Глава 10 Миссия «Alsos» атакует

Глава 10

Миссия «Alsos» атакует

По сравнению с деятельностью всех своих коллег – «охотников за головами» и документами во время Второй мировой войны второй состав группы «Alsos» заслуживает самой высокой оценки. В течение нескольких месяцев после того, как 9 августа 1944 года миссия высадилась во Франции, она сумела обеспечить свой штаб, расположенный в городе Невиль, огромным количеством научной документации самого высокого приоритета. Миссию «Alsos» отличала высокая мобильность и необычайная дерзость в достижении своих целей. Группа была хорошо обеспечена транспортом; кроме того, ее руководитель, все тот же полковник Ворис Паш, которому так не повезло при выполнении первого задания в Италии в конце 1943 года, имел при себе документ, выданный лично министром обороны США Генри Стимсоном. Документ обязывал всех и каждого оказывать группе посильное содействие в ее работе. Их британские коллеги, имевшие аналогичное задание, подобными полномочиями не располагали.

Проанализировав опыт работы в Италии, Паш понял, что тогдашний провал был обусловлен нехваткой специалистов, обладавших соответствующей квалификацией, а также неправильным распределением обязанностей среди членов группы. В конце марта 1944 года новый глава американской военной разведки генерал-майор Бисселль рекомендовал при содействии генерала Гровса и доктора В. Буша из OSRD преобразовать находившуюся не у дел миссию «Alsos». Через несколько дней штаб генерала Маршалла одобрил это предложение. На этот раз в состав «Alsos» вошла группа ученых, задачей которых был отбор нужных объектов деятельности и отсев направлений, представлявшихся им бесперспективными. Военным руководителем, как и прежде, был полковник Паш, в то время как научную часть было поручено возглавить доктору Сэмюэлу А. Гаудсмиту, известному физику, имя которого уже упоминалось на страницах этой книги.

Официальным прикрытием Гаудсмита было то, что он претендовал на получение в счет имевшейся задолженности некоего имущества на оккупированной противником территории. Будучи, как уже было упомянуто, выдающимся физиком, он тем не менее не входил в число посвященных в американскую атомную программу и даже не догадывался о ее существовании. Таким образом, исключался риск утечки информации, попади Гаудсмит в руки противника. Проработав прежде какое-то время в полицейской лаборатории в Амстердаме, Гаудсмит обладал особым нюхом криминалиста. Он только что вернулся в США из Великобритании, где в течение пяти месяцев работал в лаборатории по изучению радиоволн. Поэтому, попав в состав группы, ученый был уверен, что целью ее деятельности будут немецкие разработки в области радиолокации. Гаудсмит говорил на нескольких европейских языках и обладал открытым дружелюбным характером. Кроме того, что было особенно ценно для группы «Alsos», он лично знал и поддерживал дружеские отношения со многими физиками в странах Европы. «Я уверен, – написал он за несколько месяцев до своего назначения, – что многие немецкие физики до сих пор считают меня своим другом». Таким образом, предполагалось, что Гаудсмиту удастся получить нужную для группы информацию даже в стане врага в ситуациях, когда другой человек потерпит неудачу.

Доктора Гаудсмита вызвали для собеседования в Вашингтон, где помощник генерала Гров– са майор Р. Фурман ознакомил его с истинными задачами миссии. Сам Фурман в качестве личного представителя Гровса должен был сопровождать группу «Alsos» в ее поездке в Европу. Он обладал полномочиями непосредственно обращаться к высшим руководителям европейских стран, таким как премьер-министр Черчилль или лорд Червелл.

Полковник Паш побывал в Лондоне в середине мая. Он договорился о том, что его группа начнет работу сразу же после того, как союзные войска высадятся в Европе. После того как 25 мая доктор Гаудсмит был утвержден на должности научного руководителя миссии, он немедленно приступил к созданию ее научной структуры и начал подбор персонала.

Миссии в новом составе предстоял сбор информации на территориях, значительно превышавших одну только Италию, где действовал прежний состав группы. К тому же был значительно расширен объект исследований: если прежде миссию «Alsos» интересовал только германский атомный проект, а все остальные направления деятельности были не более чем маскировкой, то теперь Паш и Гаудсмит получили задание собрать информацию в области по крайней мере десяти научных программ, над которыми работала нацистская Германия[44].

Доктору Гаудсмиту и нескольким руководимым им лучшим ученым было поручено сосредоточиться на германской ядерной программе, а также на вопросах общей организации научных исследований в гитлеровской Германии и участии в них министерства под руководством Шпеера. Американское руководство нацелило примерно сорок ведущих научных специалистов страны на изучение материалов, которые впоследствии будут предоставлены в их руки группой доктора Гаудсмита.

Самого Гаудсмита ознакомили с имевшимися на тот момент данными, касающимися работ над новыми секретными образцами оружия в Германии. Кроме того, ему показали снимки необычных бетонных сооружений на побережье Франции, построенных как раз напротив берегов Англии. Следовало выяснить, действительно ли все новые образцы секретного оружия рейха были предназначены для войны обычными средствами. Гаудсмита проинформировали, что некоторые военные аналитики считают, что огромные бетонные бункеры, построенные на французском побережье, были предназначены для использования в качестве укрытий в атомной войне.

Прежде чем миссия «Alsos» отправилась во Францию, майор Калверт в Лондоне и бывший физик из Мичигана доктор Уолтер Колби, возглавлявший штаб-квартиру «Alsos» в Пентагоне, составили список ученых и научных учреждений в европейских странах, деятельность которых была жизненно важной для группы. В США было опрошено множество людей, знакомых с «объектами исследований». Так, французский ядерный физик Ф. Перрен[45] подробно ответил на вопросы о персонале и рабочих лабораториях Жолио-Кюри. Гаудсмит и Колби провели в Нью-Йорке беседу с бывшим директором французской компании, специализировавшейся на редкоземельных элементах, «Paris Societe des Terres Rares» М. Влуменфельдом о характере деятельности этой компании.

По каналам военной разведки миссия не получала никаких данных; ее сотрудники были вынуждены довольствоваться той информацией, которая была собрана еще до войны. И все же постепенно длинный список объектов был готов; сюда входили все предприятия по производству металлов высокой степени чистоты, производители некоторых видов оборудования, которое могло быть использовано в ядерной физике, в особенности при выделении изотопов; физические лаборатории, а также все компании, имеющие дело с ураном и торием.

6 июня Сэмюэл Гаудсмит вылетел в Англию. В штаб-квартире «Tube Alloys» в Лондоне он познакомился с У. Акерсом и М. Перрином. Затем ему предстояло написать множество писем в Вашингтон в рамках подготовки высадки группы ученых во главе с полковником Пашем во Франции. Гаудсмит запрашивал «фотографии Ж. (Жолио)», «домашний адрес Хоутермана», «данные о швейцарских родственниках В. (Вайцзеккера)» и множество других данных. Когда через шесть дней после прибытия Гаудсмита в Лондон на столицу Великобритании упала первая бомба-снаряд «Фау-1», он с помощником тщательно осмотрел ее фрагменты, пытаясь найти признаки связи этого оружия с атомным проектом. Вскоре войска союзников заняли побережье Франции и исследовали построенные там бетонные бункеры. К счастью, выяснилось, что и эти объекты не имели никакого отношения к ведению атомной войны[46].

В июле внимание разведывательных служб было сосредоточено на урановых рудниках в Йоахимштале. Весь этот район был тщательно исследован с помощью самолетов разведывательной авиации. По заданию майора Калверта специалисты в области фотографии изучали полученные снимки в поисках мест строительства новых шахт и другой деятельности. Оценивалось количество материалов, которое могло быть сосредоточено в наземных складах, и примерная производительность рудников. Все единодушно пришли к выводу, что признаков отклонений от обычного режима деятельности объектов не выявлено. Однако все эти наблюдения не могли дать ответа на вопрос о судьбе запасов бельгийской руды.

Первую вылазку во Францию миссия сделала в начале августа. Гаудсмит остался в Лондоне, в то время как полковник Паш с группой сотрудников приступил к исследованию окрестностей Ренне, а также летних домов Жолио-Кюри и двух его коллег. Поиски не дали ничего, кроме некоторых списков, которые, возможно, могли представлять интерес в будущем.

24 августа группа достигла еще одного дома Жолио-Кюри в окрестностях Парижа. Обслуга проинформировала полковника Паша, что сам профессор должен был находиться в парижской лаборатории, которую еще предстояло освободить. Недолго думая Паш позвонил в лабораторию и попросил сообщить профессору, что хотел бы встретиться с ним через день или два. На следующий день полковник, следуя за первой группой из пяти французских танков, въехал в Париж. Несмотря на то что ему несколько раз приходилось отступать под огнем снайперов, к вечеру он прибыл в лабораторию Жолио-Кюри в «College de France». В тот же день во Францию прилетел и доктор Гаудсмит. Он сразу же направился в Париж. Профессор Жолио-Кюри в нарукавной повязке французского Сопротивления встретил полковника Паша и майора Калверта у входа в здание университета. Освобождение французской столицы праздновали дорогим шампанским, которое пили из лабораторных мензурок.

В беседе с офицерами разведки союзников профессор Жолио-Кюри выразил искреннюю уверенность в том, что немцам не удалось достичь значительных успехов в их урановой программе. Они даже близко не подошли к реальной возможности создания ядерного оружия.

Прибыв в Париж 27 августа, Гаудсмит немедленно назначил встречу с профессором Жолио. Еще через два дня французский ученый вместе с майором Калвертом вылетел в Лондон, где его долго допрашивали М. Перрин и офицеры британской разведки. Теперь он несколько изменил свои показания: он рассказал о том, как немецкие ученые приезжали в его лабораторию, как они восстановили циклотрон. Среди прочих Жолио-Кюри упоминал имена профессора Эриха Шумана, доктора Курта Дибнера, профессоров Вальтера Боте и Эсау. Работа на циклотроне велась под руководством профессора Вольфганга Гентнера; в восстановлении циклотрона ему помогал доктор Эрих Багге. Француз постоянно повторял, что немецкие физики уверяли его в том, что циклотрон будет использоваться исключительно в мирных целях. У сотрудников миссии «Alsos» осталось двойственное впечатление от бесед с выдающимся французским физиком. С одной стороны, Жолио-Кюри все время пытался уклониться от темы совместной работы с немцами. С другой стороны, зачем немецкие ученые так активно использовали его циклотрон, если они вели работы в области атомной энергии у себя на родине?

В течение всех шести месяцев работы в Париже группа «Alsos» постоянно получала в свое распоряжение огромное количество ценнейшей информации. Миссия остановилась в гостинице «Ройаль-Монсо», куда вскоре переехал и штаб американских ВМС. Ее сотрудники установили тесные контакты с другими разведывательными подразделениями, прежде всего со своими главными «конкурентами», офицерами управления стратегических служб. Самым обременительным обстоятельством Гаудсмиту представлялось то, что все, что касалось уранового проекта, приходилось держать в секрете даже от высокопоставленных чинов американской армии, за исключением очень ограниченного круга лиц. Так, несмотря на то, что миссия «Alsos» формально подчинялась американской военной разведке G-2 и никак не относилась к организации генерала Гровса, на самом деле только один офицер в управлении военной разведки был посвящен в ее задачи. Этим офицером был полковник Чарльз Николас, до войны профессор математики. Даже в штабе генерала Эйзенхауэра только один офицер был в курсе того, чем занималась миссия. Вскоре у миссии возникли трения с управлением стратегических служб, сотрудники которого по собственной инициативе начали сбор данных, касающихся атомных исследований в Европе. Только после того, как на самом высоком уровне было принято решение о том, что управление будет продолжать работать над этим направлением только в нейтральных странах, конфликт удалось уладить. После этого ответственный офицер, бывший игрок в бейсбол Мо Берг, был переориентирован на работу в Швеции и Швейцарии.

Большая часть информации, полученной Гаудсмитом из УСС, носила случайный характер и была угрожающего содержания. Все данные о взрывах и пожарах связывались с германской атомной программой. Сейчас можно сказать, что значительная часть таких несчастных случаев была обусловлена неправильным обращением с пероксидом водорода, или жидким воздухом. Время от времени до руководства британской разведки доходили тревожные слухи об обнаружении здесь или там «тяжелой воды», которая на поверку оказывалась пероксидом водорода (не такая уж непростительная ошибка для неспециалиста). В одном из отчетов УСС обсуждались слухи о якобы произошедшем в лейпцигской лаборатории взрыве «урановой бомбы», в результате которого погибло несколько ученых.

Все полученные за время работы в Париже данные носили обрывочный характер, что само по себе разочаровывало. В то же время миссии по счастливой случайности удалось установить, что ключевые позиции в германской атомной программе занимали Дибнер и Шуман. Кроме того, по найденным в различных парижских учреждениях документам удалось установить последние адреса некоторых менее известных ученых. Информацию добывали из настольных календарей, перечней телефонных звонков, листов посещений портье. По куску копировальной бумаги удалось установить список немецкой группы, занимавшейся научным шпионажем, очень сходной по составу с миссией «Alsos».

Самой неожиданной находкой в Париже 1944 года был список сотрудников Имперского университета в Страсбурге, из которого следовало, что некоторые из самых значительных фигур из списка объектов «охоты» миссии, включая фон Вайцзеккера и Флейшмана, теперь работали в этом учреждении. В то время Страсбург все еще находился в руках немцев. Не успел Гаудсмит обработать полученную в Париже информацию, как из Врюсселя пришло сообщение о том, что там войсками союзников освобожден один из ключевых объектов списка миссии. 9 сентября Гаудсмит и Калверт прибыли в бельгийскую столицу. В тот же день они отправились в офис компании «Union Miniere», где им предоставили доступ ко всем документам. К своему разочарованию, Гаудсмит понял, что они не были первыми: там уже находились два офицера, которые независимо друг от друга занимались исследованием германской атомной программы в интересах разведывательных миссий американских ВМС и ВВС. Одного из них, инженера-механика голландского происхождения и профессора Гарвардского университета капитана 3-го ранга Дж. Дена Хартога, Гаудсмит перевел в свою группу. Второго он отправил восвояси. Из документов фирмы Гаудсмит и Калверт узнали о приобретении компанией «Auer» в 1940 году 60 тонн соединений урана. Там же были сведения о небольших партиях урана, поставленных в 1941 году немецкой компании «Degussa». Кроме того, документы зафиксировали необычно крупную поставку урана немецкой компании «Рогес» в июне 1942 года. Около 115 тонн очищенного и частично очищенного уранового сырья, а также 610 тонн неочищенного сырья, 17 тонн урановых сплавов и 110 тонн отбракованного материала были закуплены Германией в 1943 году. Затем в том же году в Германию было отправлено еще 140 тонн очищенных урановых материалов.

Теперь сотрудникам миссии пришлось по-настоящему озаботиться: возможно, несколько тонн урана было закуплено Германией в чисто коммерческих целях. Однако в этих книгах речь шла более чем о тысяче тонн материала. Кроме того, еще больше урана немцы не покупали, а попросту захватили. 22 сентября Гаудсмит отправился из Брюсселя в Голландию. В Эйндховене он посетил огромные заводы фирмы «Philips». Из документов компании он узнал о большом количестве электрооборудования, заказанном Имперским советом по науке для университета в Страсбурге, а также об ускорителе частиц, предназначенном для лаборатории в Миерсдорфе, находившейся под попечительством министерства почт Германии. Миссия вернулась в свою штаб-квартиру в Париже и стала ждать падения Страсбурга.

Теперь у них было достаточно времени для поисков в пустынном здании «Societe des Terres Rares». После оккупации французской столицы немецкая компания «Auer» захватила контроль над этой фирмой. Руководство осуществлялось через директора предприятия редкоземельных металлов в Ораниенбурге доктора Эгона Иве. На самом деле тот редко наведывался в Париж, в свою очередь возложив выполнение своих обязанностей на своего заместителя доктора Иенсена. Имя Иве уже упоминалось во время посещения и осмотра группой предприятия «Union Miniere» в Брюсселе. Таким образом, было установлено наличие прямой связи компании «Auer» с парижскими фирмами, что само по себе было большой удачей.

Здание обследовали немедленно: документов было немного, и они были брошены в беспорядке. То, что удалось обнаружить при осмотре, заставило Гаудсмита и его группу прийти к ошибочному выводу: Германия захватила все имевшиеся во Франции запасы тория, материала, который, как и уран, мог быть использован при создании атомной бомбы. 17 октября Гаудсмит и недавно прибывший в группу ученый Фред Варденбург составили срочный доклад «Продукты, содержащие торий, захваченные немецкой фирмой «Auer-Gesellschaft». Кроме того, они отправили запрос о возможностях коммерческого применения тория. В полученном вскоре ответе говорилось, что этот элемент использовался в калильных сетках газовых фонарей, в керамической промышленности, а также в качестве катализатора при получении синтетического бензина. Однако для всех этих нужд требовалось минимальное количество тория, а Германия захватила во Франции несколько тонн. Казалось, все это служило доказательством того, что в ядерной гонке немцам удалось оставить далеко позади своих противников. А ведь кроме тория, они располагали еще тысячами тонн урана. Разве существовало какое-либо еще объяснение такому? «Я чувствовал себя, – писал в то время Гаудсмит, – как молодой окружной прокурор, которому только предстоит приступить к своему первому делу». Неожиданно обнаружилось, что на миссии лежит гораздо большая ответственность, чем это казалось на первый взгляд.

Недавно Гаудсмит получил указание из штаб– квартиры «Alsos» в Вашингтоне при первой же возможности собрать пробы воды из Рейна. С некоторой долей романтической мечтательности американцы предположили, что если германский атомный проект расположился в Хехингене, самое главное его логово, несомненно, должно находиться в фамильном замке Гогенцоллернов[47]. (Позже Гаудсмит не оставил на этой версии камня на камне, напомнив, что в замке нет водопровода.) В Вашингтоне решили, что, если немцы пошли по пути создания плутониевого реактора, они должны будут использовать для его охлаждения реку, а этой рекой может быть только Рейн. Как только союзные войска подошли к Рейну, один из подчиненных Паша капитан Роберт Блейк набрал несколько бутылок воды и отправил их в штаб-квартиру в Париж. Обладавший тонким чувством юмора майор Фурман добавил к отправляемым в Вашингтон бутылкам с водой еще одну с рейнским вином, которую снабдил этикеткой: «Проверьте на радиоактивность и это». На шутку откликнулись. По завершении тестов из Вашингтона телеграфировали в Париж, что вино оказалось радиоактивным, и добавили: «Срочно высылайте еще. Выполнять». Один из физиков группы Гаудсмита был вынужден потратить десять дней драгоценного времени на то, чтобы найти бутылки с вином и отправить их в Вашингтон. Только после этого аналитики в столице США признали, что уровень радиоактивности воды в этом районе Франции соответствовал норме.

Одним из секретов успеха работы миссии Гаудсмита была гибкость выполнения ее программы, несмотря на то что, казалось бы, перед ней заранее были поставлены жесткие цели. По мере исследований из длинного списка имен и учреждений вычеркивались одни объекты, казавшиеся ранее важными и не оправдавшие таких оценок, и взамен им добавлялись другие. Одним словом, охота велась не столько на конкретные учреждения, расположенные в определенных населенных пунктах, а на все более расширявшийся круг ученых и, соответственно, на места их деятельности. В частности, в результате долгой кропотливой работы в парижском здании «Societe des Terres Rares» была выявлена цепочка следов, которая, в свою очередь, привела членов миссии к дальнейшим, еще более впечатляющим результатам. Среди бумаг доктора Иенсена Гаудсмит нашел небольшой коричневый журнал, в котором регистрировалась вся исходящая почта с начала 1943 года. Одно из двух последних зарегистрированных писем было адресовано Иве в Ораниенбург, а второе некой «фрейлейн Герман» в Ойпен.

Гаудсмита заинтересовало, что последнее письмо не было франкировано почтовой службой, следовательно, пакет должен был быть доставлен в Ойпен, небольшой городок на границе Германии с Бельгией, каким-то иным способом. Вашингтон требовал проведения расследования таинственного захвата немцами французского тория. Как только американские войска вошли в Ойпен, полковник Паш отправился туда из Парижа на джипе в сопровождении двух подчиненных. Он решил отыскать таинственную фрейлейн Герман, которая, как удалось установить из найденной в офисе переписки, была личным секретарем Иенсена.

В результате поисков была обнаружена не только госпожа Герман, но и сам доктор Иенсен. Его отправили из Ораниенбурга на поиски партии тория, которая не прибыла к месту назначения, и он не успел покинуть город до прихода войск союзников. Паш по телефону сообщил эту новость в Париж, а сам провел краткую беседу с Йенсеном. Во время задержания у Йенсена был изъят портфель, набитый документами. После безрезультатного допроса Йенсена Гаудсмит решил перед сном просмотреть эти бумаги. Теперь все становилось на свои места: трамвайный билет и счет за гостиницу доказывали, что совсем недавно Йенсен и госпожа Герман были в Ораниенбурге. Еще один гостиничный счет говорил о том, что еще в сентябре Йенсен совершил поездку в Хехинген.

Ораниенбург и Хехинген: названия этих двух населенных пунктов, произнесенные вслух даже отдельно друг от друга, заставляли насторожиться любого из сотрудников миссии «Alsos». Произнесенные же вместе, они производили просто драматический эффект. И все же когда казалось, что разгадка близка и сложный клубок вот-вот будет размотан, эту прекрасную гипотезу разрушил сам Йенсен. Он подтвердил, что действительно посещал компанию «Auer» в Ораниенбурге, однако понятия не имел о том, что производит эта фирма. Что касается Хехингена, то в этом городе жила его мать и Йенсен просто навещал ее. Внимание офицеров, работавших с Йенсеном, привлекла одна деталь: на одном из писем, найденных среди его бумаг, стоял штамп, подтверждающий, что Хехинген был «закрытым районом»[48].

После этого в районе Хехингена вновь возобновились полеты разведывательной авиации и фотографирование местности.

Подполковнику Дугласу Кендаллу прежде уже приходилось проводить разведывательные полеты и вести фотосъемки в районе производства немцами ракет «Фау». Теперь его вызвал к себе в Лондон на инструктаж руководитель отдела авиационной разведки научных объектов атомного проекта союзников доктор Р. Джонс. Джонс объяснил пилоту, как может выглядеть предприятие, на котором осуществляется производство немецкого атомного оружия. При этом он обратил особое внимание, что производство атомной бомбы могут выдать два основных признака: наличие мощной электрической сети и огромные резервуары с водой. Сам завод тоже будет бросаться в глаза.

Союзники тщательно проверили большинство из имевшихся на территории европейских стран электростанций на наличие внешних отводов, однако не обнаружили никаких видимых отклонений. Более эффективной была бы проверка всей основной электрической сети Германии и ее ответвлений. Миссии, выполняемой подразделением Кендалла, был присвоен высший приоритет. Джонс предупредил группу сотрудников, занимавшуюся исследованием аэрофотоснимков, чтобы они немедленно докладывали ему об обнаружении трансформаторных станций большего по сравнению с обычными размера. Кроме того, немедленному докладу подлежали данные об обнаружении новых, неучтенных ранее предприятий, на которые с этих трансформаторных станций поступала электроэнергия. Во главе группы был назначен лейтенант ВВС, который хорошо знал географию Германии.

Кроме того, Джонс попросил Кендалла сфотографировать некое здание в окрестностях Штутгарта, куда, по его сведениям, переехали ученые института имени кайзера Вильгельма. Задание было выполнено, однако в самом здании не было замечено ничего необычного, за исключением небольшой трансформаторной станции. В самом здании не было отмечено никакой активности.

К тому времени союзники еще не располагали полным набором фотографий местности вокруг Штутгарта, и Кендалл использовал все имевшиеся у него средства, чтобы заполнить этот пробел. К концу ноября 1944 года были получены фотографии, которых разведка союзников прежде не имела. Гордые за проделанную работу сотрудники отдела аэрофотоснимков принесли в кабинет Кендалла первые фотографии, на которых было видно, что недалеко от Хехингена, на нескольких долинах общей длиной около тридцати километров, совсем недавно и очень спешно были построены несколько небольших промышленных предприятий. Все они имели стандартное расположение: небольшое производственное помещение, две емкости с запасами воды, две трубы дымохода и трубопроводы, частично спрятанные в земле. После того как Кендалл и Джонс просмотрели фотографии, больше всего их обеспокоило то, что, по всей видимости, немцы придавали этому строительству большое значение. Они очень быстро построили в окрестностях несколько лагерей, в которых содержались иностранные рабочие, построили железнодорожную ветку, провели линию электричества и привезли огромное количество необходимых материалов.

Джонс немедленно доложил об этом своему руководству. 23 ноября он показал фотографии Червеллу, который на следующий день написал письмо премьер-министру:

«Возможно, Вам будет интересно, что Джонс обнаружил на фотографиях, полученных на прошлой неделе. На них видны три одинаковых предприятия средних размеров, которые были срочно построены южнее Штутгарта. Мы подозреваем, что именно там ведутся работы (над германской атомной программой). Предприятия имеют нестандартное расположение, однако мы не связывали бы их с (атомными исследованиями), если бы не знали, что ученый, которому, как известно, поручены эти работы, по нашим сведениям, переехал в этот район[49]. Если бы речь шла только об одном предприятии, его можно было бы считать экспериментальным, однако срочное строительство трех похожих заводов может свидетельствовать только о том, что они собираются производить там что-то очень необходимое для военных нужд».

Червелл обсудил эту тревожную новость с начальником штаба ВВС Чарльзом Порталом. Тот посоветовал некоторое время понаблюдать за деятельностью предприятий, а затем подвергнуть их авиационному налету. Тем временем фотографии необычных предприятий были срочно переданы американцам. Британская сторона надеялась, что, поскольку в США имелись собственные заводы по выделению изотопов урана, они смогут отгадать, для чего были построены загадочные объекты в районе Штутгарта.

В воскресенье 26 ноября в офис Джонса позвонил заместитель начальника штаба британских ВВС маршал Боттомли, который потребовал срочно отправить ему эти снимки. Фотографии были доставлены Норману Боттомли в Уайтхолл немедленно. Когда через несколько дней Червелл встречался с премьер-министром Черчиллем, тот сообщил ему, что эта тема обсуждалась 27 ноября на секретном совещании Комитета начальников штабов.

Позже, когда генерал Гровс увидел на фотографиях уже 14 обнаруженных таких предприятий, он спросил себя, не является ли это началом создания немецкого «Оук-Риджа».

Командир авиакрыла Кендалл заметил одну странность, объединявшую все эти таинственные предприятия: они не только были однотипными, но и все размещались на очень похожей местности. Кто-то сделал предположение, что деятельность этих предприятий как-то связана с геологией. Один из лейтенантов-летчиков даже направил специальный запрос в Геологический музей в южном Кенсингтоне и получил оттуда ответ. Сотрудники музея подтвердили, что до войны германское геологическое ведомство вело именно в этом районе разработку горючих сланцев. Примерно в это же время к выводу независимо от англичан пришел и специалист по горючим сланцам миссии «Alsos» подполковник Эдвин Форан. Казалось, теперь-то со всеми страхами было покончено, однако через несколько дней из Швеции была получена секретная информация, в которой утверждалось, что в горючих сланцах, имевшихся в этом районе Германии, был обнаружен уран. Однако вскоре загадочные предприятия были полностью идентифицированы как предназначенные для примитивного и неэффективного производства нефти из горючих сланцев. Тем не менее на всякий случай их все равно подвергли бомбардировке. К тому времени состояние германской экономики было настолько плачевным, что производство нефти любой ценой имело такое же значение, как производство атомной бомбы в США.

Тайна тория имела странное происхождение. В начале 1944 года, когда было высказано предположение, что торий имеет важное значение в производстве ядерного оружия, ведущий химик компании «Auer» доктор Николай Риль принял все меры для того, чтобы его фирма заполучила все запасы этого материала, имевшиеся на территории оккупированной Европы. Даже если бы выяснилось, что этот металл никак не может быть применен в атомной программе, компания была заинтересована иметь его запасы и для применения исключительно в мирных целях. Торий использовался в производстве люминесцентных материалов, калильных сеток газовых фонарей, применялся в металлургии. Компания «Auer» запатентовала процесс полировки, в котором также применялся торий. К тому же в начале 30-х годов компания разработала и широко продвигала на рынке зубную пасту под названием «Дорамад», в которой содержался гидроксид тория. В рекламе пасты демонстрировался сюжет о том, как армия радиоактивных веществ преследует злых бактерий, постоянных участников рекламных роликов зубных паст и в наше время, с лозунгами: «Я радиоактивное вещество. Мои лучи массируют ваши десны. Здоровые десны – здоровые зубы». Одним словом, торий был как бы «хлорофиллом» 30-х годов.

Когда Риль узнал от доктора Иве о наличии значительных запасов тория во Франции, он предложил недавно назначенному заместителем президента фирмы Майеру-Освальду приобрести эти запасы для производства зубной пасты после войны. Последний был никудышным ученым, но хорошим бизнесменом. Поэтому он согласился с таким предложением, и запасы тория были вывезены в Германию.

В конце 1944 года германская военная наука испытывала свой последний подъем. Во времена, когда Имперским научным советом руководил министр Руст, было отменено ограничение призыва ученых на действительную военную службу. Ряды ученых редели; все больше и больше их становилось в ряды отправлявшихся на фронт. В 1943 году профессор Карл Рамзауэр обратился к руководству со словами, что, если потеря трех тысяч солдат никак не ослабит армию, три тысячи физиков могут решить исход всей войны. Его поддержал профессор Вернер Озенберг, занимавшийся исследованиями для германских ВМС. Он направил меморандум, адресованный ряду министров, генералов, адмиралов и гаулейтеров. В документе подчеркивалась необходимость поддержать германскую научную мысль даже в нелегкое военное время.

Главной целью Озенберга было вернуть ученых с фронта. 18 декабря 1943 года Верховное командование согласилось освободить от военной службы примерно пять тысяч ученых. Этому пытался воспротивиться министр Альберт Шпеер, который не был согласен с позицией, занимаемой по данному вопросу Герингом, Борманом и Гиммлером. В июле 1944 года Гиммлер вновь подтвердил, что ученые не подлежат призыву в армию. Он писал генералу СС Отто Юттнеру:

«Я слышал о попытках включить в списки призывников около 14 600 лиц, занятых в научных исследованиях в интересах Германии, ранее получивших освобождение от военной службы (директива SE-IV).

Я приказываю Вам немедленно прекратить призыв на военную службу военного научного персонала, поскольку считаю такие шаги безумием, которое может уничтожить нашу науку.

Г. Гиммлер».

В середине августа профессору Озенбергу сообщили из партийной канцелярии, что он одержал победу и к его рекомендации прислушались. Еще через несколько дней он получил распоряжение Геринга создать военно-исследовательское бюро. Это был первый верный шаг на пути к созданию устойчивой связи между военными и учеными Германии. 3 сентября Мартин Ворман издал специальный декрет, согласно которому все ученые, включая вернувшихся с фронта, не должны были направляться на выполнение вспомогательных работ вдали от их местожительства. Копии этого декрета получили все гаулейтеры.

Ухудшающаяся с каждым днем военная обстановка практически парализовала работы в рамках германского атомного проекта. Авиация противника разрушала предприятия, лаборатории подлежали эвакуации.

В середине сентября бомбардировщики британских ВВС вновь бомбили Франкфурт. Предприятие «Degussa», на котором производилась очистка урана, было уничтожено огнем. Сохранившееся оборудование отправили в город Рейнсберг, близ Берлина. Спустя еще некоторое время оставшееся урановое сырье было также переправлено из Франкфурта в Рейнсберг и Грюнау, где с декабря прошлого года работал еще один завод по производству урана. Однако, прежде чем на предприятии в Рейнсберге смогли возобновить выпуск продукции, его снова пришлось эвакуировать в связи с началом наступления советской армии на Восточном фронте. Оборудование погрузили на грузовики и отправили в поселок Штадтилм в Тюрингии, куда оно так и не прибыло.

В конце лета 1944 года доктор Курт Дибнер, соперничавший в работах над проектом с профессором Гейзенбергом, также был вынужден эвакуировать своих ученых из Готтова в Штадтилм в Тюрингии. Его группа разместилась в помещении школы, где имелся подвал, который должен был надежно защитить ученых от бомб союзников. В середине подвального помещения был вырыт котлован для реактора, работавшего на тяжелой воде и графите. В качестве ядерного топлива применялись брикеты оксида урана, примерно десять тонн которого было изготовлено компанией «Degussa» согласно предоставленному ей в мае прошлого года контракту. Лаборатории доктора Дибнера размещались в помещениях на первом этаже.

В ноябре 1944 года пришлось остановить работы и на опытном предприятии по выделению урана-235, размещенном на «мебельной фабрике Фоллмера» в Кандерне. Такую возможность предвидели заранее, с самого начала работ. Поэтому еще в начале сентября там были заблаговременно приняты меры по подготовке эвакуации дорогостоящего оборудования. Гартек и Бейерль с самого начала понимали «необходимость учитывать возможность того, что район Фрайбург-Кандерн может оказаться в опасной близости от фронта». Несмотря на это, было решено еще на какое-то время оставить во Фрайбурге ультрацентрифугу «Марк-III-A» и продолжить строительные работы в Кандерне на тот случай, если обстановка на фронте изменится к лучшему. И все же 24 ноября Гартек согласился отправить во Фрайбург механика, которому поручили собрать все необходимое для строительства новой лаборатории, на этот раз около Ганновера. Только была завершена эвакуация из Фрайбурга, как в ночь на 27 ноября практически весь город был уничтожен вражеской авиацией. Предприятию компании «Hellige», где хранились запасы сырья, предназначенного для серийного производства нового прототипа ультрацентрифуги «Марк-III-B», был нанесен серьезный ущерб.

Гартек и Грот перенесли лабораторию и соответственно ультрацентрифугу в здание завода по производству парашютного шелка в Целле. Гартек предусмотрительно распорядился никогда не сосредоточивать в одном здании несколько образцов ультрацентрифуги одновременно. Для того чтобы избежать потерь в результате последующих авиационных налетов, несколько прототипов планировалось хранить в бомбоубежище в Гамбурге. Осуществлявшие совместное руководство работами над этим проектом Гартек, Грот, Бейерль и Зюр, собравшись в конце года в Гамбурге, приняли решение, что «предприятие в Целле должно начать работу на «Марк-III-A» так скоро, как только позволят человеческие возможности». 13 декабря ученым позвонил доктор Дибнер. Сославшись на профессора Герлаха, он сообщил, что тот будет ходатайствовать о присвоении проекту ультрацентрифуги новой, высшей степени приоритета Z-1.

В середине декабря Гейзенберг, фон Лауэ и некоторые другие сотрудники лабораторий в Хехингене, Хайгерлохе и Тайлфингене были призваны в фольксштурм, подразделения народной милиции, последний оплот Третьего рейха. 16 декабря профессор Герлах обратился с письмом к Мартину Борману, где опротестовал это решение. Разве не сам Борман подписал приказ, в котором говорилось, что немецкие ученые не подлежали призыву для выполнения подобных «особых задач»? Конечно, писал он, его сотрудники сами «добровольно» стали членами фольксштурма, однако в данном случае их намеревались отправить на фронт, что противоречило приказу, запрещавшему забирать ученых для выполнения задач вдали от их дома и места работы:

«Персонал лабораторий сведен к минимуму, а последняя мобилизация автоматически приведет к прекращению работ над программой. Выполняемые ими исследования относятся к числу наиболее важных, от них зависит судьба проекта. Я считаю, что они должны при любых обстоятельствах беспрепятственно продолжать выполнять свои обязанности. Вы, несомненно, понимаете, что речь идет о работах, имеющих решающее значение для достижения победы в войне. Вам также должно быть известно о том, какие энергичные усилия предпринимаются в этой области в Америке. Однако я уверен, что в настоящее время, несмотря на то что по сравнению с США мы привлекаем к данным исследованиям гораздо меньше средств и людских ресурсов, мы все еще значительно опережаем американцев в этой области».

Герлах просил Мартина Бормана, чтобы тот предупредил местное партийное руководство и особенно гаулейтера Штутгарта Мурра проследить за тем, чтобы на подразделение, в котором состояли ученые, не возлагалось выполнение «специальных задач». Борман не ответил на это письмо, однако он, несомненно, передал Мурру просьбу Герлаха.

В конце ноября 1944 года Страсбург был захвачен союзниками столь стремительно, что его гаулейтер едва успел предупредить нескольких видных немецких жителей о необходимости срочно эвакуироваться. Полковник Паш с передовой партией миссии «Alsos» находился в рядах наступавших и вместе с ними 25 ноября вступил в город. Гаудсмит остался в Париже для встречи с доктором В. Бушем. В своем первом сообщении из захваченного города Паш сообщал, что его группе не удалось захватить никого из входящих в список миссии ученых. Не успел Гаудсмит передать это неприятное известие Бушу, как пришла вторая депеша от Паша: часть здания городской больницы занимала физическая лаборатория. Захватившие ее солдаты сначала приняли ее персонал за медиков, однако вскоре выяснилось, что на самом деле это были физики. Гаудсмит и Варденбург немедленно отправились в Страсбург. В то время в Европе стояла необычно холодная погода, и ученые, которым выделили для поездки открытый командирский джип, вынуждены были надеть под армейское обмундирование свои пижамы. Их поездка началась 2 декабря, а в Страсбург они прибыли только через два дня. В то же время не могло быть и речи о том, чтобы отправиться туда на самолете, так как в районе города все еще шли ожесточенные бои.

Теперь Гаудсмит встретился со своими коллегами, работавшими на врага. В письме жене он охарактеризовал эту часть своей работы как «очень мрачную». 10 декабря он снова написал домой: «Неприятной частью моего задания является то, что мне впервые пришлось предстать лицом к лицу с несколькими людьми похожими на меня, но представляющими противоположную сторону. Слава богу, что я не был прежде знаком ни с кем из этих людей. Кроме того, мне удалось сохранить свое инкогнито до самого конца, когда я распорядился им садиться в грузовик, который должен был доставить их в лагерь».

Самой крупной фигурой среди захваченных ученых был сам профессор Флейшман, который, как мы уже знаем из более ранних страниц этого повествования, работал над технологией выделения изотопа урана-235 методом газовой и тепловой диффузии. Профессору фон Вайцзеккеру и специалисту в области вирусологии профессору Хаагену удалось вовремя покинуть город. Миссия «Alsos» реквизировала дом Хаагена, которого Гаудсмит в своих письмах вежливо называл «своим коллегой в стане противника». Через несколько дней он писал: «Им пришлось уехать в спешке. Я ночевал в детской комнате, где жил их маленький сын. На месте остались все его игрушки: железная дорога, кинопроектор, старый микроскоп отца, аквариум с улитками, книжки и множество атрибутов гитлерюгенда, например нашивки, флаг и т. д. И все же это был всего лишь ребенок одиннадцати или двенадцати лет. Я думал, скучает ли он сейчас по своим игрушкам… Я недостаточно тверд для того, чтобы играть эту роль, особенно я сознавал это, когда отправлял ту небольшую группу людей в тюрьму. Тогда я чувствовал себя ужасно. Но они все еще ничему не научились, они до сих пор так самодовольны».

В Страсбурге миссией «Alsos» были интернированы семь физиков и химиков. Никто из них не желал сотрудничать с оккупантами, особенно профессор Флейшман. Это раздражало Гаудсмита, который прежде считал, что будет достаточно захватить одного или двух ученых, и они «либо после допроса, либо, что еще лучше, путем предоставления соответствующих документов» сразу же снабдят союзников полной информацией о своих коллегах.

Тем не менее в целости и сохранности было здание университета. Они долго не могли открыть дверь в кабинет Вайцзеккера, несмотря на все предпринимаемые усилия. Тогда прибегли к помощи топора, и дверь (которая, как оказалось, открывалась наружу) была выломана. Кабинет сохранился в том виде, в котором Вайцзеккер оставил его несколько недель назад.

Все найденные папки с документами были доставлены в комнату Гаудсмита. При тусклом свете свечей и газового фонаря, не обращая внимания на то, что немцы начали бомбить отвоеванный союзниками город, Гаудсмит и Варденбург углубились в чтение. Для них сразу же многое прояснилось. В бумагах Вайцзеккера они нашли почтовые открытки, полученные им от своих коллег – видных немецких ученых. Кроме того, было найдено письмо профессора Боте, в котором тот жаловался на медленные темпы производства больших урановых пластин. И еще одно письмо, где впервые шла речь о работах Гартека и Грота в области ультрацентрифуги. Кроме того, было найдено письмо Грота Флейшману, в котором упоминался гексафторид урана. В мусорной корзине обнаружили черновик письма самого фон Вайцзеккера Гейзенбергу, написанного примерно в одно время с посланием, направленным Фоглером Герлаху, где тот жалуется на разочаровавшие всех результаты экспериментов на урановом реакторе Гейзенберга. Фон Вайцзеккер подверг острой критике некоторые из расчетов, сделанных его учителем. Чувствовалось, что фон Вайцзеккер все еще не решил для себя, следует ли ему отправить это письмо адресату или порвать его. (Позже в бумагах Гейзенберга Гаудсмит обнаружит более поздний вариант письма, написанный в гораздо более умеренном тоне.) «Работая над этой программой, немцы совершенно не думают о секретности», – прокомментировал про себя Гаудсмит.

Самой удивительной находкой, приоткрывающей завесу секретности проекта, были точные адреса всех научных учреждений, занимавшихся работами над атомной программой. Все письма Герлаха были написаны на специальном бланке с надписью: «Имперский исследовательский совет – полномочный представитель рейхсмаршала по вопросам ядерной физики профессор доктор В. Герлах». Там же был указан подробный адрес и номер телефона в Берлине. Каждый из институтов и лабораторий, задействованных в работах над программой, имел свой собственный бланк с подробным адресом и указанием подразделения или отдела, от имени которого велась переписка. Приблизительно в это время Герлах получил из штаба Геринга указание отказаться от использования бланков, которые полностью раскрывали местонахождение научных учреждений, но было уже слишком поздно. Теперь в распоряжении миссии «Alsos» имелись все интересовавшие ее сотрудников адреса. Таким образом, по словам Гаудсмита, захваченные в Страсбурге документы «давали полную картину того, на каком этапе германская урановая программа находилась летом 1944 года». Они проливали свет на то, что Гитлер знал о возможностях ядерного оружия еще в 1942 году. Из них следовало, что активные эксперименты на ядерном реакторе проводились в Готтове, но даже к концу августа 1944 года эти эксперименты все еще находились на ранней стадии проведения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.