Глава 8 Год блужданий в темноте

Глава 8

Год блужданий в темноте

Мой побеждающий меч сокрушил русских!..Горе тому, кто теперь направит меч против меня!

Кайзер Вильгельм II

В то время как морская мощь Британской империи дала первые трещины, империи Гогенцоллернов, Габсбургов и Романовых энергично продолжали размалывать друг друга в пыль. Три группы стратегов центральных держав были согласны в том, что главная цель 1915 года – поставить Россию на колени, но в деталях было много разногласий, результатом было достижение некоторого компромисса. Командующие германским Восточным фронтом (Гинденбург и Людендорф) более всего верили в успех нокаутирующего удара; Конрад фон Хетцендорф – в победу методом истощения противника, а Фалькенгейн – в победу путем массированного удара. Разница между ними была незначительной, но несомненной. Был принят план Фалькенгейна-Конрада, но Гинденбург и Людендорф постоянно пытались преобразовать его в план, предлагавшийся ими.

Одно преимущество плана Конрада состояло в том, что он оказывал поддержку наиболее чувствительным участкам австро-германского фронта, где итоговый результат зимних сражений привел к очевидному перевесу сил русских. Попытка Гинденбурга развить свой успех под Варшавой достигла цели: часть 10-йармии русских была разбита; только в плен было взято, по немецким данным, 90 тысяч человек. Потом русские контратаковали, остановив продвижение германцев. Одновременно австрийцы выиграли сражение на своем правом фланге, продвигаясь в глубоком снегу, что дало им возможность продвинуться на 60 миль и взять 60 тысяч пленных. Но 22 марта падение Перемышля после непрерывной пятимесячной осады высвободило три русских корпуса. Имея их в качестве подкрепления, можно было на карпатских перевалах создать угрозу целостности австро-германского фронта. Предложение Конрада нанести концентрированный удар по линии фронта между Горлице и Тарнувом не только обесценило бы это подкрепление, но и поставило бы под угрозу позиции русских в горах и на территории Польши.

Положение России весной 1915 года было сложным. Ей приходилось удерживать фронт протяженностью в 800 миль. Хотя русская армия формально составляла более 6 миллионов человек, сила ее была неадекватна численности. У трети солдат не было винтовок; после страшных потерь первых шести месяцев среди солдат было много необученных призывников. Проблема нехватки боеприпасов у русских стояла намного острее, чем в британской армии, она усугублялась коррупцией и неподготовленностью. Но Фалькенгейн понимал: даже учитывая все это, излишне смело полагать, что хромого гиганта можно разбить полностью. В глубине огромных пространств России был побежден Наполеон, и это могло повториться. Но существовала возможность разгрома большей части русской армии до того, как она отступит в тыл.

Эта концепция составляла сущность австро-германского плана. Из 8 дивизий, взятых с Западного фронта[10] и переброшенных на австрийский, была сформирована новая германская армия – 11-я. Командовал ею генерал (позднее фельдмаршал) Август фон Макензен, один из наиболее активных командиров в этой войне; ему помогали два известных штаб-офицера, полковник Зеект и полковник Хенч (прославившийся при Марне). Предварительные бои в Восточной Пруссии должны были, если дела пойдут хорошо, перейти в полномасштабное наступление.

Дела пошли хорошо. К концу апреля 11-я армия находилась на позициях, не вызывая подозрений у русских. Они не предпринимали никаких мер, хотя это можно объяснить их обычной ленью и некомпетентностью. Местность была открытой и хорошо просматриваемой; в противоположность Западному фронту пространство «ничейной земли» имело ширину от 3 тысяч до 4 тысяч ярдов. У фон Макензена было около 700 орудий, не считая тяжелых и легких минометов; много боеприпасов. Для 30-мильного фронта это было по сравнению с Западным фронтом немного – одно орудие на 57 ярдов; в 1917 году на фронте во Фландрии одно орудие приходилось на 5,2 ярда. Но против ослабленной русской артиллерии этого было достаточно. Четырехчасовая артиллерийская подготовка, начатая фон Макензеном, почти не получила ответа. Его пехота двинулась под прикрытием артиллерии на русские позиции и встретила слабое сопротивление. Проблема наступавших состояла в контроле за перемещением войск в ходе движения. На западе для обеих сторон это создавало постоянное препятствие. Но здесь был не запад, за две недели немцы продвинулись на 95 миль, и к концу мая 11-я армия фон Макензена захватила 153 тысячи пленных и 128 орудий.

Такой успех сам себе создал проблему. Как можно было бы его использовать? Гинденбург и Людендорф приводили свои доводы в пользу удара на север, направленного на Петроград: он вызвал бы крах русских в Польше. Но Фалькенгейн учитывал вступление в войну Италии, желал победы Болгарии в ее наступлении на Сербию, знал о размахе подготовки союзников к наступлению во Франции, поэтому опасался последствий затяжной кампании в глубине России. Он соглашался с более простым решением вопроса. В это время были сделаны некоторые шаги для сепаратного мира России с центральными державами, имея в виду ее нейтрализацию без капитуляции. Но они были отклонены царем. Война продолжалась, полная трагических обстоятельств для обреченных русских солдат и их изнуренных командиров. 4 августа пала Варшава, а в конце месяца в руках врага были горящие руины Брест-Литовска. 5 сентября царь взял на себя личное командование армией. Многие полагают, что с этих пор возросло влияние двора, прежде всего царицы, по общему мнению прогермански настроенной и находившейся под пагубным влиянием «старца» Распутина.

Это произошло на той стадии войны, когда армия стояла в 125 милях к востоку от Варшавы, но русский фронт стабилизировался и укрепился еще до того, как Фалькенгейн решил прервать кампанию. Но к этому не были готовы ни командование на востоке, ни австрийские союзники. Австрийцы настаивали на продолжении наступления в Галиции, но сами не могли ничего сделать, кроме отражения контратак оживших русских. На севере, несмотря на потерю Вильно и активные действия германской кавалерии, насчитывающей 30 тысяч, которая косила их тылы, русские были в состоянии стабилизировать линию обороны по рекам, озерам, лесам и болотам, где они могли бы перезимовать и собраться с силами. Разгневанный и разочарованный Гинденбург обвинял за полученные результаты стратегию Фалькенгейна; но тот не поддавался и не раскаивался. Самая крупная за всю войну кампания закончилась.

Результаты кампании нельзя измерить одной статистикой, а статистика была следующей. На пике своего успеха австро-германские войска продвинулись вперед на 300 миль, они захватили 3 тысячи орудий, вывели из строя 2 миллиона русских, из них около половины были взяты в плен. Но более важным было другое, – расстояния, по сути, ничто в такой необъятной стране, как Россия, даже потеря в живой силе при ее огромном населении была не так существенна, – это психологический удар и его политический результат. Русские чувствовали свое бессилие и главную вину за него возлагали на действующий режим. Смертельный удар был нанесен непосредственно царизму; многие из тех, кто приветствовал это, не понимали, какие разрушения повлечет за собой его падение. Но все же к концу 1915 года Россия не была побеждена, что еще проявится в ее поразительных свершениях следующего года. Фалькенгейн не довел до конца, как он полагал, «решающую деформацию русских наступательных сил». Потери его собственной армии также были очень велики. При последующем анализе стало ясно, что реальной жертвой Горлице-Тарнувской кампании стала не Россия, а Австро-Венгерская империя.

На последних этапах боев под Горлице-Тарнувом значительная часть опасений Фалькенгейна была связана с подготовкой союзников к наступлению на западе в связи с ослаблением внимания Германии к этому фронту, которое должно было также помочь России. Четыре германские дивизии были возвращены с востока, чтобы успеть к началу наступления союзников, но оно было отложено. Пользуясь затишьем, германцы успели подготовить вторые оборонительные линии на всех угрожаемых участках.

План Жоффра был грандиозен: основные силы 35 французских дивизий должны были атаковать в Шампани, а для 18 французских и 12 британских дивизий запланировали на то же время наступление в Артуа. Оголив свои крепости, французы собрали 2 тысячи тяжелых орудий, не считая 3 тысяч полевых орудий. 10 кавалерийских дивизий должны были подкрепить ожидаемый крупный прорыв. При наличии такого огромного количества боевой техники мало кто из французского командования сомневался в успехе; генерал Де Кастельно даже пророчил, что после артиллерийской подготовки пехота сможет наступать с винтовками наперевес – такое же ошибочное мнение высказал на Сомме почти год спустя генерал Роулинсон. Впоследствии многие критики издевались над планом сосредоточения кавалерии, которую на этой стадии войны французы и англичане использовали вплотную к фронту наступления. Недостатки конной армии в современных условиях были очевидны, но что сказали бы о генералах, которые начинали крупные сражения, не подготовив силы для развития успеха? Конница по-прежнему оставалась единственной реальной подвижной военной силой.

Британцы начинали это большое наступление с неохотой. И военные, и правительство в равной мере после печального опыта в апреле и мае предпочли бы сберечь и усилить свои войска во Франции для действительно мощного удара в 1916 году. Кроме того, такая политика сохранила бы минимальный резерв сил, основная часть которых была нужна для успешного завершения Галлиполийской кампании. Но Жоффр ни на минуту не был с этим согласен. Его требования были безапелляционными и имели прежний характер: в первую очередь помощь французским формированиям. Это было достигнуто, когда в июле была сформирована 3-я британская армия, сменившая 2-ю французскую армию на Сомме. Во-вторых, Жоффр настоял на британском наступлении, которое произошло в сражении при Лоосе. Лорд Китченер, наиболее влиятельный из противников наступления на западе, был вынужден согласиться с этим из-за плохих новостей об отступлении русских и итальянцев. Посетив штаб 1-й армии генерала Хейга в августе после беседы с Жоффром, он конфиденциально повторил Хейгу то, что уже сказал Джону Френчу: «Русские вызывают сильные сомнения, и непонятно, как долго их армии смогут противостоять ударам немцев». До настоящего времени он одобрял политику активной обороны во Франции, пока все силы не будут готовы к наступлению. Ситуация, сложившаяся в России, заставила его изменить свою точку зрения… Он решил, «что мы должны действовать со всей возможной энергией и делать все, что мы можем, чтобы помочь французам, даже учитывая вероятность очень тяжелых потерь». В вопросе выбора места действий британский главнокомандующий высказал свое мнение. Но Жоффр настаивал, чтобы британцы наступали рядом с французами в районе разрушенных шахтерских поселков близ Лооса и Ланса, а не на северном фланге, как предлагали Френч и Хейг.

Это было одно из многих противоречий, серьезно осложнивших наступление союзников. Задержка была с решением о замене французской 2-й армии, еще большие проволочки были с выбором места для главного удара Жоффра в Шампани. Союзники чувствовали себя слишком слабыми для начала наступления без этих приготовлений в середине лета, но к тому времени, когда они начали его, враг был уже достаточно силен. Задержка действий в Шампани происходила еще из-за того, что выбранная Жоффром местность была почти не населенной, поэтому не имела дорог; она очень отличалась от плотно населенного района, который, по его просьбе, взяли для наступления англичане. Выбрав неправильную тактику, получили противоречивый результат: генерал Фош понес тяжелые потери и потерпел неудачу из-за сосредоточения своего резерва слишком близко к линии фронта, где он был ослаблен огнем артиллерии; Джон Френч получил тот же результат, оттянув свои резервы слишком далеко назад. Вывод был тот же, что и при Галлиполи: слишком много «случайностей» составили фундаментальный итог. Но сочетание русских неудач и желания французов освободить потерянные территории пересилили все другие соображения. По существу, здесь остался факт стратегической инициативы германцев, который обеспечил им выигрыш в 1914 году; союзники теперь просто танцевали под их музыку. И это не насмешка, это признание факта, что бесценным активом в ведении войны является инициатива.

К наступлению все было готово только 25 сентября. «Сегодня начинается самое большое сражение в мировой истории, – записал Хейг в своем дневнике. – Сегодня в атаку пойдут около 800 тысяч французских и британских солдат». «Voire elan sera irresistible. (Ваш порыв будет непреодолимым)», – сказал Жоффр своим солдатам. Ожидая наступление в своих сборных траншеях под проливным дождем, утопая в грязи, они все же поверили ему. «Через все: грохот, пули и снаряды – я иду вперед как безумец, подхлестываемый яростью… В моем мозгу сера, в ушах – взрывчатка, в моей дрожащей груди селитра. Чувствую, что ничто не остановит нас, ничто. En avant! (Вперед)», – написал французский офицер. Но все вновь оказалось иллюзией. Самое глубокое продвижение французов в Шампани составило 3 тысячи ярдов; на третий день сражения их пехота была прочно остановлена на второй линии обороны немцев, их яростный напор вылился в ряд дорогостоящих бесплодных траншейных боев. Та же история была в Артуа. Одна из дивизий достигла гребня гряды Вими, но через два дня Жоффр приказал Фошу прекратить сражение, хотя участвовавшим в сражении британцам он приказал продолжать свои усилия.

На фоне устрашающих французских потерь и жестокого крушения их высоких надежд неудача британцев казалась чем-то незначительным. Но и она состояла из своих трагедий, имела далеко идущие последствия. Наступление на Лоос было поручено 1-й армии Хейга, на этот раз получившей гораздо более мощную артиллерийскую поддержку, чем до сих пор была у британцев, хотя боеприпасы доставлялись в недостаточном количестве. Газ также использовался, но он был довольно сомнительной ценностью: «На какой риск я должен идти при газовой атаке, если он повернет назад на наши собственные ряды!» – писал Хейг. Фактически это и произошло на одном из флангов, тормозя продвижение. Надо сказать, что другой фланг тоже не сумел как следует продвинуться, но зато в центре было быстро захвачено около 8 тысяч ярдов германского фронта, и какое-то время существовала отличная возможность захвата второй линии их обороны. Вопрос упирался в резервы, а Джон Френч, несмотря на просьбы Хейга и убеждения его собственного начальника штаба генерала Робертсона, удерживал британские резервы слишком далеко позади. Когда они наконец прибыли, было уже поздно. Состоявшие из двух новых армейских дивизий, недавно прибывших во Францию и лишь в июле получивших оружие, резервы вступили в сражение, совершенно не зная ситуации; к тому же они были истощены длительными маршами и голодом. В сомкнутом строю они столкнулись с германской артиллерией и пулеметным огнем, которые привели их в полное замешательство. Это снова была «бухта Сювла», но гораздо хуже; офицеры были неопытными и не знали, что делать; целые части начали отступать, некоторые бросали оружие. Возникла даже возможность серьезного поражения, которое было предотвращено своевременным прибытием гвардейской дивизии. В целом британское наступление не удалось. Хейг и его офицеры были сильно разочарованы, а когда новости дошли до Лондона, Джон Френч, уже ставший непопулярным в правительственных кругах, был признан виновником ситуации и к концу года отстранен. По общему мнению, на роль главнокомандующего британскими экспедиционными силами не было более подходящего по своему положению и опыту офицера, чем генерал Дуглас Хейг. Большое осеннее наступление союзников оказалось только демонстрацией сил. В плен было взято25 тысяч немцев, было захвачено около 150 орудий, кое-где противник даже поддался панике. Но против этого были почти 145-тысячные потери французов в Шампани; более 50 тысяч, не считая многих британцев, они потеряли при Артуа. Потери германцев можно оценить в 200 тысяч человек. Это было горьким завершением года и плохой перспективой на будущее. Так как год шел к концу, Жоффр мрачно подвел его итог: «Из всех стран Антанты Франция предприняла наиболее энергичные военные усилия. С самого начала она отдавала все, что имела, не стоя за ценой, и уже начала достигать предела своего человеческого ресурса. Хотя снижение годных к военной службе уже имеется, лицом к лицу с этой проблемой мы столкнемся уже в 1916 году. Франции необходим период отдыха, чтобы восстановить свои силы и увеличить материальные ресурсы». Эти ожидания оказались напрасными. Итак, 1915 год уходил, и в этот раз без рождественского «перемирия», но с возрастающими потерями, убыванием надежд и отсутствием жалости. Война быстро изменялась и изменяла все вокруг.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.