Глава 1 Медицина и управление делами

Глава 1

Медицина и управление делами

Ленину оставался всего один год активной деятельности после того, как весной 1921 года он вчистую разгромил внутрипартийную оппозицию и ввел новую экономическую политику. В мае 1922 года он перенес первый удар (инсульт), через несколько недель вернулся к работе, но в декабре второй удар сделал его инвалидом до конца дней.

Две темы в жизни великих людей вызывают особое любопытство и порождают массу слухов: любовь и здоровье. В случае с Лениным недостаток информации о его любовных связях компенсируется ее избыточностью в отношении динамики развития его болезни. Он всегда очень заботился о состоянии здоровья, и собственного, и близких ему людей; это был его «пунктик», навязчивая идея. Медицина всегда представляла для него огромный интерес, и он не скупился на советы в этой области человеческих знаний. Делает ли брат Дмитрий физические упражнения в тюрьме? Почему Мария Ильинична, чтобы выйти из депрессии, не хочет поехать за границу? Культ физических упражнений, вообще-то несвойственный русскому интеллигенту его поколения, Ленин связывал с необходимостью всегда оставаться в хорошей физической форме. Он вытаскивал своих товарищей-эмигрантов из парижских кафе и женевских квартир, заставляя их совершать прогулки в горы, кататься на велосипеде, одним словом, вести здоровый образ жизни. В Кракове он лично ухаживал за товарищем-большевиком, получившим нервное расстройство, а затем отправил его в Швейцарию, напоследок проинструктировав, где и у кого надо лечиться, чтобы прийти в норму.

Конечно, замечательно, что Ленин так заботился о состоянии своего здоровья и близких ему людей. Это говорит о его благоразумии и внимательности. Но дело не только в этом. Переутомление и сильные стрессы, связанные с революционной деятельностью, могли серьезным образом сказаться на состоянии здоровья. Ленин считал, что жесткий режим и физические нагрузки помогут сохранить «здоровый дух». Однако вспомним письма матери Владимира Ильича, когда она умоляла министра образования вернуть его в университет и убеждала, что бездействие может привести ее сына к самоубийству. Большее беспокойство самого Ленина вызывало состояние брата Александра в последние месяцы. Стереотипное представление о нервном, вечно сомневающемся интеллигенте и лишенном эмоций, решительном пролетарии, на его специфической медицинской философии, сыграло огромную роль в политической жизни Ленина.

С годами он укрепился в своем представлении, и, как многие другие его личные качества, оно повлияло на развитие и характер советского режима.

Во-первых, его мнение о состоянии здоровья известных большевиков приводило к серьезным, а в каких-то случаях пагубным последствиям. Человеку, который высказывал свои возражения по любым аспектам большевистской власти, как правило, ставился один диагноз: умственное расстройство. Отсюда делался вывод, что он либо нуждается в длительном лечении, либо… в тяжелой работе, которая излечит его от недуга. Но в любом случае он уже не мог занимать ответственные политические посты. Мы помним, как отнесся Ленин к Мясникову, написавшему, что только политические свободы смогут спасти режим от разложения. Мясникову посоветовали подлечить нервы или заняться более тяжелой работой. Через год его исключили из партии, а затем вместо санатория отправили в тюрьму. Члена «рабочей оппозиции» отправили на лечение в Берлин. Оттуда он написал письмо Ленину, жалуясь на преследования его товарищей-оппозиционеров. Ленин ответил в характерном для него духе: «Я ожидал, что в Берлине вы поправите свое здоровье и посмотрите на ситуацию со стороны… вы вернетесь здоровым и сделавшим правильные выводы».[444]

Ленин одну за другой рассматривает жалобы противника, пытается опровергнуть их, а затем ставит классово-медицинский диагноз: «Нездоровый мелкобуржуазный интеллигент, увидев несправедливость, хнычет, кричит, теряет голову, контроль над собой, сплетничает и начинает нести вздор о «системе». Пролетарий… заметив какие-то ошибки, со знанием дела исправляет их… и решительно доводит дело до конца». Окончательный диагноз таков: «Наша старая дружба позволяет мне сказать: вам надо лечить нервы».

Такие же отеческие наставления Ленин адресовал Адольфу Иоффе. Возможно, в этом случае он был прав. Известный советский дипломат страдал нервными расстройствами.[445]

Как-то Иоффе неосторожно отождествил Ленина с диктатором, написав: «ЦК – это вы». Ленин с возмущением ответил: «Это можно писать только в состоянии большого нервного раздражения и переутомления… Зачем же так нервничать, чтобы писать совершенно невозможную, совершенно невозможную фразу, будто ЦК – это я».[446]

И снова: «Вы должны серьезно отдохнуть… Думаю, не лучше ли вам поехать за границу в санаторий?» Тон письма не может скрыть того факта, что Ленин относит Иоффе к категории тех, кто «хнычет и кричит». Ленин не может удержаться, чтобы не привести в пример «пролетария», который безропотно делает одну работу за другой. Это был Сталин.

Время от времени Ленин действовал так, словно руководил санаторием. Забота о здоровье подчиненных, на первый взгляд казавшаяся столь гуманной и разумной, роковым образом сказывалась на советской политике. Ленин неукоснительно придерживался принципа, что здоровье человека, если он является советским служащим, касается не только его самого, его семьи, но в первую очередь партии. Именно партия должна взять на себя ответственность за здоровье своего сотрудника и, если необходимо, заставить его лечиться и делать операцию.

Временами Ленин доходил до абсурда в своей заботе о здоровье подчиненных. Одному из чиновников, приехавших в Кремль, он заявил, что тот очень плохо выглядит и должен немедленно отправиться на Кавказ. Человека посадили в автомобиль и отвезли на вокзал, даже не позволив ему заехать домой. Ленину пришла в голову блестящая идея (когда его обследовали немецкие доктора) проверить состояние здоровья своих сотрудников. Он собрал несколько высоких должностных лиц, включая Дзержинского, и объяснил, что им придется раздеться и пройти обследование. его медицинский деспотизм привел к печальным для него последствиям. Во время его последней болезни Политбюро, а не врачи контролировало его режим и лечение. Больной и его семья беспомощно наблюдали, как скорее по политическим, нежели по медицинским соображениям Ленин оказался в полной изоляции от окружающего мира. «Если бы я был свободным человеком», – вырвалось у Ленина. Но он сам создал эту модель.[447]

Забота о собственном здоровье вынуждала его быть благоразумным, но он абсолютно не мог выносить бездействие, волнуясь о том, что «они» делают в его отсутствие. Однако он регулярно ездил на отдых. Даже в январе 1918 года, когда власть большевиков висела на волоске, Ленин на несколько дней поехал отдохнуть в Финляндию. После переезда в Москву основным местом отдыха стали Горки, расположенные недалеко от Москвы. Даже в самые напряженные моменты Гражданской войны Ленин любил съездить «на природу». Одна из таких поездок чуть не стоила ему жизни. В январе 1919 года он поехал навестить больную жену, а потом отправился в детский санаторий под Москвой. его автомобиль был остановлен бандитами, которые силой заставили его и других пассажиров выйти из машины, затем сели в машину и скрылись в неизвестном направлении. Свидетели вспоминали, что он сильно горевал из-за потери машины и возмущался, что шофер не оказал сопротивления бандитам. Ленин всегда сильно переживал случаи хулиганства и насилие, имевшие непосредственное отношение к нему. В «Детской болезни «левизны» в коммунизме» Ленин вспоминает собственный горький опыт.

Описывая ситуацию, сложившуюся в советском правительстве во времена Брест-Литовска, он предлагает читателям: «Представьте себя в положении (пассажиров) автомобиля, который остановлен вооруженными бандитами… Вы отдаете им деньги, паспорт, револьвер (как он и сделал). (Взамен) вы отделались от бандитской компании… и смогли спасти собственную шкуру».[448]

Однако, несмотря на опасность, которую таили в себе эти загородные поездки, Ленин продолжал ездить за город. В связи с ухудшающимся здоровьем начиная с 1921 года он все больше времени проводил в Горках. Теперь он не позволял себе слишком тяжелых нагрузок, а просто много гулял, собирал грибы. Как всякий русский человек, Ленин очень любил собирать грибы и легко отличал ядовитый гриб от съедобного.

Надо сказать, что в последние годы жизни не только состояние здоровья сказывалось на его растущей раздражительности. Казалось бы, после четырех лет тяжелейших сражений в России был мир и, предположительно, земля обетованная, называемая социализмом. При ближайшем рассмотрении мир и социализм оказались довольно иллюзорными. Бандитские нападения, крестьянские волнения в 1921-м и 1922 годах. Для их подавления приходилось использовать Красную армию. После кронштадтского мятежа Ленин всерьез задумался о возможности следующего мятежа. Он опасался, что моряки, «краса и гордость революции», по-прежнему представляют угрозу для большевизма.

Что касается социализма, то было бы смешно говорить об этом в России в 1921 году. Какой социализм? Ленин убеждал, что социализм – это государственный капитализм, а коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны, но для рядового рабочего все это было пустым звуком. Положение рабочего стало намного хуже, чем при царском режиме. В период военного коммунизма положение вроде бы несколько улучшилось, но это оказалось не более чем иллюзией. Теперь фабриками управляли буржуазные специалисты. После разгрома внутрипартийной оппозиции в январе 1922 года Ленин решительно заявил: «Любое вмешательство профсоюзов в управление (государственными) предприятиями… будет рассматриваться как вредное и недопустимое». Союзы, добавил он, должны тесно сотрудничать с государством. Старым рабочим это высказывание показалось удивительно знакомым. Не эту ли точку зрения отстаивал шеф царской полиции Зубатов? Рабочие должны уважать государство, своего друга и защитника, и не слушать агитаторов (тогда социал-демократов, теперь «рабочую оппозицию»).

На поверку все большевистские высказывания оказывались колоссальным обманом. При нэпе возобновилась частная торговля и спекуляция. Крестьянина заверили, что теперь он получил право самостоятельно распоряжаться излишками продукции. Ленин часто повторял: «Теперь мы заняли «командные высоты» в экономике, то есть мы владеем ситуацией в тяжелой промышленности, на транспорте». Кто такие «мы», в 1921—1922 годах могли не понимать только зарубежные коммунисты и газетчики. В послевоенной России каждый понимал, что «мы» – это партия и государственная бюрократия, которая уже приобрела черты и усвоила линию поведения правящего класса.

Большевики не сдержали обещаний, данных в революцию. Однако народ безмолвствовал. Пока еще рано было говорить об установлении тоталитарного режима, но внутрипартийные недовольства жестоко подавлялись. Самое удивительное, что с первых дней правления, когда Ленин пообещал мир, хлеб и землю, его режим приобрел популярность. Нэп принес видимое улучшение экономического положения. Крестьяне и «специалисты» считали, что именно Ленин уберег их от уничтожения и преследования в период военного коммунизма. Возможно, они с излишней долей оптимизма считали, что, пока Ленин у власти, они будут защищены от доктринеров и новых актов беззакония. Однако в то же самое время в партии его популярность заметно уменьшилась. Многие считали, что новая экономическая политика приведет к созданию мелкобуржуазной страны, а пролетариат обретет новые цепи. Противники олигархии и протекционизма, которые в 1921 году считали, что если бы «Ильич только знал факты», то был бы с ними, теперь не были в этом уверены. Кому-то казалось, что Ленин смотрит на все сквозь пальцы, что он главный враг внутрипартийной демократии, человек, который выгонит или посадит в тюрьму тех, кто посмеет не согласиться с его мнением. Самые близкие помощники и потенциальные преемники давно уже не рассматривали его как беспристрастного судью. В последние годы они все испытали на себе его растущую раздражительность и деспотизм. Самые близкие, вероятно, понимали, что, пока Ильич жив, он защищает их друг от друга, а партию от интриганства и разложения. Эту легенду они попытались сохранить и после его смерти, но самому Ленину в течение его последней болезни они практически не оказывали ни уважения, ни внимания. Медведев, бывший член «рабочей оппозиции», выразил, скорее всего, истинные чувства многих высших должностных лиц, которых Ленин поднял от незаметных агитаторов до невообразимых высот. «Смерть товарища Ленина, – написал он, – была самым тяжелым событием. Но все относительно в этом мире».[449]

Трагедия последних лет жизни Ленина заключается в том, что он начал сомневаться в самом себе и в коммунизме. Будь он законченным циником, ему бы ничего не стоило заявить об установлении коммунизма после окончания Гражданской войны. Коммунистическая партия у власти. Новая экономическая политика возродила российскую экономику. Стоит ли волноваться о прежних обещаниях, данных в Октябре? Возможно, это скорее оздоровило бы атмосферу в партии, чем поиски призрачного социализма.

Ленин пытался найти волшебную формулу до самой смерти. Он мастерски анализировал слабости старого режима, но чем было руководствоваться новому строю? Он признавался, что Маркс не мог помочь в решении этой проблемы. Учитель убедительно написал о противоречиях и тенденциях капитализма. А это была Россия 1921 года, и было непонятно, с чего начинать.

Новая экономическая политика была объявлена «всерьез и надолго». В октябре 1921 года нэп уже представлялся как «временное отступление». Еще через несколько месяцев Ленин заявил: мы остановили отступление. Так же и в отношении партии. Он обещал, что партией будут руководить компетентные, здравомыслящие люди. Прежние агитаторы и фразеры стали абсолютно бесполезными. Спустя какое-то время Ленин установил критерии для предстоящей партийной чистки, утвержденные X съездом партии. У многих товарищей они наверняка вызвали мучительное недоумение. Ленин считал, что с повышенной строгостью следует подойти к сотрудникам, «имеющим особые привилегии», то есть к тем самым «специалистам» и профессионалам, которых сам еще совсем недавно привлекал к партийной работе; к государственным служащим, работавшим до 1917 года, и другим руководителям и чиновникам.[450]

Короче говоря, с особой строгостью следовало подойти к членам партии, имевшим опыт и административные способности, а к «агитаторам и фразерам» относиться снисходительно. В свое время многих меньшевиков усиленно зазывали на государственную работу. Партия нуждалась в знающих экономистах и других профессионалах. Большинство из них продемонстрировали преданность партии. В 1921 году Ленин заявил: «На мой взгляд, среди меньшевиков, вступивших в нашу партию в начале 1918 года, не больше одного из сотни, кто может считаться членом партии, но даже этого одного следует проверить три-четыре раза».[451]

Он откровенно смеялся над теми, кто утверждал, что он, Ленин, таким образом сводит с меньшевиками счеты за прежние разногласия. Теперь стало ясно, что он не способен забыть и простить. Еще в 1903 году он писал, какими хитроумными интриганами были меньшевики!

«Одной рукой даем, другой отбираем». Ленинский принцип большевизма. его беспокойный характер отразился на движении в целом. Сколько раз уже в наши дни советская экономика подвергалась децентрализации, чтобы через какое-то время вернуться в прежнее состояние, предавая анафеме тех несчастных руководителей и экономистов, которые верили, что принятая политика установлена «всерьез и надолго»?

Мы уже отмечали эти безумные метания Ленина в поисках волшебной формулы социализма. Все будет отлично, когда… через двадцать лет произойдет полная электрификация страны… западные капиталисты научат русских управлять экономикой или (другой вариант) коммунисты из развитых стран захватят власть, окажут материальную поддержку и предложат свои услуги русским товарищам.[452]

Для прагматика подобные формулы звучали не слишком убедительно. Удержится ли советская система до того момента, пока Россия будет полностью электрифицирована, или немецкие товарищи будут готовы оказать ей помощь? Иногда марксистов охватывало ужасное подозрение, в том ли направлении они движутся? Вот откуда у Ленина предчувствие, что в Советской России есть силы, способные помешать движению страны к социализму. Взять хотя бы крестьянина. Нэп предоставил ему определенную экономическую свободу, и у крестьянина появился стимул производить больше продукции. Однако, вводя нэп, Ленин определенно испытывал серьезные опасения. «Мелкое производство дает начало капитализму и буржуазии, непрерывно, каждый день, каждый час, спонтанно и в массовом масштабе».[453]

Владимир Ульянов в своей первой основной работе о развитии капитализма в России с одобрением отзывался о появлении капитализма в деревне, поскольку крестьянин, который живет «более чисто», станет лучшим производителем. Почему же теперь, спустя двадцать пять лет, Владимир Ульянов-Ленин рассматривал подобную перспективу как катастрофу?

Или взять кооперативное движение. Понятно, что послевоенная Россия должна была приветствовать появление всех форм кооперации. С помощью кооперативного движения можно было восстановить разрушенную экономику. Разрешая частную торговлю и спекуляцию, следует (особенно если это делает социалист) поддерживать растущую кооперацию. Разве другая экономическая форма свободна от недостатков, присущих капитализму? Разве героиня «Что делать?», организовав швейный кооператив, не демонстрировала тем самым свои социалистические принципы? Увы, теперь Вера Павловна оказалась идеологической предшественницей Мартовых и Черновых, а не истинной революционеркой.

Любой рациональный шаг таил кошмарные неожиданности. В каждом полезном члене общества виделся потенциальный враг: в крестьянине – капиталист, в кооператоре – меньшевик, в профсоюзном чиновнике – «анархо-синдикалист», в советском руководителе – бюрократ. Даже соль земли, «смелый пролетарий», по мнению Ленина, мог обернуться хулиганом.

Все эти волнения преследовали Ленина в последний период его жизни. Если к этому добавить проблемы со здоровьем и растущее разочарование в ближайших соратниках, можно получить впечатление о размерах его личной трагедии. Но не стоит думать, что Ленин приходил в отчаяние, понимая, что его силы на исходе. Он был готов до последнего бороться с плохим самочувствием и с неискренними друзьями, с удовольствием ожидавшими, как он встанет с постели и разрушит планы тех членов Политбюро, которые фактически держали его в качестве пленника. Повода для волнений нет. Все может пойти прахом, но простые и честные рядовые рабочие смогут вылечить партию от разложения, раздоров, возродить ее, и под ее руководством Советское государство пойдет по правильному пути.

С 1921 года Ленин правил Россией все более и более авторитарным способом. Он был возмущен предположением, что ЦК – это он, хотя в действительности любое несогласие с его мнением приводило Ленина в ярость. Теперь ни один из помощников не удостаивался его личной близости. В тот или иной момент каждого из них он подвергал цензуре и сбивал спесь. Зиновьев и Каменев дискредитировали себя в октябрьский период. Троцкому, чья звезда одно время горела чуть ли не как его собственная, было указано его место, когда он посмел выразить собственное мнение в отношении профсоюзов. Бухарин пострадал как бывший «левый коммунист» и за поведение в период брест-литовских переговоров. Организаторы оппозиции Шляпников, Коллонтай, Мясников окончательно выпали из «ближнего круга». Остальные были вроде Сталина и Рыкова, игравших роль преданных исполнителей ленинских приказов. Говорить о соперниках было бы нелепо.

Ленин отдалился даже от ведущих партийных и государственных деятелей. Ни один из советских олигархов не мог теперь похвастаться близкими отношениями с Владимиром Ильичем. Ближайшие друзья предреволюционного периода, Ольминский, Бонч-Бруевич, Лепешинский, занимали скромные должности или служили в таких второстепенных учреждениях, как, например, Институт истории партии. Ленин проявлял заботу о старых знакомых, писал, чтобы Адоратскому предоставили более удобную квартиру и назначили на должность архивариуса. Глеб Кржижановский, ближайший друг Владимира Ильича по сибирской ссылке, был одним из тех немногих, к кому Ленин обращался на «ты». Благодаря профессиональной компетентности Кржижановский стал председателем комиссии ГОЭЛРО, а затем председателем Госплана, но к политике не имел никакого отношения. Ленин стал обращаться к нему «товарищ Кржижановский». «Дорогой Григорий» превратился в «товарища Зиновьева». Он занимал высокое положение, но о личных отношениях с Лениным уже не было и речи. За всю историю большевистской партии единственным человеком, составлявшим Ленину конкуренцию в борьбе за власть, был Леонид Красин. После революции он вернулся в партию и занимал важные дипломатические и руководящие посты. Ленин был очень высокого мнения о способностях и высоких личных качествах Красина. Однако ему тоже не было позволено играть важную политическую роль.

Возможно, Ленин считал необходимым держать даже самых высокопоставленных деятелей на почтительной дистанции. его заместители втянулись во внутрипартийную борьбу, и он избегал выказывать кому-либо из них свое благоволение. К тому же он нуждался в отдыхе, а об этом пришлось бы забыть, если бы он позволил кому-то из них вторгаться в его личную жизнь. В воспоминаниях Троцкий всячески намекает на личную близость с Лениным. В Кремле их квартиры располагались рядом, и они пользовались одной столовой. Ленин любил играть с детьми Троцкого. Однако их личное общение было весьма и весьма ограниченным. Оба были страстными охотниками, но Троцкий замечает с сожалением: «У нас никогда не было возможности поохотиться вместе…» Ленин предпочитал отдыхать с людьми, не имевшими отношения к политике.

Он любил отдыхать в кругу семьи. Крупская усердно трудилась в Наркомате просвещения. В своих воспоминаниях она дает понять, что ей не нравился новый стиль жизни. Из-за него они отдалились от старых друзей и знакомых. Если же говорить о материальном благополучии, то их жизнь в Кремле мало чем отличалась от жизни в Женеве или Париже. Исчезла непринужденная, дружеская атмосфера былых времен. Надежда Константиновна стала ближайшим помощником мужа и его единственным секретарем. В советской иерархии она занимала скромное положение, женщин здесь не жаловали. В мировом революционном движении женщины зачастую играли ведущую роль, но теперь ветераны-большевички в основном работали в «женских» организациях, занимаясь образованием, журналистикой и т. п. Невозможно было представить женщину в роли партийного функционера, отдающего приказы о расстреле кулаков, «саботажников», или работника ВЧК (хотя были и такие).

В семье Владимир Ильич был ближе всего с Марией; она постоянно находилась при нем в Кремле и в Горках. Анна, и это чувствуется в ее воспоминаниях, написанных сразу после смерти брата, не слишком одобрительно относилась к начинавшемуся культу Ленина. Ее муж, Елизаров, был первым наркомом путей сообщения. Он не оправдал ожиданий Ленина, но кто мог бы это сделать в те дни, да еще на таком сложном участке работы?[454]

Все Ульяновы находились на государственной службе. Анна работала в Наркомате просвещения, Мария в редакционной коллегии «Правды». Даже Дмитрий, самый таинственный член семьи, работал на государственной службе. Казалось, поначалу его готовили для более серьезной работы. Дмитрий был членом Евпаторийского комитета большевиков и Крымского обкома партии, и то ли он чем-то вызвал недовольство брата, то ли просто не подходил для политики, но вскоре вернулся в Москву и стал работать в Народном комиссариате здравоохранения.[455]

Едва ли Ленина можно обвинить в кумовстве. его близкие родственники занимали скромные должности, хотя, учитывая их революционное прошлое и профессиональные качества, они могли бы добиться более высокого положения. Но они находились на правах рядовых граждан. Правда, известен по крайней мере один случай, когда они воспользовались положением Ленина. В апреле 1921 года Владимир Ильич написал заместителю наркома по военным делам, что Мария в сопровождении Бухарина, его жены и нескольких друзей едет в Крым в специальном вагоне и он просит присоединить вагон к воинскому составу, чтобы быть уверенным, что они доедут быстрее.[456]

Помимо семьи Ленин любил отдыхать с Горьким. Между ними было много общего. Для Ленина эти отношения были связующим звеном с миром интеллигенции, которую он так страстно ненавидел и по которой, как ни странно, скучал в новой России. Горький нещадно эксплуатировал дружеские отношения с Лениным. Он просил об одолжении для людей из того, исчезнувшего мира. В этом отношении интерес представляет телеграмма, направленная Лениным в адрес местных властей: «Писатель Иван Вольный был арестован. Горький, его друг, просит тщательного и беспристрастного расследования. Разве его нельзя выпустить и просто вести наблюдение? Телеграфируйте». Ленин Горькому: «Председатель комиссии по расследованию Орлов… телеграфировал, что Иван Вольный временно отпущен в ожидании решения».[457]

Попытки Горького уменьшить ненависть Ленина к собственному классу и склонить его к более гуманному обращению с париями советского общества столкнулись с непреклонной позицией Ленина. «Нельзя отказаться от арестов всех этих кадетов и подобной им публики, – писал Ленин подруге Горького. – Они готовы оказывать помощь заговорщикам. Было бы преступно (!) не арестовывать их. Лучше, чтобы… сотни интеллигентов провели несколько недолгих (!) дней и недель в тюрьме, чем прольется кровь 10 000 (20), так что лучше помогите мне».

Временами Ленин посмеивался над другом. Горький кричал, что эти арестованные люди помогали Ленину, прятали его и служили делу революции. «Да… – отвечал Ленин, – прекрасные люди, добросердечные люди, и именно поэтому мы проводим обыски и расследуем их дела… потому что они превосходные люди. Они сочувствуют растоптанным, они не любят преследований. И что они видят теперь? Преследователь, наша ЧК, преследует кадетов и эсеров, которые скрываются от нее… Мы должны поймать контрреволюционеров и обезвредить их. Следовательно, вывод ясен». В этом месте, вспоминает Луначарский, присутствовавший при разговоре Ленин разразился «смехом, в котором не было и следа злобы».[458]

Ну и шутник Луначарский.

Однако благодаря заступничеству Горького некоторых писателей и ученых удавалось вырвать из щупальцев ЧК. Любопытно, что Ленин даже входил в сговор с другом, способствуя публикации за рубежом книг эмигрантов, даже таких антибольшевистских, как воспоминания Мартова и Чернова. Некоторые члены «рабочей оппозиции» с мрачной подозрительностью присматривались к Горькому. Он заставлял Ленина тратить деньги на меньшевистский вздор. Горький и Красин были злыми духами, пытавшимися защитить остатки бывшего эксплуататорского класса от праведного возмездия. Когда один пролетарский герой написал что-то в этом духе Ленину, Ильич пришел в негодование. «Это наглая ложь», писал он, утверждать, что он руководствуется не государственными соображениями, а «желанием умиротворить Горького». Горький высоко ценил Ленина. «Будьте внимательны… – предупреждал он Ленина, – помните, что русский способен на самые неожиданные поступки – он сделает какое-то свинство, а потом будет задаваться вопросом: что, черт возьми, заставило меня это сделать?»[459]

Он подразумевал, что Ленину стоит остерегаться убийц, а может, писатель имел в виду тяжелый нрав Ленина?

Горький был одним из немногих советских писателей, заслуживших международное признание. В 1921 году во время страшного голода Горький оказал огромную помощь голодающей стране. Действительно ли он контактировал для этого с Бернардом Шоу и Гербертом Уэллсом, интересовался Ленин. Горький был одним из немногих, кто обращал внимание Ленина на грубые действия чиновников и бюрократизм. Они оба, Ленин и Горький, видели в коммунистическом эксперименте способ поднять Россию к новым культурным и научным высотам. Правда, действительность не соответствовала их мечтам. Совнарком выделил средства, чтобы отправить русских ученых за границу, но Литвинов отказывает в выдаче паспортов, жалуется Горький. Профессора отправляют во Францию для проведения важной исследовательской работы, но ЧК отказывается выдать ему разрешение. Не напишет ли Ленин Литвинову и в ЧК? Ленин не сделал этого.

Советское государство уже задыхалось от бюрократизма. Как во внутрипартийной борьбе, так и в борьбе с бюрократизмом Ленин не хотел пользоваться диктаторскими методами. В отличие от преемников в его распоряжении не было секретариата, специального «аппарата», кроме самого государства и партии. У него была женщина-секретарь, которая писала под его диктовку, приносила корреспонденцию и приказы. Никакие «серые кардиналы», вроде сталинского Маленкова или Поскребышева, не крутились вокруг него, защищая от серьезных интриг и разных мелочей. Ко всему прочему, Ленин много времени уделял работе с народом. Крестьяне из какой-то деревни пожаловались, что местные власти несправедливо преследуют их как кулаков. Ленин тут же написал в местную ЧК, или исполнительный комитет, с просьбой разобраться: «Пожалуйста, черкните мне пару строк, когда разберетесь». Это была безнадежная борьба. Как узнать, обманывают его подчиненные или нет? «У меня есть все основания подозревать, что наркомат (иностранных дел) игнорирует решения Совнаркома. Предупреждаю вас. Прошу подробного ответа…»[460]

Подчиненные вовлекали его в свои интриги и бесконечные споры. Литвинов уничижительно отозвался о возможном сопернике, советском дипломате. Тот в свою очередь написал оскорбительное письмо Литвинову, который тут же передал его Ленину. Соломоново решение было принято в пользу коварного заместителя наркома по иностранным делам: Литвинов был слишком резок в отношении подчиненного, однако возражения подчиненного носили непозволительно скандальный характер. Ему объявляется строгий выговор.[461]

Партийный чиновник жалуется, что «им» не понравилась его статья о сельскохозяйственных налогах и «они» не хотят ее печатать. Лидер Советского государства и всемирного коммунизма вынужден писать в издательство, что, по его мнению, статья может быть напечатана. Если «они» думают иначе, пусть обращаются в ЦК.

Или оскорбленные чувства старых товарищей. Некоторые меньшевики помогали Всероссийскому комитету по оказанию помощи голодающим привлекать денежные средства из-за границы. Семашко, нарком здравоохранения, выразил недовольство, что они действуют в обход его наркомата. «Мой возлюбленный Семашко, – шутливо ответил Ленин, – не сердитесь, бедняжка». Ваша власть не пострадает, если бывшие меньшевики и им подобные убедят зарубежных «квакеров» оказать нам помощь.[462]

Во многом новая бюрократия напоминала Ленину старую. Конечно, внешне они были не похожи друг на друга. Новые чиновники не носили форму, ордена и эполеты. Царская бюрократия отличалась вежливостью и обходительностью высших чинов и грубостью и подобострастностью низших; новая бюрократия – вежливостью и бдительностью. Если царский чиновник, прежде чем дойти до сути, исписывал целую страницу обращениями вроде «его Высокопревосходительству…» и т. д. и т. п., то советский писал коротко и ясно: «Товарищ такой-то», а в конце «Жму вашу руку».

Но, увы, за внешней простотой скрывался лабиринт многословия, бюрократии и тайного интриганства, который поражал самых закоренелых старорежимных чиновников. Политбюро обнаружило сто двадцать подкомиссий Совнаркома, не скрывая возмущения писал Ленин, из которых требуется самое большее шестнадцать.[463]

Вы не добьетесь решения, пока не доберетесь до самой вершины, до Политбюро, признавался Ленин. По любому пустяку требовалось мнение Политбюро или самого Ленина. Два высоких должностных лица не могли прийти к единому мнению ни по одному вопросу. Партия консервов, полностью оплаченная, находилась в иностранном порту. Консервы не могут быть отправлены в Москву, пока Красин не встретится с членом Политбюро Каменевым и не отдаст распоряжение наркому путей сообщения, который в свою очередь… Придя в бешенство, Ленин заорал, что каждого, имевшего отношение к этой проблеме, следует посадить в тюрьму. Безнадежное дело. Нельзя же пересажать весь персонал!

Помимо личного существовало профессиональное соперничество, вносящее раскол в стройные ряды бюрократии. Сотрудники Комиссариата по иностранным делам смотрели на членов Коминтерна как на никчемных людей, от которых одни только неприятности. В свою очередь кто-то считал дипломатов «паразитами» и «ловкачами». Московские власти играли в свои игры: они «отбирали» сотрудников Комиссариата по иностранным делам для партийной работы. Чичерин жаловался Ленину: Владимир Ильич, не могли бы вы написать, чтобы они прекратили подобную практику? У него скоро не останется сотрудников, кем он будет руководить?

Замечательное русское искусство написания «доносов» еще в предреволюционный период достигло невероятных высот. Старорежимный чиновник обращал внимание на коррумпированность коллеги или, что еще хуже, на его либеральные взгляды и подозрительную связь с заграницей. Если повезет, то информация оказывалась на столе его превосходительства с резолюцией: «Уволить эту свинью в течение двадцати четырех часов». Так поступал Александр III со своими подчиненными. Теперь Литвинов разыгрывал варианты той же самой игры. Дипломат ведет себя непозволительно, и доказательства этого тут же предъявляются Владимиру Ильичу. Или на самом высоком уровне. Троцкий, терзаясь, сообщил Ленину о неудовлетворительной подготовке конгресса Коминтерна в Петрограде. Для иностранных делегатов не хватило комнат и кроватей, плохое обслуживание, некачественные продукты. Что подумают иностранцы? Что Россия «некультурная» страна. (Ленин очень болезненно относился к таким высказываниям.) Не нанесет ли это вред делу революции? Из деликатности Троцкий не называет имя виновника – им был Зиновьев.

Сходство с дореволюционной Россией еще ощутимее было в деревне. В 1919 году после нападения бандитов Ленин с сопровождающими был вынужден идти пешком до ближайшего органа власти. Здесь они столкнулись с неизменным русским охранником, который не пожелал впустить «незнакомцев», и никакие преступления не могли вывести его из полудремотного состояния.[464]

Наконец, когда удалось проникнуть внутрь помещения, Ленин со спутниками были остановлены телефонистом. Может, это и Ленин, может, его и ограбили, но воспользоваться телефоном без разрешения председателя Совета нельзя, а он сейчас далеко. Ленин сталкивался с равнодушием чиновников и в менее драматических обстоятельствах. Иногда в поездках по деревням, во время охоты он беседовал с мужиками, которые жаловались ему на грубость властей.

Временами Ленин пытался шутить, попадая из-за бюрократов в затруднительные положения. Он рассказывал товарищам, как в сибирской ссылке давал консультации крестьянам окрестных деревень. его «практика» страдала от крестьянской неспособности донести суть дела и от преклонения перед «официальными бумагами», без которых нельзя было ступить шагу. Как-то пришла женщина и стала бессвязно рассказывать о своих родственниках и белой корове, которую «они» забрали. «Где документы, матушка?» – прервал ее Ульянов. Она ушла, бормоча под нос: «Без документов он даже не стал слушать о моей белой корове». Теперь, спустя двадцать пять лет, та же бессвязность и преклонение перед «документами», под грудами которых скрывалась советская система.

Было бы ошибкой считать борьбу Ленина с бюрократизмом чем-то имеющим второстепенное значение, не связанное с его основной работой. Бюрократизм вызывал в нем острое чувство горечи. Какие-то недостатки советской власти можно было отнести на счет того, что большевики еще только учились управлять государством. Но грубость чиновников, высокомерное отношение к гражданам было зловещим признаком. Порой Ленин заявлял, что это наследство досталось им от прежних времен, и бросал обвинения в адрес бывших царских чиновников и меньшевиков, проникших в советские учреждения. Но иногда он честно оценивал сложившееся положение. Девяноста девяти процентам чиновников не хватает культуры, заявлял он, хотя среди них есть и хорошие коммунисты. Они не умеют работать с людьми.

Ленин пытался показать на личном примере, как следует работать. Он интересовался здоровьем видных большевиков, условиями их жизни. Достаточно ли удобная у Сталина квартира в Кремле? Наркому, у которого большая семья, Ленин приказывает увеличить зарплату, превышающую установленную норму. Сын его старого товарища хочет освободиться от армии, чтобы продолжать учебу: можно что-то сделать? Надежда Аллилуева, дочь человека, у которого он скрывался, и, кстати, жена Сталина, временно исключена из партии; Ленин ходатайствует о положительном решении вопроса.

Ленин решительно боролся со всеми проявлениями бюрократизма, но он прекрасно понимал необходимость создания контролирующих органов. Еще не наступил тот день, когда КГБ мог бы открыто причинять вред коммунисту. Дзержинский имел дело с контрреволюционерами, но идея уже витала в воздухе. Дело шло к созданию специальных органов в партии и стране.

История создания этих органов служит иллюстрацией неспособности авторитарного режима справиться с собственными злоупотреблениями. В 1920 году был создан государственный орган, Рабоче-крестьянская инспекция (сокращенно Рабкрин). Это был «специальный» наркомат, который осуществлял контроль за деятельностью других наркоматов и государственных комитетов, боровшийся со злоупотреблениями и бюрократизмом. Ленин предлагал привлечь для работы в Рабкрине лучшие партийные силы, передовых рабочих и подготовленные, образованные кадры. Теоретически этот орган должен был стать своего рода народным контролем.

Конечно, было нелепо считать, что с помощью Рабкрина можно победить бюрократизм или что другие советские олигархи согласятся с исключительным правом одного из них, Сталина, следить за деятельностью их наркоматов. С первых дней Рабкрин превратился в самый бюрократический орган правительства. его сотрудники занимались только тем, что шпионили, жаловались и оценивали работу других. Вместо того чтобы освободить Ленина, Рабкрин добавил ему работы. Теперь Владимиру Ильичу приходилось защищать Сталина от нападок других партийных олигархов, особенно от Троцкого, который не упускал случая указать на недостатки и выразить несогласие с политикой, проводимой Сталиным. Любой советский институт, независимо от оригинальности концепции, неизменно превращался в оплот бюрократизма. «Ваш наркомат, – писал Ленин Сталину, – насчитывает уже двенадцать тысяч чиновников, а работает неважно. Не стоит ли подумать о сокращении штата? Надо взять за правило: лучше числом поменьше, да качеством повыше». Надо отобрать особенно проверенных в политическом и деловом отношении работников.[465]

Мечта о волшебной палочке, с помощью которой удастся излечиться от бюрократизма, не оставляет Ленина. В 1920 году Ленин вносит предложение объединить Центральную контрольную комиссию (ЦКК) с Рабкрином. Были предприняты специальные меры, чтобы эта организация не превратилась в средство сведения личных счетов. Состав ЦКК должен был избираться съездом партии, и его сотрудники не могли одновременно быть членами ЦК. Местные контрольные комиссии должны были избираться своими партийными организациями, и их члены, соответственно, не имели права являться членами законодательных и исполнительных органов. Новый орган, ЦКК-РКИ (далее по тексту Контрольная комиссия), помимо борьбы с бюрократизмом, должен был следить за моральными качествами и поведением членов партии. Жизнь коммуниста не была его личным делом. Если он был распутником, алкоголиком или спекулянтом, товарищи объявляли ему выговор и, если он, не вняв предупреждению, продолжал в прежнем духе, исключали из рядов партии.

Увы! Реальность не оправдала ожиданий. На самом верхнем партийном уровне контрольные органы скорее содействовали бюрократической системе, нежели ослабляли ее. Можно ли было рассчитывать, что Контрольная комиссия проявит рвение, выискивая упущения в работе и злоупотребления со стороны членов Политбюро? Или объявит выговор товарищу Ленину за грубые действия в отношении «инакомыслящих»? Или Рыкову за излишнюю тягу к спиртному? Конечно же нет. В скором времени Контрольная комиссия выступила в роли еще одного репрессивного органа Советского государства. Одной из основных обязанностей контролирующего органа стало подавление любой и каждой оппозиции, несогласной с «линией» партии, то есть с Лениным. Члены Контрольной комиссии тщательно изучали биографии бывших членов «рабочей оппозиции», следили за их поведением, отмечали их «нелояльные» высказывания. Когда в 1922 году Сталин занял пост Генерального секретаря ЦК партии, он превратил Контрольную комиссию в один из главных инструментов достижения абсолютной власти и устрашения противников.

На местном уровне контрольные комиссии превратились в настоящий бич для членов партии. Прошлое рядового коммуниста, мягко говоря, не выдерживало тщательной проверки. Некоторые были меньшевиками, кто-то скрывал свое происхождение, были те, кто отличился излишним пролетарским усердием во время Гражданской войны. Стоило этим людям проявить малейшую нелояльность в отношении руководства, компрометирующие их сведения тут же становились достоянием гласности. Наиболее часто использовался и так же легко обнаруживался обман, связанный с продолжительностью партийного стажа. Большевик, вступивший в партию до 1917 года, получал право продвигаться по служебной лестнице. А вступить в партию до 1905 года было все равно что являться потомком первых американцев, прибывших в Америку на корабле «Mayflower»[466]. Правда, было абсолютно непонятно, по каким критериям оценивать членство в партии до 1917 года. Присутствие на определенных заседаниях? Тюремный срок? Кто мог в те дни провести четкую границу между большевиками и меньшевиками? Высшие партийные круги подали пример фальсифицировать партийный стаж. Ленин написал в анкете, что состоит в партии с 1895 года. В какой партии?! Как мы помним, в 1895 году произошло объединение марксистских кружков Петербурга в политическую организацию, получившую название «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». А как быть со Сталиным, который написал, что вступил в партию в 1898 году?

Но зато когда дело касалось «неблагонадежных» большевиков, Контрольная комиссия поднимала страшный шум. Коллонтай заявила, что состоит в партии с 1898 года. Мошенница, возмущенно вскричал председатель Контрольной комиссии на съезде партии. Всем известно, что эта женщина была меньшевичкой, по крайней мере до 1917 года. Имярек написал, что он сын крестьянина-бедняка. Негодяй был разоблачен; оказывается, его отец был кулаком. Всего за год члены Контрольной комиссии заработали репутацию шпионов, сующих всюду свой нос, шантажистов, а то и того хуже. В 1922 году на XI съезде партии прозвучали требования ликвидировать Контрольную комиссию. С болью поведал ее председатель, как один коммунист заявил ему: «Мы не доверяем вам… Я вас не избирал». «Товарищ Медведев не считается с решениями партийного съезда; он выше этого»[467], – язвительно отреагировал председатель.

Далее начальник «ищеек» поведал, как некоторые люди, выступавшие с критикой руководства, фальсифицировали дату вступления в партию. К примеру, один «субъект совсем недавно вступил в партию, а уже хочет усовершенствовать ее, вместо того чтобы заняться самоусовершенствованием». В скором времени Контрольная комиссия предложила свои услуги в работе с непокорными товарищами. С этой целью Контрольная комиссия установила тесный контакт с ОГПу. Теперь этот партийный орган, задуманный с целью способствовать установлению внутрипартийной демократии и ликвидации фаворитизма, не просто сам превратился в оплот бюрократизма, а стал чем-то вроде подразделения ОГПу. Бюрократия немедленно проникала в любой орган, предназначавшийся для борьбы с этим злом. Ленин даже себе не хотел признаваться в том, что это неизбежное следствие советской системы. Он приходил в ярость от безуспешности предпринимаемых попыток. Даже самые проницательные критики Советской России не смогли понять, что основная проблема системы в отсутствии ясности. Вымысел громоздился на вымысел, парадокс на парадокс. Народная демократия сосуществовала с диктатурой, социализм с капитализмом, внутрипартийная демократия с авторитарной властью. В какой момент честная критика выродилась в уклонизм или анархизм? Где грань между фанатичной преданностью делу, которую должен демонстрировать каждый чиновник, и запугиванием? Только один человек знал ответ на все вопросы. Неудивительно, что многие сотрудники Ленина страдали от «нервов», пытаясь выполнить противоречивые распоряжения и удержаться на плаву в этой стране чудес с ее бюрократией и интриганством, называемой Советская Россия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.