V. Закат Древнего царства и социальная революция (VIII–XI династии)

V. Закат Древнего царства и социальная революция (VIII–XI династии)

В период с конца VIII династии (ок. 2360 до н. э.) вплоть до начала XII династии (ок. 2000 до н. э.) неоднократно складывались условия, благоприятствующие политической и социальной революции и оказывавшие влияние на народные массы.

Царская власть, уже существенно ослабленная к концу длительного правления Пепи II, скатилась к анархии. VII династия, которой Манефон приписывает семьдесят царей, правивших в течение семидесяти дней (!), в действительности никогда не существовала. VIII династия, согласно Туринскому папирусу, насчитывала восемь царей, в соответствии с Абидосской доской она состояла из семнадцати царей, а переписчики Манефона говорят о двадцати семи, четырнадцати или пяти царях. Памятники раскрывают имя лишь одного царя – Неферкаухора, а также говорят о двух других царях этой династии, не упоминая их имен. Такой хаос свидетельствует о безнадежном упадке Мемфисского царства, а тексты того периода усиливают впечатление, что Египет все быстрее двигался к потрясениям.

В Коптосе было обнаружено несколько указов царя Неферкаухора. Согласно одному из них, для обслуживания статуи царя в храме Мина в Коптосе был создан домен. Указ был направлен главному писцу V, VI, VII, VIII и IX номов Верхнего Египта. Назначение одного главного писца на пять номов показывает, насколько сократился царский домен благодаря многочисленным пожертвованиям, вырванным у царя. Другой указ, один из наиболее важных административных документов Древнего царства, назначает визиря Шемая Правителем Верхнего Египта и вверяет его попечению двадцать два нома, причем в указе приводится их полный список. Некоторое время спустя царь назначает на пост Правителя Юга, в качестве «заместителя (?) его отца, визиря…» человека, который, судя по всему, являлся сыном вышеназванного Шемая. Таким образом, к визирю присоединяется его сын, занимающий пост Правителя Юга, хотя в юрисдикцию последнего входят лишь семь номов (с I по VII) Верхнего Египта. Этот пост был создан с целью контролирования власти номархов и являлся наследственным. В ходе раскопок в Коптосе г-н Вейлл обнаружил не менее важный указ царя Демджибтауи (его имя не числится в списках царей, но он принадлежит к тому же периоду, судя по упомянутому в тексте имени визиря). Царь грозит строжайшим наказанием «любому из этой страны, кто причинит ущерб доменам, надписям, заупокойным храмам, жертвенникам или статуям визиря Иди, которые находятся во всех святилищах и храмах». Странно, что визирь Иди обладал таким могуществом, что ему было даровано право ставить свои статуи и жертвенники во множестве храмов Юга, и при этом царь гарантировал их неприкосновенность. Следует обратить внимание на еще одну любопытную деталь: в придачу к наказанию, ждущему нарушителей указа на земле (уничтожение их имущества), царь грозил возмездием в загробном мире, заявляя, что «виновные никогда не присоединятся к Духам, а будут пребывать связанными у царя Осириса и богов их городов». Здесь Осирис и местные боги выступают как судьи, то есть в качестве, до того закрепленном за Ра. Это свидетельствует о том, сколь сильной была реакция, направленная против Гелиополя и мемфисской монархии. Наконец, Демджибтауи угрожает поразить своим гневом любого, включая самого царя, визиря и Сару, кто осмелится чинить препятствия исполнению указа. Подобная угроза, направленная против самого царя, обнаружена в указе, датируемом концом Среднего царства – еще одного периода беспорядка и волнений. Должно быть, страна в этот период действительно погрузилась в хаос, если уж фараон не отделил царя от визиря и Сару непреодолимой пропастью![190]

В этой точке Туринский папирус подводит черту под периодом от Менеса до VIII династии, считая, что Древнее царство (3315–2360 до н. э.) закончилось и с 2360 года до н. э. ведет свое начало новый период.

IX и X династии (ок. 2360–2160 до н. э.) представляют собой переход от Мемфисского Древнего царства к Фиванскому Среднему царству. Вероятно, власть была узурпирована номархом Центрального Египта. В любом случае столицей царства теперь являлся Гераклеополь. До нас дошли имена некоторых царей. Узурпатором, судя по всему, был Ахтой (Хети), а имя одного из последних царей стало известно из текстов, принадлежащих правителям Сиута (XIII ном), сторонникам царя. Территория страны от моря до Первого порога находилась в руках номархов, ставших наследными феодальными князьями. Центральный Египет поддерживал царя Гераклеополя, а Верхний Египет, от Элефантины до Абидоса (VIII ном), сплотился вокруг фиванских правителей – Интефов и Ментухотепов. Дельта частично подпала под власть ливийцев и азиатов, совершавших набеги на Север всякий раз, когда страна ослабевала. На протяжении двух столетий Фивы и Сиут боролись за корону. В гробницах этого, богатого на междоусобицы, периода преобладают изображения батальных сцен. Мы видим муштру солдат, марширующее войско, лучников, копьеносцев, ливийских и нубийских наемников, представленных в виде комплектов статуэток, которые правители брали с собой в загробный мир (илл. 19).

Рис. 54. Гражданская война в Египте. Из гробницы XII династии

С этими соперничающими между собой правителями, которых поддерживали нестабильные партии сторонников, управлять страной было непросто. «Поучения для Мерикары», сохранившиеся на папирусе, доносят эхо тех дней, когда царь, окруженный интригами и кознями, давал своим сыновьям советы о хитрости и выдержке, которых требовало его сложное положение. Он упоминает восстание номархов, атаки азиатов и поражение, которое нанесли царской армии фиванцы близ Абидоса. Приблизительно в 2160 году до н. э. Интефы из Фив нанесли решающий удар гераклеопольцам и правителям Сиута. Табличка из Саккары, опуская имена всех фараонов после Пепи II, возобновляет официальный список царей с одного из Интефов. Эти фиванцы XI династии столь успешно объединили различные силы в стране, что начиная с XII династии (ок. 2000 до н. э.) здесь снова воцарились мир и процветание. Однако то, что ранее, в течение двух столетий (2360–2160 до н. э.), институты абсолютной монархии претерпели разрушения, не прошло даром. Царская власть была сведена на нет, царский домен растаял, гражданскими и религиозными правами теперь обладал всякий, кто был способен взять их, каждый шел на поводу у своих собственных аппетитов, отбросив прочь всякую дисциплину. Этот долгий период анархии принес с собой чувство неуверенности и моральное разложение. Многие произведения, порожденные в период кризиса, показывают рядовых жителей Египта, превратившихся в грабителей. Порой угнетаемый и всегда забытый, народ мстил представителям власти, накрывая их волной грабежей и жестокости.

В официальных документах фараонов не принято было упоминать что бы то ни было негативное по отношению к царю, его двору или администрации. На подобные вещи лишь осторожно намекали. Поэтому в нашем распоряжении нет не только «исторических» текстов этой смутной поры, но и памятников, частных и царских зданий и других свидетельств цивилизации, которых было так много в предшествующий Мемфисский и в последующий Фиванский периоды. Подобное отсутствие памятников, характерное для всех периодов династической борьбы или нашествий (например, в Гиксосский период или в период между Средним царством и Новой империей), само по себе довольно красноречиво. Если мы не можем опереться на официальные документы, обратимся к литературе. Кризис оказал такое влияние на умы людей, что на протяжении последующих столетий служил предметом для размышлений мудрецов и будоражил воображение рассказчиков. Каждой революции присущи трагические аспекты, но она имеет и курьезную, даже комическую сторону, вполне подходящую для красочного, образного описания. В характерном для Востока стиле абстрактные положения и толкования доктрины переносятся в повседневную жизнь и преподносятся в форме диалогов или притч. Если мы вспомним библейские предания и арабские сказки, то поймем значение и замысел произведений, которые собираемся изучить.

Во-первых, следует отметить некоторые литературные произведения личного характера, отражающие мысли и наблюдения писателя, который беспристрастно и со всей прямотой оценивает происходящее вокруг. Некоторые произведения можно назвать подлинными философскими трактатами, например папирусы, среди которых «Размышления жреца из Гелиополя», «Разговор египтянина со своей Душой», «Наставления мудреца», «Поучения», адресованные царем или визирем своим детям, а также «Песни арфиста». Персонажи царской крови, появляющиеся в этих произведениях, принадлежат к IX династии (Мерикара, Неферхотеп), XI династии (Интеф), XII династии (Аменемхет I), хотя анархия, которую описывают эти произведения, относится скорее к IX и X династиям. Первоначально предания передавались из уст в уста, а в письменном виде их изложили образованные люди Среднего царства, о чем говорят некоторые особенности языка и грамматики. Однако большая часть этих преданий дошла до нас в более поздних списках XVIII династии.

В «Поучениях» (sebaiut), предположительно адресованных царем его сыну Мерикаре, мы видим признаки революции и раскола страны узурпаторами: «Мятежный человек ввергает страну в хаос. Он раскалывает молодые поколения на два лагеря. Страна [Дельта] разрушена азиатами и разделена на участки. То, что прежде было в руках одного [номарха?], ныне разделено между десятью. Жреца заставляют работать на земле, он трудится как несколько [крестьян]. Повсюду солдаты нападают на других людей, как сказано в предсказаниях Предков. Египет сражается в Некрополе».

«Изречения» жреца Неферреху рисуют еще более мрачную картину: «Страна потеряна; никто более не печется о ней, никто не говорит о ней, никто не проливает слезы по ней. Что же стало со страной? Солнце скрылось и больше не светит… Река Египта пересохла… ее можно пересечь, не замочив ног… Темный Южный Ветер уничтожает Северный Ветер… Все хорошее утрачено, страна ввергнута в бедствия… Враги восстали на Востоке, азиаты вторглись в Египет… Дикие твари пустыни пьют из реки Египта… Страна отдана на разграбление, и никто не знает, что уготовано ей… Я вижу эту землю в скорби и печали. То, что она переживает сейчас, никогда не случалось с ней прежде. Люди берутся за оружие, ибо страна погрузилась в хаос. Они делают медные копья, чтобы кровью добыть себе хлеб. Они смеются отвратительным смехом. На похоронах больше не услышишь плача… Сосед убивает соседа. Сыновья становятся врагами, братья идут друг на друга, дети убивают своих отцов… Ненависть царит среди людей в городах. Уста, что говорили, умолкли, а если и ответствуют, то такими словами, что заставляют браться за оружие… Речи [прочих] подобны огню, воспламеняющему сердца, люди не могут терпеть то, что изрекают уста… Земля умалилась, а желающих править становится все больше… Солнце отвернуло от людей свой лик… Страна погрузилась в нищету и страдания. Ном Гелиополя уже не является страной – Гелиополя, города, в котором родились боги!»[191]

Человек, написавший это, – kheriheb (жрец) Неферреху, рожденный в Гелиополе. Можно представить себе горе гелиопольца при виде беспрецедентных событий, в ходе которых слава и учения города Солнца трагически угасли.

Табличка XVIII династии сохранила для нас «Собрание изречений» другого жреца из Гелиополя по прозвищу Анху. Происходящее в стране так поразило его, что он «подыскивает незнакомые слова, выраженные в новом языке, свободные от повторений обычных формул и отдаленные от преданий, оставленных предками». Впервые, насколько нам известно, предание уже не помогает египетскому мыслителю, который так привык обращаться к нему и следовать ему как образцу. Утраченную поддержку он ищет в своих размышлениях. Он стремится очертить происходящее, сбивающее его с толку, оставив попытки понять его.

«Я сдавил свое сердце, чтобы выжать то, что в нем, отбросив все, что говорилось мне прежде… Я расскажу обо всем, что видел сам… О, если бы я только мог понять то, что не могут постичь другие!.. Если бы я мог рассказать обо всем и сердце мое могло ответить! Я должен поведать то, что гнетет меня, и сбросить со своих плеч этот тягостный груз… Я размышляю о том, что творится вокруг, о событиях, происходящих в стране.

Страна охвачена переменами. Сегодня уже не то, что было год назад… каждый последующий год тяжелее предыдущего. Страна ввергнута в хаос… Справедливости уже нет. Зло царит в зале заседаний совета. Люди восстают против богов и нарушают их законы. Страна погружается в нищету. Повсюду горе и бедствия. Города и провинции стонут. Все люди превратились в преступников. Они поворачиваются спиной ко всему, что когда-то чтили».

Единственным утешением в таком отчаянном положении может служить «беседа со своим сердцем», ибо «храброе сердце во времена бедствий – единственный собеседник своего хозяина». Затем Анху рассуждает так: «Приди, мое сердце, чтобы я мог говорить с тобой и ты могло отвечать мне. Лишь ты можешь объяснить мне, что происходит с моей страной».

В таких мучительных раздумьях о причинах и следствиях происходящего в те дни проводили время многие. Перед нами «Разговор египтянина со своей Душой», в котором за тысячу лет до Иова и Екклесиаста человек исторг крик отчаяния, поняв тщетность своего существования.

В момент, когда начинается сам текст, разговор уже ведется. Человек рассказывает своей Душе (Akh) о том, что жизнь на земле столь печальна, что он предпочитает ей смерть: «Веди меня к смерти и сделай так, чтобы Запад встретил меня благосклонно. Разве смерть – это горе? Жизнь – это постоянное изменение. Взгляни на деревья, они роняют листья. Так отпусти мне грехи и подари покой несчастному. Тот будет судить меня, Хонсу защитит меня, а Ра услышит мои слова».

Но Душа не столь уверена в вечной жизни, как Тело, – она отвечает: «Если ты думаешь о погребении, это горе для сердца, это то, что вызывает слезы, печаля человека. Смерть забирает человека из дома и ведет его на Холм [пустыни]. Никогда больше ты не вознесешься на небо, не увидишь Ра, Солнце Богов… Те, для кого высекался красный гранит, для кого создавались комнаты в пирамидах, зодчие, ставшие богами, – их жертвенники пусты, как у всеми позабытых мертвых, умерших на берегу [реки] и не оставивших после себя никого, кто позаботился бы о приношениях. Волна лишает их силы, то же делает солнце. Лишь рыбы говорят с ними. Послушай же меня, ибо человек должен внимать. Надейся на счастливые дни и забудь о своих печалях».

В ответ человек протестует, говоря, что «на земле его имя опорочено» и что он уже не знает, кому можно довериться: «С кем мне говорить сегодня? Сердца людей ожесточились, они посягают на имущество своих братьев. С кем мне говорить сегодня? Доброта исчезает, в мире царит жестокость. С кем мне говорить сегодня? В мире не осталось больше справедливых людей. Земля отдана грешникам. С кем мне говорить сегодня? Злу, что снизошло на землю, не видно конца».

Отсюда следует вывод: «Смерть стоит передо мной сегодня, она словно лекарство для больного… Смерть передо мной сегодня, она словно глоток свободы для человека, жаждущего увидеть свой дом после долгих лет неволи».

После столь красноречивых слов душа решает принять смерть, которая соединит ее с телом в вечном покое, вдали от нечестивых.

Та же нота горечи и скепсиса звучит в голосах людей. На гробнице одного из царей Интефов Фиванского Среднего царства, перед изображениями арфистов, играющих для царя, начертана эта печальная песня: «Тела обрели вечный покой, и другие заняли их место, как повелось со времен наших Предков. Боги [умершие цари], которые некогда жили на земле, теперь спят вечным сном в своих пирамидах, рядом с ними, в гробницах покоятся знатные люди. Они построили дома, которых больше нет. Что же сталось с ними? Я слышал слова Имхотепа и Хардедефа[192], которые передаются из уст в уста. Где же теперь их дома? Стены их разрушены, домов больше нет, словно никогда и не бывало. Никто не возвращается оттуда, чтобы рассказать нам, каково там, чтобы рассказать нам, в чем они нуждаются, чтобы успокоить наши сердца, ожидающие того дня, когда мы тоже отправимся в дальний путь. Так веселись же, потакай своим желаниям, пока ты живешь… Делай все, что пожелаешь, пока ходишь по земле, и не печаль свое сердце, пока не наступит день, когда тебя будут оплакивать. Бог Спокойного Сердца [Осирис] не слышит плача, и сетования не помогут человеку, сошедшему в могилу. Так веселись же! Не печалься ни о чем! Никто не сможет забрать с собой свое имущество. Никто из ушедших не возвращается».

Разочарование, скептицизм, материализм, отраженные в литературе, говорят о времени революции. В Египте началась эпоха общей деморализации, люди утратили набожность, в стране царила ненависть ко всему – власти, народу. Этот крах Египта при Гераклеопольских династиях описан в «Увещеваниях пророка», или «Наставлениях мудреца» – такое название предпочел г-н Гардинер, редактор папируса, дошедшего до нас в копии XVIII династии, сохранившейся в Лейдене.

В тексте мы видим царя в преклонных летах в стране, погрузившейся в анархию. Старик (напоминающий столетнего Пепи II) живет в своем дворце, покой которого ничем не нарушается, и ни о чем не подозревает. Однако мудрец по имени Ипур, состарившийся на царской службе, приходит во дворец и открывает царю правду, призывая его встать на пути смуты и предрекая великие перемены в будущем. После прочтения документа возникает впечатление, что автор видел своими глазами все, что описал. Каждое предложение начинается словом «действительно». Оно выражает то положение вещей, которое уже сложилось перед тем, как рассказчик начал свое повествование, будь то вторжения чужестранцев, междоусобная вражда, неуверенность в завтрашнем дне, безработица, голод, эпидемии, снижение рождаемости, смена социальных ценностей – одним словом, смута[193]:

«Люди пустыни занимают места египтян повсюду. Пришли чужестранцы. Египтян больше нет. Страна превращается в пустыню. Номы опустошены. Чужеземные лучники приходят в Египет [из Азии]. Корабль Верхнего Египта брошен на произвол судьбы. Города разрушены, Верхний Египет превратился в пустыню. Дельта беззащитна. Сердца людей ожесточились. Чума (iadt) расползается по стране. Повсюду реки крови. Смерть не дремлет.

Знатные люди в печали. Простолюдины ликуют. Каждый город говорит: «Давайте же принизим могущественных, что среди нас»… Страна охвачена революцией, она кружится словно колесо гончара. Воры становятся собственниками краденого, старых лишают имущества. Тех, кто богато одет, бьют. Те [женщины], что никогда не видели света, выходят из дверей. Страну раздирает междоусобица. Мужчины, отправляясь пахать землю, берут оружие. Напрасно поднимается вода в Ниле, никто не пашет, ибо все говорят: «Мы не знаем, что происходит с нашей землей». Брат поднимает руку на брата, рожденного от той же матери. На дорогах нет покоя. Люди прячутся в зарослях и ждут, пока не пройдет возвращающийся домой [крестьянин], а потом нападают на него и отнимают его ношу. Его бьют палками, а потом безжалостно убивают. Скот бродит по земле, предоставленный сам себе. Больше нет пастухов, следящих за стадами. Каждый берет себе столько скота, сколько хочет. Все, что видел вчера, сегодня уже исчезло. Страна опустошена, как сжатое поле. Урожай гниет на корню. Людям не хватает одежд, пряностей, масла. В стране царит запустение. Сегодня уже не увидишь белых одежд. «Больше ничего не осталось», – говорит каждый. Лавки разрушают, а их владельцев швыряют на землю. Люди едят траву и пьют воду.

Они крадут пищу у свиней, не говоря, как прежде: «Это для тебя, а не для меня», так они голодны. У ремесленников нет материалов для работы. Люди опустошили все тайники. В мастерских Дельты работают выходцы из Азии. Ни один египтянин больше не работает. Враги разорили мастерские.

Число людей в стране уменьшается. Оглянись, и увидишь, как брат хоронит брата. Мертвых бросают в реку. Нил превратился в усыпальницу. Женщины бесплодны. Они больше не рожают детей. И великие и убогие восклицают: «Если бы я мог умереть!» Маленькие дети говорят: «[Мой отец] не должен был допустить, чтобы я родился». Детей правителей швыряют о стены. Люди бегут из городов и селятся в шатрах. Двери, стены, колонны охвачены огнем. Но дворец царя N все еще прочно стоит на земле. Впрочем, что проку в казне, когда нет больше доходов?»

Положение в стране становится все хуже. Вот рассказ о разграблении принадлежащих царю административных учреждений: «Папирусы из величественного Зала Справедливости украдены, тайники опустошены. Магические формулы обнаружены и стали бесполезны (?), потому что запечатлелись в памяти людей. Учреждения открыты; документы на право землевладения украдены; так рабы стали хозяевами рабов. Чиновники убиты, а их папирусы украдены. Горе мне, свидетелю этой несчастной эпохи! Папирусы писцов-землемеров украдены. Пища в Египте для того, кто говорит: «Я приду и возьму». Законы [hapu] Дома Истины брошены в передней. Люди ступают по ним, а бедняки разрывают их на куски на улице. В Великий Дом Истины входят все, кто хочет. Бедняки входят в Великие Дома [Истины]. Дети Великих вышвырнуты на улицу. Мудрые люди говорят: «Да, это правда», а глупцы говорят: «Нет, это не правда». А тот, кто ничего не знает [царь?] думает, что в стране благополучно…»

Апатия и равнодушие царя становятся для него роковыми. Рассказ продолжается, теперь предложения начинаются со слов «Но узри!». Вероятно, они относятся к событиям, происходившим, когда само повествование не было окончено. Бунтари атакуют царский дворец и истребляют правящих.

«Но узри! Происходит то, чего никогда не происходило прежде. Царь погублен простолюдинами. Те, кто был погребен как божественные Соколы, пребывают в гробах. Люди, поправшие веру и закон, осквернили землю царства. Они осмелились восстать против Урея, что защищает Ра и умиротворяет Две Земли. Тайны страны, чьи границы неизвестны, раскрыты, царский двор свергнут в мгновение ока… Змея [защитника дворца] взяли из его укрытия. Тайны царя Верхнего и Нижнего Египта раскрыты».

Даже если признать, что нападение на царя и его семью произошло вследствие местного, стихийного восстания, положение двора отчаянное и исправить его уже нельзя.

«Нижний Египет стонет. Царские житницы открыты всякому, кто говорит: «Я пришел. Отдайте мне [это]». Доходы Царя иссякли. Но все же ему, Царю, принадлежит пшеница, ячмень, птицы и рыбы. Ему принадлежит белое полотно, бронза, масла. Ему принадлежат циновки и ковры… Паланкины и всякие прекрасные дары!»

В незавидном положении и придворные.

«Когда Правитель Города [визирь] отправляется в странствие, его больше не сопровождает эскорт. Тем, кто еще занимает высокое положение, о положении в стране ничего не говорят. Чиновники уже не занимают свои посты. Они словно перепуганное стадо без пастуха».

Смута – полная перемена социальных условий – переворачивает все с ног на голову. С сожалением, не лишенным юмора, рассказчик описывает бедствия знати и бывших богачей, многие из которых бежали из страны, а также грубость, жадность и глупость нуворишей: «Великие голодают и бедствуют. Их слуги стали господами и имеют собственных слуг. Знатные женщины бежали… [их дети] унижаются из страха смерти. Правители страны бежали, лишившись своих постов…»

Так пролетарии поднялись на вершину.

«Бедняки разбогатели, прочие лишились всего. Тот, у кого не было ничего, стал обладателем сокровищ, и Великие унижаются перед ним. Смотри, что стало с людьми! Тот, кто не мог построить себе даже хибару, теперь владеет [землями, обнесенными] стенами. Великие вынуждены трудиться в лавках. Тот, у кого не было стен, чтобы защитить свой сон, теперь имеет постель. Тот, кто не мог сидеть в тени, теперь имеет тень[194]. Те, кто имел тень, открыты теперь всем бурям. Тот, кто не мог построить себе лодку, теперь владеет кораблями. Их прежний владелец смотрит на них, но они уже не принадлежат ему. Тот, у кого не было даже хомута, теперь владеет стадами. Тот, у кого не было куска хлеба, владеет теперь амбарами, но житницы его наполнены имуществом других. Тот, у кого не было зерна, теперь торгует им».

Новоиспеченные богачи держатся надменно и нагло.

«Бедняк стал богачом. Тот, у кого не было даже сандалий, теперь владеет драгоценностями. Тот, кто имел богатые одежды, теперь ходит в лохмотьях, а тот, кто никогда не ткал, одет как знатный человек. Тот, кто ничего не знал о лире, теперь владеет арфой. Тот, для кого прежде никогда не пели, теперь призывает Богиню Песни. Плешивый, не знавший прежде помады для волос, владеет теперь кувшинами, полными благовонных масел. Женщины, у которых не было даже сундука, теперь имеют шкафы. Та, что привыкла смотреть на свое отражение в воде, теперь глядится в бронзовое зеркало».

О слугах не может идти и речи, по крайней мере для бывших хозяев.

«Тот, кто не имел слуг, теперь владеет рабами. Тот, кто был знатен, теперь вынужден прислуживать. Тот, кто служил гонцом для других, теперь сам отдает приказания гонцам».

Для знатных женщин перемена социального статуса особенно трагична.

«Те, кто спал в супружеской постели, теперь спят на шкурах [на земле?]… они страдают, словно служанки… Рабыни стали хозяйками своих уст[195]. Золото, лазурит, серебро, малахит, сердолик, бронза и мрамор… теперь украшают шеи рабов. Страной правит роскошь, но хозяйки домов говорят:

«О, если бы у нас была пища!» Женщины… их тела страдают от старых одежд…[196] их сердца переполняет стыд, когда люди приветствуют их».

Аристократок ждет печальная участь.

«Знатные женщины голодают, а мясники досыта едят мясо, которое прежде приносили знатным женщинам. Женщины вынуждены отдавать своих детей [торговать ими?]. Тот, кто по бедности своей спал без женщины, теперь может позволить себе спать со знатной…»

Детей из богатых семей уже не отличить от остальных.

Сын знатного отца уже не выделяется среди прочих. Сын хозяйки превратился в сына служанки. Волосы спадают с голов всех людей[197]. Нельзя уже отличить сына знатного отца от того, у кого отца нет».

Что же стало с богами и мертвыми в результате переворота? Люди, стремящиеся наслаждаться жизнью, теперь скептически относятся к загробному миру. В условиях недостатка набожности, равнодушия и нехватки погребальных принадлежностей мертвыми пренебрегают. Более того, люди осмеливаются осквернять пирамиды и опустошать гробницы.

«Те, кто строил гробницы, стали ворами. Те, кто греб на лодке Бога[198], теперь стали рабами. Сегодня корабли уже не отправляются в Библос. Откуда же нам взять сосновую смолу для наших мумий, масла, которыми бальзамируют Великих? Их больше не привозят к нам. Не хватает золота и всего необходимого для совершения погребального ритуала… Мертвых теперь бросают в Нил. Те, у кого были гробницы, теперь выброшены из них на песок [пустыни]».

Что касается богов, мы уже видели, какое негодование охватило автора при мысли о том, что раскрыты магические и религиозные тайны, бывшие монополией царя и нескольких его приближенных. Не означает ли это, что после того, как общество стремительно понеслось навстречу равенству на земле, верующие осмелились посягнуть на врата рая? Божественное бессмертие перестало быть привилегией фараона и небольшого числа избранных. Последние, отвергнув уготованное им пребывание в Подземном мире и потребовав обеспечить им будущее на небесах, как у фараона, подали заразительный пример. С этого времени каждая человеческая жизнь будет продолжаться наверху, каждый человек предстанет перед судом Ра, и каждый «оправданный» (благодаря своей добродетели или магии) станет богом.

Тем временем в стране продолжается падение нравов. Степень неверия устрашает – никто больше не поклоняется богам. Жертвенные быки пущены на земные, более неотложные нужды.

«Тот, кто никогда не забивал скот для себя, теперь убивает быков. Мясники обманывают богов, подсовывая им гусей вместо быков».

Люди даже щеголяют своим безбожием.

«Ах!.. Если бы я знал, где находится Бог, я уж наверняка сделал ему приношения!»

Этот смятенный Египет, беспрестанно и душераздирающе сетующий, представляет собой разительный контраст с прежней беспечной, радостной, патриархальной жизнью. В радости грабителей и разрушителей не чувствуется веселья. С самого начала смутного времени «рабы были печальны и Великие больше не присоединялись к людям в их радости».

Теперь новоявленные богачи «проводили ночь в пьянстве», но, несмотря на нарочитое веселье, «смех умер, его больше не слышно; страна погрузилась в печаль, и то и дело слышны сетования».

В стране царит отчаяние.

Рис. 55. Ка царя Гора, защищающее царя и Египет. Дашхур, XIII династия

То, что было видно вчера, сегодня уже исчезло. Страна увядает, как лен, когда его выдергивают из земли. О, если бы это был конец человечества! О, если бы в стране больше ничего не рождалось! Пусть страна заглушит свои крики! Пусть не будет больше смятения!»

Какое же лекарство предлагает старый мудрец для исцеления этого вселенского безумия? Искать приюта у богов, «напомнить им о жертвоприношениях, которые люди в прежние времена совершали в их честь», вверить себя милости Ра, творцу человечества, который «погасит огонь холодной водой».

О Ра автор пишет: «Он – Пастух всех людей; в сердце его нет зла. Его стадо смертно, но все дни напролет он заботится о нем. О, если бы он знал человеческую природу с первого поколения, он бы покарал людей за их грехи[199]. Он бы поднял на них руку, он бы уничтожил их семя и их потомство. Но [люди] хотят производить на свет потомков… и семя по-прежнему выходит из женского чрева…»

Поскольку жизненный инстинкт столь силен и человек предпочитает нищету ужасу небытия, грешники должны понести наказание и встать на правильный путь, путь доброты и смирения, как в былые времена. Для этого людям нужен лидер. Но откуда же придет спасение?

«В это время нет кормчего. Где же искать его? Не спит ли он? Мы не видим его могущества».

Конец текста «Наставлений» утрачен. Можно предположить, что заключение автора было похоже на окончание «Изречений» Неферреху, где kheri-heb, уроженец Гелиополя, предсказывает: «Царь по имени Амени придет с Юга…

Он возьмет Белую Корону и будет носить Красную Корону, и Два Владыки [Гор и Сет] будут благосклонны к нему…

Возрадуйся всякий, кому суждено жить в его время! В его правление сын знатного человека вновь и на вечные времена обретет уважение. Те, кто лелеют злой умысел и затевают вражду, закроют свои уста из страха перед ним… В стране вновь воцарится справедливость, а несправедливость будет изгнана. Счастлив будет тот, кто увидит все это и будет служить царю!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.