Мидийцы и персы

Мидийцы и персы

Представляется, что мидийцы первыми оправились от этого нашествия, и вполне возможно, что их страна (или часть ее, в особенности холмистые плато) не испытала на себе всей ярости скифов. Или, будучи молодой и полной сил нацией, не отягощенной правящим механизмом и сложной социальной структурой, установившейся в Ассирийской империи, они оказались способными лучше противостоять этому налетевшему из глубины степей урагану и быстрее устранить причиненные им разрушения. Как бы то ни было, мидийский царь Киаксар, вскоре поддержанный с юга восставшим Эламом, оказался в состоянии вторгнуться со своим войском в пределы ослабевшей Ассирии. Преданный своим вассалом Вавилоном, Саракус (преемник Ашшурбанипала) сжег себя в своем дворце; Ниневия была осаждена и пала (606 н. э.), ознаменовав этим конец Ассирийской империи. Когда почти двести лет спустя Ксенофонт[7] вел свои «десять тысяч» мимо некогда великого города, от него остались одни обветшалые руины, и даже само имя его было забыто.

Мидийцы представляли собой группу арийских племен, принадлежавших к тому же корню, что и индусы. Они, как и их ближайшие родственники персы, поселились на землях, находящихся на месте и вокруг территории нынешнего Ирана, – мидийцы в гористых районах северо-запада, а персы на юге, ближе к морю.

После падении Ниневии Ассирийская империя была разделена между победившими союзниками. Халдеи, как правители новой Вавилонской империи, заняли южные провинции, Сирию и долину Евфрата; тогда как мидийцам отошли регион Тигра и земли, прилегающие к Черному морю. Киаксар, сумевший соединить принципы ассирийской военной организации с мощью мидийской кавалерии, вскоре завладел всеми северо-западными землями вплоть до границы с Лидией. Соседство двух сильных царств неизбежно привело к войне, которая вяло тянулась несколько лет. В этой войне халдеи выступали на стороне мидийцев; конфликт закончился перемирием и тройственным союзом.

Но Астиаг, преемник Киаксара, оказался не тем человеком, который бы мог удержать в своих руках империю. Разрозненные племена персов объединились под предводительством Кира, бывшего тогда вассалом мидийского царя. Правильно оценив слабость мидийского правителя и всю хрупкость тройственного союза, Кир поднял своих персов на восстание и после нескольких поражений в первых битвах в конце концов разбил мидийцев и пленил Астиага (ок. 560 н. э.).

Лидийский царь Крез, настороженный столь быстрым усилением нового завоевателя у своих границ, сформировал союз с Вавилоном, Египтом и Спартой, направленный против персидского монарха. Но Кир, предприняв стремительный бросок, не дал времени союзникам прийти на помощь лидийцам и нанес поражение Крезу. В этой битве персы, как повествуют хроники, смогли преодолеть превосходство лидийцев в кавалерии, сведя своих вьючных верблюдов в импровизированный верблюжий полк и расположив его впереди основного войска. Запах верблюдов привел в ужас лидийских коней и позволил персидской пехоте, которая, как можно предположить, была вооружена короткими копьями и небольшими круглыми щитами, атаковать своих противников. Лидийские кавалеристы были вынуждены спешиться и сражаться как пехотинцы, но, непривычные к этому виду боя, потерпели поражение и были отброшены. Крез отступил и укрылся в своей укрепленной столице – Сардах, но и она пала в ходе внезапно предпринятого Киром штурма с использованием длинных лестниц, в результате чего Крез был низложен. Его страна и несметные богатства, которые давала процветавшая торговля, попали в руки Кира.

Персидский пеший воин

В результате этого персы вступили в прямой контакт с греками, поскольку греческие колонии на малоазиатском побережье, бывшие ранее данниками дружественного им царя Лидии, ныне перешли в подчинение восточной монархии. Сопротивлявшиеся мощи Кира разъединенные греческие города-государства не могли противостоять целой империи. Здравое предложение Фалеса Милетского, астронома и философа, объединиться всем ионическим городам под управлением одного совета и одного Народного собрания принято не было – ни один греческий город не пожелал поступиться и ничтожной долей своей независимости даже перед лицом грозного завоевателя. Другое предложение, высказанное Биасом, политиком из города Приена, – всем жителям ионических городов сесть на корабли, отплыть на запад и основать новый город-государство на острове Сардиния – показывает, в какой степени греческие города страшило персидское правление. В конце концов жители городов Фокея и Терея именно так и поступили: оставили свои дома, погрузились на суда и отправились искать лучшей доли. Но другие города остались на насиженных местах и были, разумеется, один за другим завоеваны армией Кира.

Ионические города направили мольбу о помощи в Спарту, самую мощную военную силу государства-матери. Но предпочитавшие заниматься собственными делами спартанцы отнюдь не горели желанием ввязываться в заморские проблемы, поэтому ограничились направлением в Ионию своих представителей для сбора сведений о ситуации в регионе. Предание повествует, что один из этих полудипломатов-полушпионов отправился в город Сарды и, представ перед великим царем, запретил ему причинять какой-либо вред греческим поселениям, пригрозив в противном случае гневом спартанцев. Искренне недоумевающий Кир в ответ только спросил: «Но кто такие лакедемоняне?»[8] Такой вопрос царя был призван высмеять заносчивость и невежество спартанцев – но через не столь уж долгое время смеялись уже над персами.

Греческие колонии, вынужденные платить дань и предоставлять суда и моряков для персидской армии, несколько лет вели себя тихо. Греческие моряки и суда даже принимали участие в первом походе персов в Европу, которую возглавил Дарий, преемник сына Кира – Камбиза, для завоевания Фракии. Греческий инженер из Самоса построил наплавной мост через пролив Босфор, по которому и переправилась азиатская армия, в то время как греческий флот прошел под парусами вдоль фракийского побережья вплоть до устья Дануба (современного Дуная). Одной из целей этой экспедиции было подчинить персидскому влиянию земли восточнее реки Аксиус и заставить Македонию покориться Дарию.

До сих пор не было непосредственного столкновения между Персидской империей и собственно Грецией. Но искры сопротивления уже долгое время тлели в ионических городах, выливаясь порой в ряд восстаний, в результате которых свергались тираны, единолично правившие этими городами, и устанавливалась былая демократия. Теперь же эти искры вспыхнули ярким пламенем. Новый призыв о помощи был обращен к Спарте и снова отвергнут ею; но Афины и Эретрия послали в поддержку восставших суда и людей. С их помощью Аристагор Милетский, предводитель восстания, предпринял поход на Сарды. Восставшие не смогли взять центральную крепость, но то ли случайно, то ли намеренно сожгли город. В последующих сражениях восставшие потерпели поражение, и афиняне отозвали свои суда. Дарий был разгневан сожжением лидийской столицы и, как повествует легенда, выспросив, кто такие афиняне и где они живут, велел своему рабу трижды в день, после каждого приема пищи говорить ему: «Господин, помни про афинян».

Дарий помнил также и про эретрийцев. После того как восстание греческих городов в Малой Азии было подавлено, а Фракия и Македония снова покорены, была предпринята экспедиция против Афин и Эретрии. Персидский флот (шестьсот кораблей, по словам Геродота) прошел по Кикладам[9], захватывая один остров за другим. Эретрия была опустошена, город взят штурмом, его жители проданы в рабство. Тем, что Афины не постигла та же участь, ее жители обязаны Каллимаху[10], Мильтиаду[11] и воинам, участвовавшим в битве при Марафоне.

Войска Дария и последних персидских правителей состояли из людей множества национальностей, набранных в самых дальних углах громадной империи. Это крайне неоднородное сборище включало в себя представителей племен с отрогов Гиндукуша, чернокожих лучников из Эфиопии и белокурых греков из прибрежных городов. У подобной армии не могло быть сколько-нибудь сильных патриотических чувств, и весьма сомнительно, чтобы все это разнородное сборище пришло служить своему владыке по доброй воле. Девяносто лет спустя Ксенофонт упоминает в своих записках о том, что видел, как офицер избивал хлыстом своих солдат, что не могло свидетельствовать о высоком моральном духе рекрутов.

Эти вспомогательные подразделения были вооружены и экипированы в соответствии с традициями их родных мест. Конники из прикаспийских степей, как свидетельствуют античные историки, носили шапки из козьего меха, вооружены же они были кривыми восточными саблями и луками, сделанными из тростника. Мидийские конники одевались в куртки с длинными рукавами, с нашитой на них чешуйчатой броней. Кочевники-сарматы имели только арканы и кинжалы, а закутанные в бурнусы арабы невозмутимо покачивались на спинах верблюдов (на достаточно большом расстоянии от кавалеристов, чтобы коней не пугал запах их экзотических скакунов). Ценность всех этих вспомогательных войск может показаться сомнительной, но на Востоке они были частью любой армии. Основу же ее, без сомнения, составляла тяжелая кавалерия и пешие подразделения царской гвардии; 10 000 знаменитых «бессмертных» – названы так, предположительно, потому, что их численность, независимо от потерь, всегда составляла это число.

Организация снабжения была, должно быть, вполне эффективной, хотя восточные армии всегда бывали излишне отягощены обозом. Когда военные действия шли около побережья, практиковалась доставка воды морем; для этого использовались купеческие суда греческих поселений Малой Азии, Финикии и Египта, и их же военный флот обеспечивал необходимое преобладание на море. Осадные машины, насколько можно судить, не использовались столь широко, как персами, и взятие городов осуществлялось путем подкопов под стенами, обнесением их валами или другими методами, не требовавшими применения осадных машин.

Тактика персов основывалась на широком использовании кавалерии. В центре боевой линии располагалась обычно пехота с лучниками впереди. Пехота приближалась к противнику на расстояние выстрела из лука, укрывалась за плетенными из ивняка большими щитами и открывала огонь. Как правило, пехотинцы не делали попыток плотнее сойтись с противником, а продолжали осыпать его стрелами. Решающие удары наносила кавалерия с флангов. Легковооруженные лучники и пращники обеспечивали прикрытие. Применявшееся персами сочетание обстрела и удара, наносимого конницей, могло бы быть более эффективным, если бы, во-первых, их луки были более мощными и, во-вторых, персидская конница шла в атаку колоннами, нога к ноге, с копьями наперевес. Обычно же град стрел не был способен остановить наступление греческих воинов. Удары же кавалерии наносились более или менее рассыпанным строем, причем всадники действовали кривыми восточными саблями и луками. Подобная атака теряла большую часть своей ударной мощи и могла частично быть отбита подразделениями легкой пехоты, размещенными на флангах фаланги.

Во времена Александра Македонского, когда в греческой армии наконец появилась подготовленная кавалерия, персидская тяжелая конница могла, по крайней мере, как следует потрепать кампанийцев и фессалоникян, но их пехота редко когда могла устоять против массированной атаки греческих пехотинцев, вооруженных копьями. Как оружием, так и защитным снаряжением гоплиты[12] превосходили персов, к тому же следует помнить, что после неудачных военных кампаний Ксеркса моральное превосходство всегда было на стороне греков. Вплоть до Марафонской битвы за персами тянулась непрерывная цепь победоносных сражений и завоеваний. Доблестное сопротивление при Фермопилах (где победили персы, но весьма дорогой ценой), за которым последовали победы греков при Саламине и Платеях, раз и навсегда развенчало легенду о непобедимости персов, поколебав уверенность персидских солдат в себе и в своих военачальниках.

Персы, находясь на вершине своего могущества, развили воинские задатки народов, населявших Малую Азию и Средний Восток, доведя их до высочайшей степени. Сделать это их подвигла целая цепь событий: скифское вторжение, которое ослабило величайшую военную державу региона – Ассирию; успешное использование новой комбинации видов оружия (конного лучника и массовой атаки пеших копьеносцев); создание военной силой и политическими средствами целой империи, состоявшей из небольших государств, столь обильно снабжавших армию воинами, что ни одно государство в этой части света не могло противостоять ей. Такой эффект «снежного кома» часто имеет место в процветающих империях: чем она крупнее, тем слабее сопротивление ей и тем охотнее оппозиция поглощается сильной государственной властью, делая еще сильнее ее завоевательный натиск.

Но, подобно большинству восточных империй, персидское государство унаследовало и неизбежные слабости – самодержавное царское правление; пышный двор со всеми его доносчиками, аферами и интригами придворных; правители, не имеющие никакого контакта с народом; крайне малая доля военных из собственных граждан; все возрастающее преобладание наемных войск; громадные расстояния, делающие необходимым разделение всей державы на многочисленные области, во главе каждой из которых стоял полунезависимый (и обычно весьма амбициозный) сатрап, – все это привело империю к окончательному краху. Мощный удар острого меча Александра Македонского почти мгновенно развалил эту внушавшую всем страх, но хрупкую конструкцию, и ни доблесть персидской конницы, ни упрямая отвага «бессмертных» уже не могли спасти ее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.