Глава 17 Пруссия: дальнейшие усилия, советы чести и реакция

Глава 17

Пруссия: дальнейшие усилия, советы чести и реакция

Бойен принялся за работу, опираясь на директиву, полученную им от Фридриха-Вильгельма IV. Работая без посторонней помощи, он создал проект целого ряда правил по судам чести (всего 54 пункта), равно как и комплекс из 36 пунктов относительно «обращения с делами чести, дабы максимально предотвратить дуэли среди офицеров прусской армии, и о наказаниях, которые должны налагаться по этому поводу». В целом оба проекта Бойена получили одобрение высшего командного офицерства. Единственным человеком, который не одобрил предложение в первоначальном виде относительно того, что суды чести должны стоять на страже офицерской чести, был принц Вильгельм, который впоследствии стал регентом, королем и императором. Тогда принц отверг основной тезис проекта, впрочем не выступив против него в окончательном варианте. По ряду деталей проект получил целый поток комментариев, однако в сущности это была работа одного Бойена. Формально проект был разделен на две отдельные части: «Регуляции для судов чести» и «Регуляции для процедуры судов чести, когда расследуются споры и оскорбления, происходящие между офицерами, и по наказаниям за дуэли среди офицеров». Оба свода регуляций (правил) были изданы 20 июля 1843 года.

В самом первом разделе первого свода регуляций отход от взглядов, высказанных Фридрихом-Вильгельмом III, проявился в изменении формулировок. Раньше ключевой фразой была «основательность мысли», теперь она превратилась в «поведение, несовместимое с правильным понятием о чести или с принципами, управляющими статусом офицера». Ранее главный критерий относился к персональной этике, теперь же на первый план выводилась коллективная этика, а стандартом считалась уже не «чистая нравственность», а простой обычай[23]. Второй свод регуляций в общем следовал приказам от 13 июня и 29 марта 1829 года, однако он по-прежнему не стремился положить конец серьезным дуэлям, возникавшим по действительно веским причинам.

С другой стороны, судам чести была придана исключительная юрисдикция по всем ссорам и предполагаемым афронтам, случавшимся среди офицеров, помимо тех, что могли возникнуть непосредственно в ходе деяний по ходу службы. В таких случаях было обязательным обращение в суды чести. Надо иметь в виду, что были два различных органа: трибуналы чести с исполнительными функциями и советы чести, игравшие лишь посредническую роль.

Если дело само по себе не могло привести к мирному урегулированию или если стороны отказывались от примирения, трибунал чести должен был составить формальное признание того, что конфликт существует и что никаких дальнейших извинений по этому поводу от сторон не требуется. Впрочем, одно обстоятельство могло во многом лишить эти условия эффективности: стороны могли привести заседание трибунала чести к мертвой точке, объявив, что они не могут сдерживать себя узами вердикта трибунала, «в силу особых условий, которые управляют статусом офицера». Дополнительно к трибуналам учреждались суды за дисциплинарный проступок в случае состоявшихся дуэлей (хотя, если не применялись пистолеты, суды не проводились). Последнее было средством, которое, по сути, ставило уголовный проступок под прямой надзор государства и таким образом до некоторой степени делало его легальным.

Это заходило слишком далеко даже для принца Пруссии, как бы он ни хотел выказать свою доброжелательность корпоративному духу офицеров. Разумеется, ему возражали по основным принципам этой целостной реформы, ссылаясь на роль, приписываемую трибуналам чести как органам прежде всего морального характера. Принц быстрее всех заметил противоречивую, чтобы не сказать гротесковую, идею сделать их третейскими судьями. Тщетно пытался он выбросить этот пункт из проекта и со скепсисом, свойственным Фридриху-Вильгельму III, сочетавшим решительность и отчаяние, настаивал на том, чтобы наказания в первую очередь поставить в один ряд с общепринятым мнением, а затем довольно жестко укрепить. Это в любом случае могло бы заменить крупные полумеры менее значительными.

Однако меры, страдавшие от подобной непоследовательности, вероятно, не могли оказывать должного влияния, которое было необходимо для преодоления старых, традиционных предрассудков или, скорее, глубоко укоренившихся инстинктов. Большинство офицеров рассматривало обращение в суд чести как скрытый способ отказа от вызова, то есть как бесчестный сам по себе прием, и эта идея впоследствии почти не пользовалась благорасположением. Поэтому 16 мая 1844 года, почти год спустя после выхода в свет этих регуляций, сам король обнаружил, что он должен усилить наказания за намеренное введение в заблуждение судов чести, и добавил пункт об увольнении со службы. Мы не можем сказать, применялось ли на практике такое наказание. В любом случае даже оно по-прежнему казалось королю «чересчур мягким», и он, очевидно, не был доволен собственной работой, хотя большая часть ее, разумеется, была проделана Бойеном. На самом деле проект о реляциях страдал непримиримыми противоречиями, даже если оставить в стороне конфликт с гражданским правом.

Поэтому неудивительно, что комитет обороны Национальной ассамблеи во Франкфурте предложил суды чести полностью упразднить. К ним относилась презрительно не только большая часть офицерского корпуса, но и общественность, ибо под их компетенцию подпадали «расследования политических мнений и тенденций, разговоры, проводимые в общественных местах, и сплетни». Неизвестно, как бы принималось это предложение или каким оно могло быть, если бы Национальная ассамблея смогла завершить эту работу. Тем не менее 8 марта 1849 года на ассамблее была представлена декларация, в которой 119 депутатов заявили, что они не желают принимать участия в промежуточных выборах в комитет обороны, «потому что все члены этого комитета уже представили свои взгляды лишь с одной стороны (то есть справа) и что все они, видимо, одного политического цвета». Недовольные, таким образом, не «могли убедить себя, что комитет, который по-настоящему предполагает, что создаст нечто новое, должен состоять почти полностью из технарей ортодоксальной школы». Этот образец сарказма проливает свет не только на ситуацию во Франкфурте, но и на положение дел, которое сохранялась еще несколько лет после этого.

Один из высших духовных иерархов военной ортодоксии, Эдвин фон Мантейфель, в письме к историку Ранке, которое он написал в 1871 году, указывал, что верит в следующие слова: «В армии, в которой я был взращен, просто никто не просил судью дать вам сатисфакцию. Вы сами добивались ее для себя. Вы вытаскивали пистолет, и, если другой человек отказывался драться, вы изрядно колотили его с помощью своих друзей». Каким бы отрезвляющим ни казалось это грубоватое письмо, ясно одно: узкая тропинка к новому представлению о чести, с таким тщанием расчищенная Фридрихом-Вильгельмом III, быстро заросла при его старшем сыне Фридрихе-Вильгельме IV, а при его втором сыне Вильгельме след ее полностью исчез из поля зрения.

Принц Вильгельм, как мы видели, не одобрил регуляции по судам чести, изданные при его старшем брате. Впрочем, было очевидно, что он желал отложить их в сторону, едва заняв трон. Прошли десять триумфальных лет, в течение которых он реформировал армию, преодолел внутренние проблемы и завоевал Францию. Затем он энергично взялся за это дело. В 1872 году Вильгельм учредил большую комиссию, состоявшую из высших командных офицеров. Они доложили, что «в общем регуляции при исправлении» доказали, что они чего-то стоят, что советы чести следует сохранить, даже в роли третейских судей. Вновь и вновь они настаивали на том, что их работа не напрасна, а совет чести должен как можно быстрее завершать свои посреднические функции – в течение двадцати четырех часов или около того. За мошенничество следует наказывать со всей суровостью, а наказания должны доходить вплоть до увольнения со службы. Только четыре генерала были против обязанности приведения на суд чести. Трибунал, говорили они, следует созывать не для того, чтобы уладить споры, а лишь для того, чтобы определить пределы, в каких ссора нанесла ущерб чести профессии или была способна сделать это. Кое-кто поддерживал такую точку зрения, но, разумеется, они считали незначительными делами рассмотрение почвы для ссоры и ее урегулирование, одновременно полагая главным «правильное» поведение.

К ним относился генерал-лейтенант фон Пап, который занимал самую крайнюю и в то же время наиболее логичную позицию. Его главная мысль состояла в том, что лучший судья и охранник собственной чести – сам офицер. Следовательно, каждый офицер должен быть в состоянии судить собственное поведение без вмешательства третьей стороны. Суды чести не должны вмешиваться и вступать в дело перед дуэлью, а все наказания за участие в дуэлях должны быть отменены, кроме тех, которые назначают, если дуэли не связаны с исполнением военного долга. Другими словами, дуэльные поединки должны быть законной деятельностью только для офицеров, но более ни для кого. Говоря в целом, такова была позиция королевской комиссии, которая и была принята в конечном итоге. Она рекомендовала полный отказ от второго свода регуляций от 20 июля 1843 года и была одобрена королем. Одно оставшееся обязательство заключалось в том, что в случае частной ссоры, затрагивавшей честь офицера, совет чести должен включиться в самый последний момент, когда вызов на дуэль получен другой стороной. Задача совета ограничивалась тем, чтобы тут же составить рапорт, если возможно (но не обязательно), перед дуэлью, которая должна была состояться, и затем, согласно общей традиции офицерства, предпринять попытку к примирению. И в качестве последней меры следовало попытаться разобраться, соответствуют ли условия дуэли тяжести дела. И наконец, если дуэль все же состоится, президент или член совета должен присутствовать на ней в качестве свидетеля и проследить за тем, чтобы соблюдались традиционные формальности. Что же касается судов чести, то их действия в связи с дуэлями ограничивались случаями, когда одна сторона из поссорившихся наносила обиду чести профессии в провокационной манере либо еще более резко. Одновременно тайный приказ делал дисциплинарный проступок в случае особых дуэлей (за исключением поединков на пистолетах) делом тайным.

Регуляции 2 мая 1874 года (приложение 16), таким образом, предоставляли судам чести право объявлять, позволяет ли обычай офицерской среды искать примирения (то есть мирного урегулирования ссоры). В результате зачастую дуэли не проводились, если стороны считали предпочтительным решить дело мирным путем. Следует отметить один существенный пункт: «Офицера, который способен на безрассудное оскорбление чести своего товарища-офицера, нельзя терпеть в армии в большей степени, чем того, кто не способен защитить свою честь». Иными словами: если вы вынуждаете своего товарища-офицера драться на дуэли, нанеся ему оскорбление, то будете уволены со службы, а он уволится сам, если не сможет бросить вам вызов.

Регуляции предварялись несколькими возвышенными словами о понятии чести – «прекраснейшем драгоценном камне» «товарищества» офицеров, – которая заставляет выполнять свой долг как можно лучше, об истинной дружбе, об уважении к другим сословиям и профессиям, о «давно испытанной традиции рыцарства в офицерском корпусе и о «высоких обязанностях» последнего. Эти благородные призывы не могли скрыть того факта, что текст самих регуляций давал очень мало для механизма практического разрешения конфликтов. Вознося рыцарский дух офицерства, Фридрих-Вильгельм ГУ и Бойен попытались построить новую концепцию офицерской чести. Она должна была быть более благородной и чистой, чем коллективное представление о ней, которого придерживались ранее. Придаваемые ей этические стандарты должны быть более рафинированного свойства. Классовый дух был возведен до статуса абсолюта, суверенного принципа поведения. Если, согласно регуляциям 1843 года, роль советов чести, хотя и ограниченная на практике во многих деталях, была довольно действенной, то сейчас она была сведена к нулю. Непоследовательность прежней системы была устранена, однако на ее месте возник гораздо более серьезный конфликт – между новой конституцией судов чести и гражданским правом современного законного и конституционального государства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.