II

II

Ссылалась она на разные вещи, но в основном упирала на то, что не мог актер Шекспир знать такую кучу вещей, которую он совершенно очевидно почему-то знал, и не мог он писать столь мощные философские произведения, не имея для этого никакой подготовки, – следовательно, их писал другой человек, философ, живший примерно в то же время, что и Шекспир, – а таковым являлся в первую очередь Фрэнсис Бэкон. Мысль эта некоторым людям показалась вполне здравой, и они начали, так сказать, «…вглядываться в проблему…». Оказалось, что в труде Бэкона под названием «The Promus of Formularies and Elegancies», наборе всевозможных коротких формул, афоризмов и прочего в том же духе, содержатся абсолютно, буквальноточные «кальки» со слов Шекспира[61].

A fool’s bolt is soon shot. (Bacon, Promus)

A fool’s bolt is soon shot. (Shakespeare, Henry V)

В приблизительном смысловом переводе – «…дурак стреляет быстро и не целясь…».

All is not gold that glisters. (Bacon, Promus)

All that glisters is not gold. (Shakespeare, The Merchant of Venice)

«…не все то золото, что блестит…».

И таковых совпадений там насчитали с дюжину.

Ну, что сказать? Шекспироведение к середине XIX века существовало уже пару веков, был накоплен значительный материал – и шекспироведы поглядели на «бэконианство» примерно так, как римская Церковь – на ересь Лютера. Сперва еретические построения игнорировали, потом носителей их попытались переубедить, а когда это не получилось – припечатали к позорному столбу всей силой Знания и Авторитета. «Бэконианцам» было сказано, что они дураки и ничего не понимают, что Бэкон не мог писать так, как писал Великий Бард, что философия тут ни при чем, а важна поэзия и мощь поэтического гения, что Шекспиру и не нужна была никакая книжная ученость, ибо он был как бы «…наивное дитя Природы…», и его лепет приходил к нему на уста самопроизвольно – а так-то он был вполне невежественным человеком, вполне на уровне своего века и социального положения. Добавлялось, что, по свидетельству знавшего его Бена Джонсона, латынью он владел не очень, а греческого и вовсе не знал и что все практические навыки, которые он вроде бы обнаруживает, он подхватил либо в таверне «Русалка», где собирались моряки, либо в кругу своих аристократических знакомых, вроде графа Саутгемптона, которому, по всей видимости, были посвящены знаменитые шекспировские сонеты.

А что до совпадений между строками Бэкона и Шекспира, то, во-первых, это была народная мудрость того времени, во-вторых, неизвестно, кто у кого их копировал. Почему непременно Шекспир брал эти слова у Бэкона, а не Бэкон – у Шекспира?

В общем, с дискуссии между «стратфордианцами» (названными так по названию города, в котором актер Шекспир родился и где он умер) и «бэконианцами», названными так по имени Бэкона, и началось то, что впоследствии приобрело название Великого Спора.

В столкновении вокруг книги Делии Бэкон ряды «бэконианцев» оказались потрясены и разбиты, они отступили в полном беспорядке – и разделились на два основных направления.

Первое сосредоточилось на том обстоятельстве, что Фрэнсис Бэкон в числе прочих своих занятий интересовался и криптографией и просто обожал создавать свои шифры – или, наоборот, раскалывать чужие. Начались поиски шифровок Бэкона, записанных в тексты Шекспира. Найти, честно говоря, ничего не нашли, но в процессе был сформирован аппарат, который впоследствии раскрыл японские военно-морские коды{9}.

Второе направление занялось тем, что стало пристально изучать биографию Шекспира и его окружение.

И в результате их усилий на поверхность стали вылезать кое-какие противоречия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.