Глава 36 Авеню Дю-Парк-де-Пренс Заговор кагуляров (1937)

Глава 36

Авеню Дю-Парк-де-Пренс

Заговор кагуляров (1937)

25 января 1937 года, выгуляв в Булонском лесу рыжего спаниеля и белого фокса, солидный мужчина с масонским перстнем на пальце не дошел до своего дома на улице Микеланджело, 28. Трость-шпага, с которой он не расставался, его не спасла. Около 10.30 на авеню Парк-де-Пренс молодой блондин ударил его в грудь, разорвав легкое и аорту, четырехгранным лезвием, еще три удара пришлись в лицо, а собак припугнул тремя выстрелами в воздух. Убийца обронил очки в роговой оправе.

Личность убитого не оставляла сомнений в личности 328 убийц. Дмитрий Сергеевич Навашин родился в 1889 году в Киеве, в семье директора Ботанического сада, будущего советского академика. Ближайшим другом его детства был знаменитый краевед Николай Анциферов. В 1909 году Валерий Брюсов оценил и опубликовал в журнале «Северные цветы» символистские стихи Навашина, Андрей Белый разглядел в них лишь «юную свежесть», а Николай Гумилев счел чепухой. Навашин еще до Первой мировой разбогател. В 1917 году он работал в Копенгагене вице-председателем Российского Красного Креста по делам военнопленных. В Париже Навашин с 1921 года возглавлял советские банки, много писал на экономические темы — включая фундаментальный труд «Кризис и экономическая Европа» (1932). Используя личные связи — а дружил он со всеми: от премьеров до вождя «Огненных крестов», монархиста-полковника де Ля Рокка — ускорил признание Францией СССР. Его влиятельность во многом объяснялась масонской тридцать третьей степенью. 14 января 1922 года Навашин был среди тех, кто возродил запрещенную еще Александром I «Достопочтенную ложу Астрея» под юрисдикцией Великой ложи Франции.

Он жил на широкую ногу: платил за особняк двадцать тысяч в год, держал двух секретарей, двух служанок, баловал жену Марию Щербатову — если верить газетам, генеральскую дочь, и одиннадцатилетнюю дочь Елену. В день убийства он собирался отобедать с министром экономики Спинассом, а вечером — прочитать первую из цикла лекций «Германия и Россия».

С 1930 года, покинув пост директора Североевропейского банка, он, если и не уверял некоторых друзей, что стал невозвращенцем, то слухам об этом не препятствовал. Другим друзьям он повторял, что его слово для Кремля — закон. Когда его убили, в догадках никто не терялся: кровавая рука НКВД. 23 января в Москве открылся процесс «Параллельного антисоветского троцкистского центра»: среди подсудимых — знакомцы Навашина: ведущие хозяйственники Георгий Пятаков и Григорий Сокольников. А близкого его друга Семена Членова, юрисконсульта советского посольства, Сталин намеревался вывести на процесс, но передумал. «Тайм» уверял: «Способнейший банкир, экономист и финансист, когда-либо порожденный коммунизмом» готовил лекцию «Правда о московских процессах», а его «мадам встала в ряд русских вдов, которые говорят, что их мужья уничтожены секретной службой ОГПУ»: «Мой муж не был убит. Он был казнен».

Троцкий, едва узнав об убийстве, заявил из Мексики, что Навашин «слишком много знал о процессах». Позже Нина Берберова напишет, что он хранил «международные фонды троцкистов». Папу-Троцкого в тот же день опроверг на допросе Лев Седов, его сын, руководивший троцкистским Интернационалом из Парижа и действительно находившийся под прицелом НКВД: с Навашиным знаком не был, политической подоплеки в убийстве не видит. Его слова радостно и даже уважительно процитировала «Юманите».

Наступление — лучшая оборона. Опережая обвинения в адрес Москвы, орган компартии заявил: Навашин — жертва гестапо. Но, перечисляя его достоинства, «Юманите» явно перестаралась. Он, хоть и расстался с СССР, но по-доброму; вел антифашистскую пропаганду; боролся с белоэмигрантами; активно работал в Комитете защиты прав израэлитов Центральной и Восточной Европы, да и сам был (это вряд ли) евреем. И даже — до кучи — расследовал убийство в октябре 1934 года Александра Югославского и министра иностранных дел, своего друга Луи Барту.

Борис Бажанов, беглый секретарь Сталина, торговец тайнами кремлевского двора, предложил версию в духе кино о пиратах. Навашин верховодил «бандой дельцов», поставлявшей оружие испанским республиканцам. Деньги они присваивали, а на суда грузили просроченные 330 консервы и прочую дрянь. По их наводке «белые» — франкисты — топили корабли, Навашин разводил руками и получал из Мадрида новый транш. Одна из обреченных посудин, сбившись с курса, миновала ловушку и дошла до порта, испанцы вскрыли ящики с «патронами» и приговорили Навашина.

Белоэмигрантский «Меч» обладал сокровенной информацией. Навашин — агент ОГПУ (и лично легендарного Артура Артузова) и Сикрет интеллидженс сервис — под номером 178, внедривший к масонам агентов ГПУ с опереточными именами Окурко и Богун.

У Дмитрия Сергеевича глаза бы из орбит выскочили, прочти он все это.

* * *

Между тем раздался тихий голос вдовы, усомнившейся в московском следе: «Стилет — чисто европейское орудие убийства». Она оказалась права: это было чисто европейское убийство, хотя использовался не стилет, а укороченный штык с самодельной рукояткой.

Убийца, которого друзья без затей звали Убийцей, питал слабость к штыкам. 13 февраля 1936 года он в самом центре Парижа, на Университетской улице, рядом с палатой депутатов, уже бросался со штыком на лидера социалистов Леона Блюма. Будущий премьер пытался проехать на автомобиле через запрудившую улицу процессию: монархисты хоронили историка Жака Бэнвиля. Раненного в шею Блюма спасли от линчевания рабочие со стройки неподалеку.

В конце 1944 года Луи Фердинанд Селин встретил Убийцу в Зигмарингене, где бежавшие из Франции коллаборационисты играли в «правительство в изгнании». В мемуарах «Из замка в замок» он поименовал его Ретифом, или Оглоблей. «Ретиф и его люди — особый случай, их собрали на какой-то ферме… как „коммандос“… к ним никого не допускают… они замкнуты в своем кругу… говорят, что в час Зед они приступят к „казням“… как только мы вернемся во Францию…..чистки»!., сведение всех счетов!..

«Триумфальные зачистки» кантон за кантоном! от всех продавшихся Англии, Америке, России!., представляете себе эти списки!., «врагов Европы»!., кушать подано! Отруби в корзине! сто пятьдесят тысяч предателей, вот сколько они насчитали! с ними разберутся за три месяца!.. <…> Ретиф доказал, на что способен! это главное! он мог бы преподавать… очень «специальные» науки… он был «штурмовиком» нескольких партий… и нескольких полиций… на его счет записали Навашина в Булонском лесу… братьев Розелли в метро… и скольких еще!., был у него любимый прием… его, и только его!., индивидуальный подход!., сонные артерии!., ловкость рук!., подтолкнуть «клиента», чтоб он потерял равновесие! оп-ля! сзади! пикнуть не успеешь!., бритвой! вжик! две сонные артерии!., два фонтанчика крови! дело сделано!., но какое молниеносное движение! одноединственное! безупречное! вот этому он всех и учил! вжик!.. две сонные артерии![20]

В 1945-м они столкнутся на берлинском вокзале. «Доктор, быстрее… вы должны были догадаться… весь этот вокзал просто ловушка… всех этих людей из поездов ликвидируют… они лишние… вы тоже лишний… и я тоже…»[21]

Ретиф, он же Оглобля, знал толк в ловушках и ликвидациях.

Он действительно убил Карло и Нело Роселли, но не в метро. Итальянских антифашистов, интеллектуалов и евреев, застрелили и искромсали ножами в нормандском лесу 9 июня 1937 года. В метро он убивал двадцатидевятилетнюю итальянку Летицию Туро.

Селин не преувеличивал: «Убийца» был артистом, факиром, магом ножа. Убийство Туро напомнило романы о «тайнах запертых комнат» и Фантомасе. 16 мая 1937 года пассажиры, зайдя в вагон первого класса на станции «Порт Доре», увидели агонизирующую рыжую девушку в зеленом платье, из затылка которой торчал кинжал. На предыдущей станции, где она садилась, убийца нанес удар в ту секунду, когда жертва уже вошла, а двери еще не закрылись. Вжик!..

Типичный серийный убийца, этот Убийца, не так ли? Вот и следствие объявило Туро жертвой садиста. Ее гибель приписывали бродившему по Парижу немецкому маньяку Эугену Вейдеману. Но Убийца убивал во имя не оргазма, а идеи. И выбирал жертв не единолично. Возможно, был садистом: руководя подпольной организацией, не обязательно самому проводить ликвидации. Но, может, он был слишком ответственным руководителем, чтобы доверить дело дилетантам.

Ответственным, но не без странностей. После очередной ликвидации, бухнувшись на колени, истово молился: «Господи, скажи: ради наступления царствия Твоего надо ли всем им перерезать глотки?» Кромсая Роселли, вошел в такой раж, что порезал одного из сообщников. Расписывал кровавые подробности своих акций престарелым монархисткам, а соратникам — свои постельные фантазии.

Жан «Убийца» Филиоль родился в 1909 году, состоял в партии «Аксьон франсез». Это он 6 февраля 1934 года, повел «королевских молодчиков» на прорыв полицейских цепей, охранявших палату депутатов, спровоцировав кровопролитие (24). Ветераны-монархисты, люди с крепкими нервами, перепугались, когда группа во главе с Филиолем и судостроителем Эженом Делонклем ушла в автономное плавание, презрительно окрестив партию «Французским бездействием»: надо брать власть, пока ее не взяли «красные». В июне 1936 года выборы выиграл Народный фронт, Блюм, «старый знакомый» Филиоля, возглавил правительство, а раскольники создали «Секретную организацию революционного национального действия».

Старшие товарищи, знавшие, насколько Филиоль склонен к беспределу, пытались скомпрометировать его. Де Ла Рокк обозвал подпольщиков провокаторами, Марсель Пюжо — масонами навыворот и кагулярами. Под этим именем они и вошли в историю.

Кагуляры — те, кто носит кагуль, колпак, капюшон с прорезями для глаз а-ля ку-клукс-клан. Колпаки были ноу-хау подпольщиков из Ниццы, именовавших себя «Рыцарями меча». Кагуляры давали страшную клятву верности, а лозунг «Ad maiorem Galliae gloriam» — «К вящей славе Галлии» слизали с иезуитского «Ad maiorem Dei gloriam» — «К вящей славе Божьей». Парижские заговорщики предпочитали брать себе псевдонимы по названиям станций метро: Сен-Жак, Пасси, Барбес, Дрюо. Сам Делонкль звался Марией. Заподозренных в крысятничестве соратников — Леона Жана Батиста в октябре

1936 года и Мориса Жюифа в феврале 1937-го — казнили без жалости.

Кагуль не испытывал нужды ни в чем. Компании «Коти», «Ситроен», «Куантро», «Рено» — далее по алфавиту — отстегнули сто миллионов франков (пятьдесят миллионов евро). Особенно ценилась помощь Эжена Шуллера, основателя «Французского общества безопасной краски для волос», ныне — «Л’Ореаль».

Деньги иссякли, когда капиталисты убедились, что большевистская революция не предвидится. Но на их щедроты уже можно было вооружить армию. А Кагуль еще и грабил арсеналы, еще и получал в обмен на услуги оружие из-за границы. 29 августа 1937 года на аэродроме под Парижем Филиоль, переодетый офицером ВВС, взорвал по просьбе Франко два самолета, ожидавших перегона в республиканскую Испанию: первое, однако, в истории покушение с использованием пластита. Серия взрывов прокатилась по испанским представительствам в разных концах Франции.

За убийство Роселли Муссолини рассчитался ста пистолетами-автоматами «беретта». Не слишком щедро, принимая во внимание, насколько организация «Справедливость и свобода», созданная на немалые семейные средства бежавшим в 1930 году из фашистской ссылки Карло Роселли, достала дуче: и убийц к нему подсылала, и разбрасывала над Миланом листовки с самолета, и сколотила в Испании первый — задолго до интербригад — боевой отряд итальянских антифашистов.

Оружия у кагуляров было столько, что 16 октября

1937 года пограничники зачарованно наблюдали, как из пересекавшей швейцарскую границу машины на ходу буквально сыпались патроны. Тайники найдут по всей Франции: в лавках антикваров и бетонных бункерах, пещерах и карьерах, подвалах Сен-Венсен-де-Пальеля — замка князя Круа — и пансионе для престарелых дам. По лесам, рекам и оврагам автоматы собирали как грибы: заговорщики скидывали улики. В одном Париже изъяли семь тысяч семьсот сорок гранат, тридцать четыре пулемета, двести восемьдесят автоматов, более трехсот тысяч патронов, сто шестьдесят шесть килограммов взрывчатки.

Конфискат складировали в Вильжюиф. При его вывозе — потребовался целый конвой — детонировал ящик с гранатами, за ним остальные. Рухнули два здания, взрывная волна швыряла грузовики на десятки метров, четырнадцать солдат, полицейских и муниципальных служащих отпели в соборе Парижской Богоматери.

Делонкль утверждал, что поставит в Париже под ружье двенадцать тысяч бойцов, а по всей стране сто двадцать тысяч. Горы можно свернуть. Отчего не свернули? Историки насчитали в Париже три тысячи кагуляров, еще три тысячи в провинции. Делонкль блефовал, перетягивая на свою сторону военных (злые языки утверждали, что среди его благожелательных собеседников из военных кругов был и засидевшийся в полковниках Шарль де Голль). Он утверждал, что «Кагуль» создан не для переворота, а для отпора «красному» путчу, в случае которого подчинит свои силы армии. «Ага, — сказали генералы, — в случае „красного“ путча — добро пожаловать».

Для победы Делонклю не хватало самой малости — «красного» путча.

11 сентября 1937 года в районе площади Звезды, на улицах Буасьер и Пресбург, бомбы снесли фасады зданий Генеральной конфедерации французских предпринимателей и Объединения металлургической промышленности, похоронив под обломками двух полицейских. «Кагуль», вдохновляясь поджогом Рейхстага, свалил покушение наГ коммунистов.

Возможно, это была не первая крупная провокация «Кагуля»: его почерк находят в «расстреле в Клиши», чуть не расколовшем Народный фронт. 16 марта 1937 года Французская социальная партия де Ла Рокка показывала для ветеранов в зале «Олимпия» фильм Никола Фарка и Виктора Туржанского «Битва». Собралось около пятисот зрителей, включая восемьдесят женщин и несколько детей. По призыву мэра-социалиста Клиши, традиционного бастиона левых, и его заместителя-коммуниста шесть-семь тысяч манифестантов осадили здание, закидывая «фликов», чем бог послал. Полиция открыла огонь: пять демонстрантов были убиты, около ста ранены. Две пули задели даже Андре Блюмеля, секретаря кабинета министров. В своих рядах полиция насчитала двести пятьдесят семь раненых.

На премьера обрушился гнев и монархистов, и анархистов, и троцкистов, и сталинистов: «Полиция Народного фронта стреляет в народ!» Блюм, примчавшийся в больницу к раненым с гала-концерта в неуместном смокинге, остудил накал страстей: и осудил манифестантов, и принял вождей компартии, и похороны жертв, на которые, если верить «Юманите», пришел миллион человек, провел под эгидой Народного фронта. Осадок, однако, остался.

Так вот: возможно, бойню спровоцировали смешавшиеся с толпой кагуляры, первыми открыв огонь: презирая людей Ла Рокка за мягкотелость, они могли подставить их без угрызений совести.

Писатель Жорж Бернанос сохранил о тех днях пронзительное воспоминание: «Весна 1937 года была, несомненно, одной из самых трагических французских весен, весной гражданской войны. Политическое соперничество уступило место социальной ненависти, развивавшейся в невыносимой атмосфере обоюдной боязни. Страх! Страх! Страх! Это была весна Страха. Какими могучими должны были быть жизненные силы, чтобы в этой вязкой атмосфере все же зацвели каштаны. Лица и те были неузнаваемы»[22].

Решив, что Франция созрела, Делонкль назначил переворот в ночь с 15 на 16 ноября. Кагуляры в полной боевой готовности ждали приказов: предстояли штурм Елисейского и Матиньонского дворцов, министерств, стратегических объектов, аресты и ликвидации по спискам, включавшим даже планы квартир. Не дождавшись, на рассвете они разошлись. Всю ночь Делонкль и Эдмон Дюзеньер, он же Дюдю, он же Архиепископ, — отставной генерал авиации, ас Первой мировой — чуть ли на голове не танцевали, уверяя генералов, что тысячи коммунистов сосредоточились в Булонском и Венсенском лесах и вот-вот утопят Париж в крови. Филиоль как умел поднимал боевой дух Делонкля: «Хочешь, чтоб тебе глотку перерезали? Сейчас или никогда!» Утомленные клоунадой, генералы послали «Марию» к черту.

19 ноября начались облавы и аресты. Делонкля взяли 26-го: его заманил в ловушку разжалованный инспектор Бонни (37). По вине Аристида «Дагора» Корра, специалиста по античной литературе, куратора убийства Роселли и хранителя зашифрованной картотеки, полиция захватила списки руководства. Шеф «разведки» Анри «Биб» Мартен, в миру — любимый народный доктор, безотказный и бескорыстный, ну совсем как доктор Петио (38) или Селин, 4 декабря сжег документы и бежал с Убийцей в Сан-Ремо, чуть-чуть опередив посланную за ним опергруппу.

* * *

Началась война, и, казалось бы, кагуляры должны были пойти на службу к нацистам, но столь однозначный выбор сделали далеко не все. Создателей кровавой милиции, оберштурмфюрера Жозефа Дарнана и гауптштурм-фюрера Жана Бассомпьера (31), расстреляли после войны. Убийца возглавлял милицию в Дижоне. Возможно, именно он привел карателей из дивизии СС «Дас Райх» в городок Орадур-сюр-Глан, название которого стало с тех пор синонимом ужаса. 19 июня 1944 года немцы расстреляли или сожгли заживо шестьсот сорок два человека — практически все население. Еще лет двадцать назад местные жители закидывали камнями машины с немецкими номерами. Убийце дьявольски везло: он ушел из Франции, ушел, тяжело раненный, из Германии и, трижды приговоренный на родине к смерти, спокойно работал в испанском представительстве «Л’Ореаль». Еще недавно там же занимали весомые должности его дети.

Статусные коллаборационисты побаивались психопатов в колпаках, резавших людей в метро. Даже в благоприятной обстановке оккупации кагуляры оказались не способны взорвать в ночь со 2 на 3 октября семь парижских синагог без того, чтобы не покалечить случайно немецких патрульных. Когда 27 августа 1941 года в премьера Лаваля без особого толку разрядил пистолет двадцатиоднолетний рабочий-монархист Поль Колетт, Филиоля от греха подальше упрятали в лагерь на год с лишним.

Делонкль, освобожденный в начале войны по ходатайству Военно-морского ведомства как незаменимый специалист, отомстил министру внутренних дел Марксу Дормуа (прозванному шансонье Фантомарксом), разгромившему «Кагуль». 26 июля 1941 года бомба, спрятанная под кроватью в отеле, где Дормуа сидел под домашним арестом, оторвала ему голову. Адскую машинку подложила двадцативосьмилетняя Флоран Жеродиас — под таким именем она остановилась в отеле, — в свою очередь, очевидно, «подложенная» под Дормуа. На самом деле ее звали Анн Феликс Мюрай, а как актриса она выступала под псевдонимом Анни Морен. После войны убийца бежала в Испанию. Но нервические интриги и закулисные шашни Делонкля с адмиралом Канарисом настолько всех утомили, что 7 января 1944 года его просто пристрелила в огромной квартире на улице Лезюера — по соседству с домом доктора Петио — банда марсельцев (50), работавших на гестапо. По слухам, убийцы получили за работу триста тысяч франков.

Самая дикая судьба ждала «антинемецкого фашиста» доктора Мартена: он провел полжизни в подполье, сидел при всех режимах. В Виши его посадили за то, что в декабре 1940 года он ни более ни менее как похитил Лаваля. Он бежал, отважно сражался в партизанах и Седьмой армии США. В 1948 году его осудили за участие в «Кагуле», но он снова бежал. В 1950-х Мартен попался за создание очередного подполья, но был признан не совсем вменяемым и социально не опасным. Медицина обманулась: доктор ввязался во все заговоры против де Голля и последний, десятилетний, срок получил в возрасте шестидесяти восьми лет.

Можно быть фашистом-патриотом и сражаться с фашизмом чужим, посягнувшим на твою родину. Не случайно, что с Гитлером, в отличие от Муссолини и Франко, контактов у «Кагуля» считай что и не было: так, пустяки, самое большее — покупка партии «шмайссеров». Не удивительно ни то, что многие кагуляры служили режиму Виши, соблазнившись идеей «национальной революции», ни то, что часть из них затем примкнула к Сопротивлению. Но кагуляры были и рядом с де Голлем с первых же дней его борьбы: их забрасывали с английских самолетов в оккупированную Францию, они раскидывали сети подполья, бежали из гестапо, выживали на «марше смерти» узников Маутхаузена. Жутковатый «Да-гор» шпионил за немецкими судами и умер героем — расстрелянный в качестве заложника, он не назвал нацистам своего имени.

В конечном счете «Кагуль» победил и захватил власть во Франции. Только не путем военного переворота, а благодаря мировой войне, рассеявшей кагуляров по все стороны баррикад. Заговорщики, ставшие голлистами, генералами или министрами, — это само собой. Но не только. Солидарность кагуляров оказалась сильнее политических взглядов. Вот хотя бы социалист Франсуа Миттеран.

* * *

В юности он вместе со своими друзьями по католическому коллежу Сен-Поль вращался среди кагуляров. И не просто «вращался». Говорят, что вишистский премьер Лаваль наотрез отказался включить Миттерана в свой кабинет: «Этого кагуляра? Никогда!» Перед маршалом Петеном ходатайствовали о награждении Миттерана орденом казначей кагуляров Габриэль Жеанте и кагуляр-журналист Симон Арбелло.

Кагуль был для Миттерана родной семьей не только 340 в метафорическом, но и в буквальном смысле слова. Его брат Робер в 1939 году женился на Эдит Кайе, племяннице самого Делонкля. В крестные матери своего сына будущий президент выбрал мать Жана Мари Бувье, своего однокашника и — в 1942–1947 годах — любовника маркизы Мари Жозеф де Корбье, художницы и сестры Миттерана. В 1937 году Бувье, «похожий на ребенка, не желающего взрослеть, из свиты Питера Пэна» юноша взахлеб рассказывал товарищам по офицерской школе в Алжире, как участвовал в настоящем убийстве: благодаря его болтовне, полиция вышла на убийц Роселли. В июне 1947 года заступничество Миттерана, министра по делам ветеранов и жертв войны, позволило Бувье (его мать укрывала Миттерана, когда тот переметнулся в Сопротивление), отличившемуся при немцах в Комитете по еврейским делам, выйти из тюрьмы до суда. В 1948 году его, спохватившись, приговорили к смерти, но Бувье уже укрылся в Бразилии.

Наконец, кузеном Миттерана был журналист Жан Андре «Асмодей» Фоше, с шестнадцати лет — член фашистской партии Дорио, вишистский пропагандист, в 1946 году заочно приговоренной к смерти. Расстрела Фоше, три года скрывавшийся в подполье, избежал. В 1960-х годах он ухитрялся одновременно поддерживать OAS (впрочем, фанатики французского Алжира подозревали его в работе на спецслужбы), Миттерана на президентских выборах, а также возглавлять чуть ли не все французское масонство и — одновременно — «Ассоциацию друзей Эдуарда Дрюмона», отца французского антисемитизма.

Вокруг Миттерана-президента тоже буквально кишели кагуляры и их отпрыски. Так, его пресс-атташе и начальником секретариата работал Юбер Ведрин, будущий министр иностранных дел, сын кагуляра Жана Ведрина, в 1947 году заведовавшего кабинетом Миттерана-минист-ра. Да что говорить, если Франсуа де Гросувр (18), правая рука Миттерана, считается тем самым фантазером, который обрядил кагуляров в колпаки. Но, когда выведенные из себя лицемерной левизной Миттерана правые депутаты Франсуа д’Обер, Ален Мадлен и Жак Тубон подняли тему его опасных связей, левое большинство в феврале 1984 года объявило их демарш аморальным и на месяц лишило неприкосновенности.

В конце 1930-х кагуляры собирались в офисе «Л’Оре-аль» Эжена Шуллера. Там же многие из них встретились после войны. Самого Шуллера спасли от репрессий показания Миттерана и еще одного друга его юности — Андре Бетанкура. Бетанкур, начав войну как истовый нацистский пропагандист-юдофоб, закончил ее в несколько сомнительном ореоле борца Сопротивления. Очевидно, его благоденствию способствовало то, что в Швейцарии, куда в 1943 году его послали ариезировать — очищать от евреев — компанию «Нестле», он был завербован американской разведкой.

Шуллер отблагодарил тех, кто свидетельствовал в его пользу. Миттеран стал директором издательства «Рон пу-эн» и редактором дамского журнала «Вотре ботэ», принадлежащих Шуллеру, а также шефом его предвыборного штаба. Бетанкур — директором группы косметики «Л’Ореаль». Женившись на дочери Шуллера, он вырос до вице-президента компании, сенатора, а затем и министра. В 1986 году Миттеран подумывал поставить его во главе правительства, но это было бы уже слишком. Бетанкур взял в «Л’Ореаль» многих кагуляров, включая Жака Корреза, свидетеля гибели Делонкля, женившегося на его вдове, эсэсовца, дважды получившего по десять лет тюрьмы, но не отбывшего их.

Недавно имя Лилиан Бетанкур, богатейшей женщины и обладательницы третьего по величине состояния Франции, оказалось у всех на слуху в связи со скандалом похабного свойства. С ней судилась родная дочь из-за того, что мама одолжила миллиард евро некому жиголо. Так вот, Лилиан — дочь Шуллера и вдова Бетанкура. А значит, в ее состоянии есть чуточка общака «Кагуля».

А что же жертвы, принесенные во имя преуспевания Миттерана и Бетанкуров?

Теперь известно, почему погибла Летиция Туро. Вдова рабочего любила танцы и свидания в грязных отелях, но не была, как решили газетчики, проституткой. Не была она и итальянской шпионкой, хотя два ее одновременных любовника-офицера служили в стратегических точках — на линии Мажино и в порту Тулона. Нет, кладовщица свечного заводика Летиция, начав, как полагают, с мелкого доносительства на сослуживцев, работала на частное сыскное агентство, затем на полицию. Среди ее любовников оказался Жеанте, друг Миттерана. Заподозрив Летицию, известную им как «Иоланду», кагуляры подстроили классическую ловушку — слили ложную информацию о партии оружия. Пустую «машину с оружием», о которой донесла девушка, задержали на швейцарской границе.

Дальше на сцену вышел Убийца. Вжик!..

Ее дело имело странное продолжение. В июне 1962 года полиция получила анонимное признание «уроженца Перпиньяна», учившегося в 1930-х в Париже на врача.

Он якобы убил Летицию из ревности: вертихвостка, встреченная на танцульках, отвергла его руку и сердце.

Но на письмо полиция особого внимания не обратила.

Ну а наш бедный Дмитрий Сергеевич, его-то за что? Разобраться в этом было недосуг ни довоенному, ни послевоенному следствию, увенчавшемуся в октябре

1948 года процессом выживших и попавшихся кагуляров второго ряда. О них просто забыли. Но есть одна версия, кажущаяся правдоподобной в силу своей абсурдности: Навашина убили ни за что.

В конце 1936 года лидеры «Кагуля» встречались с маршалом и академиком Луи Феликсом Мари Франсуа Франше д’Эспере, героем Марны. В свои восемьдесят он еще не наелся человечинки и, впечатывая трость в пол, восклицал: «За Францию!» Не доверяя штафиркам, потребовал, чтоб они доказали свой боевой дух кровопролитием. Вряд ли маршал был знаком с историей нечаевской организации, но нечаевщиной от его требования повязать соратников кровью так и разит. Слежка за «красными» была коньком Мартена: имя жертвы в подарок кровожадному маразматику вытянули наугад из его картотеки. Жребий выпал Навашину.

P. S. «Кагулю» посвящены кинолента «Тени над Нотр-Дам» (ГДР, 1966) Курта Юнг-Альзена и телефильм Марселя Бдюваля «Семья! На-пра-во!» (2009). Эксцентричной бандой кагуляров в «Бархатном сезоне» (СССР, 1978) Владимира Павловича верховодит герой Альгимантаса Масюлиса. Убийство братьев Роселли навеяло знаменитую сцену убийства в «Конформисте» (1970) Бернардо Бертолуччи: Альберто Моравиа, по роману которого поставлен фильм, был их кузеном. Убийство также — весьма произвольно — показано в «Румбе» (1986) Роже Анена, кстати, свояка Миттерана. О гибели братьев снят игровой фильм «Убийство братьев Роселли» (1974) Сильвио Маестранци и документальные «Братья Роселли» (1959) Нело Ризи и «Дело Роселли (преступление режима)» (2007) Стеллы Савинио. Существует также документальный фильм Вильяма Кареля «„Кагуль“, расследование крайне-правого заговора» (1996).

Несимпатичное прошлое Миттерана ворошили Серж Моати в телефильме «Миттеран в Виши» (2008) (Миттеран — Матье Биссон, Жеанте — Филипп Жеанку, Жан Ведрин — Алексис Лоре) и Робер Гедигян в «Прогуливающемся по Марсову полю» (2005) (Миттеран — Мишель Буке).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.