе история не простит», — указывал ЦК партии.[560] В связи с этим на Северо-Восток страны были стремительно переброшены войска общей численностью 150 тыс. человек. В конце августа 1945 года отряды коммунистов вступили в Шаньхайгуань, где встретились с частями советской 17-й армией. С их помощью войска КПК отправились по железной дороге на север, чтобы опередить гоминьдановские формирования, стремящиеся выйти в Маньчжурию.
Интенсивная передислокация воинских соединений в августе 1945 года приводила к многочисленным столкновениям между войсками КПК и Гоминьдана. Локальные схватки грозили перерасти в полномасштабную гражданскую войну с вовлечением в нее находившихся в Китае армий союзников, что неизбежно привело бы к конфликту между СССР и США.
Стремясь избежать подобного разворота событий, советское руководство приняло решение о невмешательстве во внутренние дела Китая, что было ясно и недвусмысленно продемонстрировано подписанием 14 августа 1945 года договора о дружбе и союзе между СССР и Китайской Республикой.
Подписание договора сумело повлиять на взрывоопасную ситуацию в Китае, но для уточнения советской позиции потребовались прямые контакты между руководством ЦК ВКП(б) и ЦК КПК. В ходе переговоров китайской стороне «была разъяснена советская политика невмешательства, объективно направленная на всемерное оттягивание начала гражданской войны, на создание дипломатическими и политическими средствами благоприятных внутренних и международных условий для накапливания военно-политических сил КПК, создания более благоприятных условий развития революционного процесса».[561]
Стоит заметить, что, несмотря на полученные разъяснения, отношение руководства КПК к такому повороту событий осталось крайне негативным. Они считали, что в данном случае руководителями Советского Союза была допущена грубейшая ошибка.
Вот что по этому поводу писал китайский дипломат Ши Чже:
«Она [Ошибка — Авт. ] состояла в следующем. Когда наша освободительная борьба только началась, Сталин недооценил силы китайской революции. Он опасался, что, поскольку у Чан Кайши имеется многомиллионная прекрасно оснащенная армия, за спиной которой стоят к тому же США, а Советский Союз не в силах помочь, мы не сможем одержать победу над Чан Кайши, и потому выражал несогласие с курсом на войну. Председатель Мао, разумеется, не принял к руководству эти суждения, не стал он и взывать к Советскому Союзу о помощи».[562]
Даже 11 лет спустя Мао Цзэ-дун не мог успокоиться. В 1956 году на заседании Политбюро он злопамятно вспоминал:
«В период Освободительной войны Сталин вначале не позволил нам вести революцию, утверждая, что, если разразится гражданская война, китайская нация окажется под угрозой гибели. А когда война началась, он лишь наполовину верил в наши силы».[563]
Тем не менее, в ходе перегруппировки сил, за месяц, с 15 августа по 15 сентября 1945 года, войска КПК заняли 156 небольших и средних городов в 158 уездах.[564] Им не удалось овладеть основной частью железных дорог, коммуникационными центрами и крупными городами во многих районах Китая, но зато в тех районах, где наступали войска Забайкальского и 1-го Дальневосточного фронтов, коммунисты сумели значительно расширить сферу своего контроля.
К 1 октября 1945 года общая территория, находящаяся под контролем КПК, составляла уже свыше 2 млн кв. км, с населением около 120 млн человек, с 280 уездными и несколькими крупными городами.[565] К этому времени численность регулярных войск КПК достигала 910 тыс. бойцов. Кроме того, в народном ополчении числилось 2,2 млн человек. Эти силы располагались следующим образом: в Особом районе — 80 540 бойцов, в Северном Китае — 470 286 (ополчение — 1616 тыс.), в Центральном Китае — 343 982 (ополчение — 580 тыс.), в Южном Китае — 20 730 (ополчение — 5 тыс.).[566]
Большое значение имело овладение войсками КПК ключевыми пунктами на подступах к Маньчжурии, освобожденной Советской Армией, — городами Циньхуандао, Шаньхайгуань, Чжанцзякоу (Калган), а также северной частью провинции Шаньдун с портами Яньтай (Чифу) и Вэйхайвэй.
Это дало возможность 8-й армии начать переброску своих частей в районы Внутренней Монголии и Маньчжурии, задолго до прибытия гоминьдановских войск, с тем, чтобы превратить Северо-Восток Китая в основную опорную базу революции. По суше и морем на джонках с полуострова Шаньдун в эти районы были переброшены около 100 тыс. бойцов. Части КПК, вступившие в Маньчжурию, где «важные железнодорожные магистрали и крупные города были заняты Советской Армией, постепенно стали устанавливать контроль над сельской периферией и мелкими городами».[567] Помимо военных в Маньчжурию оперативно перебрасывается около 50 тыс. партийных и административных работников КПК, в том числе четыре члена Политбюро Пэн Чжэнь, Чэнь Юнь, Гао Ган, Чжан Вэньтянь и свыше четверти членов и кандидатов в члены ЦК КПК. Это позволило ЦК уже в сентябре 1945 года принять решение о создании Северо-Восточного бюро в составе Пэн Чжэня (секретарь), Чэнь Юня, Цай Чжэна, Вань И, Чжан Сюэсы. Северо-Восточное бюро ЦК КПК развернуло активную деятельность по организации сети партийных организаций, созданию новых органов власти, восстановлению разрушенного хозяйства.
К ноябрю 1945 года вся территория Маньчжурии севернее реки Сунгари перешла под контроль коммунистов. 23 ноября вооруженные силы КПК в Маньчжурии насчитывали свыше 200 тыс. человек.
В свою очередь, войска Гоминьдана сумели значительно укрепиться в восточных и южных районах Китая, захватив ряд крупных административных центров — Шанхай, Нанкин, Пекин, Тяньцзин, Тайюань и др.
Стремясь, быстро создать крупную группировку сил в Маньчжурии правительство Чан Кайши, рассчитывало получить помощь от США в доставке своих войск в Северный Китай морским и воздушным путем. Корабли 7-го флота США и американская транспортная авиация помогли осуществить переброску крупных соединений Гоминьдана. Однако из района Шаньхайгуаня, куда были доставлены гоминьдановцы, войти в Маньчжурию можно было только по железной дороге, проходящей по территории, занятой войсками КПК, или морским путем.
Обращение правительство Чан Кайши к советскому командованию о предоставлении своим воинским частям железнодорожного транспорта и охране эшелонов в пути следования в Маньчжурию, было встречено решительным отказом. Кроме того, советское командование не могло «допустить в районы расквартирования своих войск гоминьдановские соединения и части, которые вели себя по отношению к советским войскам недружелюбно. Поэтому в ответе на запрос чанкайшистских властей говорилось, что советское командование не возражает против занятия гоминьдановскими войсками любого пункта в Маньчжурии в соответствии с советско-китайским договором от 14 августа 1945 г., но после вывода оттуда советских войск».[568]
Получив отказ советской стороны в железнодорожных перевозках, руководство Гоминьдана, совместно с американскими военными, разработало операцию по доставке гоминьдановских войск в Маньчжурию морским путем. В октябре 1945 года корабли 7-го флота США, на которые были погружены шесть гоминьдановских дивизий из 13-го и 52-го корпусов, вышли к берегам Маньчжурии. Однако единственным портом на маньчжурском побережье, способным принять крупные корабли и обеспечить высадку значительных воинских соединений и боевой техники, был порт Дальний (Далянь), где, по советскокитайскому договору, также размещались советские войска.
О дальнейших событиях рассказывает генерал-полковник Герой Советского Союза И. И. Людников, в то время командующий 39-й советской армией:
«В конце октября 1945 г. советская комендатура Дальнего получила по радио сведения, что американская военно-морская эскадра просит разрешения войти в порт Дальний для весьма важных переговоров с нами. Контр-адмирал В. Н. Ципанович, командовавший военно-морской базой в Порт-Артуре, передал непрошеным гостям приказ: «В порт не входить, эскадру оставить на траверзе острова Дашаньдао».
Американская эскадра была вынуждена остановиться на внешнем рейде. К коменданту Дальнего генерал-лейтенанту Г. К. Козлову на моторном катере прибыл представитель командующего американской эскадрой в звании капитан-лейтенанта. Фамилия у него была русская — Щербаков, и говорил он порусски. От имени командующего эскадрой вице-адмирала Сеттла Щербаков просил разрешения войти эскадре в порт.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.