ЖЕНСКИЙ СИЛУЭТ

ЖЕНСКИЙ СИЛУЭТ

ВЕРТОЛЕТ сверкнул серебристым зонтом. Земля под вертолетом развернула длинный и широкий ковер. Разлинованы огромные серые квадраты — пахота. Белый шовчик перечеркнул ковер, вдоль шовчика протянулись тонкие нити проводов. Пилот будет вести вертолет над этой дорогой до поселка Сарыкча, куда со специальным заданием следователя вылетел старший оперуполномоченный по дознанию лейтенант милиции Николай Серебряков.

Полуприкрыв глаза, лейтенант думал о том, что через шесть дней будет уже год, как он женат, и какой у него, то есть у них с женой, забавный сын. Сейчас он лежит, наверное, в коляске под деревом и смотрит удивленными глазками в небо…

Внизу вдоль дороги поплыли в два ряда, будто связанные тенью, белые домики.

Вертолет резко спускается ниже. Его тень нырнула с крыши во двор, взобралась на следующую крышу. Поселок Сарыкча.

— ДА НУ, ВХОДИ ЖЕ, — ворчливо проговорил конвоир, вводя в комнату коренастого парня, и попридержал его за рукав.

Серебряков сказал привычно вежливо:

— Садитесь.

Парень стоял и медленно, внимательно осматривал комнату.

— Прошу прощения, товарищ лейтенант, — выступил вперед конвоир. — Он у нас совсем не слышащий, не говорящий. В районе, вот, один глухонемой.

— Ах да-да!.. — Серебряков ругнул себя за невнимательность. Ведь он только что прочитал об этом в документах. Постучал карандашом по столу.

— Сызмала еще оглох, — пояснил конвоир. — А может, и родился так, никто не знает. Отец его на фронте без вести пропал. Мать в сорок шестом году умерла от болезни какой-то… На шахте он отвальщиком работает; никакой грохот ему нипочем.

Конвоиром был пожилой, рябоватый милиционер, загорелый, с черными морщинками у рта, давний местный житель. Об Илье Жухове, этом глухонемом парне, он знал многое. Правда, все его сведения ограничивались фактами официального порядка: когда родился, где работает и живет, как ведет себя дома.

— Все-таки мне его необходимо допросить, — вслух самому себе сказал Серебряков.

— А что допрашивать? И так ясно. В протоколе все указано.

В пространном протоколе, действительно, преступление Ильи Жухова описывалось очень подробно. Ворвался в дом к соседу, учинил драку с трактористом Ермаковым, убежал, а когда Ермаков настиг его, уже в доме Жухова, последний ударил его топором; указывалась величина раны. Потерпевший отправлен в больницу без сознания.

— На другой день лишь очнулся, — добавил конвоир, присаживаясь у двери. — И тоже не знает, почему его этот глухой изувечил. Говорит: «по природной злобе».

— Жухов был пьян тогда?

— Илюша наш непьющий. Ну, а вот же, гляди, натворил!

В деле имелось свидетельство фельдшера. По его заключению, Илья Жухов нанес Ермакову увечье, вызвавшее потерю трудоспособности пострадавшего.

Серебряков взглянул на стоящего перед ним курчавого остролицего парня, который тревожно и внимательно переводил глаза с конвоира на приезжего лейтенанта, стараясь понять, что они говорят.

Серебряков пододвинул ему протокол и, медленно шевеля губами, громко произнес, словно глухой мог все-таки услышать:

— Прочитай. Понимаешь? Правильно ли все описано? Может, с чем не согласен?

Тот замотал головой.

— Неграмотный он, — охотно пояснил конвоир, поднимая голову. — Он, когда расписывается, только букву «ж» выводит, взамен фамилии. Других букв не знает. Не учил никто.

Понимая, что речь идет о нем, Жухов обеспокоенно начал показывать что-то лихорадочно быстрыми пальцами; длинный завывающий звук вырвался из его рта. Глаза умоляюще обращались то к одному, то к другому: «Поймите же меня, выслушайте!»

— О чем? О чем он? — привстав, силился расшифровать его жесты Серебряков.

— Кто его знает, — поджал конвоир ноги под табурет. — Оправдывается, небось. А что тут доказывать, коли допустил физическое увечье. Да еще трезвый. Тому и свидетели есть.

— И все же необходимо допросить!

Жухов перестал жестикулировать, замер, руки его, как подрубленные, повисли, и в глазах навернулись крупные, с виноградину, слезы. Да, он ничего не мог объяснить. Никому. Его не понимали.

— В Барнауле и Горно-Алтайске есть отделы общества глухонемых, — вспомнил вслух Серебряков. — Значит, есть люди, которые могут перевести его «речь».

Конвоир тоскливо вздохнул:

— В том-то и горькое его дело, что не могут. Один раз они к нам приезжали — не поняли его. Своеобразная у него эта мимика. Он же никогда с глухонемыми не жил, придумал, видать, всякие свои жесты… Да и что, товарищ лейтенант, его слушать. Жалко Илюшу, но все равно ему срок отбывать придется, все же факты есть.

«Да, тут работы, работы…» — подумал Серебряков и постучал карандашом по столу:

— Погодите вы мне советовать.

Многое, даже при беглом знакомстве с документами, было для него неясным. Почему Илья Жухов, за которым никогда раньше не наблюдалось ни хулиганства, ни драк, напал вдруг на тракториста Ермакова в доме соседа? Причем, ударил его топором уже в своем доме. Уж не оборонялся ли Илья? Пострадавший же, как ни странно, до сих пор ничего не может толком вспомнить, твердит: «Дикарь он, почти зверь…» Хозяин дома, куда ворвался Жухов, удивляется: «Откуда мне знать? Может, счеты давние свел…» Какие счеты? Один — тракторист, другой — отвальщик на шахте…

Серебряков решил, пока из Барнаула на его вызов следователь пришлет человека, понимающего жестикуляцию глухонемого, узнать у жителей поселка все с Жухове и его взаимоотношениях с людьми.

УТРОМ, ИСКРИСТЫМ И ПРОХЛАДНЫМ, Серебряков отправился в мастерские, где работал трактористом пострадавший. Еще издали увидел на окраине поселка длинный покосившийся во многих местах забор. За ним, полный тишины, пустовал испаханный колесами двор мастерских. Из сотни вытянутых во весь двор луж брызнули в глаза Серебрякова осколки солнца.

У ворот посреди лужи застрял пустой грузовик. Шофер, высунув из, кабины на ветерок шевелюру, дремал.

Серебряков остановился на сухом бугорке и, выбирая следующий, поближе к машине, весело крикнул:

— Эй, товарищ! Может, доску-другую под колеса кинуть? Или трактор ждешь?

Водитель несколько раз моргнул и, очнувшись, лениво поддразнил:

— Ку-ку трактора: все в степи… Меня, товарищ лейтенант, кому понадобится тут проехать, тот и вызволит. А сами вы зря в мастерские направляетесь. Кто ж там будет, ежели пахота? Муха между рамами… Все — в степи!

И уставился на стоящего среди воды лейтенанта милиции, с любопытством дожидаясь, что тот теперь предпримет.

— Пойду, поищу трактористов в степи, — сказал Серебряков. — Значит, от помощи моей отказываешься?

— Пойдите, поищите…

Степь обдала Серебрякова кислым духом прелой земли, встретила всеми холодками, которые еще висели там, где только что стаял снег. Окруженный простором, Серебряков почувствовал какую-то радостную легкость. Он зашагал к видимому краю поля, куда вели мягкие ступеньки, оставшиеся вдоль дороги от тракторных гусениц.

Медленно, одна за другой, перемежались разные мысли, две из которых были сейчас самые главные: через пять дней — ровно год, как он женился… Зачем было Илье Жухову нападать на малознакомого ему тракториста?.. Работал Илья везде, где только требовалась сила, — грузчиком, ковалем, долбил для совхоза камень в карьере, строил причал на озере, теперь — в шахте. Неплохо зарабатывал. Поселковый Совет помог ему построить собственный домик…

Шагал и шагал Серебряков; постепенно тяжелели его ботинки, потом, когда ломоть земли отваливался с подошвы, несколько шагов получались такие легкие! А степь вокруг была совсем иная, чем казалась с вертолета. Она разбухла вся и поднялась, впитав в себя талую воду. Невидимо, неслышно оживали ее могучие недра, где, несметные и нетронутые, таились сейчас запасы зеленого плодородия. А лейтенант милиции, не уставая, взбирался все выше и выше по тракторным следам, словно по веревочной лесенке, в степь, в даль.

…Тракторист выгреб из ведра шуршащую горсть снега, растер ее между ладонями. На сапоги шлепнулись черные, сочные сгустки воды. Три трактора, наступив на тень друг другу, выстроились у края ложбины, хоровод пустых железных бочек с помятыми боками расположился неподалеку. Возле бочек, на соломе и ватниках, спали трое мужчин; один похрапывал, будто работающий трактор.

— Закончили пахоту, — тракторист вытер руки носовым платком. — Все. До самой головы устали. Хо-рошо-о, когда закончишь большое дело!

— Як вам насчет Ермакова, — сказал Серебряков, пересиливая в себе желание усесться. — Еле добрел до вас.

Лужица у ног тракториста стрельнула зайчиком, в лужице на мели торчал спичечный коробок.

— А чего Ермаков? Живет, как все, и жует, как все, — тракторист подхватил ведро, отнес его к ложбине. — Хлопнул его этот глухонемой, мне и пришлось почти без подсмены работать. Легко, думаете? А этого глухого я как-то видел растакого пьяного, как дым его шатало, почти голый шел…

— Где? — заинтересовался Серебряков. — Когда это было?

Тракторист взял с земли ватник, бросил его возле спящих.

— Не помню… А может, и не было этого. В общем, мы баиньки. Вы уж нам со своими делами не снитесь, не тревожьте… На шахте, говорят, этот глухой передовиком был. Пойдите, поинтересуйтесь, о передовиках начальство все знает…

И на все расспросы лейтенанта ничего существенного тракторист так ему и не сказал. Уходя в сон, предложил:

— Ложились бы, место есть. Хорошо-о…

Николай долго сидел на опрокинутом ведре, отвернувшись от спящих. Под ним, на скате ложбины, прилепился закопченный игольчатый пласт снега, истекая остатками сил. Степная тишина устилала бескрайний, черно перепаханный мир… С шорохом отвалился от пласта снега подтаявший кусок и отполз к воде. Николай встал, глубоко вздохнул, негромко сказал:

— И все-таки… Много сказано, ничего не доказано.

Прошел мимо соломы; наверное, это было сейчас самое согретое солнцем место в степи. Зашагал назад, к поселку. Нет, торопился он уже отнюдь не потому, что хотел через пять дней уехать.

СЕРЕБРЯКОВ СНОВА ПОПЫТАЛСЯ поговорить с Жуховым:

— Ты смотри на меня, Илья. Так вот было?

Он надел шапку Ильи и стал изображать, как вошел в комнату, осмотрел ее внимательно, потоптался. Вытянул руку, будто собираясь попросить что-то. Потом повернулся, чтобы уйти. Но кто-то якобы схватил его за плечо, дернул назад. Надо защищаться. Рука шарит по стене, по стулу, хватает топор.

— Так? Так было, Илья?

Тот безучастно глядел на эту пантомиму. Значит — не так, не годится версия.

Серебряков достал горсть карандашей, придвинулся к Жухову с листом бумаги. Начал старательно, как когда-то в школе, рисовать дом, два окошка, порожек перед дверью, забор.

— Ну как, Илья, похоже на твой дом?

Тот улыбнулся, кивнул.

— Допустим, тебе понадобились спички или какая-то утварь. Итак, рисуем печку, огонь…

Но Жухов замотал головой. Что такое? Он не разводил огонь в печке? (Зачеркнул пламя). Опять нет? Может быть, ему понадобился котел? (Восстановил огонь, нарисовал котел). Не то?

Стопа рисунков все росла и росла, но Илья отрицательно мотал головой. Не то, не то…

Исчерпав всю свою фантазию, Серебряков застучал карандашом по листу бумаги. Жена ждет, что он скоро придет… Вычертил мягко и осторожно силуэт женской головки, завиточки волос надо лбом, как у жены, длинные, как у нее, ресницы, подправил вздернутый носик…

Илья толкнул его, утвердительно кивнул, завозился и, обрадованно замычав, начал жестикулировать, бурно и непонятно.

ЧЕРЕЗ ДЕНЬ В ПОСЕЛОК САРЫКЧУ прибыл Анатолий Саввич Лещанский, преподаватель школы глухонемых, высокий человек с внимательным прищуром глаз под легоньким пенсне.

— Чем могу служить? — вежливо поклонился он Серебрякову, входя в комнату. Сел на табурет и, слушая лейтенанта, то и дело забывчиво пытался откинуться назад.

— Ключ для разговора я, собственно, нащупал, — торопливо знакомил Серебряков гостя со всеми подробностями и со всеми предположениями, которых было больше, чем подробностей самого дела. — Теперь мне нужен ваш опыт, ваше знание особенностей их речи. Мне хотелось бы даже, вместе с вами, выучить полностью этот язык жестов, которым изъясняется Илья Жухов…

И вот Илью снова ввели в комнату Серебрякова. Парень смотрел испуганно и тоскливо; в его глазах заметался настороженный вопрос: кто этот новый человек в странных очках? И зачем опять позвали его, когда он ничего не может объяснить?

— Здравствуй, — показал жестом Анатолий Саввич.

Илья силился сообразить, что хочет сказать бритоголовый человек, который похлопал себя по сердцу.

Серебряков тут же показал:

— Он (ткнул в гостя) летел сюда (вытянул руки в стороны и покачал ими), чтобы поговорить (повертел пальцем у рта), как ты подрался (замахал кулаками).

Илья улыбнулся. Все сказанное он понял.

— Товарищ лейтенант! — изумился Лещанский, протирая пальцами пенсне. — Вы же весьма успешно изъясняетесь с молодым человеком!

— Как с трехгодовалым ребенком, еле-еле понимаем друг друга.

— Однако вы уже нашли основу для дешифровки его интуитивной жестикуляции!

— Нет, не я. Многие его жесты изучили, работая с Жуховым, его товарищи по шахте. И даже стали пользоваться ими!

— Какое же дело вы теперь поручите мне?

— Быстрее, точнее расшифровать все остальные его ручные знаки.

— Что не так-то легко, между нами говоря.

— У нас есть помощник, — Серебряков показал Лещанскому рисунки. — Я постарался, как мог, объяснить ему серией рисунков, что вы прилетите к нам из большого города на вот таком самолете. Он, как ни удивительно, сразу все понял. А вот о более простых вещах мы никак не можем договориться… Надо, чтобы он сам высказывался, понимаете, а не мы с вами говорили за него.

— Метод рисунков порочен! — авторитетно заявил Лещанский и защемил пенсне на переносице. — Молодого человека надо освободить из-под стражи. Мы побываем с ним у него дома, потом на дворе, где была драка, у озера, где когда-то он жил… С ним мы можем разговаривать только наглядно, в присутствии привычных ему вещей: вот весь секрет нашей сурдопедагогики…

Серебряков написал для Жухова подписку о невыезде.

— Давай подписывай, Илья, как можешь.

Парень тревожно взглянул на Серебрякова.

— Напиши букву «ж», — показал Серебряков.

— Зачем? — замерли глаза Ильи.

— Пойдешь домой спать, медленно прожестикулировал лейтенант.

Илья, видимо, не поверил.

— Отойдите от двери, — попросил Серебряков конвоира.

Милиционер отошел к окошку, на рябоватом лице его промелькнула растерянная усмешка: отпускать ни с того, ни с сего хулигана? Лещанский кивнул Илье: почему, мол, так долго колеблешься? Серебряков снова показал на бумагу: подпиши.

Жухов с неохотой, озираясь на всех, вывел заветную букву.

ВТРОЕМ ОНИ СИДЯТ ЗА СТОЛОМ в маленьком домике Жухова. Важно было выяснить вначале, как Илья обозначает самые простые, обиходные слова: «работа», «есть», «ходить», «мужчина», «женщина» и т. п. Некоторые мимические жесты Ильи, оказалось, совпадали с общепринятыми: «дом» (ладони крышечкой), «спать» (обе руки под щеку), «пить» (поднести кулак в виде стакана к губам).

Жухов возбужденно следил за руками Лещанского, сообразив, что от него хотят. Он тыкал пальцем во все предметы вокруг и показывал, как их он обозначает. Серебряков записывал и зарисовывал жесты.

В прохладной серой комнатке всю ее середину занимала печка; на побеленном боку печи висел бледный отпечаток оконных стекол. Под окошками вдоль стены вытянулась длинная с трещинами лавка. В углу на скрещенных ножках стоял самодельный столик, где под полотенцем скрывалась неубранная посуда. Илья показывал, как и когда сложил он печь, смастерил мебель.

Потом он достал стопу фотографий и открыток. Вот на этом снимке он сам. Вот женский портрет. Он изобразил, как баюкают ребенка. Ага, мать! А вот другое женское лицо, молодое, не очень красивое, но веселое…

— Кто это?

Илья ткнул пальцем в окно. За окном маленький вишневый садик, сарай, соседние дома, озерцо…

— Кто это? — не понимал Серебряков. — Невеста? — и он показал на сердце, продемонстрировал его бурное биение.

Парень отвел глаза, и уши его порозовели. Затем достал из-под одеяла цветной носовой платочек, пахнущий духами..

А вечером старший оперуполномоченный по дознанию Николай Серебряков просматривал свои блокноты. Записи значков надо было как-то систематизировать, чтобы легче выучить их. Словно школьник, прилежно переписывал он «иероглифы» чужого языка, расшифровывая начало рассказа Жухова о себе; получался своеобразный протокол допроса.

После смерти матери Илья остался один. Жил, где попало. Нанялся пастушонком. Воровал на огородах картошку и ночами пек ее на костре. Однажды его поймали, избили. Он убежал на озеро. Там он встретил строителей, они накормили его, устроили к себе на работу — забивать сваи.

Вот и все, что стало известно за долгий день кропотливого допроса Жухова. Потому что, рассказывая, Илья сначала утащил Серебрякова и Лещанского к старым сараям, где он ночевал, затем на луг, где стерег стадо, потом на огород, в котором крал картошку. И показывал, показывал, показывал… Завтра для продолжения допроса необходимо побывать на озере. А главное все еще было неясно.

…Серебряков стоял на берегу озера, щурился, вскинув голову, и вдыхал кислый илистый запах. Озеро походило на серп с полуостровом посередине. Полуостров, как бы едва только вынырнувший, необсохший, поблескивающий рыжей песчаной тюбетейкой.

— Не желаете ли выкупаться? — из-за спины спросил Серебрякова подошедший Лещанский.

— Годовщина у меня. Год как женился, — проговорил Николай. — Удивительно, целый год прошел!

Анатолий Саввич поправил пенсне на переносице и произнес:

— Поздравляю вас.

К ним подошел мужчина в резиновой спецовке, в короткой грязной майке, представился: заведующий рыбным хозяйством совхоза. Пожал руки Серебрякову и Лещанскому, обрадованно хлопнул по плечу Илью:

— Навестил нас, беглец!

Жухов дернулся и отступил за Серебрякова, глаза его пугливо замигали.

— Он, кажется, вас боится, — заметил Серебряков.

— Обиду затаил, чудачок, — в зубах заведующего качнулся длинный мундштук с папиросой. — Тут мы целый день с мальками, с рыбой возимся — скучное дело. Подшучивали иногда наши ребята, особенно над беззлобными, над Илюшкой вот… Так, от скуки, а не для обиды. Илюшка не понял и сбег, фактически дезертировал.

— Что он делал с тобой, покажи! — обратился Серебряков к Жухову. — Покажи нам.

— Покажи! — знаками повторил его слова Лещанский.

Илья подошел к заведующему, выдернул из его мундштука папиросу и сунул ее себе в волосы.

ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ Серебряков закончил протокол допроса Жухова, приложив к нескольким листкам бумаги с десяток исписанных и изрисованных блокнотов. Глухонемой Жухов рассказал все, точнее говоря, — показал.

Трудился Илья на озере добросовестно. Правда, компаний не любил, даже чурался их. Тем более, что некоторым очень понравилось шутить над глухим. Купил он себе новый костюм, а его измазали грязью. И больше Илья не решался надевать его. Однажды шутники напоили Жухова водкой и раздели. Очнувшись, он, к удовольствию их, стал искать свою одежду.

«Вот почему тракторист не захотел рассказывать об этом, — вспомнил Серебряков свою долгую прогулку в степь. — Чтобы не выдать хулиганов!»

Не так давно в поселке заметили, что одна из девчат приглянулась Жухову. Было ли у девушки ответное чувство — неизвестно, но только Илья стал встречаться с нею. Она пыталась учить его, объяснять про большие города, про поезда и самолеты. (Серебряков, узнав об этом, понял, как преувеличил он значение своего опыта с рисунками. Совсем иной учитель помог Илье составить представление о больших городах, откуда прилетают на самолетах.)

Илья многого не понимал, что объясняла девушка, но чувствовал — она добрая, не избегает его, не смеется над ним. И вдруг она собралась в город погостить у родственников. А он опоздал на последнее свидание. Покрутился возле сада, не зная, куда идти. Какая-то женщина ехидно указала на дом напротив:

— Там она, твоя краля, дурень, с мужиками пьет!

Илья опрометью бросился к соседу, вломился в комнату, изумив рассевшихся за столом мужчин своим ярым появлением; он замычал, начал допытываться: где она, не видел ли кто?

Сосед, непонимающе вылупив глаза, махнул рукой:

— Пошел прочь!

Илья топтался на пороге, просил, как мог, — ответьте! Подвыпившие приятели соседа налили ему стакан водки, заговорили, что кто-то, видимо, подшутил над Ильей и послал его к ним. Глядишь, и над ними смеяться потом начнут.

— Ты присядь, — потащил сосед Илью к столу. — Сядь с нами, осуши стаканчик. Иль силком влить?

«Где она?» — дожидался ответа Илья. Оттолкнул от себя соседа, водка выплеснулась из стакана ему на пальцы.

— Да ну его, — поднялся из-за стола тракторист Ермаков и, оттеснив Илью за дверь, закинул крючок.

Но крючок тут же вырвался из двери. Илья снова полез в комнату, продолжая показывать, что речь идет о девушке, о его девушке. Тракторист принял его мимику за поддразнивание, размахнулся… Началась драка. Наконец, Жухов вырвался из рук Ермакова, выскочил на улицу и кинулся к своему дому. Ермаков нагнал его, когда Илья уже открыл дверь. И тогда, не помня себя, Жухов схватил подвернувшийся под руку топор и кинул в обидчика…

Убирая документы в портфель, Серебряков подумал о том, что необходимо будет организовать заседание суда в самом поселке, чтобы показать жителям, по чьей, собственно, вине Жухов попал в драку.

КОГДА СЕРЕБРЯКОВ УЖЕ СТОЯЛ на посадочной площадке и нетерпеливо посматривал на часы, поджидая вертолет, его дернули за рукав.

— А, Жухов! Ну что, брат, как твои дела?

Илья долго пожимал руку лейтенанту, а затем приложил кулак ко лбу и подбородку, что на общепринятой мимике глухонемых, усвоенной от Лещанского, означало «спасибо». Потом протянул Серебрякову узелок. В тряпке и мокрой газете лежали яркие, немного помятые тюльпаны. Илья показал на сердце, продемонстрировал его бурное биение.

— Невесте? — засмеялся Серебряков и принялся объяснять: — Не невеста у меня, а жена. Год, как я уже женат… Спасибо за цветы, цветам она обрадуется!