Глава 16 СУМЕРКИ БОГОВ

Глава 16

СУМЕРКИ БОГОВ

I

Шестьдесят три дивизии защищали трехтысячекилометровый участок побережья между Ривьерой и Северным морем. На Западном театре военных действий большинство немецких солдат были слишком стары. Один батальон был сформирован из людей, страдавших болезнями уха. Целая дивизия укомплектована солдатами, имевшими желудочные заболевания и нуждавшимися в специальной диете. Ощущался острый недостаток тяжелых видов вооружения. Частично использовалось оружие, захваченное в Польше, Франции и Югославии.

Распропагандированный Западный вал, состоявший из нескольких опорных пунктов, находился в жалком состоянии, и его нельзя было рассматривать как укрепленный оборонительный рубеж. Силами населения, привлекаемого к работам в порядке так называемой «трудовой повинности», возводились оборонительные сооружения, которые в техническом и тактическом отношении не отвечали условиям современной войны.

Поскольку Западный фронт был одним из военных театров ОКВ, Гитлер нес за него персональную ответственность. Главнокомандующим Западным фронтом был Рундштедт, а начальником его штаба Блюментрит. Эйзенхауэр считал Рундштедта самым талантливым немецким генералом, но, помимо того что Рундштедт был стар и состояние его здоровья оставляло желать лучшего, он не обладал всей полнотой власти.

Командующие группами армий «А» и «Г» Роммель и Блашковиц подчинялись Рундштедту. В состав группы армий «Б» входила 7-я армия под командованием генерал-полковника Дольмана, 15-я армия под командованием генерал-полковника фон Зальмуса и 88-й армейский корпус в Голландии, состоявший из двадцати четырех пехотных дивизий и пяти дивизий люфтваффе. Группа армий «Г» удерживала территорию от Луары до Ривьеры. Вся бронетанковая мощь состояла из двух дивизий СС и трех танковых дивизий, которые поступили в распоряжение командующего группой армий «Б». Для руководства танковым сражением был сформирован штаб танковой группы «Запад» во главе с генералом фон Швеппенбургом, бывшим военным атташе в Лондоне. На деле объединить все танковые части в единый бронированный кулак так и не удалось, и деятельность Швеппенбурга ограничивалась решением организационных вопросов.

Некоторые армии вообще не подчинялись главнокомандующему Западным фронтом. Военно-морской флот под командованием адмирала Кранке подчинялся приказам адмиралтейства, а 3-й воздушный флот под командованием фельдмаршала Шперле – приказам командования люфтваффе. Если союзники имели на период вторжения семнадцать тысяч самолетов, то в распоряжении 3-го воздушного флота было пятьсот самолетов, в основном тренировочных. Только девяносто истребителей и семьдесят бомбардировщиков являлись боевыми машинами. Гитлер обещал поставить тысячу боевых машин на Западный фронт, но это были пустые слова. Объектами бомбардировок союзников были не только железные дороги Франции и Бельгии, но и авиационные заводы. Роммель, помимо того что был командующим группой армий «Б», являлся еще и инспектором Западного вала. С присущей ему энергией он принялся за укрепление оборонительных сооружений. В районах, считавшихся удобными для посадки, вкапывались столбы, а в прибрежных водах устанавливались подводные препятствия. Но дело осложнялось тем, что формально Роммель не имел права отдавать приказы, поскольку Западный вал находился в ведении и люфтваффе, и сухопутных войск, и ВМФ.

Не только деятельность маки причиняла беспокойство в оккупированной Франции. Велась скрытая война между Штюльпнагелем, генералом СС Обергом и специальным представителем Германии в Виши. Оберг держал под наблюдением ведущих генералов, а штаб Штюльпнагеля был одним из основных центров «сопротивления». Закулисная борьба шла и между штабом главнокомандующего Западным фронтом в Сен-Жермен-ан-Лайе и штабом Роммеля в Ла-Рош-Гюйон. Два фельдмаршала, Рундштедт и Роммель, расходились во взглядах в отношении обороны. Рундштедт, офицер Генерального штаба старой школы, свысока смотрел на Роммеля, который не принадлежал к его кругу. Впоследствии Рундштедт в разговоре с Лиддел-Гартом назвал Роммеля человеком, способным проводить незначительные операции. По мнению Рундштедта, Западный вал, который Роммель считал жизненно важным, играл незначительную роль. Рундштедт рассматривал Западный вал всего лишь как первую оборонительную линию. Всю надежду он возлагал на стратегический резерв, состоящий из лучших пехотных дивизий и танков, и считал, что сможет остановить наступление врага. Гудериан, естественно, разделял его взгляды.

В отличие от Рундштедта Роммель придавал Западному валу первостепенное значение и критиковал Рундштедта за то, что он не может оценить достоинства позиционной обороны. К тому же Роммель сильно сомневался, что превосходящие силы авиации союзников дадут возможность осуществлять маневры большим танковым армиям. Роммель считал, что все решится в течение суток после начала вторжения, а потому все танки должны быть сконцентрированы в прибрежной полосе.

Гитлер в значительной степени разделял точку зрения Роммеля, хотя его мнение основывалось на несколько иных соображениях. Он зашел так далеко, что запретил подготовку планов на случай успешной высадки союзников. Мало того, он сохранил за собой исключительное право вводить в бой танковые войска. Это он предполагал сделать из своего штаба, расположенного в Восточной Пруссии.

В конечном итоге Рундштедт и Роммель пришли к компромиссному решению – оставить на берегу только усиленную пехоту и артиллерию. Оба командующих сошлись во мнении, что лучшее, что может сделать Гитлер, это закончить войну. Им хватило ума предложить Гитлеру приехать во Францию, чтобы они могли изложить ему свою точку зрения, но их предложение не имело успеха. В своих воспоминаниях Монтгомери высказал мнение, что успешность высадки союзников обеспечили два момента. Во-первых, немцы затянули с введением танков, а во-вторых, не сумели мгновенно нанести контрудар.

II

Хотя Генеральный штаб считал Роммеля чужим, но факт остается фактом: благодаря нацистской пропаганде Роммель был самым популярным немецким командующим со времени своей победы в Африке. Тем более интересно, что центр заговорщиков сформировался в его собственном окружении. Начальником штаба группы армий «Б» был генерал-лейтенант Шпейдель. Он служил в Войсковом управлении, затем перешел в люфтваффе, из которого был изгнан за невыполнение приказов Гитлера. Его понизили в чине и опять взяли в Генеральный штаб.

Нельзя обойти вниманием Шпейделя, считавшегося одним из самых резких критиков режима. Роммель попал под сильное влияние Шпейделя и старого приятеля Вюртембергера доктора Штролина, мэра Штутгарта, поддерживавшего тесный контакт с Герделером. Кроме того, после посещения ставки фюрера Роммель засомневался, способен ли Гитлер привести войну к какому-нибудь другому концу, кроме гибельного для Германии. Роммель переговорил с Цейтцлером, который высказал свое мнение относительно необходимости проведения изменений в командной структуре. Приблизительно тогда же Роммель вошел в контакт с Беком и Герделером, и в мае 1944 года у него состоялся разговор со Штюльпнагелем. Есть основания верить, что Роммель и Штюльпнагель сошлись на том, что западные армии должны положить конец гитлеровскому режиму. Вагнер изложил Роммелю план Штауффенберга, но ничего не сказал о предложении убить Гитлера; обсуждался только арест фюрера. Штауффенберг объявил о намерении встретиться с Роммелем, впрочем, встреча не состоялась.

Создается впечатление, что Роммель хотел разработать собственный план. Суть плана заключалась в обращении к жителям Германии. Обращение должно было стать сигналом для группы сопротивления в Генеральном штабе. После чего резервная армия должна была провести арест Гитлера и передать руководство группе Бека – Герделера. Роммель предполагал удерживать фронт от Мемеля вдоль Вислы и Карпат на востоке, а в это время на Западе начнутся переговоры о перемирии. Вопрос только в том, как бы к этому предложению отнеслись западные державы.

III

Поскольку Штауффенберг вопреки намерениям не встретился с Роммелем, план Роммеля, каким бы он ни был, в любом случае не отвечал планам Герделера и Генерального штаба. Кроме того, когда началось вторжение, Роммель еще не закончил отработку плана. В начале 1944 года германское командование знало, что противник перебросил лучшие дивизии из Италии в Англию. А если еще учесть, что в южных портах Англии сконцентрировалось огромное количество грузов, союзники усиленно бомбили мосты и коммуникации, усилилась подпольная деятельность во Франции, то не возникало сомнений, что высадка союзников произойдет в ближайшее время. И Роммеля и Рундштедта занимали предположения, в каком районе произойдет высадка.

Позже Блюментрит заявил о полной несостоятельности немецких разведывательных служб (абвера). Заключение в тюрьму Остера и одного из его сотрудников в 1943 году нанесло серьезный удар по этому учреждению. Положение не улучшилось, когда один из агентов Канариса в Турции перешел на сторону англичан. Канарис был тут же переведен на незначительную работу в экономический отдел ОКВ. Эрнст Кальтенбруннер, преемник Гейдриха, тут же прибрал к рукам абвер. Впредь СС использовали разведку в собственных интересах.

Рундштедт считал, что союзники высадятся между устьем Соммы и Кале, в то время как командование ВМФ полагало, что высадка произойдет в районе Гавра. Роммель ближе всех подошел к истине, предположив, что увидеть союзников предстоит между Шербуром и устьем Сены. Гитлер был уверен, что союзников обнаружат на берегу Па-де-Кале, однако приказал усилить оборону Нормандии.

В штабе Роммеля выражали недовольство информацией о происходящем на вражеской территории, получаемой от главнокомандующего Западным фронтом, отдела иностранных армий ОКВ и штаба ОКВ. Кроме того, Верховное командование вермахта ничего не сообщало о степени готовности нового оружия. Во всяком случае, Рундштедт возлагал огромные надежды на эффективность «чудо-оружия».

IV

Вторжение началось около двух часов ночи 6 июня десантированием парашютистов в Нормандии. Парашютистов поддерживали планерные части. В трех местах были выброшены крупные десанты. Тысячи самолетов начали бомбить немецкие батареи и укрепления. Ранним утром под прикрытием авиации и при мощной артиллерийской поддержке союзники начали высадку, в которой участвовало сто тридцать тысяч человек, двадцать тысяч танков и другой техники. Немецкое командование оказалось застигнутым врасплох и до шести часов утра не предприняло никаких контрмер.

Гитлер в это время находился в Оберзальцберге. Он имел привычку поздно вставать по утрам и поэтому узнал новости только в полдень. Даже Йодль не посмел разбудить его, чтобы сообщить о высадке союзников. Таким образом, распоряжение о введении в бой учебной танковой дивизии и 12-й танковой дивизии СС было получено только во второй половине дня, зато со строжайшим приказом к вечеру «очистить» район высадки от противника.

Цейтцлер заявил, что это сделать невозможно, и оказался полностью прав. К вечеру 6 июня ситуация с высадкой прояснилась. Противник занял два плацдарма, один размером двадцать пять километров в ширину и десять в глубину в районе восточнее реки Орн и второй на полуострове Котантен размером пятнадцать километров в ширину и четыре в глубину.

Из-за тумана, накрывшего огромный район от Нормандии до Парижа, движение по дорогам было крайне затруднено. Кроме того, французские партизаны взрывали мосты, железнодорожные станции. В результате в сражении смогли принять участие только три танковые дивизии. Штаб командования танковых войск был уничтожен во время воздушной атаки.

Гитлер был абсолютно уверен, что следующая высадка произойдет в районе пролива Па-де-Кале, поэтому большая часть войск, сконцентрированных на берегу Па-де-Кале, все это время оставалась на месте. Так что нет ничего странного в том, что, несмотря на сложные метеорологические условия, первый этап высадки прошел успешно, практически без сопротивления со стороны немцев.

В период между 7 и 12 июня союзники смогли объединить захваченные плацдармы и теперь удерживали фронт протяженностью около девяноста километров. Союзники заблокировали полуостров Котантен с крепостью Шербур. Рундштедт и Роммель настаивали на встрече с Гитлером, желая, чтобы он сам оценил создавшееся положение. Командующие прекрасно понимали, что им не удастся «сбросить противника в воду», как этого требовал Гитлер. Наконец настоятельные требования фельдмаршалов были удовлетворены. 17 июня Гитлер принял Роммеля и Рундштедта вместе с начальниками их штабов в Марживале, где располагался старый командный пункт, хорошо укрытое сооружение, построенное на случай вторжения Англии. Гитлер, по словам Шпейделя, был бледен. Его лицо носило явные признаки бессонницы. Он нервно вертел в руках карандаш и бросал упреки в лицо командующим. Теперь фюрер во время чтения надевал очки, но об этом никто не должен был знать. У фюрера не могло быть никаких слабостей.

Роммель с предельной откровенностью доложил о подавляющем превосходстве противника и едко заметил, что бессмысленно удерживать укрепленные позиции во вражеском тылу. Не испытывая ни малейших угрызений совести, Роммель оценил стратегию ОКВ как «стратегию игорного стола», полностью оторванную от действительности. Он заявил, что враг прорвется к Парижу, а, как доказала история, кто владеет Парижем, тот владеет Францией. Уже высадилось порядка двадцати пяти моторизованных и танковых дивизий. Союзники явно не собираются высаживаться на берегу Па-де-Кале. Роммель потребовал предоставить ему свободу маневра. Гитлер молча выслушал обвинения Роммеля в том, что он доверяет кому угодно, только не своим генералам. А затем фельдмаршал спросил, как фюрер представляет себе окончание войны. Гитлер сердито ответил, что Роммелю следует заниматься военными, а не политическими проблемами.

Оба фельдмаршала настаивали на применении нового оружия против союзников. 13 июня, ровно через неделю после того, как войска союзников высадились во Франции, немцы впервые применили против Англии самолеты-снаряды «Фау-1». Генерал Хейнеман, отвечавший за разработку и испытания нового оружия, объяснял, что «Фау» еще не отработано; точность попадания в цель плюс-минус восемнадцать километров. Получив эту информацию, Гитлер, запретив использовать «Фау-1» против английских портов, решил сосредоточиться на Лондоне, полагая, что в этом случае Англия станет более сговорчивой и захочет прийти к соглашению. Похоже, он сильно ошибался в отношении эффективности «оружия возмездия».

Рундштедт попытался объяснить, что необходимо существенно перегруппировать Западный фронт. Он попросил разрешения отступить, чтобы группа армий «Г» могла бы, объединившись с девятью пехотными и четырьмя таковыми дивизиями, превратиться в новую стратегическую силу. «Вы должны стоять, где стоите», – заявил Гитлер. Вскоре после совещания в Марживале Кейтель позвонил Рундштедту из Восточной Пруссии. «Что нам делать?» – с отчаянием спросил он у Рундштедта. «Заканчивать войну. Что же еще?» – ответил фельдмаршал.

Упрек Роммеля в отношении политики, проводимой ОКВ, обидел Гитлера, и он заявил, что на следующий день, то есть 14 июля, намерен лично посетить участок фронта, где произошла высадка союзников. Но вечером 13 июня выпущенный против Англии «Фау-1» сбился с курса и взорвался неподалеку от командного пункта. Гитлер в сопровождении мощного эскорта истребителей немедленно вылетел в ставку.

19 июня борьба вступила в новую фазу. Союзники захватили Шербур и создали плацдарм на реке Одон. Теперь немцы кинули в бой большие танковые формирования. Две танковые дивизии СС, несмотря на бедственное положение на Восточном фронте, подошли из Венгрии. Немцы отчаянно стремились оттеснить противника с занятого плацдарма. В жестоких боях были практически полностью уничтожены три бронетанковые дивизии и пять понесли тяжелые потери. Таким образом, дивизии, которые Рундштедт хотел использовать в качестве оперативного резерва, были уничтожены. Эта фаза закончилась 1 июля, когда враг прорвался на равнины Северной и Центральной Франции.

После совещания в Марживале Роммель имел более или менее откровенный разговор с Дольманом, который не был фанатичным приверженцем режима.

V

29 июня, в день, когда Дольман прямо в своем штабе умер от сердечного приступа, Роммель и Рундштедт были вызваны к Гитлеру в Оберзальцберг. Гитлер пространно распространялся о будущей победе и тех огромных изменениях, к которым приведет «чудо-оружие». Он категорически не хотел слушать никаких возражений. Генералы уехали в прескверном настроении.

Вернувшись во Францию, Рундштедт узнал, что с позором уволен. Его преемником стал фон Клюге, который был приглашен в Оберзальцберг, где выслушал многочасовые наставления фюрера. Роммель знал, что Клюге посвящен в планы заговорщиков, и был невероятно удивлен, когда Клюге потребовал неукоснительно соблюдать все директивы Гитлера и подверг критике пессимистичные настроения, царившие на Западном фронте. Клюге относился к тому типу людей, которые легко меняют точку зрения. Когда Клюге находился на Восточном фронте, Тресков сумел убедить его в необходимости переворота. Теперь уже Гитлер убедил Клюге, что вина за успешное вторжение союзников целиком лежит на Роммеле и Рундштедте, и выразил уверенность, что Клюге способен правильно подойти к решению проблемы. Роммель был в шоке. Однако как только новый главнокомандующий поговорил с армейскими командующими, с преемником Дольмана и с генералом Эбербахом, командующим 5-й танковой армией, он полностью изменил свое мнение и был вынужден извиниться перед Роммелем, признав правильность его оценки. Он осознал безнадежность создавшегося положения.

Роммель решился на отчаянный шаг. Он направил Клюге отчет, который тот переслал Гитлеру. В нем Роммель призывал Гитлера посмотреть в лицо фактам и положить конец войне. Если Гитлер откажется действовать, заявил Роммель в своем штабе, я сам приму соответствующие меры. Он не знал, что группа Штауффенберга планировала 16 июля совершить покушение на Гитлера.

17 июля на обратном пути в штаб автомобиль Роммеля был обстрелян вражеским истребителем. Водитель погиб. Сам фельдмаршал был тяжело ранен в голову и в бессознательном состоянии доставлен в госпиталь недалеко от Парижа. Фон Клюге принял на себя командование группой армий «Б», чтобы помешать Гитлеру назначить на эту должность генерала СС.

VI

Этим закончилась последняя попытка положить конец войне с помощью армий Западного фронта. Безусловно, поддержка такого популярного человека, как Роммель, оказалась бы весьма кстати 20 июля, хотя всегда существовала опасность, что войска Западного фронта, имевшие свою, достаточно специфическую точку зрения, могли расценить план переворота как удар в спину. Тем не менее уход Роммеля со сцены не снизил накал страстей. В январе 1944 года Гитлер признался Варлимонту, что, если вторжение будет успешным или если будет потеряна Румыния, войну выиграть не удастся. Теперь уже было ясно, что вторжение прошло успешно, а советские войска подошли к Румынии. Заговорщики оказались перед альтернативой: либо немедленно приступать к осуществлению плана, либо вообще отказаться от его выполнения. Заговорщики понимали, что время работает против них. Гестапо подбиралось все ближе. Уже был арестован Гельмут фон Мольтке и члены кружка Крейсау. Гиммлер сказал Канарису, что прекрасно осведомлен о перевороте, планирующемся в высших военных кругах, и, назвав Бека и Герделера, заявил, что у них ничего не выйдет, потому что он вовремя вмешается.

Последний план был, по сути, детищем ближайшего окружения Штауффенберга, Бека и Линдемана и заключался в следующем. Штауффенберг вызвался сам уничтожить Гитлера и Гиммлера на совещании в ставке с помощью бомбы с часовым механизмом, которую он взялся пронести в портфеле. Его должен был сопровождать еще один заговорщик с запасной бомбой. В решающей момент генерал Фельгибель, начальник войск связи, отрезает ставку от внешнего мира. Тогда же в Берлине командующий резервной армией приступает к выполнению операции «Валькирия». Войска должны занять и удержать в своих руках национальное управление радиовещания, радиостанции столицы, телеграф, телефонные узлы, рейхсканцелярию, министерства и штабы СС и гестапо. Заговорщики предполагали выпустить из концентрационных лагерей всех политических заключенных, а сами лагеря уничтожить.

Затем по радио, телефону и телеграфу будет передано сообщение, что в Берлине сформировано новое, антинацистское правительство во главе с Беком (временным руководителем государства), канцлером Герделером и фон Хасселем или бывшим послом в Москве фон Шуленбургом в качестве министра иностранных дел; у Шуленбурга были хорошие отношения со Сталиным. Министерство пропаганды возглавит Линдеман, а Витцлебен примет на себя командование вооруженными силами. Заговорщики были убеждены, что немцы путем свободных выборов сами должны решить, каким будет их государство. Военная диктатура и временное правительство рассматривались в качестве временной меры в условиях переходного периода.

Оставался вопрос установления контактов с вражескими державами. Перспективы были весьма обнадеживающими. Осенью 1943 года через шведского банкира Валленбурга был установлен контакт с Черчиллем. Кроме того, предпринимались попытки через Карла Бурхарда установить связи с западными державами в Швейцарии. Правда, возникла проблема в отношении Советского Союза, поскольку не удалось выйти на комитет «Свободная Германия». Было непонятно, как СССР отнесется к новому правительству, состоящему по большей части из представителей германского правящего класса. Фактически, этот же вопрос относился и к США. Что касается военных вопросов, то Штауффенберг хотел оттянуть все войска к Рейну и перебросить боеспособные дивизии на Восточный фронт.

Особые меры были предусмотрены в отношении Берлина. Войска должны были изолировать район, в котором располагались правительственные учреждения, и провести аресты. Полковник Гронау должен был руководить захватом министерства пропаганды.

VII

Конечно, все зависело от того, насколько успешной окажется попытка покушения, причем обязательным условием было одновременное устранение Гитлера и Гиммлера. Штауффенберг пришел к этому решению, только когда понял, что убийство – единственный выход из создавшегося положения. Он не считал себя человеком, способным сыграть роль Брута, но понимал, что надо действовать, пока еще можно спасти Германию. В его представлении, он должен это сделать не только ради себя и своих товарищей из Генерального штаба, но и ради всех немцев. Эта трагическая дилемма стояла и перед его предшественниками, немецкими идеалистами. Вина за пролитую кровь, которой куплена свобода, ляжет на инициатора восстания и крайне затруднит его будущую роль как солдата и государственного деятеля. Но это неразрешимая проблема, и мы можем только восхищаться человеком, который стремился любой ценой спасти свою страну от гибели.

1 июля, благодаря содействию одного из заговорщиков из высшего командования сухопутных войск, Штауффенберг был назначен начальником штаба резервной армии. Как всегда в таких случаях, возникла небольшая задержка. Один из основных заговорщиков генерал-майор фон Рост, командующий 3-м военным округом, в мае был переведен на итальянский фронт, где вскоре погиб. Его преемником на должности командующего 3-м военным округом стал генерал-майор Герфурт, которого посчитали неразумным посвящать в заговор. Штауффенберг принял решение поговорить с генералом Фроммом, командующим внутренней армией, который мог, не вызывая подозрений, отдать приказ приступить к выполнению плана «Валькирия». Штауффенберг сказал Фромму, что, по его мнению, война проиграна, и Фромм даже не попытался оспорить его мнение.

Нити заговора, тянувшиеся от высшего командования сухопутных войск через Генеральный штаб и Общее управление сухопутными войсками, затягивали в сеть все большее количество людей. Свои люди были уже в штабах военных губернаторов во Франции, Бельгии и Югославии и в группе армий «Б» в зоне вторжения. Понятно, все эти люди, добровольно влившиеся в ряды заговорщиков, по-разному воспринимали происходящее, и, безусловно, существовала опасность, что кто-то может повести себя неблагоразумно. Все в конечном счете зависело от того, какой эффект произведет сообщение о смерти Гитлера и как поведут себя в этом случае генералы.

Но, помимо генералов, сеть охватывала гражданских лиц. Многие бывшие высокопоставленные чиновники, известные в прошлом политики, такие, как Гесслер и Носке, и землевладельцы из Восточной Пруссии поддерживали заговорщиков.

Гитлер не знал, как близко подобралась к нему смерть. Он подписал приказ на арест Герделера и большинства молодых социалистов из окружения доктора Лебера, и это только укрепило Штауффенберга в принятом решении. Дополнительным стимулом послужило ухудшающееся положение на Западном фронте. 16 июля Штауффенберг предпринял первую попытку пронести бомбу в зал заседаний в Оберзальцберге. Приказ о «положении боеготовности» был направлен в военные училища. В Вюнсдорфе и Крампнице танки были приведены в боевую готовность. Все это вызвало нежелательные пересуды. Однако Гитлер не пришел на совещание, и Штауффенберг вернулся ни с чем. 18 июля план был опять приведен в действие, на этот раз в «Волчьем логове», но Гитлер неожиданно покинул помещение.

Нервы заговорщиков были на пределе. Герделер скрывался от гестапо. Время поджимало. Когда было решено, что Штауффенберг предпримет третью попытку, выяснилось, что невозможно вовремя предупредить всех лиц, задействованных в операции. Появилась опасность, что сотрудники Генерального штаба, принимавшие участие в заговоре, но которых не успевали предупредить о начале операции, не вызывая подозрений, могут погибнуть вместе с Гитлером.

20 июня Штауффенберг должен был прийти в ставку Гитлера в Растенбурге, чтобы доложить о ходе формирования новых дивизий. Присутствие Гиммлера было под вопросом. Офицера, который должен был сопровождать Штауффенберга, неожиданно отозвали по месту службы. Предполагалось, что совещание будет происходить в подземном бункере, но, что довольно странно, местом совещания был выбран деревянный барак. Погода стояла жаркая, и окна в бараке открыли. Во второй половине дня в Растенбург в ставку Гитлера должен был приехать Муссолини, поэтому совещание у Гитлера началось на полчаса раньше обычного времени. На совещании присутствовали Кейтель, Йодль, Буле, Шмундт, генерал Шерф, военный историк из ОКВ. Командование сухопутными силами и Генеральный штаб представляли Хойзингер и полковник Брандт. Среди присутствующих находились полковник Кортен, начальник штаба люфтваффе, адмирал фон Путкамер и ряд других высокопоставленных офицеров.

VIII

Штауффенберг вошел в комнату для заседаний. Ничего не подозревавший Гитлер пожал ему руку. Штауффенберг спокойно поставил портфель со смертоносным содержимым у ножки стола с разложенными картами, поближе к фюреру. Под предлогом неотложного телефонного звонка Штауффенберг, извинившись, вышел из комнаты. В 12 часов 28 минут раздался взрыв. В воздух полетели щепки. Клубы дыма и пыли заполнили помещение, вернее, то, что от него осталось. Поднялись крики. Штауффенберг решил, что Гитлер погиб, и быстро пошел на выход. Он беспрепятственно прошел посты, сославшись на срочный приказ фюрера, сел в самолет и полетел в Берлин. Пришло время начинать операцию «Валькирия».

Все смешалось в штабе фюрера. Кейтель, черный от копоти, выскочил на улицу с криками: «Где фюрер?» Поначалу он решил, что это работа одного из строительных рабочих, которые постоянно что-то доделывали и переделывали в бункере. В результате взрыва погиб стенографист Бергер, были смертельно ранены Шмундт, полковники Брандт и Кортен. Серьезно пострадал генерал Буле. Йодль и Хойзингер (один из заговорщиков) получили легкие травмы. Варлимонта серьезно контузило, но в тот момент он не придал этому значения. У Гитлера были незначительные ожоги правой руки и ноги и шок от удара. Ему невероятно повезло; незадолго до взрыва он встал с места, чтобы посмотреть карту, висевшую на стене. В тот же день Гитлер, после осмотра доктора Морелля, который дал ему успокоительное, отправился встречать Муссолини на железнодорожный вокзал. Гитлер выглядел абсолютно спокойным, но был смертельно бледен. Он, показывая итальянскому гостю обломки барака, заметил, что его хранит само Провидение, поскольку он обязан завершить начатое им великое дело.

Постепенно стала вырисовываться картина происшедшего. Телефонист запомнил «одноглазого штабного офицера», который с подозрительной поспешностью покинул штаб сразу после взрыва. Но подозреваемый офицер не знал, что не сумел уничтожить Гитлера и тем самым не выполнил непременное условие предполагаемого переворота. Поскольку Фельгибель не успел отключить связь, Гитлер какое-то время пребывал в уверенности, что действовал террорист-одиночка.

Примерно в половине четвертого Штауффенберг прилетел в Берлин. Прямо из аэропорта он позвонил Ольбрихту и сообщил, что все прошло удачно. В кабинете Ольбрихта на Бендлерштрассе собрались Бек, Витцлебен, Хопнер, Йорк фон Вартенбург, который должен был стать госсекретарем министерства иностранных дел, и Гизевиус, нелегально приехавший из Швейцарии.

Ольбрихт сообщил о смерти Гитлера Фромму. Этот типичный профессиональный военный, очень сдержанно относившийся к национал-социалистам, испытывал огромное уважение к Гитлеру из-за его удивительной способности оказывать влияние на массы. Фромм, истинный служака, решил подтвердить полученную информацию. Недолго думая он позвонил в «Волчье логово», и Кейтель сказал, что Гитлер остался жив, только слегка ранен. Фромм отказался подписывать приказы по «Валькирии».

IX

Но дело уже завертелось. Гельдорф, начальник полиции, и фон Хазе, комендант Берлина, прибыли на Бендлерштрассе за дальнейшими распоряжениями. Хазе было приказано арестовать находящегося в Берлине Геббельса, хотя первоначально эта обязанность была возложена на Гронау. Как выяснилось, замена себя не оправдала. Хазе был приятным, высоконравственным человеком, но абсолютно неподходящим на роль участника государственного переворота. Он действовал строго по правилам: приведенный в боевую готовность батальон караульной службы перегородил Вильгельмштрассе.

Незадолго до этих событий Гитлер наградил начальника этого батальона, майора Ремера Железным крестом. Ремер не поверил известию о смерти Гитлера. Лейтенант Хаген, национал-социалист, служивший у Ремера, вмешался и предложил позвонить в министерство пропаганды Геббельсу, чтобы он подтвердил информацию о смерти Гитлера.

В это время Штауффенберг появился на Бендлерштрассе и заверил Фромма, что Гитлер погиб. Он сам заложил бомбу и видел, что она взорвалась. Кейтель просто не мог сказать правду, объяснил Штауффенберг Фромму. Тут Ольбрихт объявил, что приказ о начале операции «Валькирия» все равно уже отдан. Фромм пришел в ярость и приказал арестовать офицера, отдавшего приказ от его имени.

Штауффенберг заявил, что если Гитлер жив, то ему не остается ничего другого, как немедленно застрелиться. Переворот обречен на провал, фюрер остался жив, решил Фромм. Ольбрихт попытался убедить Фромма не мешать движению, цель которого спасти страну. Фромм стал угрожать Ольбрихту арестом. Завязалась драка. Заговорщики связали Фромма и заперли в кабинете. Хопнеру поручили охранять командующего резервной армией.

Бек и Витцлебен так и не поняли, удалась попытка или нет, но, независимо от этого, Бек решительно настаивал на осуществлении задуманного плана. Когда Хопнер с некоторой тревогой заметил, что могут начаться народные волнения, Бек уверенно ответил, что готов пойти на риск. Теперь все зависело от армии, успеет ли она захватить намеченные объекты (правительственные учреждения, радиостанции и т. п.). Бек утверждал, что необходимо срочно, пока этого еще не успел сделать Гитлер, объявить народу о перевороте. Бек связался с командующими различными армейскими формированиями, и в первую очередь с Клюге.

После его звонка Клюге позвонил Кейтелю, Варлимонту и Штифу. От них он узнал, что Гитлер жив. Витцлебен, который годами ждал решающего часа, на глазах постарел и поседел. Он сомневался, что удастся быстро захватить столицу. Бек чувствовал себя не лучше. После тяжелой операции он сильно сдал, а последние события буквально доконали его. Молодые офицеры начали сомневаться, действительно ли Бек является тем человеком, который может спасти Германию.

Штауффенберг выглядел единственным, кто не потерял присутствия духа. Он уговаривал Ольбрихта и Бека не опускать руки и продолжать действовать. Звонил по всем военным округам Германии и требовал приступить к выполнению операции «Валькирия». Подбадривал одних, кричал на других, взывал к чувствам третьих, напоминал о присяге, о любви к отчизне. Он был великолепен, страстен, убедителен. Но уже ничего не мог поделать. Бек, ожидая подхода к столице танков, неподвижно сидел в кабинете Ольбрихта, повторяя любимое изречение: «Хороший генерал должен уметь ждать». Ольбрихт, как всегда, сохранял самообладание. Когда Бек поинтересовался у него, станут ли стрелять часовые, если внезапно появится гестапо, Ольбрихт сухо ответил, что не знает.

Минуты складывались в часы, но ничего не происходило, хотя танки давно уже должны были войти в Берлин. Наконец, в 19 часов по радио было передано сообщение о неудачном покушении на жизнь фюрера. Гитлер остался жив и тем же вечером обратился с речью к народу. Создатели плана государственного переворота полностью утратили инициативу.

X

Как оказалось, случай сыграл в этом деле решающую роль. Лейтенант Хаген пошел к Геббельсу, и Геббельсу не стоило большого труда убедить лейтенанта, что Гитлер жив и приказ о том, что высшее командование армии взяло власть в свои руки, не имеет юридической силы. Геббельс мгновенно понял, что начался военный переворот, поскольку солдаты перегородили Вильгельмплац. Он приказал Хагену привести командира. Геббельс заверил Ремера, что фюрер жив, и лично связал его по телефону со ставкой. Ремер услышал такой знакомый голос, который всегда вызывал у немцев взрыв восторга.

Гитлер уже осознал всю серьезность нависшей над ним угрозы и, испытывая крайнее возбуждение, приказался Ремеру принять командование всеми войсками, находящимися в самом Берлине и в его окрестностях. Ремер понял, что наступил величайший час в его жизни. Переворот, начавшийся с приказов, отданных по телефону, закончился телефонным разговором.

К вечеру заговорщики поняли, что ситуация вышла из-под контроля. Им не удалось совершить задуманное. Группенфюрер СС, который вместе с двумя высокопоставленными офицерами пришел арестовать заговорщиков, был, по предложению Штауффенберга, сам арестован. Правда, тут же встал вопрос, что произойдет, когда будут приведены в действие подразделения СС. На этой стадии полковник Мюллер, начальник Общего управления Верховного командования сухопутных войск, решил обратиться с призывом к пехотному училищу и учебному пехотному батальону, находившимся с 7 часов 30 минут в Доберице. Решив, что его страстное обращение не осталось без внимания, Мюллер вернулся в Берлин. Каково же было его удивление, когда он увидел, что улицы пусты, ограждения сняты. Это была работа майора Ремера. Волшебные слова, произнесенные фюрером, упали на благодатную почву. Когда Мюллер увидел вооруженных солдат, идущих по Бендлерштрассе, он решил, что это было распоряжение заговорщиков. На самом деле решение принял майор Ремер, этот диктатор на час.

Тем временем в министерстве происходило что-то наподобие контрреволюции. Офицеры, которые были верны Гитлеру или считали, что стоит воздерживаться от решительных действий, вооружившись пулеметами, пистолетами и гранатами, заняли телефонный узел, освободили Фромма и стали ходить по комнатам, объясняя, что всех ввели в заблуждение, и грозно вопрошали каждого, «за или против Гитлера». Штауффенберга арестовали. Фромм заявил Ольбрихту, Хопнеру и Беку, что теперь он сделает с ними то, что днем они сделали с ним, то есть арестует. Бек отказался отдать пистолет. Тогда Фромм предложил ему застрелиться на глазах присутствующих. При первой попытке пистолет дал осечку. Бек, выстрелив опять, был ранен в голову, но рана оказалась несмертельной. Фромм приказал одному из офицеров прикончить бывшего начальника Генерального штаба, словно он раненое животное. Офицер отдал приказ сержанту, который и сделал смертельный выстрел.

Фромм поспешно собрал трибунал, который приговорил Штауффенберга, Ольбрихта, Квиринхейма и Хефтена к расстрелу. Фромм руководствовался не только и даже не столько страхом, что его могут заподозрить в связях с заговорщиками, а традицией рейхсвера, по которой армия – это государство в государстве, и нельзя выносить сор из избы. Следовало срочно замести следы, избавиться от свидетелей обвинения, пока не вмешались СС. Четырех заговорщиков расстреляли во дворе военного министерства, в роли палачей выступали солдаты. Штауффенберг прокричал: «Да здравствует свободная Германия!», но солдаты выполнили приказ. Эти слова ничего не значили для них. Позже эсэсовцы погрузили тела убитых в грузовик. Место их захоронения неизвестно.

XI

А вот в Париже события приняли совсем иной оборот и продемонстрировали, что могло произойти, если бы военные округа действовали более решительно. Как только Штауффенберг позвонил фон Хофакеру, одному из заговорщиков, и сообщил о смерти Гитлера, Штюльпнагель распорядился арестовать членов гестапо и СС, а коменданту Парижа, генерал-лейтенанту Ленгфельду, было приказано привести в боевую готовность полк боевого охранения. В 18 часов полк был приведен в боевую готовность, а в 21 час 30 минут командир полка приказал приступить к операции. Без единого выстрела были схвачены гитлеровские прислужники. Генерал СС Оберг и штандартенфюрер СС, глава разведки (которого нашли в ночном клубе), не оказали сопротивления при аресте.

Фон Клюге ничего не знал о запланированном на этот день покушении и, когда вечером вернулся с фронта в штаб, попал в атмосферу некоторой растерянности. Блюментриту, его начальнику штаба, один из заговорщиков, полковник Финк, сообщил, что Гитлер убит. Незадолго до этого Шпейдель сообщил Блюментриту, что против Гитлера будет предпринята какая-то акция. Тогда Блюментрит связался по телефону с генерал-майором Штифом, который, зная о том, что заговор провалился, и беспокоясь, как бы не выдать себя, поинтересовался, откуда идут слухи о смерти фюрера. Затем добавил, что «фюрер абсолютно здоров и в прекрасном расположении духа». У Блюментрита создалось впечатление, что была предпринята какая-то попытка, закончившаяся провалом. Выслушав начальника штаба, Клюге сказал, что, если бы попытка удалась, он бы немедленно направил «Фау-1» на Англию и попытался начать переговоры с союзниками.

В тот же вечер Клюге пригласил Штюльпнагеля и Шперле, чтобы обсудить положение. Первыми в штаб группы армий «Б» пришел Штюльпнагель с подполковником Хофакером, чуть позже подошел Шперле. Штюльпнагель изложил планы Штауффенберга. Итак, господа, попытка провалилась, сказал Клюге. Причем во всех отношениях. Господин фельдмаршал, сказал Штюльпнагель, я считал, что вы были ознакомлены с планами. Надо что-то делать. Нет, ответил Клюге, сделать ничего нельзя, ведь фюрер все еще жив.

Согласно записям Блюментрита, Шперле не выказал желания участвовать в бессмысленном обсуждении, и Шпюльпнагель, по всей видимости испугавшись, переговорил с Клюге с глазу на глаз. Он сообщил фельдмаршалу, что перед отъездом из Парижа предпринял «первые меры предосторожности», арестовал генералов СС и гестапо. Клюге мгновенно отреагировал, заявив, что Штюльпнагель должен взять на себя ответственность за эти действия, поскольку никто не отдавал никаких приказов. Блюментрит позвонил полковнику фон Листову, начальнику штаба Штюльпнагеля, который объяснил, что выполняет приказ Штюльпнагеля и ничего уже нельзя остановить. Тогда Клюге сказал, что Штюльпнагелю лучше переодеться в штатское и исчезнуть. Но Штюльпнагель был не из тех, кто бежит с тонущего корабля.

Ситуация становилась все более критической. Адмирал Кранк, который после длительного телефонного разговора с Витцлебеном почувствовал неладное, пригрозил направить отряд из пяти тысяч матросов, чтобы освободить офицеров СС, арестованных в Париже. Встревоженный слухами командующий 1-м танковым корпусом СС Дитрих выступил с аналогичной угрозой, заявив, что двинется на Париж. Когда Гитлер выступил по радио и обвинил «клику страдающих манией величия, преступных офицеров» в попытке покушения на его жизнь, офицеры, арестовавшие эсэсовцев в Париже, были отданы им же на растерзание. Вернувшись в Париж, Штюльпнагель приказал освободить арестованных эсэсовцев.

Поздно вечером 20 июля на командующего воздушными силами рейха были возложены самые высокие военные полномочия в отношении войск, находящихся в пределах рейха. Вышел приказ, что выполнять распоряжения можно только в том случае, если их отдают офицеры, имеющие отношение к данным войскам. Поскольку генерал Буле был серьезно ранен при взрыве бомбы, руководство Генеральным штабом возложили на генерал-полковника Гудериана. Решение было принято чисто случайно. Гудериан ничего не знал о планах заговорщиков. 20 июля он инспектировал танковую дивизию и только по возвращении в Берлин узнал о попытке покушения. В этот момент Гитлер с советниками посчитали его единственным высокопоставленным офицером, который хоть как-то разбирался в восточных проблемах и наверняка не имел никакого отношения к взрыву.

21 июля Генрих Гиммлер, бывший член одного из «добровольческих корпусов», затем студент сельскохозяйственного факультета, банковский клерк, знаменосец во время «пивного путча», а ныне рейхсфюрер СС, принял командование резервной армией. Кейтель сказал Штюльпнагелю, что он поставил не на ту лошадь и теперь должен расплачиваться. В штабе Клюге, по распоряжению Геббельса и Кейтеля, выступили представители отдела пропаганды вермахта, которые потребовали отправить Гитлеру поздравительную телеграмму и выступить с обращением по радио, чтобы положить конец всем слухам. Клюге был уже конченым человеком и согласился с этими требованиями.

Когда Гудериан в тот же день пришел принимать на себя руководство Генеральным штабом, то застал весь штаб в смятении. Цейтцлер был уволен из армии и лишен права носить форму. Некоторые офицеры были ранены при взрыве бомбы. Кто-то ждал, что будет арестован. Гудериан обнаружил в штабе единственного спокойного человека, по должности – телефонного оператора, который, как выяснилось, просто заснул на рабочем месте.

Гудериан всю жизнь был солдатом. Он родился в 1888 году на востоке Германии. Его отец был прусским офицером, а дед землевладельцем. Гудериан не переставая думал о страшной опасности, нависшей над Восточной Пруссией; в любой момент советские войска могли прорвать слабую прусскую границу. Он никогда не верил, что заговор против правительства может всерьез изменить положение, в котором оказалась Германия, хотя, по его мнению, осуществление плана Штауффенберга могло дать возможность советским войскам вторгнуться в страну, пока союзники вели тяжелые бои на Западном фронте. Ему была одинаково чужда атмосфера, царившая в ставке фюрера, и идеализм, двигавший людьми вроде Штауффенберга. Гудериан считал, что только упорство и бесстрашие могут исправить стратегические ошибки Гитлера. Зимой 1941 года он был отстранен от командования войсками, но теперь мог показать, на что способен.

Гудериан испытывал жуткую злобу к этим людям, которые стремились защитить традиции Генерального штаба, и в одном из первых приказов он возложил вину на тех, кто содействовал подготовке заговора. Все офицеры Генерального штаба, говорилось в приказе от 29 июля, должны стать «национал-социалистами». Имеющие возражения должны ходатайствовать о переводе. Защитники военной оппозиции так никогда и не простили ему этот приказ. Как мы уже говорили, Гудериан был солдатом и всеми силами стремился установить дисциплину.

В своей ставке Гитлер бесился от злобы, проклиная Генеральный штаб и старый офицерский корпус. Брызжа слюной, он орал, что повесит своих врагов, как подвешивают на крюках говяжьи туши. Четыреста офицеров гестапо занялись расследованием. Число арестов и самоубийств высокопоставленных офицеров росло пропорционально степени раскрытия заговора. Через два дня после вступления Гудериана в должность был арестован начальник оперативного отдела Хойзингер. Его судьбу разделил Штиф. В Цоссене, когда за ним пришли гестаповцы, покончил жизнь самоубийством Вагнер.

Штюльпнагеля сняли с должности и вызвали в Берлин, чтобы он объяснил свое поведение. На пути в столицу он попытался покончить с собой. Однако остался жив, но ослеп и в бессознательном состоянии был помещен в госпиталь. Как только он пришел в себя, его приговорили к смертной казни через повешение. Витцлебен был арестован в собственном поместье. В состав суда чести, учрежденного вермахтом, вошли Кейтель, Рундштедт и Гудериан. Все офицеры, принимавшие участие в заговоре, были уволены из вооруженных сил, и рассмотрение их дел передано в гражданские суды. Первыми приговоренными к смертной казни через повешение оказались Витцлебен, Хопнер, Хазе, Штиф и Йорк фон Вартенбург.

Все старые враги, Шахт, Фалькенхаузен, Томас, Гальдер, были арестованы. Жену и невестку Гальдера (сын Гальдера был подполковником Генерального штаба, принимавшим участие в заговоре) отправили в концентрационный лагерь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.