Глава 13 «МАТРОССКАЯ ТИШИНА»

Глава 13

«МАТРОССКАЯ ТИШИНА»

Москва, СИЗО № 1, март 1995 года

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

В 1775 году императрица Екатерина II повелела переоборудовать бывший Карантинный дом за Сухаревой башней в «смирительный дом для предерзостных». Екатерина считала, что в Москве развелось множество «ленивцев великовозрастных, приобвыкших милостыню просить, нежели добывать пропитание работой».

В «смирительном доме» арестанты занимались распилкой камня для мостовых. Таким образом московские власти боролись с «развратом и праздностью». В 1807 году тюрьма переводится к Преображенскому селу и переименовывается в Московскую исправительную, а в 1856 году в тюрьме происходит пожар, после чего власти воздвигли новые корпуса.

Комплекс тюремных сооружений неоднократно перестраивался. Последняя реконструкция производилась в 30-е годы нынешнего столетия.

СИЗО № 1 имеет среди столичного криминалитета репутацию более правильной тюрьмы, нежели Бутырка. Камеры здесь тоже переполнены, однако не так, как в Бутырке.

Павла Захарова перевозить из следственного изолятора на Бутырке в «Матросскую Тишину» стали в полночь, в обстановке строжайшей секретности. Даже сам Цируль не знал, что в этот день его перевезут. Его просто выдернули из карцера, быстро прошмонали, погрузили в тюремный автозак и в сопровождении дюжины автоматчиков в камуфляже из особого отряда тихими ночными улицами повезли в сторону Сокольников, где на одноименной улице Матросская Тишина находился следственный изолятор № 1.

Следственный изолятор № 1 представляет со стороны улицы длинное желтое здание, этажей пять или шесть. На самом же деле это настоящий тюремный островок, который отгорожен от города массивной стеной из красного кирпича. За ней находится несколько тюремных блоков.

Тюремная администрация о прибытии Цируля не была извещена заранее. Точнее, они знали, что привезут какого-то важного арестанта, но кого именно, им не сказали. Поэтому, когда автозак медленно катился через тюремные ворота во дворик, то практически все дежурные офицеры вышли посмотреть на загадочную личность, которую перевозили в столь секретном режиме.

Как только нога Цируля коснулась асфальта тюремного дворика, он сразу же поднял голову и оглядел присутствующих. Их было, помимо охраны, сопровождающей его, человек двенадцать. Все, кроме одного, в военной форме. Цируль опытным глазом тут же вычислил, кто тут главный, кто музыку заказывает.

Главным оказался полный мужчина в бушлате, с погонами майора. Вероятно, это и был дежурный по следственному изолятору. Рядом с ним стоял капитан, мужчина лет тридцати, со светлыми волосами. Судя по всему, это корпусной. Затем – еще два лейтенанта, старший лейтенант и люди с погонами прапорщиков – конвоиры, вертухаи.

Цируль обратил внимание, что недалеко от начальника стоял человек лет тридцати пяти – сорока, худощавый, высокий, в джинсах и коричневом свитере, на ногах кроссовки. Когда Цируля вывели из машины, его сразу стали обыскивать. Обыскивали сразу несколько омоновцев, заставив его поднять руки, широко расставить ноги и облокотиться на стенку тюремного дворика. Пока его обыскивали, Цируль обратил внимание, что один из собровцев передал дежурному по следственному изолятору тонкую папку. Вероятно, тюремное дело Цируля. Дежурный открыл ее, улыбнулся и, подозвав мужчину в джинсах, стал что-то ему показывать.

Цируль сделал вывод, что этот гражданский – тоже какая-то тюремная шишка. И он не ошибся. Этот человек был начальником спецблока, так называемого 9-го корпуса «Матросской Тишины». Он был в звании майора и по своему статусу являлся заместителем начальника следственного изолятора.

Несмотря на столь поздний час – тюрьма уже находилась в режиме отбоя, – человек в гражданском специально приехал из дома, вызванный дежурным. Цируль сразу понял, что будет направлен на спец, в этот 9-й корпус. Однако он прекрасно знал, что по существующему распорядку ему предстоит пройти так называемую карантинную сборку, что никак не входило в его планы.

– Слышь, гражданин начальник, – обратился он к дежурному по следственному изолятору, – неужели меня, как молодого, на сборку погонят? Как-никак, все же законник, и в годах я.

Майор переглянулся с гражданским, оба улыбнулись.

– Да нет, Павел Васильевич, в отделение пойдешь, – сказал дежурный, – прямо в камеру, отдыхать.

Майор протянул папку мужчине в гражданском и сказал:

– Ну что ж, принимайте.

Цируль сразу понял, что эти двое находятся в сугубо официальных отношениях. «Наверное, этот гражданский – крутой, – подумал Паша, – раз так поставил себя: на работу ходит в джинсах, свитере, подчиняется только начальнику следственного изолятора. Или у него какие-то большие связи в ведомстве МВД».

Вскоре его еще раз обыскали. Затем в сопровождении нескольких конвоиров и почему-то немецкой овчарки он стал подниматься по железной лестнице, минуя один отсек за другим.

Почти у каждой двери его останавливали, заставляли поворачиваться лицом к стене. Затем его привели в баню. Она представляла собой несколько душевых кабинок, выложенных белым кафелем. Рядом находилась специальная прожарочная – помещение, где дезинфицировали одежду.

Но поскольку Цируль прибыл из следственного изолятора, а не с воли, в прожарочную его не повели, но помыться заставили. Цируль помылся, отмыв себя от карцера, вытерся насухо дырявой серой простыней, надел на себя свою одежду.

– Куда теперь, начальник? – обратился он к лейтенанту, стоящему неподалеку.

– На спец пойдешь, – ответил тот.

Цируль нехотя двинулся вперед, заложив руки за спину.

Поднявшись то ли на четвертый, то ли на пятый этаж, Цируль увидел длинный коридор. Это и был спец, разделенный металлическими дверями с двойными решетками на отсеки. В каждом находилась тумбочка с телефоном, рядом сидел дежурный.

Около тумбочки стоял еще стул, где, вероятно, сидел надзиратель, конвоир, или по-блатному – вертухай.

Когда они вошли в этот отсек, Цирулю приказали остановиться.

– В чем заминка, начальник? – спросил он.

– Камеру тебе подбираем, – ответил дежурный офицер, сидящий у тумбочки.

Цируль напрягся и стал соображать, какую же ему камеру подберут.

Спецкорпус являлся тюрьмой в тюрьме и имел особый статус. В 1991 году здесь сидели члены ГКЧП, затем в этом спецкорпусе время от времени стали появляться уголовные авторитеты, воры в законе и особо опасные преступники.

Кроме этого, в корпусе находились также и крупные чиновники, сотрудники правоохранительных органов, прокуроры, армейские офицеры и даже офицеры ФСБ.

На спецу общих камер не было, а было несколько одиночек, камеры на четыре, шесть, восемь, десять, двенадцать, несколько камер на шестнадцать человек – не более. Часть из них была даже не полностью заполнена, хотя следственный изолятор «Матросская Тишина» бывает переполнен.

Цируль стал думать, куда его направят. Скорее всего, в одиночку – решил он. Но тут его размышления были прерваны, он услышал стук металлических предметов. По коридору шел человек и специальным железным ключом стучал по решеткам.

Цируль знал – это традиционный прием всех тюремщиков. Согласно инструкции, они показывают, в каком направлении они передвигаются по тюремному блоку.

Вскоре шум усилился, из-за поворота показался знакомый уже Цирулю мужчина в джинсах и свитере. Это и был начальник корпуса. Он открыл своим ключом-«вездеходом» последний отсек и, подойдя к дежурному, сидевшему у тумбочки, склонился над журналом, водя пальцем по строчкам. Цируль догадался, что он ищет ему камеру.

Цируль попробовал пошутить:

– Гражданин начальник, мне бы с видом на море.

Но начальник никак не отреагировал на шутку, а внимательно продолжал читать список заключенных спецкорпуса.

Наконец он ткнул пальцем в строчку.

– В триста восьмую, – сказал негромко сидящему офицеру. Тот быстро занес фамилию Цируля в журнал.

Цируль вгляделся повнимательнее. Все фамилии в журнале были записаны карандашом, на тумбочке лежал ластик. Он понял, что время от времени обитателей камер меняют местами. Сколько человек в камере, он не разглядел. Единственное ясно – не одиночка.

Цируль опять попробовал начать разговор с начальником:

– Как-то не по-людски получается, гражданин начальник. Даже не познакомились.

Тогда мужчина в свитере и джинсах, подняв глаза, совершенно спокойно, серьезным тоном сказал:

– Время уже позднее, вам отдыхать надо. Познакомиться еще успеем. Впереди много времени.

Цируля повели по коридору. Он видел номера камер на дверях: 322, 320, 310. Вот и 308-я. Остановившись у массивной металлической двери с окошком, так называемой «кормушкой», конвоир снова сказал:

– Стоять. Лицом к стене!

Вставив ключ в скважину, он повернул его два раза, затем отодвинул рукой массивную задвижку и приоткрыл дверь. Цируль вошел в камеру. Тут же конвоир закрыл за ним дверь.

Войдя в камеру с комплектом чистого белья под мышкой, Цируль осмотрелся. Камера представляла собой небольшое помещение, метров восемнадцать-двадцать.

По количеству шконок – нар, расположенных в два ряда, – Цируль понял, что камера была рассчитана на шестнадцать человек. Две шконки были свободны. Одна находилась у дальняка – тюремного туалета, другая возле дверей.

Но Цируль прекрасно понимал, что ему, вору в законе союзного значения, никак не подобает спать у дальняка или у дверей, поэтому медленно направился к окну. Теперь по всем воровским законам он должен занять лучшую шконку. А лучшей всегда и везде считалась шконка у окна.

Хотя окно и было высоко, и до него добраться было практически невозможно, но это место считалось привилегированным.

Цируль осмотрелся. Все в камере спали. Тусклая лампочка над дверью, заключенная в специальную металлическую решетку, горела тускло. Телевизора в камере не было. Цируль медленно подошел к деревянной лавке, стоящей у стола, присел, достал из бокового кармана пачку сигарет, чиркнул спичкой, закурил. Специально негромко кашлянул, в надежде на то, что кто-то проснется.

Двое-трое заключенных повернулись на другой бок. Кто-то громко храпел. Один человек приподнял голову. Цируль сразу пальцем позвал его. Заключенный нехотя спустил ноги с кровати и, пожав плечами, показывая, что ему холодно, медленно подошел к Цирулю.

– Тебе чего, дед? – спросил заключенный. Цируль посмотрел на него внимательно. У парня на руке синела наколка, которую Цируль так и не разглядел. Цируль представился:

– Здорово, бродяга. Я – Паша Цируль.

Парень заморгал глазами от неожиданного сообщения. Цируль кивнул в сторону лучшей койки, расположенной у окна, и сказал:

– Иди разбуди этого бродягу или фраера. Пусть на другую шконку перейдет! – Цируль отвернулся и затянулся сигаретой.

Парень стоял молча. Цируль понял, что тот оценивает ситуацию, прикидывает, действительно ли перед ним сам Паша или кто-то другой. «А может, он меня и вообще не знает», – подумал Цируль.

Тогда он снова повернулся к парню и для большей убедительности и доказательства своей принадлежности к воровскому званию выдал ему пару предложений на самом крутом воровском языке.

Парень тут же опомнился, естественно, зная тюремную терминологию. А поскольку Павел Васильевич Захаров за свои двадцать лет отсидки свободно овладел тюремной феней и блатным сленгом, то теперь у парня не было никаких сомнений, что перед ним находится авторитетнейший человек.

Он быстро направился к койке и стал расталкивать лежавшего на ней здоровяка. Тот проснулся, недовольно приподнял голову. Парень быстро наклонился к его уху и шепотом стал что-то говорить. Здоровяк несколько раз кивнул. Затем собрал свои вещи, одеяло, простыню и медленно пошел в сторону другой шконки, прогонять другого сокамерника.

Вероятно, тому, кого Цируль снял со шконки, тоже западло было ложиться у туалета или у двери.

Цируль взял свои вещи, быстро застелил шконку, не раздеваясь, лег на спину. Он не стал закрывать глаза, лежал и думал: «Ну вот, я на новом месте, в новом следственном изоляторе с новыми законами». Почему-то ему вспомнилась его первая отсидка, когда он молодым пацаном попал в следственный изолятор, где сидели матерые уголовники, воры в законе.

Тогда в нем было много страха – как с ним поступят, как он сможет себя поставить. Но потом, когда пошли отсидки, когда он получил воровское звание, для него следственный изолятор, да и любая тюрьма были как дом родной.

Цируль лежал и думал. Видимо, переезд, новое место, какое-то внутреннее беспокойство не давали ему возможности заснуть. Он долго ворочался с одного бока на другой. Время от времени засыпал, но вскоре просыпался от кошмаров. Иногда ему снился улыбающийся Япончик. Это было странным. Цируль будто бы сидел в тюрьме, смотрел в камере телевизор. Неожиданно на телеэкране появляется статуя Свободы, американские небоскребы и улыбающееся лицо Япончика.

– Привет тебе, Паша, – произносит с телеэкрана Япончик – Вячеслав Иваньков.

Цируль оглядывается по сторонам, пытается выяснить, что это такое, почему Япончик по телевизору обращается к нему, он что, видит его?

Цируль проснулся в холодном поту. Затем, еще немного поворочавшись, он заснул.

Под утро Цируль проснулся от резкого крика. Он открыл глаза и увидел, как в углу камеры, у самого туалета, стоит, наклонив голову, какой-то толстый мужчина. Рядом с ним – парень лет тридцати двух, сухощавый, высокий, с короткими волосами – держал этого толстяка за шиворот, наклонив его почти к самому унитазу, пытаясь опустить его лицо в воду.

Мужчина же упирался и кричал. Худощавый только улыбался, поддразнивая этого мужчину:

– Ну что, лох, нравится тебе? Попей, попей водички из дальняка! Будешь знать, падла! – говорил парень.

Цирулю не понравилась эта сцена. По всем воровским законам и понятиям это был беспредел. И он должен был положить ему конец. Хотя Цирулю было уже не до таких тюремных забав, но все же внутреннее чувство заставило его подняться со своей шконки и направиться в сторону этих двоих.

С равнодушным видом Цируль подошел к ним, будто бы мыть руки, посмотрел по сторонам. Никто из присутствующих не обратил на него внимания, хотя все уже проснулись и с любопытством наблюдали за сценой у туалета. Цируль медленно подошел практически вплотную к парню. Тот также не обратил внимания на Пашу.

Затем Цируль неожиданно левой рукой схватил парня за короткую челку так крепко, что он сразу выпустил толстяка. Потом той же левой рукой быстро прижал голову парня к каменной стене камеры, а правую руку с растопыренными двумя пальцами поднес к его глазам.

Таким образом, только два этих пальца держали парня у стены. Тот никак не мог отойти, так как Цируль мог проткнуть ему глаза. Это был старый излюбленный прием, которым пользовались зэки в лагерях.

Сквозь зубы Цируль произнес:

– Ты что творишь, махновец? – И добавил: – Беспределу в хате не бывать! Шнифты выколю! – Цируль сделал резкое движение. Парень, испугавшись, ударился головой о стенку. Затем Цируль для убедительности добавил еще несколько слов из лагерного лексикона, которые знал достаточно узкий круг авторитетнейших воров в законе.

Парень тут же понял, с кем имеет дело. Он сразу поднял руку, показывая, что он сдается.

– А я что? Я ничего, – начал оправдываться парень. – Он западло сделал. Мы харчеваться сели, а он мочиться пошел! А это же западло!

Но Цируль его уже не слушал. Он оторвал руку от его лица и легонько похлопал его по щеке, как бы показывая – не лезь теперь вперед меня, хозяина хаты, да и всей тюрьмы.

Цируль подошел к унитазу, отстранил от него толстяка и помочился. Потом сделал большую паузу.

Обитатели камеры все смотрели на Цируля. Он встал на середину камеры и спросил:

– Ну что, блатные есть?

Ему никто не ответил. Здоровяк, который лежал накануне на шконке у окна, как-то сжался. Чуть позже, когда Цируль уже познакомился со всеми обитателями камеры, он узнал, что в камере сидит половина коммерсантов, находившихся под следствием за экономические преступления, а также за мошенничество.

Другие находились под следствием за рэкет и разбой – так называемые спортсмены, которые раньше никаких ходок не имели. Они отрицали свою приверженность к уголовным традициям. Однако, попав в неволю, они сразу теряли весь свой гонор и тут же подчинялись тем воровским законам и понятиям, по которым жила тюрьма.

Под утро вся тюрьма уже будет знать, что в 308-ю камеру заехал авторитетнейший вор в законе Паша Цируль, и Цируль станет получать послания от воров и авторитетов. Первыми такое послание прислали ему Якутенок и Труба.

Уже к обеду Цируль ввел свой порядок. Он назначил старшего, смотрящего, который должен был прежде всего следить за чистотой. Тот, в свою очередь, выделил дежурных. Цируль даже сам показал, как нужно мыть полы.

Вымыв небольшой отрезок камеры влажной тряпкой, он насухо вытер его, потом, с отвращением отбросив в сторону тряпку, сказал:

– Чтобы так каждый день было!

Все сокамерники были в шоке. Еще бы – они сидели с легендой воровского мира, с Пашей Цирулем! Паша это прекрасно понимал и чувствовал.

Уже к вечеру, когда в камере спало напряжение и шок от появления Цируля прошел, к нему неожиданно подсел тот самый толстяк, которого утром Паша спас от купания в унитазе. Толстяк подошел к его шконке и, заглядывая Паше в глаза, спросил:

– Можно мне к вам присесть, поговорить?

Цируль кивнул. Толстяк сел. Он прошептал:

– Я хочу поблагодарить вас за то, что вы избавили меня…

– Ты кто? – громко перебил его Цируль.

– Я? – вздрогнул от неожиданности толстяк. – Я коммерсант, – быстро ответил он, показывая, что к преступному миру отношения не имеет.

Цируль продолжил:

– Погоняло какое носишь?

Толстяк удивленно посмотрел на него, не понимая.

– Зовут тебя как? – уточнил Цируль.

– Дмитрий Марченко, – представился толстяк.

– Кто ты?

– Банкир, банк имею.

– А здесь за что?

– 147-я, третья часть.

– Мошенничество в особо крупном или в сговоре? – уточнил Цируль.

Парень кивнул – и то и другое.

Через несколько минут Цируль уже знал его историю. Он был не кто иной, как пирамидчик, создавший по примеру Сергея Мавроди пирамиды-однодневки, которые собирали деньги. Затем, по его словам, что-то произошло у него с банковским механизмом, и вся пирамида рухнула. Вначале он скрывался от своих вкладчиков, затем – от «крыши», которая его преследовала, а затем – от следственных органов, которые уже возбудили уголовное дело в отношении него.

Взяли же его за границей, по наводке Интерпола. Затем этапировали в Москву, и вот он сидит в следственном изоляторе. Здесь его ждала школа испытаний. Естественно, не зная никаких тюремных законов и правил, он сразу их нарушил, чем и воспользовались спортсмены, сидящие в камере. Они стали играть на этом, иными словами, разводить его.

Ему тут же установили штраф в высоком размере, который он должен был платить с помощью дачек, которые приходили ему с воли, а также денег. Кроме того, его постоянно унижали и грозили даже опустить.

Цируль похлопал его по плечу и сказал:

– Ничего, Дима, все будет нормально, все будет правильно! Я беру тебя под свою защиту.

Через несколько дней Цируль не только взял его под защиту, но и стал его «крышей».

Первые два дня пребывания Цируля в «Матросске» пролетели быстро. Эти дни совпали с выходными.

Наступил понедельник, первый будничный день. И сразу же после утреннего подъема Цируль был вызван к начальнику корпуса.

Войдя в кабинет начальника девятого корпуса, Цируль сразу оценил ситуацию. Кабинет был небольшой, чуть больше его камеры. Стол, кресло, еще один небольшой стол с несколькими стульями рядом, в углу – большой кожаный диван. Все это было типичным тюремным интерьером.

Майор сидел в кресле и читал тюремное дело Цируля. Паша взглянул на него. Начальник был все так же в гражданской одежде. Тот же коричневый свитер, синие джинсы. Однако мундир с майорскими погонами висел в углу кабинета на плечиках. Начальник, бросив на Пашу взгляд, молча показал ему на стул – садитесь. Цируль сел. Закончив читать его дело, начальник, уставившись в какую-то бумагу, неожиданно произнес:

– Павел Васильевич, я вас пригласил не на формальную беседу. Хотя, согласно инструкции, которую вы, наверное, знаете не хуже меня, я обязан с вами познакомиться и провести так называемую профилактическую беседу. Но я – человек реальных взглядов и понимаю, что вас, вора в законе, перевоспитывать уже бесполезно. Просто хочу предупредить вас, где вы находитесь.

– А где я нахожусь? – переспросил Цируль. – На «Матросской Тишине».

– Я в курсе, что вы заезжали сюда неоднократно, – майор специально подчеркнул слово «заезжали», – но в девятом корпусе вы еще не были.

– На спецу, что ли? – сказал Цируль.

– Нет, это не спец, это отдельный девятый корпус. Вы, наверное, не знаете, что до 1991 года этот корпус принадлежал КГБ. Однако после известных вам событий, когда Комитет госбезопасности был расформирован, следственную часть передали МВД, соответственно, и тюрьма перешла в ведение МВД. Но тем не менее все основные традиции этого спецкорпуса сохранены. Поэтому я и хочу вас предупредить, что он, спецкорпус, в значительной степени отличается от общих камер «Матросской Тишины» и тем более – от Бутырки.

Цируль знал, что между «Матросской Тишиной» и Бутыркой существует конкуренция. Сотрудники этих изоляторов – офицеры, вертухаи – говорят, что их тюрьма лучше, а в другой – беспредел. Цируль всегда с пренебрежением следил за этой конкуренцией.

Цируль спросил:

– К чему клонишь, начальник? Я тебя не пойму, говори конкретнее.

– К чему клоню? – повторил начальник. – К тому, что помимо больнички и карцера у нас существуют еще глаза и уши. Мы в курсе всей вашей тюремной жизни.

Цируль понял, на что намекал начальник. Вероятно, в камере установлены прослушивающие или видеозаписывающие устройства.

– А то, что вы боретесь с беспределом, – продолжил начальник, – это хорошо.

Цируль понял, что начальник уже в курсе происшедшего в камере. Наверняка это стало известно ему именно с помощью технических средств, потому что из камеры – а Цируль прекрасно помнил это – никто не выходил. Следовательно, настучать никто не мог.

– Понял тебя, начальник, – кивнул Цируль. – О чем разговор-то будет?

– Да разговора, собственно, никакого и не будет, – неожиданно произнес начальник. – Я позвал вас для того, чтобы с вами побеседовали одни товарищи.

– Какие еще товарищи? – удивился Цируль.

– Товарищи с Лубянки, из ФСБ. Они сейчас должны подъехать. Вам придется немного их подождать. Или вы торопитесь?

Цируль внимательно взглянул на начальника. Тот даже не улыбался, хотя было ясно, что он шутил.

– Куда же мне торопиться? – сказал Цируль.

– Может, чайку со мной выпьете, Павел Васильевич? Или вам ваши законы и понятия запрещают с кумом чай пить?

Цируль махнул рукой, как бы говоря – да бог с ними, с этими понятиями и традициями. Начальник, уловив знак одобрения со стороны Цируля, быстро взял граненые стаканы, бросил в них по пакетику с чаем и залил кипятком из стоящего на подоконнике японского пластмассового чайника.

Через минуту каждый держал в руках стакан с горячим чаем. Пили молча. Цируль задумался. Он оценил нелепость своего положения. Как же изменяются времена! Сейчас он сидит и пьет чай с кумом – с начальником учреждения. А еще несколько лет назад, согласно воровским законам, он мог быть строго наказан за это, вплоть до того, что его лишили бы воровского звания. Павел Захаров прекрасно знал законы и традиции воровского мира, как и всю его историю.

Впервые воровское сообщество появилось в Советском Союзе в тридцатые годы. До этого периода в России правила другая криминальная элита – урки и жиганы. Первые появились на свет еще до революции и объединяли профессиональных преступников, в основном воров. На жаргоне прошлого века «урка» означало «крупный и дерзкий вор», или «законный вор».

Жиганы же появились при нэпе и состояли из разномастного народа: налетчиков, громил, аферистов, проворовавшихся торгашей, беспризорников и тому подобных.

Само слово на воровском жаргоне означало «молодой и дерзкий вожак». А «жиганить» – «щеголять», что тоже характеризовало новую касту российских преступников.

«Жиганы любили броско и модно одеваться, с явным намерением выделиться». В отличие от жиганов, молодых и наглых, урки внешне презирали роскошь и поэтому в качестве своей форменной одежды избрали мужицкий вариант: сапоги гармошкой, так называемые «прохаря», заправленные в них брюки, пиджак, на шее шарф, на голове – синяя кепка-восьмиклинка с небольшим козырьком.

Единственным элементом роскоши в этом «прикиде» была золотая фикса во рту, видимо, с таким намеком: хоть и мужик, да непростой. В тридцатые годы именно этот стиль утвердился в преступном мире. В это время урки сумели поглотить жиганов. В результате изменилась и уголовная братия старой закваски.

Новые авторитеты осознавали, что им не выжить в схватке с волевой и напористой властью без объединения в крепкую дисциплинированную организацию. Так в самом начале тридцатых годов в местах лишения свободы и появились сообщества воров в законе, так называемые «законники».

Первым делом новые лидеры запретили ворам в законе работать в государственных структурах, дабы это не отвлекало их «от честного воровского ремесла».

Кроме того, обычай обязывал удачливого вора не сквалыжничать и щедро делиться наворованным со своими товарищами. И еще одно непременное условие для получения звания вора в законе: на совести кандидата не должно быть загубленных жизней. «Мокрушникам» вход в сообщество был закрыт.

Законник имел право лишить человека жизни только с согласия сходки. Законники, кроме того, не имели права на создание семьи, так как это могло сказаться на их профессиональных навыках. Они не имели права на официальную прописку, на обладание паспортом, пользовались лишь липовыми справками и документами.

Всякие серьезные контакты с властью запрещались. Вор в законе не мог участвовать в общественной работе, состоять в государственных и партийных организациях, служить в армии. Даже выписывать газеты им запрещалось.

Чтобы вор не отрывался надолго от блатного мира, не забывал запах тюремной баланды, «закон» предписывал ему периодически «ходить на зону». Заодно его коллективно проверяли «на вшивость», и такая проверка носила название «ломка».

Попав на зону, законник автоматически становился ее лидером, и все заключенные были обязаны беспрекословно ему подчиняться. Но, сосредоточив в своих руках власть, вор в законе старался хитро и тонко ею пользоваться, не возбуждая у заключенных злобы по отношению к себе. Его правление должно было быть справедливым и авторитетным.

Отсиживать весь срок, «от звонка до звонка», вору в законе не предписывалось. Наоборот, в любой удачный момент он мог сбежать из зоны – сделать «лыжи».

Высшим органом власти у воров в законе была сходка. Она решала вопросы о приеме в воровское сообщество, спорные конфликты между ворами, и в качестве наказания сходка выбирала обычно три меры. Первая – публичная пощечина, которая назначалась за незначительные провинности. Вторая – «бить по ушам»: исключать из группировки или понижать в звании до «мужика». И, наконец, за серьезное нарушение вора в законе могли приговорить к смерти.

В этом случае приговор приводил в исполнение кто-нибудь из ближнего окружения провинившегося.

Большое значение в воровском мире отводилось символике. В качестве наколки, означавшей их масть, воры в законе избрали сердце, пронзенное кинжалом, в дальнейшем – тузы внутри креста.

С особой помпой обставлялись похороны вора в законе. Рядом с покойным в могилу клали нож, бутылку водки и колоду игральных карт.

Однако жизнь идет, все изменяется. В 1979 году в преступном мире Советского Союза произошло еще одно важное и знаменательное событие.

Впервые на сходке воров в законе в Кисловодске присутствовали посторонние, так называемые цеховики. Их законники пригласили специально, для того чтобы обязать их выплачивать рэкетирам десять процентов от своих «левых» доходов.

А рэкетиры за эти деньги обязаны были защищать предпринимателей от залетных бандитов и мелкой шпаны. Таким образом, на пороге восьмидесятых произошло окончательное сращивание профессиональной преступности с преступной экономикой.

После этой сходки уголовный мир страны начал свою очередную перестройку. В исправительно-трудовых колониях создавались новые уголовные традиции. Во главе этих традиций стояли воры в законе. В качестве примера можно привести существование так называемых казанских молодежных группировок, которыми негласно руководили воры в законе.

Серьезные разногласия в криминальной среде начались в начале восьмидесятых годов, когда в стране стали появляться кооперативы. Тогда многие из них подмяли под себя новоявленные рэкетиры из числа бывших спортсменов и афганцев.

Кое с кем воры договорились, а с остальными заговорили автоматы. С 1992 года воры стали нести крупные потери. Тогда погиб известный законник Виктор Никифоров по кличке Калина, Хорек, Виктор Коростылев. Ушел из жизни шестидесятитрехлетний Виктор Максимов, по прозвищу Малина, ученик Васи Бриллианта, который имел одиннадцать судимостей.

В 1993 году погибло сорок воров в законе, в основном в результате борьбы за сферы влияния. В 1994 году потерь стало меньше – всего 9 человек.

Допив стакан чая, Паша Цируль посчитал, что можно немного расслабиться. Он засунул руку в правый карман, достал оттуда пачку сигарет, хотел уже вытащить сигарету, но заметил взгляд майора. Тот, как бы оценив ситуацию, бросил взгляд на стены, где висела небольшая табличка с надписью «Не курить».

Цируль положил сигареты в карман, поняв указание майора.

Затянувшуюся паузу прервал телефонный звонок. Майор снял трубку. Выслушав сообщение, он положил трубку на рычаг и обратился к Цирулю:

– Павел Васильевич, планы немного изменились. Товарищи, к сожалению, сегодня к вам приехать не могут. У них возникли важные оперативные дела. Зато к вам рвется ваш следователь, – и майор тут же нажал на кнопку звонка, прикрепленную в левом углу стола. Через несколько минут в кабинет вошел конвоир в пятнистой форме, с резиновой дубинкой, прикрепленной к ремню. Майор сухо произнес:

– Заключенного Захарова на допрос к следователю!

Конвоир так же четко ответил:

– Слушаюсь!

Цируль встал, заложил руки за спину и молча направился по коридору в следственный кабинет, где его уже ждал следователь.

Через несколько минут, входя в следственный кабинет, Цируль увидел, что, кроме следователя, там сидит и один из его адвокатов. На столе лежали какие-то бумаги, отпечатанные на машинке на официальных бланках. Цируль прочел выделенные крупным шрифтом слова: «Обвинительное заключение».

Присев, Цируль достал пачку сигарет и безо всякого разрешения молча закурил. Следователь, обратившись к адвокату, произнес:

– Ну что, начнем с главного?

Адвокат кивнул.

– Павел Васильевич, мы пришли известить вас о результатах экспертизы по поводу наркотического вещества, которое было обнаружено в следственном кабинете номер 50 следственного изолятора Бутырка, которое вы получили через вашего адвоката, – и следователь назвал фамилию. – Так вот, Павел Васильевич, экспертиза признала это вещество наркотиком. Пожалуйста, ознакомьтесь с результатами и подпишите, если у вас есть желание, – и следователь протянул Цирулю несколько листов, отпечатанных на машинке, с подписями и печатью. Цируль молча взял листки и сказал:

– Я очки с собой не взял.

После этого он положил листки на стол и обратился к адвокату:

– Ты читал?

Тот кивнул.

– И что там?

– Павел Васильевич, – ответил адвокат, – мы это все в суде размоем. У них ничего не получится. Вы только не волнуйтесь!

– А я и не волнуюсь, – ответил Цируль спокойно и затянулся сигаретой. – Чего мне волноваться? Сижу на нарах, отдыхаю, можно сказать.

Следователь продолжил:

– Я понимаю, что вы не будете знакомиться с результатами экспертизы и подписывать их?

– Почему же не подпишу? Подпишу. Все равно моя подпись никакого значения не имеет. Я же подписываюсь для того, чтобы было ясно, что с результатами ознакомился, а не за то, что я признаю эту экспертизу.

– Совершенно верно, Павел Васильевич, – сказал следователь.

Цируль взял ручку и быстро расписался на одном из бланков.

– А теперь, – сказал следователь, – я хочу вас допросить, – и он достал из своего портфеля новый листок бумаги.

– Что, опять по новой?

– Нет, теперь по другому эпизоду. – И следователь стал вписывать данные – число, фамилию, имя и отчество Цируля.

Цируль ждал с интересом, какой же эпизод будут ему вменять на этот раз? Наверное, опять распространение наркотиков.

От первого вопроса следователя всегда зависит, в каком направлении его будут колоть. А в этот раз вопрос был неожиданным, загадочным и сразу вверг Цируля в шоковое состояние.

– Итак, первый вопрос. Скажите, пожалуйста, что вы делали в Ялте летом 1994 года, находясь в Крыму?

Цирулю стало ясно, что теперь ему «шьют» «мокруху». Его, вероятно, будут колоть на убийство Васи Очко, которое произошло чуть больше года назад. «Ну вот, попал, – подумал он, – теперь на „мокруху“ меня планируют». Мысли путались. Наконец он сообразил.

– Значит, так, – сказал он. – Никакие показания я сейчас давать не буду. Все скажу на суде.

– Напрасно вы так, Павел Васильевич, – сказал следователь. – Еще больше ухудшаете свое положение.

– Какое ухудшение? – с негодованием закричал Цируль. – Что может быть хуже моего положения сейчас, на нарах?

Следователь заметил негативную реакцию Цируля.

– Хорошо, вольному воля, – сказал он, быстро собирая документы и нажав на кнопку вызова конвоира.

При появлении конвоира следователь сказал:

– Допрос закончен.

Но Цируль сам обратился к следователю:

– Погоди, начальник, дай мне с адвокатом пообщаться!

– С адвокатом пообщаетесь тогда, когда он сам к вам придет. А сейчас допрос окончен, вам больше тут делать нечего, – сухо сказал следователь и обратился к конвоиру: – Отведите заключенного Захарова в его камеру!

Всю дорогу до камеры Цируль только матерился. Он был в отвратительном настроении. Зайдя в камеру, сел на шконку и стал размышлять. Ситуация для него складывается достаточно печально. Помимо ствола, наркоты теперь ему вменяют еще и «мокруху»! Ничего, у них ничего не получится. Надо срочно маляву Розе отправить.

И он тут же своим корявым почерком начал писать:

«К двадцатому числу они мне могут планировать какую-то мокруху. Ясно? Я знаю, они хотят мне вроде Очко впихнуть».

Дальше Цируль давал разъяснения и излагал свои размышления по поводу возможных вариантов обвинения. В конце записки опять написал условную фразу, которую знала только Роза и его близкое окружение, с просьбой прислать ему наркотик. Затем Цируль взял полиэтиленовый пакет, разорвал его и, вложив скрученную тонкой трубочкой записку, запаял концы зажигалкой.

Таким образом, появилась стандартная тюремная малява. «Завтра, – подумал Цируль, – обязательно пошлю ее вместе с адвокатом».

Цируль откинулся на спину. Сердце сильно забилось, появилась боль. Ему стало не по себе.

– Врача, врача позовите! – еле слышно попросил он сокамерников.

Те забегали по камере, стали кричать и звать конвоира. Через некоторое время в камере появилась женщина-врач со шприцем. Она сделала несколько уколов. Один из них был успокаивающим. Вскоре Цируль заснул.

Через пару дней он получил от Розы через адвоката заветные наркотики – метадон, морфий и героин. На сей раз они передавались в форме обычных сигарет в обычных пачках и в желатиновых капсулах, под видом лекарств. В целях конспирации Цируль стал хранить такие пачки с сигаретами, заряженными наркотиком, за окном камеры.

Такой способ конспирации применялся не потому, что он боялся попасться. Этого он не боялся. Статья по наркоте уже висела над ним. Ему просто было жалко, что при шмоне конфискуют наркотик, который в этот момент являлся его единственным спасением.

Наркотик действовал на Цируля двояко. С одной стороны, Цируль расслаблялся, становился спокойным, умиротворенным. Но с другой, после того, как начиналась ломка, он приходил в бешенство, становился агрессивным. Больше всего он ненавидел сыскарей и следаков, особенно тех, которые под него копали.

Он прекрасно понимал, что они его просто так не выпустят, соберут на него как можно больше материала. Вероятно, это им удается.

Неожиданно ему пришла мысль – с этим надо кончать. И он отписал Розе записку, в которой приказывал убрать кое-кого из следственной бригады. Все это он поручал произвести своему старому кенту, молдаванину.

После неприятного разговора со следователем и расширения обвинения в отношении Павла Захарова настроение у него резко ухудшилось.

Неприятности усугубились исчезновением Розы. Если раньше, с момента его перевода в «Матросскую Тишину», она практически через день подъезжала к стенам изолятора и через адвоката передавала ему записки, дожидаясь выхода защитника и ответа от Паши, то теперь неожиданно Роза вместе со своей подругой Светланой исчезла, и ее не было уже несколько дней. Цируль мучился в догадках.

Наконец с приходом еще одного адвоката он узнал, в чем дело.

А случилось вот что. Осталось полной тайной, каким образом тюремная администрация узнала о том, что у Цируля есть запас наркотиков. Скорее всего, как думал Цируль, все произошло благодаря тому, что камера была на «просветке».

Одним словом, тюремщики связались с сыщиками, а те установили наблюдение и вскоре вычислили, что Роза вместе со Светланой через адвокатов передают наркотики для Цируля. Все эти наркотики передавались либо как лекарства, либо в пачках сигарет. Сыщики установили наблюдение и устроили своеобразную засаду.

Ничего не подозревающая Роза с подругой в обычный день подъехали к стенам следственного изолятора. Вскоре к ним присоединился и Эдуард Потапов, известный под кличкой Потап. Следственный комитет считал его экономическим советником Цируля.

Кроме этого, Потаповым давно интересовались следственные органы Марий-Эл, так как ранее судимый Потап был прописан в Воткинске после окончания Йошкар-Олинского политехнического института по специальности инженер-конструктор и подозревался вместе с Цирулем в каких-то крупных хищениях.

Но против Захарова улик не оказалось, а против Потапова, которого обвинили также в подделке документов на незаконно приобретенный «Мерседес» (на этой машине ездил сам Цируль), было возбуждено сразу несколько уголовных дел. Его объявили в федеральный розыск. Однако Потапов скрылся. С 1992 года он скрывался в Москве, где был фактическим коммерческим директором нескольких фирм, которым покровительствовал Цируль.

Собравшись у стен следственного изолятора, ни Роза с подругой, ни Потап не подозревали, что за ними ведется скрытое наблюдение. Сыщики же ждали возвращения адвоката, справедливо полагая, что скорее всего у него будет ответная записка от Цируля. И они не ошиблись.

Как только адвокат вышел из следственного изолятора и в рукопожатии стал что-то передавать, кольцо замкнулось. Сразу с нескольких сторон подбежали оперативники. Молниеносно они повисли на руках Потапа и адвоката и сковали наручниками Розу и Светлану. Все были в шоке от неожиданности. Сделав быстрый обыск, у Розы нашли свежую маляву от Паши.

Затем оперативники, посадив женщин и Потапова в машину, отправились на квартиры производить обыск. Обыск в квартирах дал свои результаты. В одной из них был найден пистолет. Но женщины, сориентировавшись, показали, что это оружие Эдика. Поскольку они прекрасно понимали, что Потап находится в федеральном розыске и его все равно примут, то решили, что лучше всего все стрелки перевести на него. Теперь у Потапова к его уголовным делам добавилось хранение оружия. Его тут же этапировали в Марий-Эл, где впоследствии судили. Светлану же отпустили за недоказанностью улик, а Розу арестовали по обвинению в распространении наркотиков и тут же направили в Бутырку.

Услышав подробный рассказ от адвоката, Цируль был в шоке. Его трясло, он кричал, негодовал. Со слов адвоката выяснилось, что в квартире Розы обнаружили целый ворох маляв, переданных Цирулем. Теперь Цируль полагал, что в руки следователя попал ценнейший материал, за который у самого Цируля могут быть очень серьезные неприятности. Он уже гадал, какие малявы могли попасть к оперативникам. Адвокаты этого не знали.

Цируль не находил себе места в камере. Он срывался, кричал, наезжал на сокамерников, постоянно находясь в нервном напряжении. Только заветное окно, где хранились наркотики, спасало его. Он принимал дозу и успокаивался. Затем его снова ломало.

Он замкнулся в себе, стал несговорчивым, целый день бубнил что-то себе под нос, ни с кем в камере не разговаривал, стал равнодушен ко всем деликатесам, которые ему приносили с воли. Коммерсант, которого Цируль взял под опеку, старался вовсю. Его люди снабжали их самыми изысканными блюдами. Но Цируль потерял аппетит. И вся пища оставалась нетронутой.

Однажды у Цируля вновь появилась искорка надежды. В один из дней его вызвали на допрос. Цируль шел туда в плохом настроении и уже хотел высказать все, что он думает о следователе и об операх, рассчитывая на то, что в кабинете его ждет следователь. Но, открыв дверь кабинета, он увидел, что там сидит тот самый оперативник, Андрей, который приходил к нему в больницу и который, как показалось Цирулю, был правильным ментом.

Цируль сразу узнал его. Андрей сидел в теплой водолазке. Пиджак был снят, и пустая портупея висела у него под мышкой. Цируль знал, что все оперативники, имеющие право на ношение оружия, проходя в следственный изолятор, обязательно сдают свои стволы в так называемую оружейную.

Как ни странно, оперативник, который, как считал Цируль, хорошо относился к нему, почему-то не улыбался, а был даже грустным.

Цируль сухо поздоровался. Андрей протянул ему руку.

– Здорово, Павел Васильевич, – сказал он. – Как самочувствие?

– Да ничего, – тихо ответил Цируль, тут же доставая пачку сигарет.

– Может, мои покуришь? – спросил Андрей, протягивая ему сигареты. Но Цируль замотал головой:

– Нет, мои посуше, на батарее сушу. Делать-то нечего.

Оперативник кивнул.

– Чего пришел, начальник? – спросил Цируль. – Не для того же, чтобы о моем здоровье спрашивать…

– Да ладно тебе, Павел Васильевич, на меня как на врага смотреть, – сказал Андрей. – Я пришел по делу. Надо с тобой поговорить на одну тему.

– Ну, давай, мент, начинай базар, а я посмотрю, какую тему ты поднимешь, буду ли я с тобой на нее говорить или в отказ пойду, – сказал Цируль.

– Да, в общем-то, тема тебя касается. Обыск был у твоей жены Розы.

– Знаю, – Цируль сплюнул.

– Ствол нашли, – продолжил оперативник.

– И это знаю. Потап на себя взял.

– Записочки с интересным содержанием нашли, – продолжал оперативник.

Цируль молчал.

– Вот я тут ксерокопии снял, – и неожиданно оперативник приоткрыл картонную папку, в которой Цируль увидел ксерокопии его записок. – Я из-за этого и пришел, безо всякого протокола, просто поговорить о содержании этих записок. Тема больно серьезная.

Цируль продолжал молчать. Оперативник тоже сделал паузу. Цируль прекрасно понимал, что, вероятно, в кабинете, где они разговаривают, стоит прослушивающее устройство и сейчас оперативник, наверное, что-то хочет ему сказать, но раздумывает.

Пауза длилась около двух минут. Наконец оперативник сказал:

– Ты вот что, Павел Васильевич, посиди тут тихо и спокойно, а я в туалет пойду. Что-то у меня живот прихватило, – и Андрей быстро вышел из кабинета.

Цируль понял, что это сделано специально. Он тут же придвинул к себе папку, открыл ее и стал читать документы. Перед глазами Цируля оказались ксерокопии его записок.

«Почему ты взял у Миши сорок (тысяч долларов) и не все отдал? Ты какое имеешь отношение к этим филкам?»

«Перед тем как устроиться, мне там было двести четырнадцать (тысяч) „зелени“, и он должен каждую неделю самое маленькое по десятке (тысяч) „зелени“ давать. Ясно?»

«Роза, милая, этим козлам не давай больше никакого лавэ. А за то, что взяли десятку, я спрошу».

«Вот теперь пусть отвечают, а я им скажу, сколько потерял здоровья и сколько они мне должны».

Цируль пролистал несколько страниц. Дальше записки касались его финансовых дел.

От прочитанного текста у Цируля потемнело в глазах. Ему стало не по себе. Вновь резко закололо в груди. Он положил все листы и закрыл папку. Не докурив сигарету, затушив ее в пепельнице, он вытащил новую и снова закурил, что-то соображая.

Дверь приоткрылась, в кабинет вошел руоповец. Он подошел, бросил взгляд на папку, которая, естественно, поменяла свое местоположение, потом на мрачного Цируля и все понял.

– Вот такая бодяга, Павел Васильевич, – осторожно сказал Андрей.

– Действительно, бодяга! – сказал Цируль. – С бабами завязываться – последнее дело! – Цируль смачно выругался.

Андрей продолжил:

– Ну вот мы с тобой, Павел Васильевич, и тему открыли. Ты понимаешь, что за эти, – и он перевел взгляд на папку, – уже движение началось?

Цируль вопросительно взглянул на руоповца.

– У тебя в хате телевизор есть?

Цируль отрицательно покачал головой:

– Нет, не держат ящика.

– А газеты читаешь?

– Да так, кое-что приносят со свиданий.

– Знаешь, кого в Москве завалили?

Цируль удивленно взглянул на него. Андрей взял листок бумаги и быстро написал несколько кличек людей. Все они были знакомы Цирулю и входили в его ближний круг знакомых.

– Видишь, что творится? Везде одна кровь! Дальше – больше будет! – сказал Андрей.

– Слушай, – шепотом спросил Цируль, – что ты хочешь? Чего ты все вокруг да около ходишь? Говори конкретно, что тебе надо?

Андрей сделал паузу и наклонился к Цирулю.

– Павел Васильевич, помощь твоя нужна. Я не буду спрашивать, куда уплыл твой общак. Но я уверен почти на сто процентов, что твоим людям с нашего берега помогали его увозить. Назови этих людей! – Андрей намекал на то, что сотрудники правоохранительных органов помогали братве Цируля.

Цируль задумался. Он уже вытащил третью сигарету и прикурил ее от второй. Руоповец также достал сигареты.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.