VI

VI

Затруднения, собственно, начались еще во время ее процесса. Согласно английским законам, пэра Англии могли судить только другие пэры, то есть существовал принцип «…суда равных…». Но где найти равных суверену, хотя и бывшему? Мария Стюарт на это обстоятельство и указала – какое право имеют английские лорды, заседающие в суде над ней, ее судить? Она иностранка, попавшая в Англию в качестве гостьи, незаконно задержанная и лишенная свободы, а теперь еще и поставленная перед судом, не имеющим над ней никакой юрисдикции, ибо в делах своих монархи ответственны только перед Господом.

Лорд Берли ответил ей ссылкой на давнишние договоры между Англией и Шотландией, согласно которым Шотландия признавалась вассалом английской Короны. Аргумент был, конечно, крайне спорный – в Шотландии правил сын Марии Стюарт, король Джеймс, и никто его права на престол не оспаривал и ни о каком вассалитете речи с ним не заводил.

Ну, судьи за юридической точностью формулировок особенно не гнались, и процесс пошел себе своим чередом и дальше.

Марии Стюарт были предъявлены обвинения в покушении на жизнь королевы Елизаветы, а в качестве улик суду были предъявлены копии ее писем. Она все отрицала и говорила, что уличающие ее слова могли быть включены в письма без ее ведома рукой шифровавших послания секретарей. Она требовала очной ставки с ними, в чем ей было отказано. Еще бы – их давно уже казнили.

В общем, приговор был предрешен – Марию Стюарт нашли виновной и приговорили к смерти.

Иностранные дворы протестовали, и довольно бурно. Генрих Третий Французский написал Елизавете, что в Англии не существует закона, по которому его родственница, вдова его умершего брата, Франциска Второго, может быть признана виновной. Королева Елизавета ответила очень резко – она сказала послу Франции, что такого рода разногласия «…ставят под угрозу англо-французскую дружбу…».

Примерно в том же духе было отвечено и на формальный протест Шотландии.

С собственным Парламентом, требовавшим казни, она разговаривала совершенно в другом духе – королева благодарила своих верных подданных за преданность, но настаивала на том, что следует держаться духа милосердия. Эта речь явно целилась не столько в членов Парламента, сколько в аудиторию за рубежом.

В общем, понятно, что в такой ситуации было бы лучше для всех, если бы Мария Стюарт внезапно умерла – ну, например, от угрызений совести. И ей можно было бы в этом даже и помочь…

Такого рода намеки делались тюремщику королевы Марии, Эмиасу Паулету, и исходили они с самого верха, от лорда Роберта Дадли, графа Лестера. Елизавета Первая тоже не возражала бы, если б проблема решилась как бы сама собой, да вот беда – Паулет убить свою узницу отказался наотрез. Он действительно был «старым законником» – французскому послу не соврали.

Конечно, при желании можно было найти человека посговорчивее – но и лорд Берли, и сэр Фрэнсис Уолсингем стояли за «…законный суд и законный приговор…». Королева Елизавета, по своему обыкновению, колебалась, тянула время, выискивала всяческие предлоги для того, чтобы отложить решение, и всяческими отговорками довела своих советников до полного изнеможения.

Но в феврале 1587 года она подписала наконец смертный приговор, вынесенный ее судом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.