ГЛАВА 1

ГЛАВА 1

Пятница 29 июня 1934 года

Бад-Годесберг, отель «Дреесен»

14.00-21.00

Рейн протекает километрах в ста к северу от Бад-Годесберга. Порой, когда в Рейнской долине дует пронизывающий северо-восточный ветер, до самого Бад-Годесберга доносится дым Рура, пахнущий серой и угарным газом.

Впрочем, в июне северо-восточных ветров не бывает, и Рейн с террасы отеля «Дреесен» по утрам похож на сказочную реку прошлых лет, реку средневековых замков и Лорелеи. В лучах теплого, ласкового солнца он сверкает, словно длинная прядь русых волос. На террасе отеля собираются руководители компаний, прибывшие из мрачных, закопченных городов, дымных центров власти, чьи имена звучат как удары молота по наковальне – Эссен, Кельн, Бохум, Дортмунд, Гельсенкирхен. Они сидят, охваченные дремой, навеянной капризными рейнскими винами, и осоловело глядят на свежий июньский пейзаж.

Терраса отеля «Дреесен», этого «Клариджа» рейнской буржуазии, – одно из тех тихих местечек, которые так любят бизнесмены. Это место, куда они временами удаляются от дел и где в атмосфере алкоголя и сигарного дыма вспыхивают порой жаркие словесные бои. Здесь служат вышколенные официанты – молчаливые и незаметные. По будням, особенно в начале лета, «Дреесен» – идеальное место для какого-нибудь важного обеда или тайной встречи.

Но лето на лето не похоже. В тот день, 29 июня 1934 года, всем бизнесменам, которые регулярно обедали в «Дреесене», было отказано. Служащие освобождены от работы, а старший официант растерянно и бесцельно бродит по ресторану. Все покинули свои посты. Но самые храбрые все-таки ухитряются пристроиться поближе к террасе. Среди них Вальтер Брейтман – один из самых молодых официантов. Он хорошо помнит, как старший официант тщетно пытался вернуть его на место.

Брейтман с восхищением наблюдает, как к отелю подъезжают черные лимузины «Мерседес-Бенц», среди которых два с открытым верхом. Машины так медленно останавливаются у крыльца, что шуршания шин по гравию почти не слышно. А вот и сам фюрер. Раздаются аплодисменты и крики. Вальтер Брейтман тоже хлопает в ладоши и, увидев, что все вытягивают руки в нацистском приветствии, вскидывает руку. Из первой машины выбирается крупный мужчина в форме СА. Это обер-лейтенант Вильгельм Брюкнер – телохранитель, ординарец и адъютант Гитлера. На парадах и трибунах он всегда стоит с беспристрастным видом позади фюрера, нависая над ним как гора.

Сейчас он стоит лицом к машине Гитлера, обшаривая взглядом ожидающую появления фюрера толпу. После этого он открывает дверцу, и Гитлер выходит из машины. Крики и восклицания усиливаются, и канцлер поднимает руку. Потом он быстро поднимается по ступеням на террасу. Его лицо сурово и серьезно.

За Гитлером идет владелец отеля. Слышится звук захлопывающихся дверей, и машина, на которой приехал Гитлер, медленно отъезжает на стоянку, расположенную метрах в двадцати пяти – тридцати от гостиницы. Брюкнер останавливается и что-то говорит владельцу отеля. Тот извиняется, что не успел как следует подготовиться к приезду высоких гостей – ему сообщили об этом всего несколько часов назад.

Фюрер инспектировал лагеря Трудового фронта. Он проехал по лагерям всего гау (партийного округа) Нижний Рейн и Вестфалия и посетил по пути офицерское училище в Шлосс-Бадденберге, около Люнена.

В Шлосс-Бадденберге идет дождь, приятный летний дождик, больше похожий на теплый душ. В десять часов утра толпа, кричащая «Зиг хайль!», окружает открытую машину Гитлера, и фюрер, широко улыбаясь, пожимает руки, которые тянутся к нему со всех сторон. Когда машина останавливается у главного корпуса училища, из него выходит доктор Декер, чтобы приветствовать канцлера. Дождь уже почти совсем кончился, но везде блестят лужи, а в воздухе разлит запах мокрой травы и сырой земли.

Сотни стройных, энергичных молодых людей с бритыми подбородками и висками застыли на месте. Их обнаженные загорелые ноги и торсы блестят от пота и дождя, а правые руки вытянуты почти горизонтально в нацистском приветствии. Адольф Гитлер в длинном кожаном плаще, держа в руке фуражку, медленно проходит вдоль их рядов. Его мокрые волосы кажутся еще темнее, чем обычно. Отстав на несколько шагов, за фюрером идет полковник Константин Хиерль, тоже затянутый в длинный плащ. Это одеяние выглядит весьма странно, поскольку, несмотря на сырость, воздух удушающе горяч и тяжел. Брюкнер, Отто Дитрих и Шауб идут позади них.

Вскоре этим молодым людям, неподвижно застывшим на плацу, предстоит выступить перед Гитлером. Одни будут демонстрировать гимнастические упражнения, другие – петь в хоре или читать стихи во славу нацистской Германии, а лидеры партии, поставленные на службу ее делу, будут смотреть на этот праздник юности и задора.

Но Гитлер, несмотря на праздничную атмосферу, кажется, чем-то озабочен. Когда лидеры рейха покидают училище, здания которого украшены гирляндами цветов, а воспитанники демонстрируют радость от встречи с руководителями страны, он отвечает на прощальный салют Декера вялым движением руки.

Из Шлосс-Бадденбурга Гитлер и его свита отправляются в лагерь Ольфен, где их ждут те же церемонии, те же шеренги молодых напряженных парней, гордых от сознания своего морального превосходства. Стоя перед этими юношами, застывшими в идеально правильных прямоугольниках, Гитлер вполголоса что-то говорит своему адъютанту. Несколько человек бегом покидают группу руководителей, Брюкнер отдает приказ, и церемония прерывается. Канцлер решил отменить свою поездку в лагеря 210 и 211, где собирался осмотреть работы, выполненные добровольцами на реке Ниерс. Вместо него туда поедет Хиерль. Фюрер неожиданно решил устроить совещание в Бад-Годесберге, и Брюкнер посоветовал ему отель «Дреесен». Чиновники бросаются к своим машинам – среди них доктор Роберт Лей, руководитель Трудового фронта, Мерренбах, его адъютант, и доктор Дитрих, руководитель пресс-службы канцлера.

Официальная процессия мчится в Бад-Годесберг, притормаживая только в городах. Во всех населенных пунктах местные нацистские руководители собирают толпы жителей, которые приветствуют своего фюрера криками, вытянутыми руками и красными флагами с черной свастикой – гипнотизирующей эмблемой нового рейха. Как позже писали журналисты, весть о приезде Гитлера распространялась по улицам и площадям городов как огонь, и через несколько минут по пути следования машины фюрера уже стояли тысячи людей, а из каждого окна свешивался флаг или вымпел.

В Годесберге окна домов, вытянувшихся вдоль живописных узких улочек этого популярного курорта, тоже украшены флагами. Но машина канцлера быстро проносится мимо, а за ней и весь кортеж правительственных машин и автомобилей лидеров партии и нацистских организаций, которые съезжаются в отель «Дреесен» со всей Германии.

Отель «Дреесен» хорошо известен среди представителей среднего класса Бонна и Рура как тихое, уединенное местечко. В 1938 году Гитлер еще раз посетит его, чтобы встретиться с Чемберленом во время их последней попытки предотвратить войну. Но в ту пятницу 29 июня 1934 года «Дреесен» был знаменит только тем, что перед великим кризисом 1929 года, погубившим Веймарскую республику, сюда любил приезжать на отдых Густав Штреземан, министр иностранных дел Германии, сторонник союза с Францией.

Хозяин отеля считает за честь принять нового канцлера. Заученным жестом он показывает гостю панораму Рейна, петляющего среди плоской пойменной равнины, которая тянется вдоль его левого берега, и Бонна, расположенного километрах в десяти отсюда. Фюрер любит просторные природные ландшафты. Он выходит на террасу, висящую над рекой. Погода великолепна, и лидеры партии выходят вслед за ним.

К отелю подъезжает последняя машина – это Хиерль, который быстро осмотрел несколько трудовых лагерей и приехал в Годесберг. Он коротко рассказывает Гитлеру о своих впечатлениях, и все усаживаются.

Люди, находящиеся недалеко от террасы, слышат, как повышается и понижается голос Гитлера. Он говорит громко, почти кричит. Фразы звучат резко и грубо. Он замолкает только через несколько часов, вымотанный до предела, как это всегда бывает после речи, в которую он вложил всю свою страсть. Вечереет. Лидеры СС и СА вскидывают руки в приветствии и прощаются, а к ступеням отеля подъезжают машины, чтобы отвезти их домой. Только после этого Гитлер расслабляется. Он подходит к краю террасы. Здесь стоит гаулейтер Кельнского округа О-ла-Шапель, который представляет Гитлеру высокопоставленных чиновников своего округа и сотрудников более мелкого ранга. Под окнами собралась толпа любопытных; люди вскидывают руки в нацистском салюте, кричат, машут флагами. Маневрируя с точностью, которой позавидовали бы прусские полки, перед отелем выстраивается отряд Молодежного трудового корпуса.

Гитлер выходит на крыльцо и с довольным видом салютует молодым парням, которые застыли перед ним, словно статуи. Военный оркестр играет мелодии нацистских песен. Шестьсот добровольцев Трудового корпуса зажигают факелы и выстраиваются у подножия террасы в огромную, сверкающую свастику. Гитлер опирается на стену террасы. Оркестр играет Zapfenstreich.

Пламя факелов колеблется от дуновения сырого бриза с реки, наполненного сладким ароматом виноградников и мокрой травы. Черные баржи, идущие по Рейну, в сгущающихся сумерках уже зажгли свои бортовые огни.

На другом берегу реки вздымаются в небо округлые пики Семигорья. Это остатки старых вулканов Драхенфельс, Ольберг, Петерсберг и Левенберг (самый высокий из всех). В глаза сначала бросаются эти огромные массивы, а уж потом – величественная панорама Рейнской долины, наводящая на мысль о мощи и покое.

Весь день здесь было жарко и влажно, в воздухе не чувствовалось ни дуновения. Утром прошел дождь, небо и сейчас еще затянуто густыми, серыми облаками, которые над Руром кажутся черными от дыма сталелитейных заводов. Быть может, именно от этого влажного, душного воздуха у Гитлера такое серое лицо и беспокойный, бегающий взгляд. Чувствуется, что он потеет. Но, стоя на террасе и глядя на Рейн, эту воспетую поэтами артерию Германии, он постепенно успокаивается и расслабляется. Молодой официант Вальтер Брейтман уже вернулся на свой пост, но время от времени проходит по террасе или ухитряется посмотреть, что там происходит. Вокруг стола, за которым сидит фюрер, сгрудилась большая группа людей. Время от времени Гитлер откидывает голову назад и смотрит в небо. Ночная тьма принесла с собой прохладу. Река кажется теперь темной лентой, петляющей во мраке.

Разговаривая с официанткой, Гитлер улыбается. Он говорит с ней тем отстраненным тоном наделенного властью человека, которым он всегда беседует с простыми людьми, с теми, что более года назад, 30 января 1933 года, избрали его своим канцлером. Официантка, тронутая до глубины души вниманием фюрера, отвечает односложно и глуповато улыбается. Фюрер делает вид, что ему по-настоящему интересно то, что она рассказывает о своей семье, ежедневной жизни и планах на будущее, но выражение его лица отсутствующее. Слова и вопросы сыплются без остановки, но слышит ли он ее ответы?

Здесь, на берегу Рейна, в те минуты, когда на Германию опускается летняя ночь, чтобы дать людям короткий отдых от дневной жары, Гитлер понимает, что дорога каждая секунда. Может быть, он завел этот разговор с официанткой, чтобы скрыть свои мысли. Быть может, он приехал в этот маленький городок, подальше от многолюдных гигантов Рура и официального Берлина, чтобы принять ранее обдуманное решение, острое, как удар топора, болезненное, как прикосновение раскаленного железа к живой плоти. А может быть, необходимые приказы уже отданы и эта передышка на берегу реки является последней отсрочкой приговора, которую он дал намеченным жертвам для того, чтобы усыпить их подозрения?

Брюкнер заказывает ужин, потом встает и спрашивает, где здесь телефон. Фюрер не сводит с него глаз. Лицо его вновь напряглось и застыло. Он поглубже усаживается в кресло, которое обращено в сторону Рейна, и сидит в нем, опустив голову и ссутулив плечи, словно старик, которому неожиданно стало холодно. Он тих и задумчив. Время от времени кто-нибудь из присутствующих подходит к краю террасы и смотрит на него, но детективы и эсэсовцы, охраняющие покой фюрера, бросают на подошедшего испепеляющие взгляды, и он тут же ретируется. К этому хрупкому мужчине, сидящему летней ночью на открытой террасе, прикованы взгляды всей Германии, на нем сосредоточены все ее чаяния, а он думает неизвестно о чем! Опустив подбородок на руки и застыв на месте, со своим одутловатым лицом и прилизанными волосами, он похож на обычного человека, который о чем-то глубоко задумался. Ни Вальтер Брейтман, ни кто-либо другой из сотрудников «Дреесена» и подумать не мог, что грузовики, полные эсэсовцев, уже готовы в этот момент покинуть Берлин и что ночь, опустившаяся на мирную, величественную реку, станет ночью казней и убийств. Усталый канцлер, казалось, дремлет. В его власти открыть ворота насилию или запретить его по всей Германии – от Гамбурга до Мюнхена, от Бремена до Бреслау, от Берлина до Кельна. Возможно, убийства уже начались.

Тишина мягкой, спокойной рейнской ночи нарушается только приглушенными разговорами, редким вежливым смехом, ровным гудением моторов, доносящимся из долины, и шагами обер-лейтенанта Вильгельма Брюкнера, возвращающегося после телефонного разговора.

Молодой Вальтер Брейтман смотрит, как обер-лейтенант медленно пересекает комнату и подходит к Гитлеру, который поворачивает к нему голову. Они быстро о чем-то переговариваются тихими голосами, после чего Брюкнер снова уходит к телефону. Подают ужин, но канцлер, как обычно, ест очень мало. Когда Брюкнер снова появляется на террасе, Гитлер спрашивает его, нет ли известий от Виктора Лутце, которого он вызвал в Годесберг. Брюкнер отвечает, что, по его мнению, Лутце вскоре будет здесь, и Гитлер немного успокаивается. Обергруппенфюрер Лутце – преданный член СА. Как руководитель гау Ганновера, он один из тех десяти лидеров СА, которые контролируют всю Германию. Это спокойный, скромный человек, похожий на студента-отличника. По мнению его начальника, Эрнста Рема, Виктор Лутце не просто «грамотный и добросовестный исполнитель», а человек выдающихся способностей.

Брюкнер уверяет Гитлера, что Лутце приедет так быстро, как позволит ему дорога между Ганновером и Годесбергом. Расстояние между этими городами чуть более 300 километров. Шоссе хорошее, и он появится через несколько часов, ведь если Лутце получил приказ, можно считать, что он его уже выполнил. Канцлер снова погружается в раздумья. Когда прибудет группенфюрер, он уже должен будет принять решение, и соединениям капитана Рема придется подчиниться этому решению. Сколько же под его началом коричневорубашечников в фуражках и черных нарукавных повязках со свастикой? Два с половиной миллиона? Три? Или всего лишь миллион? Эти люди составляют основу власти Рема. Кроме СА под его командой находятся, прямо или косвенно, эсэсовцы, число которых выросло с 280 человек в 1929 году до, вероятно, 50 тысяч в январе 1933 года, когда нацисты захватили власть, и до 300 тысяч в июне 1934 года, Национал-социалистический автомобильный корпус НСАК и гитлерюгенд – всего где-то около миллиона молодых парней. Вернеру же фон Бломбергу, военному министру, подчиняется только 300 тысяч человек. Так что главным элементом являются штурмовики – основа силы Рема.

Ожидая на террасе приезда Лутце и новостей из Берлина, то есть того момента, когда ему придется принять судьбоносное решение, канцлер не может не думать обо всех этих людях в форме, которые поклялись пойти за него на смерть, а также о штурмовиках, которых Рем в своей последней речи перед иностранными журналистами 18 апреля 1934 года назвал «не просто группой бесстрашных людей, связанных клятвой, но армией верующих, мучеников, агитаторов и солдат. Фюрер дал нам красный флаг со свастикой, новый символ будущего Германии, и коричневую рубашку, форму штурмовика, которую он носит в битве, славе и смерти. По цвету этой рубашки легко узнать штурмовика, и это его оправдание, его отличительный признак, который позволяет друзьям и врагам с одного взгляда распознать того, кто верит в национал-социалистическую идею переустройства мира».

И вот сейчас решается судьба этих коричневорубашечников, этих политических бойцов, которые, по словам Рема, «своими кулаками проложили национал-социализму дорогу в будущее, дорогу к победе». Их судьба решается на террасе отеля «Дреесен», откуда открывается вид на Рейн.

Однако наносить удар надо со всей решительностью, ведь Рем любит повторять: «СА – это не институт благородных девиц, а союз закаленных в борьбе бойцов».

Время идет, и момент принятия решения приближается. Канцлер вспоминает немногочисленный полицейский отряд, организованный по инициативе Рема, который 3 августа 1921 года взял на себя охрану митинга нацистской партии и сделал все, чтобы не допустить собрания ее врагов. В СА вступали закаленные в боях ветераны Добровольческого корпуса, морской бригады капитана Левенфельда, которым командовал генерал Меркер, а также члены организации Эшериха. До вступления в СА они сражались с поляками на болотах балтийского побережья, разбойничали в составе наемных отрядов и банд грабителей или воевали в городах с рабочими и матросами, защищавшими революцию. Штурмовиков снабжали пулеметами армейские командиры, и эти отряды молодых, но уже прошедших огонь и воду опытных бойцов вели нелегальную, преступную войну. Нервные и агрессивные, похожие в своих пестрых одеждах на бандитов, они напоминали проклятые души, которых изгнало общество и которые бродили в тумане и анархии разгромленной Германии, словно солдаты империи, готовившейся к новым завоеваниям.

Первый руководитель СА Г. Клинч был ветераном бригады Эрхарда. Вскоре после создания СА в них вступили фон Килингер, убийца Эрцбергера, подписавшего перемирие, и Эдмунд Хайнес, покончивший с Ратенау. В марте 1923 года клятву верности идеалам СА принес Герман Геринг – герой войны, летчик-ас, чью ослепительную мужскую красоту еще не погубили наркотики и ожирение. В ноябре 1923 года, когда произошел первый нацистский путч, на холодных серых улицах Мюнхена штурмовики объединились вокруг своих лидеров. После разгрома путча, объявленные, как и сама партия, вне закона, отряды штурмовиков были реорганизованы Ремом, мечтавшим создать боевую нацистскую армию. Известные в ту пору под названием «фронтовые отряды», они в 1925 году снова стали называться штурмовиками.

В 1925 году многим казалось, что нацистская партия находится накануне развала. Геббельс требовал исключить из нее обуржуазившегося Гитлера. Грегор Штрассер, благодаря которому партия держала под контролем север Германии, проповедовал социализм и национал-большевизм и не был согласен с мнением осторожного Гитлера, который считал, что лучше обратиться за поддержкой к правым силам. Эрнст Рем, имевший вид бравого вояки, хотел подчинить партию штурмовым отрядам и преобразовать их в новый Добровольческий корпус. Но Гитлер подчинил штурмовиков партии, и Рем, солдат и искатель приключений, разочарованный, но дисциплинированный неудачник, уехал в Боливию создавать там армию и обучать боливийских офицеров.

В ту пору начала увеличиваться численность СС – боевого отряда, подчинявшегося непосредственно Гитлеру, его личной охраны, дисциплинированной и безраздельно ему преданной. 6 января 1929 года лидером СС становится Генрих Гиммлер, человек с лицом лишенным всякого выражения и глазами закрытыми очками в стальной оправе. «Мне никогда не удавалось поймать его взгляд, – говорил о нем Альфред Розенберг, – он всегда ускользал, прятался за стеклами пенсне». Но этот представитель среднего класса, католик, став руководителем СС, сумел создать крепкую организацию, Черную гвардию, которая шаг за шагом, сочетая фанатичный мистицизм с террором, неуклонно усиливала свою власть.

В 1931 году Гитлеру пришлось вызвать Рема в Германию, чтобы он занялся реорганизацией СА, численность которой возрастала с каждым успехом нацистской партии на выборах – со 100 тысяч человек в 1930 году до 300 тысяч в 1933 году и до примерно 3 миллионов в 1934-м.

Теперь они действуют повсюду, эти отряды личной армии фюрера, со своими собственными моторизованными соединениями и эскадрильями. СА делится на группы, штандарты (полки) и штурмы (роты). Такая организация оказалась очень эффективной – она держит всю страну в стальных тисках насилия и террора.

Главная задача СА не позволить врагам нацистов использовать улицы и залы немецких городов для проведения своих собраний. Еще в ноябре 1921 года, всего через несколько месяцев после возникновения СА, штурмовики ворвались в Мюнхенский пивной зал.

Гитлер в своей книге «Майн кампф» рассказывает об этом событии, во время которого родилась тактика прямого вмешательства СА: «Когда я без четверти восемь вошел в вестибюль Пивного зала, я уже не сомневался в саботаже... Зал был переполнен... Небольшой штурмовой отряд уже ждал меня в вестибюле... Я велел закрыть двери и приказал своим людям (их было человек сорок пять – сорок шесть) охранять их. Я сказал, что им предоставляется возможность доказать свою верность нашему движению и поэтому, что бы ни случилось, никто из них не должен покидать зал. В ответ они три раза прокричали «Хайль!», причем их голоса звучали резче и грубее, чем обычно». Гитлер выступил с речью, а потом отдал приказ начинать драку. «Танцы еще не начались, – продолжает он в «Майн кампф», – когда мои люди из штурмового отряда – с того дня их стали называть штурмовиками – бросились в бой. Подобно волкам, стаями по восемь – десять человек, они набрасывались на врагов, ошеломляя их градом ударов и выгоняя из зала. Через пять минут все уже были в крови. Это были настоящие мужчины, которых я с той минуты начал ценить. Их вел в бой мой храбрый Морис. Гесс, мой личный секретарь, и многие другие, уже сильно избитые, продолжали драться до тех пор, пока могли стоять на ногах». Фюрер назвал эту драку боевым крещением СА.

Штурмовиками становились не робкие и мягкие люди, выходцы из добропорядочного среднего класса. Экономический кризис 1929 года породил ту среду, из которой СА черпали свое пополнение. Это были безработные и рабочие из люмпен-пролетариата, которые получали форму и зарплату и которые нашли в СА организацию, где им всегда были рады и обещали осуществить революцию.

По мере усиления борьбы им приходилось сражаться с социалистами, объединившимися под знаменем империи, и коммунистами, которые принадлежали к Красной лиге фронтовиков. Все эти партии внимательно следили друг за другом, устраивали парады и маршировали с развевающимися знаменами под звуки труб и швыряли друг в друга камни. Полиция, отдававшая предпочтение СА, пыталась иногда развести враждебные группировки, но чаще всего появлялась уже после того, как драка заканчивалась и одна из сторон терпела поражение. Уличные бои следовали один за другим, и атмосфера насилия накалялась. В Эссене коммунисты хоронят члена своей партии. Процессия проходит мимо Коричневого дома, который охраняет штурмовик, и коммунисты начинают угрожать ему расправой. Стороны обмениваются выстрелами, штурмовика хватают и чуть было не убивают. В болоте находят тела профсоюзных деятелей, в тавернах все чаще и чаще вспыхивают драки. Когда убивают красного, штурмовикам всегда удается отвертеться от наказания. В Эссене член СА Киевский, напившись, падает, и его револьвер неожиданно стреляет. Ней, коммунист, валится мертвым.

В январе 1933 года, в эйфории победы, когда тысячи сторонников нового режима маршируют под окнами Канцелярии, выкрикивая приветствия новому канцлеру, штурмовики понимают, что последняя плотина, сдерживавшая их жестокость, пала. Суды без колебаний выносят приговоры врагам штурмовиков. Если центр СА забрасывают камнями, то СА отвечают пулями, а предполагаемый зачинщик (истинных виновников этих нападений всегда бывает очень трудно установить) получает смертный приговор или пожизненное заключение. Ряды СА быстро растут. Когда на тебе коричневая форма, твоя жестокость называется уже не жестокостью, а героизмом. В ряды штурмовиков вливаются парни с преступными наклонностями, сексуальные извращенцы и отбросы общества, которые всегда поднимаются на поверхность общественной жизни в периоды коренной ломки прежнего уклада. Они насаждают в отрядах садизм и жестокость.

Банды штурмовиков патрулируют улицы, которые звенят от их криков. Они ставят свои посты у входа в еврейские магазины, отпугивая покупателей, и собирают деньги в пользу нацистской партии, а может быть, просто для себя. Кто осмелится отказать им? Более того, 22 февраля 1933 года по решению Геринга, министра внутренних дел, который вскоре займет пост президента Прусского совета, 25 тысяч членов СА и 15 тысяч членов СС объявляются вспомогательной полицией. 17 февраля, отдавая приказ силам, призванным якобы поддерживать закон и правопорядок, Геринг напишет: «Те полицейские, которые при исполнении своих служебных обязанностей применят оружие, получат мою поддержку, вне зависимости от исхода дела. Тех же полицейских, которые из ложно понятого чувства деликатности не посчитают нужным прибегнуть к оружию, будет ждать суровое дисциплинарное взыскание». Итак, путь расчищен. Штурмовики могут теперь во все горло распевать своего «Хорста Весселя» – песню, в которой рассказывается о смерти героя СА, убитого в драке.

Власть, общественное положение и сила – все в их руках. По всей Германии в ряды штурмовиков вступают новые члены. Иногда это бывшие социалисты или коммунисты, отказавшиеся от прежних убеждений. Рем, в своей обычной провокационной манере, не преминул заметить: «Я уверен, что среди коммунистов, особенно в рядах красных ветеранов, много отличных бойцов». А по словам некоторых противников СА, в их рядах есть соединения, которые можно с полным правом сравнить с «бифштексами» – снаружи они коричневые, а внутри красные.

Для тех, кто не желает сдаваться, у СА были наготове лагеря и пытки. Штурмовики первыми допрашивают арестованных. Рудольфу Дильсу, монархисту по убеждениям, который некоторое время по распоряжению Геринга возглавлял тайную полицию Пруссии, удалось однажды посетить камеры, куда СА бросали свои жертвы. Здесь он увидел картины, от которых в жилах стыла кровь, – умиравших от голода заключенных с переломанными костями, лица которых были покрыты синяками и кровоподтеками, а тела – гноившимися ранами. Он сумел спасти некоторых из них, увезя их с собой в полицейской машине. «Похожие на куски окровавленной глины или на бесформенные куклы с потухшими глазами, они сидели на лавке полицейской машины, падая друг на друга при каждом толчке. Их обмякшие тела горели жаром. Полицейский, который сопровождал меня, увидев весь этот ад, просто онемел от ужаса». Иногда штурмовики загоняли своих пленников на деревья и заставляли петь, изображая птиц.

Рудольфа Дильса потрясло то, что он увидел. «Меня охватил ужас, – пишет он, – словно я побывал в царстве призраков. В лицах заключенных, на которых красовались желтые, зеленые и голубые синяки, не осталось ничего человеческого». Неожиданно, когда Дильс стоял рядом с узником, в комнату ввалились Эрнст, один из лидеров СА Берлинского района, и его свита, одетые в безукоризненно чистую форму, со старыми и новыми орденами на шее, смеясь и весело разговаривая.

Как говорил Рем, СА были созданы не для благородных девиц.

Не обращая особого внимания на Геринга, штурмовики развили в Пруссии большую активность. В одном только Берлине у них было около пятидесяти импровизированных тюрем – подвалы, склады, сараи, гаражи, где арестованных избивали, а потом приканчивали. В провинции (в Зонненбурге, Барниме, Кенигсвустерхаузене, Вуппертале, Кемме) в тюрьмах СА тоже раздавались крики заключенных. В большинстве случаев Рудольфу Дильсу удавалось освободить арестованных и закрыть тюрьмы СА. Но все это давалось ему с большим трудом и породило сильную, длительную вражду между прусской политической полицией, главой которой он был, и СА, а также между Герингом и Ремом. Чем бы ни занимались штурмовики – пытали ли заключенных, резали горло противнику или грабили чей-то дом, они всегда вели себя так, будто им все позволено, как будто победа нацистов развязала им руки. Они выбивали зубы и окна, похищали людей или убивали их в подвалах или, как это случилось на параде в Берлине, не давали девушкам смотреть на проходящих в колонне молодых парней, загородив им весь вид и со смехом отвечая на просьбы подвинуться: «Если хотите видеть, суньте головы нам между ног и смотрите».

Они были штурмовиками, которым позволено все. Сам Рем много раз повторял: «Батальоны коричневорубашечников были школой национал-социализма».

Тем не менее 31 июля 1933 года Рему под давлением законопослушных организаций партии пришлось рекомендовать штурмовикам соблюдать элементарные нормы поведения.

«Я пытаюсь, – писал он, – сохранить и полностью гарантировать права солдат СА, как авангарда национал-социалистической революции... Я принимаю на себя ответственность за все действия штурмовиков, которые не всегда соответствуют современным законам, но которые служат исключительно интересам СА. В этом отношении уместно напомнить, что за убийство одного штурмовика руководитель организации СА имеет право казнить до двенадцати членов враждебной организации, совершившей это убийство. Эти казни официально разрешены фюрером, они должны осуществляться быстро и с военной неукоснительностью.

Однако мне сообщили об инцидентах – правда, достаточно редких, – в которых отдельные члены СА, я не хочу называть их штурмовиками, ибо они не заслуживают этого звания, допустили непростительное превышение своих полномочий.

Это превышение включает в себя осуществление личной мести, недопустимую жестокость, вымогательство и грабеж».

Капитан Рем выражал свое возмущение этими людьми, опозорившими честь мундира СА, и угрожал немедленной показательной казнью любому ответственному лидеру СА, который из ложно понятого чувства товарищества вовремя не вмешается.

Но к 8 августа СА уже не были частью вспомогательной полиции, организованной Герингом. Недисциплинированность, сила и пугающая независимость штурмовых отрядов поставила их в оппозицию к централизованной власти.

Это было год назад, летом 1933 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.