Глава 15 УЭЛЛЕР-СТРИТ, 117 1/2, ЛОС-АНЖЕЛОС

Глава 15

УЭЛЛЕР-СТРИТ, 117 1/2, ЛОС-АНЖЕЛОС

Вызывая карету скорой помощи, полицейский знал, что японец мертв. Но он ничего не сказал столпившимся вокруг трупа людям, а только попросил их отойти в сторону. Тут же стоял бледный и дрожащий водитель машины. Глядя на неподвижное тело, он бормотал, что ничего не мог сделать. Маленький человек вырос перед машиной внезапно, будто специально сделал так, чтобы его сбили.

Издалека послышались нарастающие звуки сирены кареты скорой помощи и полицейской машины. Раздался последний сильный сигнал, и машины остановились. Толпа дала дорогу санитарам с носилками, доктору и полицейским чинам из управления полиции.

Доктор склонился над телом. Через несколько минут он выпрямился, кивнул полицейским и сделал знак санитарам.

— Установите подробности, — сказал лейтенант полиции полицейскому, — и сообщите мне. — Он наклонился и поднял лежащий на асфальте кожаный портфель.

— Это его?

Человек из толпы сказал, что японец нес портфель под мышкой перед тем, как сойти с тротуара. Лейтенант взял портфель с собой в машину.

Через пятнадцать минут на месте не осталось никаких следов происшествия и жизнь одной из улиц Лос-Анжелоса продолжалась своим чередом.

В результате несчастного случая погиб еще один житель города. На некоторых улицах это происходит почти ежедневно.

Для собравшейся толпы происшествие с японцем было всего лишь уличным инцидентом. Но полиция без особого труда установила, что с погибшим связано что-то странное.

В бумажнике японца были обнаружены документы, указывающие, что он — студент по фамилии Тории — изучал в США английский язык. Еще один документ говорил, что Тории, кроме того, являлся капитаном 3 ранга японского военно-морского флота. Даже слова в удостоверении «на действительной службе», возможно, не вызвали бы подозрения потому, что могло быть много причин, по которым японского капитана 3 ранга послали в США совершенствоваться в английском языке.

Однако содержимое портфеля показало, что погибший японец на самом деле был не тем, за кого себя выдавал. Портфель был заперт. И так как полиция установила личность убитого и его адрес, ей вовсе не нужно было вскрывать портфель и рассматривать его содержимое. Единственное, что оставалось сделать, — это сообщить японскому консулу о происшествии, выполнить формальности по передаче тела и подготовить свидетельские показания для последующего следствия.

Но до того как все это было проделано, в полицию позвонил соотечественник Тории доктор Фурусава, владелец частной лечебницы на Уэллер-стрит, 117 1/2.

Звонок Фурусава вызвал подозрение по двум причинам. Во-первых, выходившие после обеда газеты, в которых могло появиться сообщение об уличном инциденте, еще не продавались. Спрашивается, как доктор Фурусава узнал о несчастном случае?

Беспокойство, которое выразил доктор о портфеле, послужило второй причиной, вызвавшей подозрение.

Фурусава заверили, что портфель в сохранности и в надлежащее время будет передан японскому консулу. Не надо было быть психологом, чтобы услышать облегчение в голосе доктора, когда он благодарил полицию.

Теперь внимание полиции сосредоточилось на портфеле. Почему доктор беспокоился о нем, а не горевал о несчастном Тории?

Портфель вскрыли и о его содержимом информировали федеральное бюро расследований[69].

Само по себе содержимое портфеля не представляло серьезной угрозы безопасности Соединенных Штатов. Несомненно, тот факт, что студент Тории в действительности был капитаном 3 ранга, произвело неприятное впечатление. Однако ввиду важности дела решили шума не поднимать. Дальнейшее наблюдение могло дать более важные результаты. Поэтому все бумаги, находившиеся в портфеле, сфотографировали, портфель вновь заперли и передали японскому консулу.

Итак, если Тории шпион, то кто же такой Фурусава? Расследование, проведенное ФБР, дало возможность установить некоторые любопытные факты.

* * *

Доктор Такаси Фурусава жил в США уже несколько лет. Он действительно окончил Стэнфордский университет. Еще студентом он встретил свою будущую жену Сатико. Это была красивая женщина с живым своеобразным умом. Они познакомились, когда Сатико работала официанткой в японском ресторане Литтл-Токио — японском районе Сан-Франциско. Как она попала туда — это длинная и трогательная история.

В возрасте пятнадцати лет Сатико вышла замуж за капитана 2 ранга японского Военно-морского флота. Он был намного старше ее и на жизнь смотрел иначе, чем его жена-ребенок. После пяти лет супружества, которые были для нее годами скуки и крушения надежд, решительная и энергичная Сатико оставила мужа и отправилась в Сан-Франциско.

Там она устроилась сначала горничной в отеле, потом официанткой в ресторане, где ее и увидел Фурусава. Они полюбили друг друга. После того как Сатико получила развод от капитана 2 ранга, а Фурусава окончил университет, они поженились.

В первые годы после университета молодому врачу приходилось довольно трудно. Однако постепенно выдающиеся способности Фурусава как врача-терапевта и как хирурга были оценены по достоинству, и его избрали президентом Южно-Калифорнийского общества врачей-японцев. Кроме медицины, Фурусава увлекался спортом, особенно игрой в гольф и рыбной ловлей. За это его избрали президентом рыболовного клуба Южной Калифорнии. Так он стал уважаемым и известным человеком, имеющим репутацию отличного врача. Именно такой человек мог привлечь внимание руководителя шпионажа, подыскивающего начальника для шпионской группы в Лос-Анжелосе.

Приехав в 1930 году в Лос-Анжелос, Фурусава снял дом на Уэллер-стрит, 117 1/2 и открыл частную лечебницу, куда мог обратиться любой больной. Вызывало некоторое удивление, что ни один житель Лос-Анжелоса, американец или японец, ни разу не был принят в нее для стационарного лечения. Эту лечебницу посещали только японцы, приезжающие из отдаленных районов США. Но и они оставались в лечебнице всего два — три дня. Покинув лечебницу, эти люди сразу направлялись в порт Лос-Анжелос или в порт Сан-Франциско с таким расчетом, чтобы попасть на японский пассажирский пароход, отплывающий в Японию.

Занятость доктора Фурусава в лечебнице мешала ему принимать активное участие в общественной жизни Лос-Анжелоса, правда, он аккуратно выполнял обязанности президента ассоциации японских врачей и клуба рыбаков и по-прежнему увлекался игрой в гольф и рыбной ловлей.

Госпожа Фурусава, наоборот, много времени отдавала общественной работе. Она была весьма активной деятельницей Южно-Калифорнийской федерации женских организаций и должностным лицом женской буддистской храмовой общины «Коясан». Она являлась одним из основателей Лос-Анжелосского отделения женского патриотического общества Японии, правление которого находилось на Франклин Авеню, 7425 в официальной резиденции японского консула.

Кроме особого интереса, проявленного Фурусава к портфелю шпиона Тории, не было никаких других фактов, которые дали бы повод считать доктора японским шпионом. ФБР не могло выделить достаточное количество людей, чтобы держать под постоянным наблюдением близких друзей и посетителей дома 117 1/2 по Уэллер-стрит. Однако ФБР установило тщательное наблюдение за лечебницей и обнаружило многое, что вызывало тревогу.

Следует, однако, помнить, что хотя люди ФБР и сделали некоторые открытия, их поле зрения было ограничено. Объяснялось это отношением официальных кругов к шпионажу и в особенности к контршпионажу, отношением, которое лишало органы безопасности необходимых средств для полного расследования. Успеху дела также препятствовало отсутствие координации между ФБР и другими контрразведывательными органами, такими, например, как военно-морская разведка, действующая самостоятельно. Военно-морская разведка тоже сделала тревожные открытия и, как мы увидим, расстроила некоторые планы японцев.

Существующее положение позволяло японцам вести подрывную работу почти беспрепятственно, а агентам ФБР и морской разведки очень часто затрудняло деятельность. Тем не менее смерть капитана 3 ранга Тории и явное беспокойство, проявленное при этом Фурусава, побудили один из контрразведывательных органов взять под наблюдение дом на Уэллер-стрит, 117 1/2. И это имело важные последствия.

В результате наблюдения удалось установить наличие связи между немецкими и японскими агентами на Восточном и Западном побережье.

* * *

В год смерти Тории некий немецкий граф Герман фон Кейтель жил в Нью-Йорке и вел себя довольно странным образом. Он держал на службе дворецкого, тоже немца, по имени Манфред, которого нередко приглашал к себе в кабинет, чтобы выпить по рюмочке, коньяку. Видимо, граф отличался эксцентричностью, или истинные взаимоотношения между этими людьми были не такими, какие бывают между хозяином и слугой.

В то же время не вызывал никаких сомнений интерес графа к японским делам. Его часто навещали японцы, и иногда он сам ездил в Вашингтон, на Олбан Тауэрс, к капитану 2 ранга Ёсиюки Итимия, японскому военно-морскому атташе.

Неподалеку от Гудзона, в финансовом районе Нью-Йорка, находился в то время небольшой магазин канцелярских принадлежностей. Весь штат состоял из одного владельца, которому доходов от торговли едва хватало на жизнь.

Однажды граф зашел в этот магазин, желая, очевидно, укрепить свою репутацию эксцентричного человека. Он сказал несколько удивленному владельцу, что собирается сделать большой заказ на изготовление почтовой бумаги со своим именем и адресом. Граф заявил далее, что заказ может быть сделан при условии, если образец почтовой бумаги будет выставлен в витрине магазина в определенном порядке и в определенном же порядке в витрине будут расставлены все другие предметы.

Желая заработать, владелец магазина согласился удовлетворить каприз клиента. Он нанес заказанный текст на почтовую бумагу небольшого формата и выставил образец в витрине так, как хотел граф. Однако он не заметил, что в последующие дни к его магазину проявили необычный интерес японцы. Посмотрев витрину, они быстро уходили.

Дальнейшее поведение графа убедило владельца магазина в том, что его клиент более чем эксцентричен. Ни один нормальный человек не стал бы так часто менять адрес и всякий раз печатать его на тисненой почтовой бумаге. Но поскольку это приносило хороший доход, стоило ли возражать?

Совершенно неожиданно в середине марта 1933 года торговец канцелярскими принадлежностями потерял своего клиента. Как оказалось потом, это была временная потеря. В сентябре граф снова, зашел в магазин и заявил, что уезжает на Тихоокеанское побережье. Он попросил заготовить для него несколько визитных карточек, образец которых следует поместить, как и раньше, в витрине магазина. На карточках не должно быть титула, а только: «Герман фон Кейтель, Уэллер-стрит, 117 1/2, Лос-Анжелос».

Последовавшее вслед за этим появление графа в лечебнице Фурусава привело к тому, что он оказался в поле зрения ФБР. Вскоре было установлено, что немец не только граф, а также высший офицер военно-морского флота Германии.

Агенты ФБР установили за графом тщательное наблюдение. Через некоторое время они выявили личности других шпионов как немецких, так и японских. ФБР наблюдало, хотя и на расстоянии, за приемом, который доктор и госпожа Фурусава устроили в «Кавафуку Тэй», хорошо известном японском ресторане в Лос-Анжелосе для своего гостя. Было отмечено,, что среди гостей находились некоторые японские атташе.

Видимо, граф питал к японским атташе особое расположение. Во время его пребывания на Уэллер-стрит, 117 1/2 японские атташе из Лос-Анжелоса, Сан-Франциско, Сиэтла и Портленда — мест, имеющих важное значение для военно-морского флота США, — посетили лечебницу Фурусава.

Супруги Фурусава, должно быть, чувствовали себя в полной безопасности. Накануне отъезда фон Кейтеля они устроили в его честь еще один прием, на который пригласили не только японских атташе, но и Момоту Окура, руководителя Южно-Калифорнийской ассоциации ветеранов японской императорской армии, — организации, контролируемой, японским правительством. Окура был в то время гражданином США, а его сын Киёси Окура служил ревизором комиссии гражданских учреждений Лос-Анжелоса.

Фон Кейтель оставался в Лос-Анжелосе с перерывами около года, а затем возвратился в Нью-Йорк. Там, естественно, ФБР продолжало наблюдать за ним.

Было установлено, что граф поддерживает тесные отношения с Рой Акаги, управляющим нью-йоркской конторой Южно-Маньчжурской железной дороги. Таким образом, Акаги тоже попал в список тех, за кем велось наблюдение. Выявилось при этом, что Акаги часто бывал в обществе Георга Гисслинга, немецкого вице-консула в Нью-Йорке. Двадцативосьмилетний Гисслинг, типичный нацист, был исключительно непопулярен в США за антиамериканские выступления в период депрессии.

Однажды вечером в конце декабря 1939 года Акаги, за которым следовали агенты ФБР, направился к зданию ассоциации иностранных корреспондентов в доме № 110 по 57-й улице (Запад). Он не вошел в здание, а остановился у входа, где вскоре встретился с Тюдзо Хагивара, главой нью-йоркского отделения официального японского телеграфного агентства Домэй Цусин. Не было ничего подозрительного в том, что два японца встретились и провели вместе вечер. Однако они направились прямо на 66-ю улицу (Восток), где вошли в дом № 5, в котором помещался немецкий клуб.

От агентов ФБР не ускользнуло, что японцев сразу пропустили в здание, словно их там поджидали. Вслед за Акаги и Хагивара в клуб вошел Гисслинг в сопровождении двух других японцев. Вскоре появился и граф фон Кейтель.

Теперь ФБР могло добавить в свой список подозреваемых Гисслинга, Акаги и Хагивара. Кейтель обеспечивал связь между японскими и немецкими агентами. Из его поведения стало ясно, что существовало тесное сотрудничество между шпионами на Восточном побережье и шпионами на Западном побережье.

На Западном побережье супруги Фурусава с Уэллер-стрит были очень занятыми людьми, в особенности госпожа Фурусава. Когда бы ни прибывал в Лос-Анжелос японский пассажирский пароход, она спешила на пристань, чтобы встретить приехавших японских офицеров и щедро угостить их в ресторане «Кавафуку Тэй». Перед отплытием парохода она снова спешила на пристань. Всякий раз она поднималась на борт с портфелем, а сходила на берег с пустыми руками.

На заре своей славы известный киноартист Чарли Чаплин нанял слугу — японца по имени Торити Коно. В 1933 году Коно уже не служил у Чаплина. Прошло несколько лет. За это время Коно, видимо, нашел для себя более выгодный источник дохода. Он жил в дорогой квартире на Бронсон-стрит в Голливуде, имел два автомобиля, на одном из которых ездил на Уэллер-стрит, 117 1/2. Автомобиль ждал Коно, пока тот находился в лечебнице.

Запросили американское посольство в Токио, может ли оно дать какую-нибудь информацию о Коно. Посольство ответило, что Коно владеет богатым имением на окраине японской столицы, куда он приезжает ежегодно на несколько месяцев.

В один из майских дней 1934 года Коно так торопился, что проехал, не остановившись, несколько красных светофоров. Он затормозил только у лечебницы Фурусава.

Коно пробыл у доктора Фурусава около четверти часа. В полночь он выехал экспрессом в Сан-Франциско. На следующее утро отправился на такси в Стэнфордский университет и, как было установлено, вошел в здание мужского студенческого общежития. Поскольку туда за ним последовать было нельзя, то предположили, что он посетил одного из тех немногих японских студентов, которые действительно занимались изучением языка.

Из университета Коно вернулся на железнодорожную станцию и дневным экспрессом выехал в Лос-Анжелос. С вокзала он направился прямо на Уэллер-стрит, 117 1/2 и оставался там всю ночь. На следующий день он выехал в Чикаго трансконтинентальным экспрессом, который делает ограниченное количество остановок. В Чикаго пересел на экспресс, идущий в Нью-Йорк. Прибыв туда, он сразу же отправился к графу фон Кейтелю.

Коно и фон Кейтель вышли из дома в полночь. Они едва успели на вашингтонский поезд. В американской столице они посетили капитана 2 ранга Ёсиюки Итимия, японского военно-морского атташе, и имели с ним беседу, продолжавшуюся несколько часов, Вечерним поездом Кейтель и Коно возвратились в Нью-Йорк.

На следующий день Коно выехал из Нью-Йорка обратно в Лос-Анжелос. Проводив его, фон Кейтель отправился в отделение управления Южно-Маньчжурской железной дороги к Акаги.

Когда фон Кейтель ушел, Акаги направился к Хагивара в агентство Домэй Цусин, а тот в свою очередь нанес визит вице-консулу Гисслингу. Гисслинг и Хагивара посетили немецкий клуб, где к ним вскоре присоединились фон Кейтель, Акаги и два японских атташе.

Все это установили в условиях, когда действия ФБР были затруднены двумя странными факторами: позицией, которую занимал государственный департамент, и отсутствием координации между различными разведывательными и контрразведывательными органами США.

* * *

К счастью для США, ФБР упускало немногое. Такая активность японцев объяснялась стремлением быть в курсе развития военно-морского флота США и отчасти имела своей целью выявить реакцию американцев на заявление Амо, предупреждавшее иностранные державы против оказания какой-либо помощи Китаю. Далее японцы хотели установить, не ведут ли американцы каких-либо секретных военно-морских приготовлений, которые можно было бы расценить как попытку игнорировать это предупреждение. Но главное, что объясняло такую активность, — это дружеское сотрудничество между японцами и их новыми друзьями — немцами. При этом японцы делали все возможное, для того чтобы произвести впечатление на немцев своими методами и достижениями в области разведки в США.

Полковник Евгений Отт, близкий друг и сослуживец одного из руководителей немецкой разведки полковника Вальтера Николаи, в 1933 году был послом в Токио. Его назначение явилось следствием желания профашистски настроенных элементов в Японии приобрести друзей среди немецких фашистов. Это желание было продемонстрировано поездкой в Берлин делегатов от японского фашистского национального движения молодежи и визитом принца Тохигава, игравшего важную роль в Японии, к Альфреду Розенбергу, нацистскому философу расизма.

Полковник Николаи, который позже стал руководителем немецкой военной разведки, был связан с Садзо Накамо, одним из ведущих специалистов Японии по шпионажу. Накамо предложил организовать сотрудничество в мировом масштабе между немецкой и японской гражданской и военной шпионскими службами. По этому вопросу было достигнуто соглашение. Вот почему граф фон Кейтель познакомился с Акаги, Хагивара и супругами Фурусава, а также с японскими атташе, включая военно-морского атташе в Вашингтоне, который являлся главой японского военно-морского шпионажа в США.

За предложением Накамо, разумеется, скрывалось желание преодолеть затруднение, которое ощущали японцы, посылая в западные страны агентов японской национальности. Наличие в Америке значительного числа японцев, естественно, помогло основать там наиболее успешную и многочисленную по сравнению с любой другой западной страной систему шпионажа. Свои достижения японцы желали продемонстрировать немецким друзьям.

В свою очередь Германия захотела, чтобы японцы взамен той помощи, какую немцы окажут им в западных странах, помогли Германии в ведении шпионажа на Дальнем Востоке и в азиатской части России.

Несмотря на большую дружбу японских агентов в США с фон Кейтелем, Гисслингом и другими немцами, Германия не пожелала сразу принять предложение Накамо. В задачу полковника Отта входило изучение методов и результатов японского шпионажа с тем, чтобы доложить о них к лету 1934 года. Японские армейские офицеры отнеслись к Отту очень доброжелательно. Через несколько недель после своего прибытия в Японию он был приглашен в японскую армию в качестве наблюдателя. Отт познакомился с поклонником Гитлера адмиралом Нобумаса Суэцугу и «Лоуренсом Маньчжурии» генералом Кэндзи Доихара. С последним у Отта завязалась тесная дружба. Доихара подружился с Оттом, как ни с одним из своих соотечественников. Когда Доихара совершал какие-либо поездки, он всегда приглашал Отта сопровождать его. Хорошие отношения установились у Отта и с полковником Хироси Осима, который по просьбе Доихара познакомил немца с организацией японского военного шпионажа.

Свой доклад Отт составил главным образом на основе того, что узнал от Осима. В конце 1934 года Отт вновь прибыл в Токио, на этот раз в качестве военного атташе, а в начале 1935 года в Берлин на такую же должность был послан Осима.

Предложение о японско-немецком сотрудничестве в области шпионажа исходило от японцев. Однако делая такое предложение, они заранее решили передавать немцам минимальное количество получаемой ими информации, минимальное в такой мере, чтобы не вызвать подозрений у Берлина. Немцы же, наоборот, были готовы отнестись к сотрудничеству честно. Например, в 1934 году и в последующие годы японский консул в Лос-Анжелосе получал приглашения на встречи с капитанами немецких судов, которые передавали ему последнюю информацию, добытую во время плавания.

Самое тесное сотрудничество между немцами и японцами установилось в Центральной и Южной Америке. Видными японскими агентами в этих районах были Ямасита и Мацуи, прибывшие в Мексику на японских рыболовных судах. Они действовали в Гуаймасе.

Немецкие агенты в Мексике не сразу сообразили, что японцы дают им очень скудную информацию. Поняв это, они заявили энергичный протест. Японцы кланялись, вежливо извинялись, давали обещания, но делали по-своему.

Но если японцы были вежливыми, то немцы — настойчивыми. 5 октября 1937 года немецкий посол в Мехико Рюдт фон Колленберг созвал совещание с участием итальянских и японских коллег. Фон Колленберг был дипломатом старой школы и относился к шпионажу неодобрительно, даже если он велся его же страной. Атташе доктор Генрих Норте проинструктировал посла. Доводы, которые он привел, должно быть, произвели впечатление на Колленберга. Во всяком случае, с этого времени немцы и японцы сотрудничали в области шпионажа весьма плодотворно.

Особенно успешным это сотрудничество было в Коста-Рике, где главными действующими лицами выступали Такахиро Вакабаяси от Японии, Герхард Хенске от Германии и Джузеппе Сотанис от Италии. (Италия присоединилась к соглашению о сотрудничестве в области шпионажа после подписания антикоминтерновского пакта.) Сотанис жил в Гранд-отеле в городе Сан-Хосе. Он был известен как страстный филателист. Но то, что он, помимо марок, усердно коллекционировал оружие и военное снаряжение, никто не знал.

Для осуществления своих планов в Центральной Америке японцы предложили подготовить аэродром, замаскированный под хлопковую плантацию. Вакабаяси купил прекрасный участок земли, а Сотанис, имеющий влияние на костариканское правительство, получил концессию на выращивание хлопка. Затем Вакабаяси привез 21 рабочего из Чимботе в Перу, где находилась японская колония, насчитывающая 20 тысяч человек[70].

Рабочие привезли с собой мешок с хлопковыми семенами. Они разместились в одном из лучших отелей. Мешок так там и остался.

Вскоре после совещания дипломатов Ёситаро Амано, владелец «Амано-мару», самого крупного в то время рыболовного судна в мире, приехал в Коста-Рику и попытался войти в контакт с экспериментальной хлопковой плантацией Вакабаяси. Но он действовал неумело и сразу же был арестован.

Герхард Хенске первый услышал о неудаче, постигшей Амано. Он немедленно связался с Сотанисом. Тот обратился к своему «другу» президенту республики и добился немедленного освобождения Амано.

Сотрудничество с немцами и итальянцами полностью не решило проблему, стоявшую перед японцами в Америке, и японцы постоянно стремились найти недовольных или продажных американцев, которых можно было бы подкупить. Им удалось завербовать двух таких американцев. Когда об этом стало известно, правительство США впервые разрешило морской разведке и ФБР воспользоваться плодами своих трудов и передать изменников правосудию.