Владимир Ларионов БЕЛЫЙ МАМОНТ РОССИЙСКОЙ ФАНТАСТИКИ

Владимир Ларионов

БЕЛЫЙ МАМОНТ РОССИЙСКОЙ ФАНТАСТИКИ

Геннадий Мартович Прашкевич родился 16 мая 1941 года в селе Пировское на Енисее.

«Первой книгой, которую прочел от корки до корки, – вспоминал писатель в эссе „Малый Бедекер по НФ, или Книга о многих превосходных вещах“ (2006), – была „Цыганочка“ Сервантеса. Не „Коза-дереза“, не „Конек-горбунок“, не „Маша и три медведя“, весь этот доисторический извращенный модернизм, а настоящая толстая солидная книга. Мне только что стукнуло четыре года, „Цыганочке“ шло далеко не первое столетие. Разница должна была сказаться…»

Она и сказалась.

Первый рассказ («Остров туманов») Гена Прашкевич сочинил в седьмом классе. Учился он тогда в городе Тайга (крупная железнодорожная станция на Транссибирской магистрали). В 1957 году рассказ был опубликован в местной газете «Тайгинский рабочий». Окрылённый успехом, юный автор пишет один за другим три фантастических романа, пробует себя в поэзии, но одарённому подростку не хватает знаний и жизненного опыта. «Я жил как бы в двух мирах – реальном, где роскошная природа соседствовала с дремучим пьянством, дикостью, невежеством, почти всегда свойственными промышленному захолустью, – рассказывал писатель позже, – и миром придуманным, открывавшимся, когда я смотрел на звездное небо. Меня всегда тянуло заглянуть за горизонт, за пределы видимого, и самому увидеть – что там? Жажда познания распирала. Жарким летом 1957 года, строя очередной телескоп из очковых стекол, перечитывая только что появившуюся „Туманность Андромеды“ и любимую книжку детства „Недостающее звено“, я (неожиданно даже для самого себя) послал письма небожителям, которые написали эти книги. А они, крайне занятые люди, выдающийся палеонтолог, известный писатель-фантаст Иван Антонович Ефремов и выдающийся учёный-энтомолог и писатель, доктор биологических наук Николай Николаевич Плавильщиков – о, чудо! – ответили, отозвались, даже ненавязчиво намекнули на то, что, мол, надо бы и дальше учиться. А Иван Антонович пригласил в поле – поработать с самыми настоящими палеонтологами. И книги! Они присылали много книг! В глухой сибирской провинции в середине прошлого века, учась в школе, я перелистывал альбомы Аугусты и Буриана, вчитывался в работы Вернадского, Козо-Полянского, Быстрова, Рёмера. Оказалось, в учебе есть сладкий смысл».

Окончив школу, Геннадий Прашкевич приехал в Новосибирск.

Здесь, в только что основанном академическом городке, он обрел замечательных друзей, людей «одной с ним крови», и с некоторым удивлением обнаружил, что настоящие, даже очень крупные ученые тоже пишут стихи! В начале 1961-го года молодые сотрудники Института геологии и геофизики создают поэтическую группу, организуют вместе со студентами Новосибирского университета литературное объединение. Поэтические «среды», куда собирался весь Академгородок, стали островком опасного свободомыслия, которое не могло остаться безнаказанным даже во время относительной политической оттепели начала 60-х. «Торжествующее ощущение того, что у нас всё получается, – вспоминал позже Г. Прашкевич, – конечно, не могло не привести к мысли о литературном альманахе. Литературный альманах, выходящий в научном городке! – это ли не ответ тем, кто делит людей на „физиков“ и „лириков“?! Впрочем, думаю, с гораздо большим изумлением, а, скорее всего, просто с ужасом узнали партийные ревизоры о том, что мы с Володей Горбенко попросили дать стихи в наш альманах не кого-нибудь, а Анну Андреевну Ахматову. А нам это казалось в высшей степени естественным. Именно присутствие стихов А. А. Ахматовой могло по-настоящему освятить волнующие просторы предполагаемого альманаха. Нам тогда в голову не приходило, что жизнь и мечты далеко не всегда совпадают, что пробивание литературных альманахов и журналов в обществе, связанном догмой партийности, не под силу людям даже гораздо более авторитетным, что существование нашего литобъединения давно замечено власть имущими, что все наши наивные движения на виду, и вполне серьёзные люди интересуются нашими неиссякаемыми спорами и чтениями». Через тридцать лет Лидия Чуковская напишет о последствиях этого неосмотрительного шага в своих «Записках об Ахматовой», упомянув в них и письмо из Новосибирска «от двух мальчиков, готовых отдать жизнь за Анну Андреевну». Поскольку отправители письма не знали почтового адреса Ахматовой, оно было послано ей через «Литературную газету» и, разумеется, перлюстрировано компетентными товарищами. Пострадали многие «средовцы»…

Академгородок, снова Тайга (там была написана его первая реалистическая повесть «Столярный цех»), снова Академгородок. Вместе с женой и маленькой дочкой Г. Прашкевич уезжает на Сахалин. Работая с 1965 по 1971 гг. в лаборатории вулканологии Сахалинского комплексного научно-исследовательского института, он исходил Сахалин, Курильские острова, Камчатку. «Оказалось, что мир, в который мы попали, великолепен, в нем есть просторы, горы, сопки. Каждое лето я пропадал в экспедициях, часто на островах практически необитаемых. Два-три человека на острове – это не так уж много. Скоро выговариваешь все слова, и начинаешь… понимать океан… причем совершенно иначе, не так, как раньше… Берега островов необыкновенны – мрачные каменные непропуски, врезанные бухты, выходящие в океан мысы… Пляжи тянутся километрами: – черные титано-магнетитовые, белые – пемзовые… Издали приходит большая волна, подсвеченная изнутри зеленоватым сиянием. Набегая на мелководье, она растет, поднимается и вдруг мощно рушится, мгновенно освещая весь берег холодной молнией…»

В 1968 году опубликована книга стихов корейского поэта Ким Цын Сона, переведённых Г. Прашкевичем в соавторстве с В. Горбенко. В том же году должен был выйти поэтический сборник самого Прашкевича.

«Вернувшись с полевых работ, – вспоминал писатель, – я отправился в Южно-Сахалинское книжное издательство. Настроение там почему-то царило не самое праздничное. Директор меня не принял, а перепуганный редактор книжки дал странный совет. Наверное, перепутал порядок ходов, как говорят шахматисты. „Твоя книжка уже готова, – сказал он, странно оглядываясь, будто нас могли подслушать. – Осталось подписать ее в печать, но понимаешь… у цензуры появились некоторые вопросы…“ И посмотрел на меня круглыми глазами: „Ты попробуй… Ты сходи к цензору сам… Это очень умная женщина…“

Совет редактор дал не подумав: в Советском Союзе цензуры не было. И цензоров, понятно, как таковых, не существовало. Были штатные сотрудники Лито, некие невидимки, общаться с которыми имели право только редакторы, но никак уж не авторы. Но, проинструктированный редактором, я нашел нужное здание, поднялся на нужный этаж и постучался в нужный кабинет. «Ах, – радостно сказала цензорша, – я давно ничего такого свежего, как ваши стихи, не читала! Есть, правда, мелочи… Ну вот тут, например… О советском князе Святославе… В девятьсот шестьдесят восьмом году (тысячу лет назад) он якобы, по вашей версии, застиг врасплох болгарские города, сжег Сухиндол, изнасиловал… – голос цензорши сладко дрогнул, – ах, изнасиловал многих болгарок… Ну, если и так? – голос цензорши окреп. – Где тому доказательства? В каком госхране лежат документы, доказывающие эти массовые, по вашим словам, изнасилования? Не мог, не мог наш советский князь так вести себя в братской стране!»

Я не согласился. И принес цензорше том знаменитого советского болгароведа Н. С. Державина. «В конце весны или в начале лета 968 г. князь Святослав Игоревич во главе 60-тысячной армии спустился в лодках вниз по Дунаю… Болгария была застигнута врасплох…» И все такое прочее. Теперь-то я был убежден: книга моих стихов выйдет! Но отложив в сторону том академика Н. С. Державина, милая цензорша долго глядела на меня с непонятной мне грустью. Потом спросила: «В каком году издана эта книга?» – Я честно ответил: «В одна тысяча девятьсот сорок седьмом». – «А какое, миленький, у нас тысячелетье на дворе?» – цензорша, несомненно, знала русскую поэзию. – «Одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год». – «Ну вот и ладушки, – подвела, наконец, итог цензорша. – В девятьсот шестьдесят восьмом году, тысячу лет назад, и даже в одна тысяча сорок седьмом году наш советский князь Святослав мог делать в братской стране Болгарии все, что ему заблагорассудится, но в одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году мы ему этого не позволим…»

Набор книги рассыпали. Имя автора было занесено в черный список.

Потом Прашкевич напишет: «В некотором смысле моя пресловутая разносторонность вызвана была специфическими обстоятельствами. Первая книга уничтожена цензурой, стихи нигде не печатались… Что ж, я начал переводить… Летал в Болгарию, изучил язык, издал антологию болгарской поэзии в своих переводах. Однако, этого мне было мало… Так я пришел к прозе, составившей мою магаданскую книгу „Люди Огненного кольца“ (1977). Общение с научным миром привело к идеям фантастическим. От фантастики пришел к истории. У каждого путь свой. Это ведь не проблема – сменить жанр, главное – остаться интересным для читателя».

В 1971 году Геннадий Прашкевич вернулся в новосибирский Академгородок.

Работал в газетах, затем в Западно-Сибирском книжном издательстве. Печатался в журналах «Байкал» (Улан-Удэ), «Вокруг света» (Москва), «Аврора» (Ленинград), «Огонек» (Москва), «Сибирские огни» (Новосибирск), «Дальний Восток» (Хабаровск). В альманахе «На суше и на море» вышла повесть «Двое на острове» (1972), где на фоне экзотической курильской природы, описанной с большой художественной достоверностью, не менее достоверно показаны нравственные метания главного героя-геолога. Свердловский журнал «Уральский следопыт» в февральском и сентябрьском номерах за 1974 год публикует фантастико-приключенческие повести Прашкевича: «Мир, в котором я дома» и «Шпион в юрском периоде». Последняя положила начало циклу «Записки промышленного шпиона», за который писатель в 1994 году получил премию «Аэлита». По словам Виталия Ивановича Бугрова, в то время литсотрудника отдела прозы и поэзии «УС», публикация в течение одного года сразу двух повестей одного автора – случай редчайший в практике «Уральского следопыта». Бугров писал, что вещи Прашкевича «…мы печатали едва ли не по мере поступления! Уверен (и где-то глубоко в душе радуюсь этому): именно мы помогли родиться – ну не совсем так, поскольку рождался-то он сам по себе! – но, во всяком случае – утвердиться новорожденному фантасту».

В 1978 году в Новосибирске вышла книга фантастических повестей и рассказов «Разворованное чудо». За нею последовали реалистические – «Эти вечные, вечные вопросы» (1979), «Курильские повести» (1981). В «Уральском следопыте» регулярно печатается фантастика Прашкевича. Казалось, литературная жизнь писателя налаживается, но в 1983 году работу в издательстве пришлось оставить. Поводом послужил выход сборника фантастических повестей и рассказов «Великий Краббен», название которому дала повесть Геннадия Прашкевича. С подачи одного из литературных «коллег» книгу затребовали на контрольное рецензирование в Госкомиздат РСФСР и там рецензентам сразу не понравилось имя главного героя повести – Серпа Ивановича Сказкина, обнаружившего в кальдере острова Итуруп дожившего до наших дней плезиозавра. Впрочем, рецензентам в этой повести много чего не понравилось. Даже вполне невинный каламбур «Кто сказал, что Серп не молод?» был признан надругательством над символикой страны. В итоге тридцатитысячный тираж «Великого Краббена», уже поступивший в продажу, приказом Госкомиздата был отозван из книжных магазинов и уничтожен. «Но, – вспоминал Геннадий Мартович, – особо нервный магазин „Военная книга“ успел продать какое-то количество экземпляров…»

Издаваться становилось все тяжелее.

Все же, с началом перестройки вышла книга повестей «Уроки географии» (1987), а за нею роман «Апрель жизни» (1989). В последнем сформулирована до сих пор близкая сердцу писателя теория прогресса. «Ведь с той поры прошло тридцать лет, и от самого себя, от Саньки, от Реформаторши, от покойного отца и от покойного деда Фалалея, от многих других, живых, а частью и ушедших людей, я отделен уже не только запуском первого искусственного спутника Земли, не только легендарным полетом Юрия Гагарина, не только триумфальной высадкой человека на Луне. От всего, что нас тогда окружало, я отделен войной во Вьетнаме, кампучийскими событиями, контрреволюцией в Чили и в Индонезии, ирано-иракской войной, гибелью „Челленджера“ и множеством, множеством, множеством других, уже давно ставших историей событий. За эти тридцать долгих лет на моих глазах отшумели и отцвели десятки самых разных теорий. Одни из них оказались ложными, другие вызвали активный, но временный интерес, к третьим и сейчас сохраняется неизменное уважение. Совсем не последней среди них кажется мне та, которой так щедро наделил меня Санька Будько 18 мая 1957 года. И что бы ни происходило в мире, как бы ни складывалась моя жизнь, какие бы события ни радовали, ни рвали мое сердце, я не устаю, я продолжаю повторять как заклинание: ведь не может быть, ведь не может быть, ведь не может быть, чтобы к вечеру каждого прожитого нами дня мы не становились бы хоть чуть-чуть лучше, чем были утром».

Перестройка помогла Геннадию Прашкевичу вернуться в фантастику.

«Пять костров ромбом» (1989),

«Фальшивый подвиг» (1990),

«Кот на дереве» (1991),

«Записки промышленного шпиона» (1992),

«Шпион против алхимиков» (1994),

«Шкатулка рыцаря» (1996)…

Период конца восьмидесятых-начала девяностых был чрезвычайно сложным как для страны в целом, так и для системы книгоиздания в частности. Когда многие писатели потеряли надежду на публикации, а некоторые потеряли и себя, погрузившись в беспросветный процесс выживания, Геннадий Прашкевич активно работал, искал новые формы, смело экспериментировал. «Я писал то, что ни в какие ворота не лезло… Потом страна перевернулась, и я вошел в образовавшуюся брешь». Одной из таких нестандартных, «не лезших в ворота» вещей стала повесть-эссе «Возьми меня в Калькутте». Это своеобразный художественный спор с писателем Михаилом Веллером, выпустившим в 1989 году в Таллинне инструкцию для прозаиков под названием «Технология рассказа». Веллер в этом тексте подробно анализирует процесс создания рассказа, объясняет принципы организации литературного материала, пытаясь «разъять алгеброй гармонию». Прашкевич эмоционально ему возражает: «Ты можешь с ювелирной точностью разбираться в точечной или плетёной композиции, в ритмах, в размерах, а можешь обо всём этом не иметь никакого представления – дело не в этом. Просто существует вне нас некое волшебство, манящее в небо, но всегда низвергающее в грязную выгребную яму. Что бы не происходило, как бы не складывалась жизнь, как бы ни мучила тебя некая вольная или невольная вина, всё равно однажды бьёт час и без всяких на то причин ты вновь и вновь устремляешься в небеса… забывая о выгребной яме». И подтверждает свой тезис страницами, написанными с любовью и горечью, смешивая реальность и фантастику, размышления и воспоминания. Опубликованное ранее в журналах «Простор» (1993) и «Постскриптум» (1997) эссе «Возьми меня в Калькутте» органичной частью вошло в «Малый Бедекер по НФ, или Книгу о многих превосходных вещах» (2006).

«Бедекер» – книга бесконечная.

Геннадий Прашкевич пишет её много лет.

Самый полный на данный момент вариант вышел в серии «Звёздный лабиринт: коллекция» издательства АСТ (Москва). Отдельные главы, публиковавшиеся до этого в московском журнале «Если» (2002) и киевской «Реальности фантастики» (2004), получили ряд престижных литературных фантастических премий, в том числе – две «Бронзовых Улитки» от Бориса Стругацкого. В обычной жизни бедекер – это название широко распространенных путеводителей по странам, содержащих обширный фактический материал (по фамилии немецкого издателя Карла Бедекера, ещё в начале 18 века организовавшего в Кобленце фирму по их выпуску). Немец Бедекер составлял свои путеводители на основе сведений, полученных им в заграничных путешествиях. Сибиряк Прашкевич создаёт свой фантастический бедекер, используя бесценную информацию, полученную на протяжении большого путешествия во времени, которое мы называем жизнью… Первый том (фактически изданный) посвящён людям, которых автор знал достаточно близко. Это живые лаконичные заметки о братьях Стругацких, о Валентине Пикуле, Юлиане Семенове, Иване Ефремове, Викторе Астафьеве, Виталии Бугрове, Борисе Штерне, Михаиле Михееве, Георгии Гуревиче, Сергее Снегове, о многих и многих других прозаиках и поэтах. «Хотелось представить людей, которые во многом определили мою жизнь, такими, какие они были на самом деле, без литературоведческих мифов». Второй том, над которым он продолжает работать, посвящен проблеме алкоголя в жизни писателей. «Я вспомнил, кто из моих друзей за последние десять лет ушел из жизни по этой причине, и ужаснулся – восемьдесят процентов, не меньше. Алкоголь в России всегда был силой чудовищной, разрушительной, и не имеет значения, кто с этим сталкивается – обнищавший вахтер запущенного заводского общежития или преуспевающий академик». Третий том станет книгой об основном инстинкте. «Я не собираюсь скрывать каких-то темных сторон даже своей собственной жизни. В конце концов, пора хотя бы попытаться понять, что именно одного писателя толкает к созданию „Доктора Живаго“, а других – „Пикника на обочине“…»

К «Бедекеру» примыкает повесть «Черные альпинисты» (1994), в которой писатель осмысливает годы, проведенные им на Курилах и на Сахалине. В том же ряду стоит исследование «Адское пламя» (1995), печатавшееся в журнале «Проза Сибири». Это размышления писателя о том, какой могла быть составленная им Антология советской фантастики. «Октябрь 1917 года страшной стеной отгородил Россию от остального мира. Начался невиданный, неслыханный до того, поистине фантастический эксперимент по созданию Нового человека. Это ведь главное дело любого режима – создание Нового человека. Человека угодливого или запуганного, работящего или пьющего, агрессивного или смирного, духовного или ограниченного, бессловесного или болтливого – какой человек на данный момент нужен режиму для решения насущных задач, такого и следует создать». Вечная, актуальная тема… Этот Новый человек создаётся и сейчас. Каким он будет?…

Говоря о Прашкевиче-фантасте невозможно забыть о его работе в других жанрах (детективном, историческом), ведь писатель часто работает на стыке литературных направлений, искусно смешивая их, умело инкрустируя реалистические тексты поэтическими цитатами, литературными аллюзиями и фантастическими допущениями. В соавторстве с Александр ом Богданом им написана серия остросюжетных романов посвящённых становлению нового русского бизнеса: «Противогазы для Саддама» (1998), «Человек „Ч“ (2001), „Пятый сон Веры Павловны“ (2001), „Русская мечта“ (2004). Книги этого цикла интересны тем, что их герои (почти во всех случаях имеющие реальных прототипов) находятся внутри неоднозначной исторической ситуации, это люди, создающие новую экономическую культуру, формирующие новую жизнь. В бизнес-цикле особо выделяется роман „Пятый сон Веры Павловны“, номинированный в 2002 году на премию „Букер“. Авторы дали ему подзаголовок „Современная утопия“. Наверное, таёжная резервация-„периметр“, где потерявший себя человек может добровольно „подлатать“ моральные ценности, а заодно и заработать – и впрямь утопия, но книга важна тем, что в ней отчетливо переданы атмосфера и интонация момента. Кстати, соавтор Геннадия Прашкевича – крупный томский предприниматель, отлично знающий особенности бизнеса „по-русски“.

Отдельная тема – исторические произведения Прашкевича, посвящённые малоизвестным событиям прошлого Сибири, которой, как известно, прирастала и продолжает прирастать Россия. Школьные учебники скупо рассказывают об освоении огромного и таинственного края. Писатель продолжительное время занимался архивными изысканиями, глубоко изучил историю допетровской и петровской Руси. В повести «Носорукий» (2004) русские казаки в первой половине XVII века по приказу царя Алексея Михайловича ищут в тундре на Индигирке живого мамонта; в «Тайне полярного князца» (2004) знаменитый землепроходец Семен Дежнев обустраивает жизнь на новой реке Погыче; но самым знаковым, самым значительным из написанных в этой области Геннадием Прашкевичем произведений является роман «Секретный дьяк, или Язык для потерпевших кораблекрушение» (2001) – о поисках пути в далекую Японию, о выходе русских на Камчатку и Курильские острова.

Исторические романы Геннадия Прашкевича примечательны тем, что кроме выпуклых исторических реалий, яркого описания деяний первых покорителей Сибири и непременной авантюрной составляющей в них присутствуют печальные и глубокие размышления о душевной маете русского человека. Хорош живой язык эпохи, оригинально реконструированный писателем. Прашкевич признавался, что после обстоятельного изучения архивных документов XVII–XVIII веков вместе с неким историческим знанием к нему пришла и зазвучала живая речь того времени: «Речь казачьих отписок, речь наказных грамот, в которых царь умолял землепроходцев «в зернь не играть и блядни не устраивать». Но, понятно, играли и устраивали. И за шестьдесят лет по угрюмым землям, горам и рекам вышли к Тихому океану. Резали друг друга, заносили ужасные болезни аборигенам, жили с ясырными бабами, но… распространяли Россию, отодвигали живую восточную границу все дальше и дальше…». – «Отличная вещь! – писал Геннадию Прашкевичу Борис Стругацкий, прочитав „Секретного Дьяка“. – Вы один из поистине немногих в нынешней России, кто умеет писать исторические романы».

А ведь есть ещё обширная публицистика, общественная деятельность, живые интервью – писатель любит и умеет рассказывать. Работает в Новосибирске литературный семинар Геннадия Прашкевича. Есть отнимающая много сил и времени работа на посту главного редактора новосибирского издательства «Свиньин и сыновья», выпускающего серьёзную, качественную литературу…

Но вернемся к Прашкевичу-фантасту.

Произведения, написанные им в последние годы, говорят сами за себя.

Он по-прежнему необычен и непредсказуем. Он пишет романы, рассказы, много работает в средней форме. «Белый мамонт» (2003), «Подкидыш ада» (2004), «Мироздание по Петрову» (2005), «Дыша духами и туманами» (2005), «Золотой миллиард» (2005), «Земля навылет» (2006), «Русский струльдбруг» (2006), «Божественная комедия» (2006), «Румын сделал открытие» (2007), «Нет плохих вестей из Сиккима» (2008) – вот впечатляющий список повестей Геннадия Прашкевича, вышедших в течение всего лишь нескольких последних лет. Некоторые из этих вещей уже успели получить престижные литературные премии, другие ждут своей очереди. В присущей ему парадоксальной манере Геннадий Прашкевич исследует болевые точки настоящего и будущего. Жесткая антиутопия «Золотой миллиард» (премия критиков «Малая Филигрань», 2006) появилась на свет в результате бесед автора с известным генетиком, академиком Виталием Кордюмом, предрекающим полное устранение человечества из ноосферной системы грядущего. Чтобы спасти мир от приближающегося глобального кризиса необходима принципиально новая цивилизационная парадигма…

«– О чём идёт речь?

– О перенаселении, – ответила Гайя. – Дело ведь во внутренней организации, в новом качестве взгляда на мир. Нам надоели игры в мораль. Мы хотим жить. Для себя, а не для уродов, – подчеркнула она. – Надоели нелетающие космонавты, океанологи, никогда не спускавшиеся в глубину океанских течений, архитекторы, не имеющие возможности реализовать оригинальный проект. Сам знаешь, на девяносто пять процентов мы работаем только на остальных. На умиротворение их желаний. Сколько можно? Мы не хотим спасти человечество только как вид. Мы считаем, что заслужили будущее.

– Но Есен-Гу – это миллиард жителей. Целый миллиард.

– Золотой миллиард, – кивнула она, – но мы и его проредим.

– Значит, речь идет об остальных?

– Об уродах, – усмехнулась она.

И напомнила:

– Миллиард против семи.

– Когда-то так говорил Дьердь…

– Он – честный работник. – (По сердцу Гая прошел холодок). – Ты тоже будешь говорить, как Дьердь, когда узнаешь правду. Старший брат болен. Ты два года провел на Территориях, – зеленые глаза блеснули. – Ты жил непосредственно с уродами, наверное, каждый день общался с ними. Тебе ли не знать, что главное желание уродов – добраться до Языков, насытиться, смотреть в небо и мечтать. Разве не так?

– Но ты сказала – отбраковка!

– Это честный термин. Природа, от которой мы отказываемся, сама тысячи раз устраивала отбраковку. Смерть всегда являлась самым эффективным ее инструментом. Где неандертальцы, овладевшие огнем? Где умные кроманьонцы, изобретшие каменный топор? Где синантропы, питекантропы – надежда будущего? Почему ты не жалеешь миллиарды живых существ, изобретших для тебя колесо, двигатель внутреннего сгорания, построивших мировую Сеть? Почему ты о них не вспоминаешь? Их ведь нет, они давно отбракованы. Природа любит очищать планету от лишнего. Стоит какому-то виду возвыситься, как природа бесцеремонно сбрасывает его со сцены. Тупая, ни на что не претендующая гаттерия может неопределенно долго занимать свою незначительную экологическую нишу, но динозавры, к примеру, быстро лишаются преимуществ. Безмозглая латимерия миллионы лет может скрываться в глубинах океана, но саблезубые тигры не протянут долго. Говорю же, природа не любит умников. Отбор никогда не останавливается. Мы первые, кто выступил против природы. Смотри на наши действия, как на последний отбор. Конечно, потребуется время. Вымирающие группы уродов долго еще будут бродить рядом с Языками, но нас это не должно тревожить. Нелепо тревожиться о судьбе вредных насекомых, правда? Гнилой картофель ни один генетик не возьмется реставрировать, в этом нет смысла, легче вывести и вырастить новый сорт. Все живые формы, выработавшие свои жизненный ресурс, обречены. Такова реальность.

– Но семь миллиардов…

– Мы им поможем.

– Чем?

– Они уйдут, не заметив этого».

Успех «неформатной» повести «Белый мамонт» с обескураживающим пояснением в выходных данных – «перевод с неандертальского» (премия Б.Стругацкого «Бронзовая улитка», премия Международного Конгресса фантастов «Странник», ряд других премий) лишний раз доказывает, что смелости язвительных операций мысли Прашкевича нет никаких границ. Первые люди пытаются найти управу на мохнатого Творца земли и неба – белого вечного мамонта Шэли. Они придумывают огромное копьё с парусом, а заодно – поэзию и живопись. «Многие вершины, – пишет „переводчик“ во вступлении к повести, – казавшиеся нам вечными, известны теперь только по позднейшим перерисовкам, по отголоскам чудовищно архаичных мифов, другие забыты безвозвратно; что же касается неандертальских шедевров, они вообще сохранились фрагментами. Полную картину уже не воссоздать. Но время от времени мы находим темные пещеры с наскальной живописью, изучаем следы неясных доисторических сооружений, обломки странных орудий. Там, где единый каменный рассказ разорван, где нет никакой возможности восстановить утерянное, мы пытаемся заполнять лакуны более поздними фрагментами мирового искусства, совпадающими с первоосновой по интонации. Это, в общем-то, в природе человека. Это очищает от скверны».

«Летел гусь над тундрой, – такими словами заканчивается „Белый мамонт“. – Увидел – человек у озера сидит. Сел рядом на берегу, долго на человека смотрел, ничего в нем не понял и полетел дальше».

Порой Геннадия Прашкевича упрекают в том, что он чрезмерно увлекается постмодернистской бессюжетностью и хаотичным нагромождением событийных отпечатков, слабо между собой связанных. На самом деле абсолютно все его произведения довольно жёстко структурированы и безупречно внутренне логичны. Конечно, не всегда эта логика лежит на поверхности, не все реминисценции прочитываются с наскока, но автор уверен, что его читатели – люди знающие и думающие. А кто сказал, что чтение – развлекательный процесс? Смыслы вещей Прашкевича надо разгадывать и интерпретировать. Очень трудно однозначно идентифицировать жанр его произведений. Прашкевич соединяет в них, казалось бы, несоединимое. Прекрасный страшный мир, населённый обожаемыми автором уродами в пересыпанной поэтическими цитатами, даже названной строками из Блока повести «Дыша духами и туманами»; бесчеловечность естества и сладостность виртуальности в откровенной «Божественной комедии»; болезненное произрастание грядущего из такой обыденной и такой трагической повседневности в повести «Нет плохих новостей из Сиккима» (в одном из персонажей я с изумлением узнал себя); генетические проблемы ближайшего будущего в «Русском струльдбруге». Петербургский писатель Александр Житинский, заместитель главного редактора журнала «Полдень, XXI век», где был впервые опубликован «Струльдбруг», впечатлённый прочтением этой «фантазии в режиме онлайн», саркастично резюмировал: «В наше переломное время достаточно было прожить всего-то полвека, чтобы в полной мере почувствовать себя струльдбругом, чтобы, шагнув из двадцатого в двадцать первый, перестать понимать язык молодых и все революционные нововведения – и не потому, что они так уж сложны и непонятны, а потому что не надо». Тем не менее, Прашкевич заканчивает эту повесть на оптимистической ноте, его струльдбруг будет жить ради нового человечества.

Создавая роман «Царь-Ужас» (2002), Геннадий Прашкевич опирался на реальные факты. Прототипами героев романа стали художник Амедео Модильяни, поэтесса Анна Ахматова, марсовый матрос Юшин, единственный оставшийся в живых с броненосца «Орел», потопленного японцами в Цусимском сражении. И другие персонажи не выдуманы – Семён Михайлович Будённый, чекисты с «Челюскина», сосланные на север московские евреи-радиолюбители, даже фашистские асы… «Воображение у меня развито слабо, – смеется писатель, – всё самое интересное я обыкновенно беру из жизни». Матрос Семён Юшин из японской деревеньки Иноса, где держали военнопленных, попадает в богемные кварталы Парижа начала прошлого века, потом в сталинские лагеря, потом в лагеря фашистские, и в конце концов – в мрачное постапокалиптическое будущее, в котором наши потомки, страдая от острого сенсорного голода, превращают бывшего марсового в «экспонат Х» – одновременно и в носителя, и в единственный объект мирового искусства. Виной всему татуировка на его спине: несколько стремительных линий… обнажённая египтянка… Так называл любимую женщину Амедео Модильяни… Интересен язык Прашкевича. Многократное, почти навязчивое повторение интуитивно найденной ключевой фразы или слова задает его повествованию какой-то колдовской, шаманский ритм…

Самый значительный на данный момент фантастический роман Геннадия Прашкевича – футурологическая утопия «Кормчая книга» (2004), получившая главный приз Международной Ассамблеи фантастики «Портал-2004». Это широкое полотно, показывающее несколько срезов предполагаемого будущего. Срезов, разделённых многими и многими столетиями. Кормчими книгами назывались на Руси в XIII веке сборники церковных и светских законов. «Кормчая книга» Геннадия Прашкевича – своеобразный свод законов будущего мира. Всматриваясь в грандиозную тень, падающую в наше время из предполагаемого будущего, писатель делает смелую попытку спрогнозировать развитие мирового социума, рассказать о предстоящих глобальных переменах, опираясь на открытый героем романа закон исторической спирали – периодическую повторяемость форм организации общества. Не ограничиваясь рассмотрением прямолинейно-поступательного вектора развития человечества, писатель демонстрирует сразу несколько вероятных вариантов развития событий, предупреждает о чудовищных катастрофах и общемировых проблемах, ожидающих земную цивилизацию, пытается подсказать возможные выходы из тупиковых ситуаций, оперируя при этом потрясающим количеством персонажей и квазидокументов…

Обращаясь к прошлому и будущему, писатель не забывает о настоящем. Последний его роман «Деграданс» (2007), написанный совместно с московским фантастом Алексеем Калугиным, посвящён острейшим проблемам современности, в частности, тому, насколько грязно могут быть использованы возможности, предоставляемые нынешним стремительным развитием информационных и телекоммуникационных технологий. Масс-медиа, тенденциозно расставляя акценты, распространяя лишь часть правды, беззастенчиво предоставляя карт-бланш трансляциям сомнительных шоу и смакованию патологических подробностей жизни психопатов, преступников и гламурных подонков, размывают и без того нечёткие нравственные ориентиры общества. Цитата из романа: «Общественным мнением в России руководят те, кто дорвался до денег». Конечно, сваливать всю вину за нынешний моральный «деграданс» на средства массовой информации не есть правильно. Но свою долю ответственности (и немалую) масс-медиа, безусловно, несут. Всегда ответственны и творцы. Ратуя за свободу самовыражения, не должно им забывать о морали и свободе других. Наверное, авторы романа хотели сказать именно об этом.

Кстати сказать, напечатан «Деграданс» в журнале Бориса Стругацкого «Полдень, XXI век», с которым Геннадий Прашкевич в последние годы сотрудничает весьма активно. Борис Стругацкий так отзывается о своём постоянном авторе: «С кем сравнить Геннадия Прашкевича? Не с кем. Я бы рискнул добавить: со времен Ивана Антоновича Ефремова – не с кем. Иногда кажется, что он знает все, – и может тоже все. Исторический роман в лучших традициях Тынянова или Чапыгина? Может. Доказано. Антиутопию самого современного колёра и стиля? Пожалуйста. Вполне этнографический этюд о странном житье-бытье северных людей – легко, на одном дыхании и хоть сейчас для Параджанова. Палеонтологические какие-нибудь очерки? Без проблем! Фантастический детектив? Ради бога! (И отнести его в „Полдень“, и там его оторвут с руками и пустят с колес в ближайший же номер…) Многообразен, многознающ, многоталантлив, многоопытен – с кем можно сравнить его сегодня? Не с кем! И не надо сравнивать, пустое это занятие, – надо просто читать его и перечитывать».

Геннадий Мартович с улыбкой говорит о своей «литературной всеядности». Так оно и есть. Даже приблизительно обозначить диапазон его многоплановой литературной деятельности весьма непросто. Если представить длинную книжную полку, уставленную изданиями Прашкевича, мы увидим среди них научно-популярную книгу «Берега Ангариды: палеозойское время в истории сибирского материка» (2003), написанную в соавторстве с палеонтологом Е. А. Ёлкиным, рядом с ней – переведённый Прашкевичем роман загадочного Бруно Травена «Корабль мёртвых (2006), здесь же – сборники жизнеописаний „Самые знаменитые учёные России. От Ломоносова до Сахарова (2000) и „Самые знаменитые поэты России. От Ломоносова до Бродского“ (2001) и коллекционная книга-альбом „Путь на карнавал. История любви и жизни художника“ (2005) о трагически погибшем в 2004 году санкт-петербургском скульпторе Арсене Аветисяне, биографическая книга „Человек цели“ (2008) – о фантасте Василии Головачёве, с которым Геннадий Прашкевич давно дружит. А вот уже упомянутые исторические романы Прашкевича о завоевании Сибири, роман „Пёс Господень“ (1998) о взятии Константинополя крестоносцами, поэтические сборники „Посвящения“ (1992), „Спор с дьяволом“ (1996) и „Дева-Обида“ (1998), „Большие снега“ (2008), корейские и болгарские переводы, детективы „Рыцарская наколка“ (1996), „Человек из крематория“ (1996), „Бык“ (1997), «Скелет в шкафу“ (1998), «Бык в западне (1998), бизнес-романы, многочисленные тома фантастики…

Теперь рядом с ними встал «Красный сфинкс».

О русской фантастике в разное время писали Анатолий Бритиков, Виталий Бугров, Георгий Гуревич, Кир Булычёв, Всеволод Ревич, другие авторы. Но их интересовали главным образом научно-фантастические идеи, сюжеты и образы, судьба жанра в целом, – Геннадия Прашкевича волнует судьба конкретных личностей. «Конечно, – пишет он, – русская фантастика началась не с Осипа Сенковского и не с князя Владимира Одоевского, но именно они, а с ними Алексей Константинович Толстой, определили все ее дальнейшие направления – и сказочное, и мистическое, и фэнтезийное, и научно-фантастическое, и альтернативно-историческое. Боевик, триллер, роман катастроф – всё это намечено в работах великой тройки. За ними, на мой взгляд, уже никто не находил принципиально новых путей. В XIX и в XX веках работали чрезвычайно талантливые писатели, но все равно машину завели Сенковский, Одоевский и А. К. Толстой. Дальше шел обычный литературный процесс, в котором Николай Гоголь соседствовал с Константином Аксаковым, Валерий Брюсов с Алексеем Н. Толстым, А. Чаянов с К. Э. Циолковским, Михаил Булгаков с Николаем Шпановым, Александр Казанцев с братьями Стругацкими…» Материалы, извлеченные из архивов НКВД и МГБ (здесь Геннадию Прашкевичу очень помог его покойный друг – магаданский писатель Александр Бирюков) позволили по-новому осветить судьбы Александр а Чаянова, Бруно Ясенского, Сергея Буданцева, Вивиана Итина, Андрея Платонова, Вячеслава Пальмана, Сергея Снегова, многих других фантастов, погибших в сталинских лагерях или прошедших эти лагеря. При этом «Красный сфинкс» не просто справочник, из которого можно почерпнуть биографические и библиографические сведения о писателях, оставивших след в русской фантастике, это еще и глубокое исследование социального феномена фантастики советской: ведь именно в СССР впервые в истории человечества был поставлен небывалый эксперимент: написать человека таким, каким он должен быть, а не таким, какой он есть.

Да, в «Красном сфинксе» мы не прочтем об Александр е Вельтмане или Василии Левшине, потому что невозможно написать обо всех; не прочтем (хотя и хотелось бы) о П. Инфантьеве, А. Оссендовском, Граале Арельском. К сожалению, нельзя объять необъятное, уже поэтому в «Красном сфинксе» не очерчены творческие пути В. Винниченко, М. Гирели, Виктора Гончарова, Сергея Григорьева, М. Зуева-Ордынца, И. Келлера и В. Гиршгорна, Надежды Бромлей, В. Никольского. Можно вспомнить еще В. Орловского (Грушницкого), А. Шишко, В. Язвицкого, Н. Автократова. Б. Анибала, В. Владко, Владимира Брагина, Вадима Охотникова, Бориса Фрадкина, А. Студитского, Александр а и Сергея Абрамовых, Генриха Альтова, П. Аматуни, Олеся Бердника, Илью Варшавского, Геннадия Гора, Севера Гансовского, Ариадну Громову, Анатолия Днепрова, Зиновия Юрьева, Михаила Емцева и Еремея Парнова, И. Забелина, А. Колпакова, Евгения Гуляковского, Андрея Балабуху, А. Полещука, Владимира Савченко, В. Сапарина, Александр а Шалимова, Георгия Мартынова и многих, многих других фантастов. Что ж, будем надеяться – пора обширных и углубленных исследований ещё впереди.

«Мы интересны друг другу своими глубинными «вещами», которые не пересекаются с опытом другого человека, – писал Геннадий Прашкевич. – Это относится и к творчеству. Что тебе Богом дано, то и реализуешь. Но есть в литературе одна странная составляющая, без которой ничего истинного быть не может. Это чувство вины. Я имею в виду, что каждый из нас, проживая жизнь, обязательно кого-то обижает, что-то не успевает доделать, совершает поступки, которые потом будут болезненно мучить. Это может никогда не выйти в книгу, в действие, это может умереть у тебя в подсознании и никто не узнает о твоих очень странных переживаниях, но они есть у каждого. Если в то время, когда ты описываешь какого-то человека, его движения, характер, в тебе не колыхнется твое собственное, это будет пусто, малоинтересно».

Всё-таки хорошо, что есть в России писатель масштаба и дарования Геннадия Мартовича Прашкевича! Именно ему, истинному подвижнику, могучему Белому мамонту отечественной фантастики, оказалось под силу проделать колоссальную работу по перелопачиванию многомерного пласта русской фантастической прозы, берущей начало в прошлом и простирающейся в грядущее, рассказать о вечном времени, о людях и их книгах…

Спасибо ему.

Январь 2007, июнь 2008.

Санкт-Петербург

Данный текст является ознакомительным фрагментом.