Глава 1 Искровский период

Глава 1

Искровский период

Русские социалисты были не одиноки в Европе в 1900 году, в отличие от своих предшественников, которые тридцать – сорок лет назад могли общаться только с фанатиками-анархистами во Франции и Швейцарии, если у них не было средств. В 1900 году любой социалист мог надеяться, что в крупных европейских центрах он всегда найдет соратников, готовых в случае необходимости прийти на помощь, предоставить убежище, помочь деньгами и защитить от царской охранки. Это был период расцвета II Интернационала, объединившего социалистов всех мастей, от революционных ультрамарксистов до умеренных сторонников постепенного перехода к социализму. Фактически все они, включая и тех, кого Ленин называл «оппортунистами», «обывателями» и «предателями», были готовы помочь жертвам царской тирании, но не уставали удивляться неприличной грызне и резкому тону русских. На тот момент Франция являлась союзником России, существовала близкая династическая связь между германским и российским императорскими домами. Но ни Французская республика, ни даже Вильгельм II с его врожденной верой в божественное происхождение королевской власти не отважились бы отказать в праве предоставления политического убежища людям, которые (это было очевидно) замышляли свержение монарха-союзника.

Калмыкова раньше Ленина уехала в Германию, чтобы подыскать наиболее удачное место для издания «Искры».[103]

Немецкие социалисты взялись за набор газеты и посоветовали разместить типографию подальше от Берлина. Ленин лично наблюдал за выходом первого номера газеты в Мюнхене. Правда, рискованное предприятие чуть не закончилось крахом. И все-таки историческое событие произошло.

Сложность заключалась в том, что одним из редакторов «Искры» должен был стать Плеханов. Основатель русского социализма жил в Женеве. Из России Ленин прямиком направился в Женеву. Очень скоро стало ясно, что Плеханов относится с тем людям, с которыми практически невозможно сотрудничать коллегиальным образом.

Жорж, под этим именем на протяжении четверти столетия его знали и любили революционеры «Земли и воли», отличался смелостью, энергией и остроумием. Для народовольцев было страшным ударом узнать, что он не собирается влиться в их ряды. Плеханов решил пойти своим путем, который в 80-х годах XIX века привел его в марксизм. Мы знаем, что в ходе борьбы ему пришлось преодолеть недоверие Маркса и Энгельса, насмешки и упреки со стороны народников и в течение ряда лет, по сути, находиться в изоляции от большинства русских эмигрантов, живущих на Западе. Мало того, он долгие годы жил в бедности, терпел лишения, болел, а туберкулез так и остался с ним до конца дней. Плеханов был плодовитым писателем, вызывавшим уважение знатоков марксистской литературы. Многие его работы, особенно полемические, отличаются остротой и блеском. Но как любой писатель, идущий против течения, Плеханов временами впадал в доктринерство и грешил излишним многословием. Но что самое ужасное – он был страшным занудой, перенасыщал страницы своих работ цитатами и ссылками на власти. Временами, бросив случайный взгляд на страницу, написанную Плехановым, было довольно сложно понять, пишет он по-русски или по-немецки. Постепенно входя в образ корифея классического марксизма, он уже с трудом общался с молодыми людьми, которые не «понимали» или «опошляли» Маркса. Эта нетерпимость в сочетании с некоторой отчужденностью принималась, зачастую несправедливо, за высокомерие. По сути мягкий и великодушный человек, Плеханов не мог воздержаться от того, чтобы время от времени не указывать своему молодому приверженцу, что тот еще и не родился, когда перед ним (Плехановым) уже маячила виселица. Бывало, что оппонент являлся сторонником марксизма, вел себя уважительно, тогда Плеханов начинал выискивать у него, к примеру, стилистические ошибки. Он чувствовал себя преемником Герцена и Добролюбова, представителем революции в литературной республике. Невыразительный ленинский стиль письма вызывал его неодобрение.

Преклоняться перед человеком, находящимся за границей, – это одно, а работать вместе с ним – совсем другое. Ленин, находясь в сибирской ссылке, писал, что «влюблен» в Плеханова. Теперь, в Женеве, они постоянно ссорились, и Владимир Ильич понял, что невозможно на равных работать вместе с Георгием Валентиновичем. Мало того, Плеханову были свойственны диктаторские замашки, но, в отличие от Ленина, он не обладал ни практичностью, ни организационными способностями. Народная мудрость о таких, как Георгий Валентинович, говорит: «Они все знают, но ничего не могут».

Конфликты улаживались (в значительной степени благодаря вмешательству других), и в течение нескольких лет Ленин с Плехановым продолжали работать вместе. У Плеханова было два сотрудника, скорее даже приверженца, такие же, как и он, ветераны народнического движения 70-х: Аксельрод, с ним мы уже встречались, и Вера Засулич. Эта молодая женщина потрясла всю Россию, когда в 1878 году выстрелила в царского чиновника, генерал-губернатора Трепова, который приказал выпороть политического заключенного. Суд присяжных добился ее оправдания, и она срочно уехала за границу, опасаясь, что полиции удастся исправить судебную ошибку. Молодая террористка превратилась в старую деву, добродушную и сентиментальную. Она умиротворяюще действовала на Жоржа, к которому испытывала рабскую привязанность. Благодаря ее усилиям и вмешательству еще одного ветерана-народника, Льва Дойча, удалось сохранить «Искру». По вопросу о руководстве «Искрой» достигли следующих компромиссов. Как и планировалась ранее, редакционная коллегия состояла из шести человек: трех «стариков» – Плеханова, Аксельрода и Засулич и трех вновь прибывших эмигрантов – Ленина, Мартова и Потресова. Теоретически Плеханов был «самым ценным» редактором; за ним оставался решающий голос. Фактически главным редактором стал Ленин, поскольку газета издавалась им и его друзьями в Германии. Помимо прочих трудностей, редакционный совет был разбросан по разным странам: Плеханов оставался в Женеве, Аксельрод в Цюрихе, а Засулич в Лондоне. Это было крайне неудобно; статьи приходилось пересылать по почте, поэтому договорились поберечь нервы редакторов.

Увы! 14 мая Ленин пишет своему вспыльчивому учителю: «Прекрасная мысль относительно тактичности, когда дело идет об отношениях с коллегами из редакционной коллегии… что касается (наших) личных отношения… они полностью разрушены вашими стараниями, а если быть точнее, с ними покончено».[104]

Однако еще на протяжении трех лет Ленин и Плеханов продолжали сотрудничать. Ленин умел быть дипломатичным, когда хотел, и временами беззастенчиво льстил «старику», принимая вид скромного и почтительного ученика. Плеханов при всех разногласиях видел в Ленине те черты, которых ему самому явно недоставало: необыкновенную энергию и организационные способности. После разрыва с Лениным Плеханов вновь вернулся к роли философа-социалиста, окруженного революционерами преклонного возраста. Этот неприятный молодой человек выполняет административную работу, а вот он, Плеханов, руководит революционной партией, и любой марксист поймет, насколько важнее осуществлять теоретическое и литературное руководство, чем заниматься мелкими организационными вопросами.

Однако, несмотря на все споры и разногласия, их связывали общие цели. Они были убеждены в настоятельной необходимости сохранить классический марксизм и преданы идее революции. Отчуждение росло. Они прекрасно видели недостатки друг друга. Однако еще долгое время Плеханов чувствовал, как его тянет к Ленину, обладающему необыкновенной революционной энергией. В свою очередь, Ленин не уставал восхищаться интеллектуальными способностями старшего товарища, его нетерпимостью и нежеланием отступить в идеологической борьбе хотя бы на йоту. Ленинское перо не жалело ближайших друзей и сотрудников, не говоря уже о врагах. Мартов, к которому Ленин испытывал особую привязанность, со временем стал «негодяем» и «мошенником». О своем большом друге, Троцком, Ленин долгое время говорил не иначе как о «пустомеле» и «лицемере». Когда же дело доходило до Плеханова, то в разгар самой жесткой полемики Ленин проявлял сдержанность. А это говорит о многом.

Ленин и Плеханов испытывали одинаковое отвращение к любым проявлениям ревизионизма и экономизма. Эта ересь не должна проникнуть в классический марксистский мир «Искры». Уже перед появлением первого номера газеты встала еще одна болезненная организационная проблема. Что делать со Струве? К этому моменту было совершенно ясно, что он заражен ревизионизмом. Плеханов ни за что бы не согласился сотрудничать с ренегатом. Но, как мы знаем, Ленин, еще в 1899 году решивший, что Струве ему больше не друг, имел весьма веские причины водить его за нос. Струве обладал удивительной способностью: под его влиянием светские дамы и либеральная аристократия оказывали существенную материальную поддержку делу революции. Первая кратковременная договоренность была, очевидно, первой попыткой к «мирному сосуществованию». Струве и его соратники будут оказывать «Искре» денежную помощь, а редакторы оставят за собой право осуждать ревизионизм и предупреждать читателей об опасном влиянии Струве и людей подобного рода. Неудивительно, что вскоре это соглашение было аннулировано. «Искра» занялась поисками новых источников финансовой поддержки. В январе 1901 года Ленин уже называл бывшего коллегу и финансового спонсора Струве иудой. Струве, в свою очередь, прервал затянувшееся увлечение социализмом и превратился в столп русского либерализма. Революционные лидеры стали относиться к нему гораздо спокойнее. Если человек сам открыто объявил себя классовым врагом, вы знаете, чего от него можно ждать. Вы можете при случае заключить с ним временное соглашение, выступая общим фронтом против другого врага. Но иметь подобного человека в своем лагере, выдавая его вредные теории за разновидность марксизма, приводя в замешательство и притупляя классовую бдительность людей, рядовых членов партии, – никогда!

В воспоминаниях, касающихся этого периода, Струве все еще мучился сознанием вины и досадовал, что он, подобно многим русским либеральным демократам, был соучастником организации движения, разрушившего их идеалы и не оправдавшего надежд. Плеханов и Ленин сначала использовали Струве, а потом отвергли. Тридцать лет эти воспоминания жгли его душу. Мало того что они не были «предупредительны ко мне, хотя я был вправе потребовать этого как известный политический деятель», так они еще продемонстрировали неуважение к целому классу, поскольку, как заявил Струве, он являлся «истинным представителем той социальной среды, которую нельзя игнорировать или пренебрежительно не замечать».[105]

Как трогательно звучат эти эмигрантские слова на фоне сталинской России!

Все перечисленные разногласия и трудности составляли всего лишь часть того, что в советской истории носит название «искровского» периода. Газета оправдывала свой горячий призыв: разгорелось пламя, которому, похоже, нет конца.

Конечно если просмотреть номера газет, то трудно понять, в чем заключается ее важная историческая победа. Из редакторов только Плеханов обладал даром красноречия и являлся непревзойденным очеркистом. Ленин и Мартов были скорее склонны к политической полемике. Но главная функция газеты заключалась, по всей видимости, в том, чтобы обращать в свою веру простых рабочих России. Однако ее стиль и характер были совершенно непригодны для этой цели. Сотрудники газеты не могли, даже если бы очень захотели, говорить простым языком и вникать в каждодневные проблемы рабочих. Само понятие агитации требовало тесного физического контакта с пролетариатом, но это было недостижимо для газеты, издававшейся в Мюнхене или Женеве. Читателей «Искры» упорно кормили враждебной критикой экономизма, оценкой либерализма, шансами добиться у царя конституции и тому подобным. Характерно, что приезжающие из России настойчиво просили редакторов издавать другую газету, более доступную для рабочих масс. Ленину пришлось объяснять идею публикации революционной газеты за границей. Публикация в России, писал он с присущим ему здравомыслием, поставит под удар людей, потребует огромных денежных сумм, которые лучше использовать для тайного ввоза «Искры» в страну.

Он был абсолютно прав, хотя тайный ввоз в Россию и распространение там газеты подвергали опасности многих людей, но это были простые солдаты революции. Историческая роль «Искры» заключается в том, что она объединила разрозненные группы передовых рабочих, составивших российскую социал-демократию этого периода. Искровцы, как они стали называться, действовали в условиях строжайшей конспирации. Их поддерживала мысль, что, если даже распространитель газеты будет арестован, руководители движения останутся в безопасности, и полиция не сможет воспрепятствовать деятельности партии, как это было с «Народной волей». Используя современную терминологию, можно сказать, что это была форма политической партизанской войны против царского режима и, как всякая успешная деятельность, она черпала силы в руководстве и источниках снабжения, расположенных вне досягаемости врага. Ничто так не деморализует революционную группу, как чувство оторванности, понимание, что революционные силы уже на исходе и нет никого, кто бы смог выполнять работу павшего. Спустя тридцать – сорок лет люди будут поражаться тому, как коммунисты в некой далекой стране будут продолжать бессмысленную борьбу, утешаясь тем, что их руководители пользуются защитой и поддержкой Советского Союза. Именно в искровский период проявилась эта парадоксальная черта революционной психологии.

От Иркутска до Одессы марксистские группы могли ощущать себя частью единого движения, возглавляемого самыми авторитетными героями революции. Российские социалисты не могли знать о постоянных разногласиях и назревающем конфликте в редакции «Искры». Они считали, что работа дружной группы уравновешивается, с одной стороны, такими уважаемыми ветеранами, как Плеханов и Засулич, а с другой стороны – приобретающими авторитет революционными лидерами. Влияние экономизма, одно время господствующего в социалистических кружках, в 1901-м и 1902 годах явно пошло на убыль. «Искра» не могла надеяться на то, что ей удастся оказать влияние на рабочую массу, что же касается крестьян, то они сохраняли устойчивый иммунитет к учению Маркса. Для элиты революционно настроенной интеллигенции и рабочих газета служила доказательством растущего авторитета. Для Ленина она была большим профессиональным революционером, чем «массы», хранившие ключ от победы социализма.

Разработка грандиозных планов и идей на фоне непрекращающейся работы и мелких стычек определяли жизнь эмиграции. Ленин и его сотрудники жили в Мюнхене по поддельным паспортам, частично из опасения, что российские власти могут опознать их и заявить протест правительствам Германии и Баварии.[106]

Другой и, вероятно, более важной причиной, по которой искровцы скрывались под чужими именами, была надежда, впрочем, тоже бессмысленная, что таким образом им удастся избежать ненужного общения; серьезную опасность представляла знаменитая русская общительность.

Большинство русских эмигрантов считали, что любой соотечественник является законной добычей для ведения бесконечных дискуссий. В Мюнхене было относительно немного русских, но, как во всяком культурном центре того времени, в нем находилась колония русских студентов. Смешно думать, что Ленина можно было принять за «герра Мейера» или Мартова и Потресова за кого-то другого, кроме как за тех, кем они являлись на самом деле, – представителей революционной интеллигенции.

Владимир Ильич понимал, что в такой критический момент, когда его детище еще только вставало на ноги, от него требовалось особое внимание. Ему катастрофически не хватало времени, и, в отличие от соотечественников, он меньше всего думал об устройстве быта. Один из сотрудников вспоминал, что Ленин начинал работу в девять утра, а заканчивал поздней ночью. Иногда его можно было затащить в кафе, расположенное по соседству, чтобы выпить кружку пива, но эта небольшая передышка, как правило, заканчивалась отнюдь не по-русски. Через полчаса он начинал ерзать, посматривать на часы и, наконец, объявлял: «Заканчивайте с пивом. Даю вам не больше двух минут». Он крайне редко обращал внимание на местных русских, являвшихся постоянными посетителями кафе, но мог, к примеру, влезть в дискуссию, затеянную эмигрантами, и, не доспорив, уйти; это Ленин, который обычно ввязывался в любой спор, касался ли он политики, литературы или каких-то других вещей, и доводил его до победного конца. Останься он до закрытия кафе, и спор бы продолжился дальше. Как можно было не пригласить кого-то из участников диспута домой или отправиться к нему на квартиру, для продолжения спора? Они были молоды, полны энергии и обожали споры. Их голоса, закаленные пением революционных песен, вызывали негодование соседей. Как надоели эти шумные иностранцы! Именно такую Россию имел в виду Борис Пастернак, когда писал в романе «Доктор Живаго»: «Они говорили в дороге, как могут говорить только русские». Ленина сильно раздражали эти бесконечные разговоры русских интеллигентов. Он много времени уделял работе, а если оставалось свободное время, то тратил его с большей пользой, на чтение или физические упражнения. Неженатый Мартов, томившийся одиночеством, скоро поддался соблазну и много времени проводил в кафе.

Независимость Ленина отчасти объясняется и постоянным присутствием членов семьи. Сестра Анна навестила его в Мюнхене, а в скором времени к нему приехала жена. Интересно, что Крупская по окончании административной ссылки спокойно получила заграничный паспорт и покинула Россию. Власти знали, что она едет к мужу, который сверх разрешенного срока засиделся за границей, занимаясь революционной деятельностью. Надежда Константиновна приехала в апреле 1901 года. С ее приездом жизнь Владимира Ильича заметно изменилась. В пригороде Мюнхена они сняли скромный домик. Надежда Константиновна занималась домашними делами, готовила, и теперь Ленину не надо было ходить в ненавистные кафе и рестораны. Это слегка отдалило его сотрудников, и Мартов уже не решался ежедневно забегать к ним для ведения пяти-шестичасовых бесед. Ленин по-прежнему нежно любил его, но катастрофически не хватало времени, поскольку Владимир Ильич работал над книгой, ставшей впоследствии настольной книгой большевиков, – «Что делать?». Если бы не удачное стечение обстоятельств, то ни отдаленность от города, ни Надины намеки не повлияли бы на ежедневные визиты Мартова. Но тут в Мюнхен с семьей приехала Лидия Дан, еще один друг Мартова. Для старого холостяка семья Дан имела огромное преимущество перед семьей Ульяновых: у них был ребенок, и Мартов фактически переселился к ним.

Крупская не только охраняла личную жизнь Ленина, не позволяя нарушать его уединение. Она стала секретарем «Искры» и постепенно взяла на себя организацию ее отправки в Россию и связи с распространителями газеты внутри страны. Связям с родиной Ленин придавал огромное значение; ведь основная функция газеты заключалась в том, чтобы сформировать основу партийной организации, и Ленин, желая победить, стремился сохранить преданность людей, занимающихся столь опасной работой. За границей всегда имелась опасность потерять связь с Россией, с людьми и событиями, и превратиться в одного из тех коллег по редакционной работе, которые знали революционную борьбу только по названию. Отсюда понятно его желание уделять внимание скучной, отнимающей много времени административной работе.

Отправка «Искры» в империю причиняла постоянные волнения. Доверенные люди, легально возвращающиеся в Россию, везли газеты в чемоданах с двойным дном (в 1895 году Ленин сам так же ввозил в Россию запрещенную литературу). Кроме того, осуществляли контрабандный ввоз через пограничные посты в Галиции и Пруссии. Иногда, используя связи в международном рабочем движении, газету доставляли на судах, швартующихся в Одессе или других портах Черного моря. Никогда не было полной уверенности, что газеты будут доставлены и их удастся распространить.

К концу 1901 года вышло в свет тринадцать номеров газеты, но с распространением на родине возникали огромные трудности. Искровских агентов было немного, и каждый из них занимался получением и распространением газет, репортерской деятельностью, а иногда и сбором денежных средств. Такое количество функциональных обязанностей, конечно, увеличивало степень опасности. Полицейские архивы дают ясное представление о прекрасной осведомленности царской полиции; ей были известны многие искровские агенты и главные точки распространения. Частые аресты подрывали работу сети распространителей. Копии писем Ленина и Крупской попадали в полицию; «невидимые» чернила и довольно дилетантские шифры не могли сбить полицию со следа. «Искру» распространяли на фабриках и заводах, разбрасывали с галерки во время спектаклей. Многие агенты попросту увиливали от такой опасной работы, а поэтому удавалось распространить далеко не все полученные экземпляры газет. Эта раздражающая неизвестность звучит в письмах Ленина; газета, на которую затрачено столько усилий, зависит от любой случайности. Некоторых корреспондентов Ленин ругал за пассивность: «Вы только распространяете «Искру» или все-таки еще пытаетесь объединить рабочих», – писал Ленин одному из агентов. Какой-то агент оказался подлецом. Он собирал деньги для «Искры», а затем использовал их для издания собственного журнала с уклоном в экономизм. Ему объяснили, что он обязан вернуть деньги.[107]

Сотни деталей требовали самого пристального внимания со стороны Ленина. Позволительно ли искровцам сотрудничать с экономистами в борьбе против общего врага? Можно ли размножать «Искру» в России? Почему не поступают новости о крестьянских восстаниях?

Напряжение, связанное с постоянным преследованием «Искры» в период 1901—1903 годов, а больше всего гнетущая неопределенность серьезно повлияли на психику Ленина. Может возникнуть впечатление, хотя ленинские биографы и пытаются всячески ослабить его, что этот период для Владимира Ильича связан с наибольшей сумятицей чувств. Однако об этом свидетельствуют некоторые эпизоды. В России, где революционеров объединяло чувство опасности и ясное понимание цели, Ленин-революционер старался не обращать внимания на недостатки коллег, пытаясь обуздать присущие ему нетерпимость и властолюбие. Теперь, превратившись в руководителя, он в полной мере ощутил недостатки самых близких друзей, их непостижимую близорукость. Плеханов, кумир его юности, временами действовал как напыщенный, легкоранимый интеххигент. Прославленные герои революции за границей превратились в обычных болтунов. Даже в России товарищи или постоянно выражали недовольство, или занимались трудоустройством и улаживанием семейной жизни. Кржижановский и Лепешинский, ближайшие друзья по сибирской ссылке, с равнодушием относились к проблемам «Искры». Ленин не мог допустить, что революционной энтузиазм и готовность к самопожертвованию являются прерогативой молодости, а его друзья уже вступили в средний возраст.

Помимо нетерпимости к обычным человеческим слабостям, Ленин испытывал растущую нетерпимость к идейным противникам. Он признал марксизм в качестве наиболее логичного, рационального пути в революцию. Теперь стало очевидно, что создание единой системы, базирующейся только на марксизме, в один момент может рухнуть, как карточный домик. Объединившись, русские марксисты бросили вызов народничеству, продемонстрировав ошибочность этого течения. Но в скором времени, заняв господствующее положение в революционном лагере, сами социалисты разбились на враждующие фракции. В условиях раскола «Искре» все труднее было противостоять экономизму. Где же конец этим разногласиям? И какой смысл в марксизме, если каждый свободен интерпретировать его по собственному разумению? Русские марксисты, вместо того чтобы единым фронтом выступить против самодержавия и капитализма, превратились в аморфную массу, затевающую спор по каждому поводу и раздумывающую над каждым следующим шагом. Но были и те, кто не задумываясь стремился вперед.

Попытки собрать по частям РСДРП не принесли особого успеха. В 1902 году большая часть русских социалистов, живших за границей, по-прежнему придерживалась экономизма. Впрочем, и в России его влияние было еще достаточно сильным. В 1902 году в Белосток (русская Польша) съехались делегаты из разных мест, чтобы принять участие во II съезде партии. Если бы съезд состоялся, то партия оказалась бы в руках антиискровцев, поскольку в Белосток в основном съехались сторонники экономизма и другие противники курса, взятого Плехановым и Лениным. Благодаря проискам представителя «Искры» и аресту многих делегатов (власти, сами того не ведая, оказали важную услугу искровцам) встречу назвали «конференцией» и провели выборы организационного комитета. В скором времени большинство членов оргкомитета были арестованы. Стало ясно, что в России не удастся провести съезд партии.

Надо сказать, что еще до предполагаемой встречи в Белостоке взгляды Ленина на создание будущей партии существенно отличались от коллег по редакционной работе. Ленин почти не принимал участия в общих дискуссиях. В своих воспоминаниях В. Кожевникова пишет о встрече, состоявшейся в ее квартире в Мюнхене. Владимир Ильич скучал и явно обрадовался неожиданному появлению ее детей, тем самым вызвав раздражение собравшихся. Как могла она позволить детям прервать столь важное обсуждение? Бедная женщина помчалась на кухню, вероятно надеясь с помощью чая и закусок успокоить разгневанных гостей. Ленин поспешил следом за ней и успокоил, объяснив, что ничего не выйдет из их пустой болтовни. Он уже имел обыкновение советоваться с агентами, посылаемыми в Россию, за спиной своих коллег.[108]

Может, немецкие социалисты устали от русских товарищей, а может, и в самом деле, как они заявили, опасались осложнений с правительством, в любом случае они попытались убедить редакторов «Искры» в необходимости прекратить их деятельность на территории Германии. Ленин, желая избавиться от Плеханова, настоял на отъезде в Англию, и весной 1902 года они с Крупской уехали в Лондон.

Вскоре Владимир Ильич и Надежда Константиновна ощутили на себе все сложности, связанные с жизнью в этом Вавилоне мирового капитализма. С одной стороны, хотя Ленин и Крупская и переводили с помощью словаря работы английских экономистов, они не владели разговорным английским языком. С другой стороны, им приходилось бороться с мещанскими предрассудками английской буржуазии. Домовладелица относилась к ним с явным подозрением: постояльцы утверждали, что женаты, так почему же не носят обручальные кольца и не задергивают занавески на окнах? Мещанство являлось отличительной чертой не только среднего класса. Крупская, сноб от революции, была потрясена, услышав от английского социалиста, что он пришел бы в отчаяние, если бы его жена попала в тюрьму. Ее раздражала, и любой согласится с ней, присущее социалистам этого периода пристрастие к евангелическим проповедям и пению псалмов.

За границей русские революционеры часто жили коммунами, но Ленин вновь настоял на отдельной квартире. В Лондоне это имело еще более важное значение, чем в Мюнхене. Русские социалисты, в какой-то степени владевшие немецким, совершенно не знали английского языка. Оказавшись в Лондоне в полном одиночестве, они бросались на поиски родственной русской души. Люди, пережившие лютую сибирскую зиму, не выдерживали специфического сочетания британского климата с обогревательными приборами. Один из таких мучеников вспоминал, какое удивление вызвало у него открытие, что зимой часто теплее снаружи, чем в «квартире с отоплением». Бесстрашный революционер, привыкший находить дорогу в незнакомых местах, затерялся в лабиринтах этого огромного города с его предельно вежливыми, но равнодушными и непонятными жителями. В Мюнхене или Париже, по крайней мере, были кафе, которые в какой-то мере защищали собственный дом от ненужных вторжений, но в Лондоне было принято тут же бежать в гостиницу, если там остановился кто-то из соотечественников, не важно, на одну ночь или на месяц.

Ленин попросил местного искровского агента не допускать к нему на квартиру визитеров, за исключением тех, у кого будут срочные вопросы.

Один из товарищей настолько надоел Владимиру Ильичу, что он взорвался: «Неужели он думает, что мы ежедневно устраиваем приемы?» Спустя какое-то время Ленин придумал способ защиты от надоедливых посетителей; нельзя сказать, что после этого Надежда Константиновна снискала особую популярность. Жена встречала посетителя в дверях, всем видом показывая, что ему не удастся пройти, и произносила дежурную фразу: «Владимира Ильича нет дома» или: «Владимир Ильич работает».

Отдельная квартира обеспечивала минимальную защиту и для пищеварительной системы, что не менее важно. (Появляясь на английской кухне, Крупская переставала быть революционеркой, партийным работником и издавала отчаянный крик русской домохозяйки.) Мартов, Вера Засулич и еще один товарищ жили коммуной. Они сняли в бедном квартале пятикомнатную квартиру, оборудованную газовой плитой. Можно себе представить, что это был за дом! Вера Засулич славилась своей неряшливостью. Но это было ничто по сравнению с Мартовым. Его гости частенько отказывались от чаепития, поскольку сахар, как правило, был смешан с трубочным табаком. Даже в лондонских трущобах соседи с трудом выносили коммуну с постоянно орущими иностранцами. В результате домовладелец отказал шумным постояльцам, и коммуна распалась.

Несмотря на назойливых посетителей, Лондон понравился Ленину. Здесь было то, что представляло для него особую ценность: прекрасные библиотеки и парки. Если что-то и могло примирить его с оплотом плутократии, так это Британский музей. Здесь можно было работать, как в собственном кабинете, и он не переставал изумляться тому, что администрация огромной библиотеки считает себя обслуживающим персоналом. Когда дело касалось практических вопросов, Ленину доставляло удовольствие ставить своих товарищей-эмигрантов в невыгодное положение. Перед поездкой в Лондон Владимир Ильич изучил план города и теперь вызывал восхищение даже у людей, давно живущих в Лондоне, умением ориентироваться в лабиринтах улиц, тупиков и кварталов. В отличие от Засулич, не выучившей ни одного английского слова, Ленин взялся за изучение разговорного английского. Он поместил объявление, предлагая взаимообмен: уроки английского на уроки русского, которое в какой-то степени вводило в заблуждение. Ленин отрекомендовался в нем «доктором правоведения»; его кандидатская степень соответствовала степени магистра.

За год, проведенный в Лондоне, Владимир Ильич не познакомился ни с одним англичанином, не считая трех человек, с которыми он занимался разговорной практикой. Местные социалисты, выводившие его из терпения, придерживались различных реформистских или эволюционных тенденций радикализма. В то же время поражает определенная узость его активного и любознательного ума. Не существует ни записей о посещении им парламента, ни свидетельств об интересе, проявленном к каким-либо аспектам жизни британского общества. Как всегда за границей, он интересовался только политической жизнью русской эмиграции. Его письма, как и письма Крупской, о жизни в Англии ограничиваются такими банальностями, как контраст между богатством и нищетой, между роскошными домами и рабочими кварталами Лондона и так далее. В то же время он пишет, что тоскует по Волге и с удовольствием вспоминает концерт, на котором исполнялась Шестая симфония Чайковского. Англия, конечно, была вражеской страной, оплотом мировой капиталистической системы. В этой стране, где в полной изоляции Карл Маркс прожил вторую половину своей жизни, рабочий класс полностью опроверг предсказание учителя, свернув с революционного пути на путь реформизма и тред-юнионизма. Но не только в этом крылась причина того, что Владимир Ильич практически полностью изолировался от жизни Англии. Он был (как бы он был шокирован этим открытием) откровенным русским националистом.

Проведенный в Лондоне год был до краев заполнен политической работой. События в России приняли неожиданный оборот, и «Искре» следовало привести себя в порядок, если она рассчитывала занять место в революционном движении. Народничество, несколькими годами ранее казавшееся изжившим себя в качестве политического движения, вновь начало возрождаться. В 1901 году была сформирована партия «социалистов-революционеров» (эсеры). Унаследовав требования народовольцев, новая партия выдвинула программу, причудливо сочетавшую народнические и марксистские принципы и адресованную скорее крестьянам, нежели рабочим. Союз борьбы особенно подчеркивал связь новой партии с ушедшим в прошлое политическим террором. Уроки 80-х, когда террор деморализовал, а затем и уничтожил дело революции, были на время забыты. Для нового поколения радикалов эсеры, по крайней мере, занимались чем-то конкретным: они терроризировали и убивали наиболее реакционных членов правительства. В отличие от них социалисты были заняты бесконечными спорами, и вся их деятельность заключалась в распространении теоретических идей.

Одновременно прогрессивные представители дворянства и люди интеллигентного труда объединились в партию, впоследствии известную как конституционно-демократическая партия либералов, стремящуюся вырвать у царя конституцию, положив тем самым конец позору России, единственной европейской страны (не считая Турции), стонущей под гнетом самодержавия. Таким образом, социал-демократы угрожали как левым, так и правым. Революционная составляющая их идеологии стремилась оттолкнуть тех, кто считал, что Россия должна пойти по пути стран Западной Европы с их парламентаризмом и конституционализмом. С другой стороны, у молодых рабочих и интеллигентов, требовавших решительных действий, росло раздражение к «Искре», подвергавшей террор суровой критике.

Социал-демократы, с точки зрения стороннего наблюдателя, имели прекрасный шанс сесть между двумя стульями. Они так и остались небольшой фракцией, наиболее педантичной среди революционеров и наиболее смелой среди умеренных. У старых членов редакционной коллегии «Искры» такое положение дел не вызывало тревоги. Они долго ждали, пока в 1893 году Плеханов не основал группу «Освобождение труда», и теперь были уверены, что именно в их руках находится ключ к будущему России – марксизму. По сравнению с обладанием этой совершенной доктриной, что могли значить растущая популярность эсеров среди студентов и молодых радикалов или переход «представительных» членов общества в лагерь конституционных демократов? Не надо спешить, история сама все расставит по местам. Ленинской натуре было чуждо столь откровенное самодовольство. По характеру он был ближе к Желябову, который хотел подтолкнуть историю, его не устраивал тип ученого марксиста, терпеливо ожидающего одно из бесчисленных событий, обещанных доктриной верному последователю.

Ленин 1902 года еще не стал тем человеком, которым должен был стать в 1917 году. Он еще не был готов без оценки местности сжигать за собой мосты. Ситуация требовала тщательной разведки, изучения и пополнения рядов за счет новых сил. Он был осторожным стратегом, решившим в июне 1901 года успокоить слишком нетерпеливую, рвущуюся в бой молодежь. Всегда есть шанс, писал Ленин, что под ударом непредвиденных обстоятельств неожиданно падет царский режим, но было бы глупо надеяться, что это произойдет в скором времени. В принципе русские социалисты отвергали террор, но не безоговорочно. Просто в тот момент террор скорее деморализовал бы использующую его партию, чем правительство.[109]

Категорически отвергающий любые проявления либерализма, ненавидящий либерала как личность, Ленин, однако, понимал, что ради совместной борьбы с самодержавием социалистам в течение долгого времени придется мирно сосуществовать с либералами. Когда Милюков, лидер либералов, был проездом в Лондоне, Ленин встречался с ним. Серьезный ученый обладал всеми недостатками, присущими интеллигенции. Он поддерживал мнение о том, что в отношении самодержавия стоит придерживаться насильственных мер. «Искра», по его мнению, переусердствовала в кампании, направленной против террора. Пара политических убийств, и правительство тут же признает необходимость конституции.[110]

В 1902 году произошла стычка с либеральной русской профессурой. Русские открыли в Париже высшую школу общественных знаний. В качестве одного из лекторов был приглашен «знаменитый марксистский писатель В. Ильин», автор «Развития капитализма в России». Он должным образом изменил свою внешность, однако сразу же стало ясно, что Ильин и известный к тому времени революционер Ленин – один и тот же человек.[111]

Профессора были сбиты с толку; они решили, что должны вернуться в Россию. Одно дело – пригласить марксиста-теоретика, чьи работы периодически издаются в России, а совсем другое – пригласить редактора «Искры». Ленин, по всей видимости наслаждавшийся охватившей их паникой, дочитал курс лекций.

Труднее всего было поддерживать связь с российской «Искрой». Ленин лихорадочно ждал поступления свежих новостей с родины; на время даже отказались от обычных мер защиты, принимаемых против настойчивых визитеров. Много волнений было связано с Иваном Бабушкиным. Потомственный рабочий, редкое явление в политической эмигрантской среде, Бабушкин был ветераном петербургского Союза борьбы за освобождение рабочего класса. Он жаждал вернуться домой, чтобы включиться в революционную борьбу, но Ленин убедил его написать воспоминания пролетарского революционера. Было крайне важно продемонстрировать, что рабочие-самоучки играют важную роль в «Искре» и что марксизм доступен «истинному» пролетариату. Бабушкин выполнил еще одну, не менее важную работу, он привел в порядок коммуну Мартова – Засулич. Его пояснение (наверняка Ленин пришел от него в восторг) Крупская сохранила для истории: «Русский интеллигент всегда грязный. Ему нужен слуга, поскольку сам он не может прибраться».

Но расскажем о самой важной встрече за весь лондонский период. Ранним октябрьским утром сильный стук разбудил Ульяновых. Крупская бросилась открывать дверь. Перед ней предстал Лев Бронштейн – Троцкий. Он уже приобрел известность среди социал-демократов в России и совсем недавно вернулся из сибирской ссылки. Вскоре между Лениным, так и не вставшим с кровати, и человеком, чье имя также будет неразрывно связано с революцией, завязался взволнованный разговор. Они сошлись во мнении, что недопустимо существование в России различных социалистических групп, имеющих собственные нелегальные газеты. Следует поддерживать и распространять единственную газету, «Искру».

Двадцатитрехлетний Троцкий к тому времени был уже известным революционером, личностью эффектной и испытывающей некоторую тягу к театральным манерам. Ленин, чрезвычайно уставший от своих соредакторов, видел в Троцком только энергичного, блестящего молодого человека. Следовало увлечь этого яркого человека своими планами и инициативами. Несмотря на некоторую нарочитость в обхаживании Троцкого, Ленин, как всегда, с юношеским пылом был готов увлечься новым сотрудником, хотя и понимал, что со временем разглядит его слабости и недостатки. Как с сожалением заметила вдова Владимира Ильича, он всегда какое-то время увлекался людьми. Но крайне недолго!

Троцкий стал для «Искры» ценным приобретением. В марте 1903 года Ленин предложил ввести его в состав редакционной коллегии. Плеханов был не согласен. Троцкий дерзкий, нахальный (в данном случае абсолютная правда); он еще не родился, когда Плеханов был уже… Витиеватый, а временами действительно вычурный стиль Троцкого не соответствовал сдержанной простоте преемника Герцена, считающего, что революционная газета должна обращаться к русскому народу. Вера Засулич поддерживала усилия Ленина, направленные на защиту Троцкого, но не могла повлиять на Плеханова. Достаточно было Жоржу послать ей испепеляющий взгляд, как эта женщина, стрелявшая в генерала, а затем спокойно дождавшаяся полиции, приходила в невероятное волнение. Троцкого не утвердили членом редакционной коллегии, а у Ленина появилась еще одна причина выразить недовольство положением дел, сложившимся в редакции «Искры».

За год, проведенный в Лондоне, произошло немало событий. Мартов отправился в Париж. Потресов серьезно заболел. Большая часть редакционной коллегии почувствовала естественное желание переместиться в город с большей концентрацией русской политической эмиграции. Значительная колония русских евреев располагалась в Уайтчепеле, но они были поглощены деловой жизнью и утратили интерес к политике. Париж, Женева и Цюрих с небольшими колониями русских эмигрантов и студентов притягивали людей, которым не хватало товарищеского общения на родном языке. Весной 1903 года было решено переместить «Искру» в Женеву. Против был только Ленин.

Ульяновы постепенно осваивались в Лондоне. Жизнь в пригороде в какой-то мере ограждала от частых визитов назойливых гостей. Лучшая европейская библиотека и замечательные английские парки в полной мере компенсировали чуждый образ жизни. В Женеве, не превышающей по площади один лондонский район, сконцентрировалась значительная часть русской эмиграции, что, безусловно, мешало бы работе Ленина. К тому же Владимир Ильич оказался бы в опасной близости к Плеханову. Крупская пишет, что переутомление привело к расстройству нервной системы; если верить ее описаниям, у Владимира Ильича появился опоясывающий лишай. В Швейцарию Ленин приехал в апреле 1903 года уже совсем больным и был вынужден две недели провести в постели. За выздоровлением последовал очередной прилив жизненных сил; он с прежней энергией принялся за работу. Владимир Ильич подготовил предложения по коренной перестройке партии и из лидера русских социалистов превратился в большевистского вождя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.