ГОРЖЕТКА

ГОРЖЕТКА

ЧП вошло в райотдел утром через комнату дежурного в образе кокетливо одетой дамы лет тридцати. Длинными холеными пальцами дама вытащила из маленькой сумочки лист, сложенный вчетверо, и положила на стол.

Издерганный за время ночного дежурства телефонными звонками и сумятицей, капитан молча развернул бумагу.

«Вчера в 22 часа, когда я возвращалась домой из кино, двое неизвестных отобрали у меня горжетку из черно-бурой лисицы. Ее стоимость 200 рублей. Прошу принять меры».

Новость была весьма скверной, а капитан очень устал. Он даже не ощутил желания указать потерпевшей, что подать заявление можно было значительно раньше.

На место происшествия выехали оперуполномоченный уголовного розыска Квашнин и участковый Середа. Никаких серьезных надежд с этим выездом они не связывали. Потерпевшая Струнская объяснила, что сопротивления преступникам не оказывала, а значит, не приходилось рассчитывать на то, что будут найдены какие-нибудь вещественные доказательства — оторванная пуговица, случайно оброненная перчатка или еще что-либо подобное.

На одной из улиц Струнская указала киоск, из-за которого вышли неизвестные, а метрах в пяти от него — дерево, возле которого ее остановили.

Тротуар был удручающе чист. Киоск, заново покрашенный к весне, сверкал свежей зеленью стен.

За три дня оперуполномоченный и участковый облазили все скупочные пункты и комиссионные магазины города, надеясь увидеть среди выставленных вещей горжетку. По словам потерпевшей и ее домработницы, горжетка имела характерные приметы: маленькую зеленую пуговицу, пришитую к подкладке, и петельку из плетеного шелкового шнурка, взятого из полуботинка мужа. Мех на кончике хвоста был белый.

В воскресенье Квашнин полдня ходил по рынку-толпе, куда преступники могли принести горжетку для продажи.

Поиски не имели успеха.

И все же Квашнин и Середа не думали сдаваться. Оба они надеялись, что горжетку еще могут принести в один из скупочных или комиссионных магазинов. В каждом из них Квашнин оставил свой телефон.

В понедельник вечером начальнику милиции звонил муж потерпевшей, видный хозяйственный работник, и справлялся, пойманы ли преступники. Начальник вызвал Квашнина, и тот стоял перед майором, виновато опустив руки и с отвращением слушая собственные оправдания.

Ночью старший лейтенант возвращался домой мимо спящих зданий и, глядя на тени, падающие от голых ветвей на фасады, устало думал, что тем, кто спит за этими стенами, нет никакого дела до того, украли у Струнской горжетку или нет, как нет дела и до того, что ему, Квашнину, необходимо эту горжетку найти. Талая вода звонко и неторопливо падала сквозь прутья решетки на дно глубокого водосточного колодца. Неторопливо текли грустные мысли Квашнина.

Наутро он проснулся свежим. Вчерашней безнадежности не было.

Он упрямо, один за другим, стал обзванивать комиссионные и скупочные магазины.

Долго звонить не пришлось. Заведующий одним из магазинов равнодушным тоном сообщил, что минут пятнадцать назад принял на комиссию чернобурку, сданную мужчиной лет двадцати пяти.

Участковый Середа, молодой длинный парень, работавший в милиции около года, по выражению лица Квашнина понял, что есть новость, а услышав ее, состроил гримасу:

— Мало ли сдают горжеток! Вот если бы сдали именно ту, с зеленой пуговицей и плетеной петелькой, тогда бы другой разговор!..

С тех пор как сержант Середа стал заочником юридического факультета, он усвоил скверную привычку больше сомневаться, чем надеяться на успех, хотя распоряжения продолжал выполнять толково и энергично.

Через несколько минут Квашнин и водитель сидели на мотоцикле с красной окантовкой. Вскоре они остановились в переулке, где располагался магазин. Водитель остался у мотоцикла, Квашнин пошел в комиссионный.

В райотдел старший лейтенант вернулся с ехидной улыбкой на губах:

— Сообщаю вам, сержант Середа, что на подкладке горжетки пришиты пуговица зеленого цвета и петля из шелкового ботиночного шнурка.

— А кончик хвоста?

— Представь, Середа, белый!

Горжетку взяли из магазина и предъявили, с соблюдением необходимых правил, сначала потерпевшей Струнской, а затем — домашней работнице.

Когда Струнская увидела на столе среди двух других горжеток, взятых временно в универмаге под сохранную расписку, свою, она не выразила радости, даже не спросила, когда ей возвратят пропажу.

«Эта фифочка полагает, вероятно, что, придя за своей вещью, делает нам одолжение», — сердито думал оперуполномоченный, составляя протокол опознания.

Домашняя работница, старуха лет шестидесяти пяти, кажется, больше хозяйки обрадовалась тому, что горжетка нашлась. Выяснилось, что это она пришивала к чернобурке пуговицу и петельку.

После того как было установлено, что мех принадлежит Струнской, предстояло самое главное и трудное — задержать и изобличить преступника.

Арестовать его решили в магазине, когда он придет с квитанцией за деньгами.

Продавщицу предупредили, чтобы она ответила мужчине, что вещь продана и что деньги ему будут выданы через пятнадцать — двадцать минут. Этого времени должно было хватить, чтобы работники милиции успели прибыть в магазин.

Через два дня подозреваемого арестовали без шума. Одетый в штатское Квашнин, войдя в магазин, бросил взгляд на скучающего у прилавка широкогрудого парня с заложенными в карманы руками. Продавщица утвердительно кивнула. Парня плотно окружили четверо штатских во главе с Квашниным, быстро обыскали и не вывели, а скорее, вынесли на руках из магазина. На улице стояли еще двое. Дверца газика была предусмотрительно открыта, сиденье, мешающее проходу, откинуто вперед. Двигатель не заглушали.

Задержанного втолкнули в машину, и «газик», приняв людей, рванул с места.

В милиции у парня обнаружили квитанцию на сдачу горжетки и паспорт на имя Анатолия Гаршина. Работал он шофером такси.

Сильно волнуясь и путаясь в словах, Гаршин рассказывал:

— Возвращаюсь я в прошлую среду из Малышева. Клиента возил по заказу. Совсем рано было, часов шесть утра. Проехал въездную арку, еду по городу. Уже бензоколонка слева показалась. Отъехал еще, ну, может, метров триста, гляжу — вроде кошка впереди свернулась. Притормозил. На кошку не похоже… Чернобурка, или, как ее, горжетка… Не женатый я, не разбираюсь в них. Взял, а сам думаю: «куда мне с ней?» Была ведь мысль — «ну ее, мол, сдам». Да жадность… Неделю продержал и сдал. Да не туда. Прихожу сегодня узнать, говорят — продана. А потом меня, как куль, запихнули в машину…

— Бросьте-ка Гаршин, анекдоты рассказывать. Я их и сам много знаю, — не удержался Середа. — Вам известно, откуда эта горжетка? Ее сняли с некоей гражданочки в прошлый вторник. — Он бросил на шофера пристальный взгляд. — И заметьте, Гаршин, сняли вечером, а не утром. Так что в среду утром вы ее найти не могли.

Задержанный открыл рот и уставил на Середу выпученные глаза:

— Не я!.. Ничего не знаю… Не я! Я не грабил!..

Квашнин и Середа глядели на него недоверчиво.

Лицо шофера дрожало, глаза лихорадочно блестели. Он обращал взгляд то к Середе, то к Квашнину:

— Как же так?.. Ведь вы же люди!.. Не грабил я!..

Медлительным и страшным может иногда быть мгновение…

Задержанный съежился, обмяк, подбородок его задергался и вдруг из горла вырвался громкий всхлип.

Гаршин долго не мог успокоиться. На все последующие вопросы он отвечал вяло и безнадежно.

В середине дня вызвали Струнскую. Квашнин, одетый на этот раз по форме, держащийся строго, представительно, попросил ее рассказать об обстоятельствах нападения.

Серьги на длинных подвесках качнулись.

— Но ведь я уже рассказывала, — недоуменно проговорила она.

Старший лейтенант пояснил, что хочет уточнить кое-какие детали.

— Ну что же… Шла из кинотеатра «Спартак». Времени было десять часов вечера. Из-за киоска вышли двое. Их лиц в испуге не разглядела. Один вытащил из кармана какой-то блестящий предмет, другой потребовал снять горжетку. Сняла. Один взял. Потом оба скрылись.

— Почему вы сразу не заявили?

— Не хотелось ходить по милициям, а муж настоял.

— Что при вас еще было ценного, кроме горжетки?

— Габардиновое пальто.

— Почему же преступники не взяли его?

Струнская откинула назад голову и смерила Квашнина высокомерным взглядом.

— По этому поводу они со мной не советовались.

Скоро Струнскую отпустили. Старший лейтенант в раздумье глядел, как она, балансируя на каблуках, покидала кабинет. Затем вызвал Гаршина.

Гаршин выглядел подавленно, на вопросы отвечал по-прежнему вяло и односложно.

— Послушайте, вы, — сердито бросил Квашнин. — Возьмите себя в руки и не будьте бабой. Постарайтесь вспомнить все. Поняли? Ну?

Гаршин оживился. В глазах его блеснула заинтересованность.

— Где вы были в прошлый вторник вечером?

Гаршин сосредоточенно вспоминал:

— У товарища. Помогал ему ремонтировать мотороллер.

— Когда вы от него ушли?

— Как только закончили передавать футбол по телевизору. Примерно в половине десятого.

— Где живет ваш товарищ?

— В Березовой роще.

— Каким транспортом ехали оттуда?

— Трамваем.

— А почему товарищ не отвез вас на мотороллере?

— Мы его не доделали.

В этот день Квашнин и Середа дважды проехали трамваем от дома, где жил владелец мотороллера до места нападения, указанного Струнской, и каждый раз эксперимент давал один и тот же результат: в десять часов шофер никак не мог оказаться у места, где ограбили Струнскую — не хватало сорока минут. Ситуация явно смахивала на так называемое алиби. Этот термин обозначает, что в момент совершения преступления подозреваемый находился в другом месте и, следовательно, преступления совершить не мог.

— Ну что, Середа?

Они шли по голой оттаявшей мостовой. Она парила, пригретая весенним солнцем. Прохожие были оживлены, щурились от яркого света, улыбались. Возле детского сада стояла запряженная лошадь и, закрыв глаза, всем телом впитывала солнечные лучи.

И Квашнин, и Середа понимали, что придется допрашивать не только владельца мотороллера и всех, кто живет вместе с ним, но и родственников, а может быть, даже и соседей Гаршина. Предстояло выяснить, где Гаршин был вечером во вторник, в каком часу и с кем вернулся он домой. Да и показания потерпевшей требовали проверки.

— Представляешь, сколько тут работы?

— Представляю, Коля.

— А Гаршин? Что с ним делать?

— Я думаю, пусть сидит. Еще ведь не все выяснено. А кроме того, он-таки пытался получить полтораста рублей за чужую горжетку.

Квашнин пошел на завод допрашивать мужа Струнской, а Середа — в кинотеатр, выяснить, какой фильм демонстрировался в прошлый вторник между двадцатью и двадцатью двумя часами. Тем временем несколько оперуполномоченных и участковых были заняты вызовом и допросом свидетелей.

Первым в отдел вернулся Квашнин. Он установил, что на прошлой неделе муж Струнской был в иногородней командировке и приехал в среду в девять утра. О пропаже горжетки узнал от жены.

Середа явился почти вслед за Квашниным и принес справку о том, что в прошлый вторник в кинотеатре «Спартак» показывали фильм «Сердца четырех».

Но главная новость ожидала их в конце дня, когда из бесед с двумя десятками людей со всей несомненностью выяснилось, что Гаршин не мог ограбить потерпевшую: во вторник в десять вечера он в самом деле находился у товарища и ремонтировал мотороллер. Алиби было непоколебимым.

Домашнюю работницу Струнских решили не вызывать по телефону, а послали за нею Середу.

Допрос обещал быть интересным, и, если бы не боязнь повредить делу, на нем остались бы все работники уголовного розыска.

Допрос этот Квашнин запомнил надолго. Он почти не сомневался, что старуха утаивает правду, хотя и не смог бы объяснить, почему пришел к такому выводу. Он перепробовал десятки аргументов, чтобы склонить свидетельницу к откровенности, но все доводы не достигали цели.

— Черт возьми! — наконец вырвалось у него. — Вы же губите невиновного! Он же не грабил! Как вы можете? Пожилой человек!.. Одумайтесь!

Подлинный душевный жар всегда вызовет ответный огонек. И старуха рассказала правду.

В ночь со вторника на среду ее хозяйка не ночевала дома. Придя около семи утра, она беспечно объявила, что оставалась у подруги, но просила не говорить об этом мужу. Вернулась она в одном пальто без горжетки.

Струнскую допрашивали вместе Квашнин и Середа. Едва войдя, она сразу поняла, что вызвали ее неспроста.

— Какой кинофильм вы смотрели во вторник вечером? — спросил Середа и взглянул в окно, за которым качались ветки с узлами набухших почек.

— «Сердца четырех».

— Не смогли бы вы кратко передать содержание картины?

— Охотно… Если, конечно, без этого нельзя поймать преступников. — Она усмехнулась и начала обстоятельно излагать содержание картины.

— Вы были в кино во вторник? Сеанс кончился в десять?

— Представьте, во вторник, в десять.

— А с кем вы были? Не с подругой ли, у которой в ту ночь ночевали?

На лице Струнской вспыхнули красные пятна. Пальцы ее нервно расправляли складки плиссированной юбки.

— Ах, вот что!.. Вы пытаетесь меня шантажировать?

— Представьте, нет. Мы даже согласны не вызывать вашу подругу на допрос, если… Если, конечно, вы сами вспомните, при каких обстоятельствах лишились горжетки.

— Полагаю, что вы не сможете вызвать мою подругу.

— Почему?

— Я забыла ее адрес.

Середа не выдержал и резко встал:

— Знаете что, гражданка Струнская, хватит ломать комедию! Не разыгрывайте оскорбленную добродетель. Мы ведь можем обратиться к вашему мужу, чтобы он разъяснил нам, где вы провели ночь со вторника на среду…

— И если ваша подруга окажется мужчиной лет этак тридцати, вам не позавидуешь, — подхватил Квашнин и добавил несколько мягче: — Так что не вынуждайте нас прибегать к крайним мерам. Поняли меня?

Удар был нанесен наотмашь.

Струнская сникла на глазах. Через минуту в ней уже нельзя было узнать самоуверенную и заносчивую супругу ответственного хозяйственника. На лице ее появился испуг, который она не могла, да и не пыталась скрыть. Она словно забыла о тех, кто ее допрашивал, смотрела мимо них и вдруг уткнула лицо в ладони и отвернулась от стола, чтобы спрятать сморщившееся, ставшее жалким и некрасивым лицо. Плечи ее вздрагивали.

Ей посоветовали выйти, привести себя в порядок.

В кабинет она вернулась несколько успокоенной. Рассказала, что в среду утром, в шестом часу, возвращалась с интимного свидания. Она очень спешила: в девять должен был приехать муж. От быстрой ходьбы ей стало жарко. Она сняла демисезонное пальто и горжетку и повесила на руку. По дороге мех выскользнул и упал, но она не заметила: пальто продолжало оттягивать руку.

Когда невдалеке от дома она захотела одеться, то обнаружила, что горжетка потеряна.

Муж приехал, как и намечал, в девять утра.

«Если сейчас не скажу, что вчера ограбили, потом не поверит», — подумала она. Так родилась версия о грабеже.

Муж возмутился и предложил ей тут же написать заявление в милицию. Когда спустя несколько дней ему сообщили, что горжетка найдена и будет жене возвращена, он выразил удовлетворение и просил наказать преступников по всей строгости. Его уверили, что пожелание это будет непременно учтено.

Гаршина освободили.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.