Попытка переворота

Попытка переворота

Однако весной в политическую игру активно включается группа «левых милитаристов». До той поры она в основном стояла в стороне, хотя ее настрой и оказывал определенное влияние на расклад политических сил. Так, летом 1936 года «милитаристы» поддержали Орджоникидзе, чем придали ему определенный вес. А в феврале-марте 1937-го они приняли участие в травле Бухарина и Рыкова, что облегчило расправу над лидерами «правых». Но все это были периферийные шевеления. А ставку свою «милитаристы» делали именно на военный переворот.

Молотов, несокрушимо убежденный в наличии заговора, говорил Чуеву, что высшее руководство даже знало точную дату переворота. Он ее, правда, не называет, но можно с некоторой долей вероятности считать, что переворот планировалось осуществить 1 мая 1937 года. Скорее всего, он должен был произойти во время военного парада.

Наблюдатели отмечают, что празднование Первомая прошло в довольно-таки напряженной обстановке. По свидетельству английского журналиста Ф. Маклина, «члены Политбюро нервно ухмылялись, неловко переминались с ноги на ногу, забыв о параде и о своем высоком положении». Все, кроме Сталина, хранившего ледяное спокойствие.

Сталин, поднявшись на трибуну мавзолея, демонстративно отказался пожать руку Тухачевскому. Что это было? Проявлением гнева? Вряд ли. Сталин никогда не дал бы воли своим чувствам при таком большом скоплении VIP-персон, если бы не ставил перед собой определенных, вполне прагматических целей. Судя по всему, он хотел предупредить Тухачевского, что знает о заговоре и чтобы тот не предпринимал никаких необдуманных поступков, которые могут привести к огромным жертвам и падению престижа СССР на международной арене.

Обращает на себя внимание и странное поведение Тухачевского. На всем протяжении парада он стоял, держа руки в карманах, что было ему не свойственно. Не имея военных талантов, Тухачевский все же обладал красивой выправкой и аристократическими манерами. Очевидно, в карманах у Тухачевского находилось готовое к бою личное оружие.

Кстати, о личном оружии. Отличалось ведь и поведение Ворошилова, одного из главных оппонентов Тухачевского. Обычно он стоял на мавзолее без оружия. Однако в тот день на его поясе демонстративно находилась кобура от пистолета. Ну, и вряд ли она была пустой…

Обычно военные руководители после парада оставались еще и на праздничную демонстрацию трудящихся. Так делал и Тухачевский. Но на этот раз он, дождавшись конца парада, спустился с мавзолея и отправился прочь от него.

В. Кривицкий, принимавший участие в майских торжествах в качестве почетного гостя, рассказывает о том, что спецотдел НКВД готовился к 1 мая в течение двух недель, забросив все другие дела. На торжествах присутствовало невиданное количество чекистов, одетых в штатское.

Переворот не удался, однако заговорщики остались на свободе — временно. Сталин хотел собрать как можно больше доказательств в пользу заговора и тем самым оглоушить руководство всех уровней, сделать его более податливым. К тому же решительные действия, предпринятые в самом начале мая, могли окончиться вооруженными столкновениями — со всеми вытекающими последствиями. Слишком сильны были мятежные генералы. И есть все основания считать, что они готовили еще одну попытку переворота, желая использовать для этого большие маневры РККА, намеченные на 12 мая. Сталин добился отмены маневров, а самого Тухачевского переместил с должности заместителя наркома обороны. Это произошло 13 мая, когда Тухачевский получил новое назначение — на пост командующего Приволжским военным округом. Потом пришло время Якира, которого перевели в Ленинградский военный округ. Далее начались крупные посадки. Органы арестовывают бывшего начальника ПВО Медведева, Фельдмана, Корка. Все они быстро и оперативно дают показания на Тухачевского и многих других высших военных руководителей. Одновременно следователи трясут военных-троцкистов — Примакова и Путну. Они тоже показывают на Тухачевского. И вот, наконец, 22 мая арестовывают Тухачевского, 28 мая — Якира, а 29-го — Уборевича. 30 мая из Наркомата обороны изгоняют начальника Политуправления РККА Гамарника. На следующий день он кончает жизнь самоубийством.

Далее события развиваются стремительнейшим образом. Уже 12 июня, в течение одного дня, проходит закрытый процесс, на котором Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Фельдман, Эйдеман, Примаков и Путна были приговорены к смертной казни.

Сразу настораживает та быстрота, с которой были осуждены военные вожди. С Зиновьевым и Каменевым, Бухариным и Рыковым возились гораздо дольше. Складывается впечатление, что каждый день жизни военных заговорщиков представлялся Сталину очень и очень опасным. Почему? У мятежников явно были покровители в политическом руководстве страны. Они могли решительно выступить на июньском пленуме ЦК, добившись освобождения и реабилитации милитаристов. Тогда события пошли бы по самому опасному пути (вплоть до гражданской войны).

Кто же из партийного руководства мог быть заодно с Тухачевским? Мне представляется, что надо внимательно приглядеться к группе регионалов. Все они были недовольны апрельскими успехами Сталина. Но наиболее радикальная их часть отвергла путь аппаратного противоборства и решила пойти на государственный переворот.

Что говорит в пользу этого предположения? Прежде всего, отметим такое любопытное совпадение. В мае происходят аресты военачальников, и в мае же начинаются аресты секретарей крайкомов и обкомов. До этого их могли смещать и критиковать. Но арестовывать? Нет, это уже дело небывалое. И оно свершилось.

По решению ПБ от 13 мая был снят с занимаемой должности первый секретарь Свердловского обкома И. Д. Кабаков. Через три дня было дано разъяснение. Оказывается, Кабаков принадлежал к «контрреволюционному центру правых». Одновременно с ним были сняты Саркисов и А. Р. Вайнов, секретарь Ярославского обкома. Правда, против них пока еще не выдвигали никаких политических обвинений. Весьма возможно, что они просто стали жертвами той кадровой игры, которую Сталин вел с регионалами. А вот Кабаков, скорее всего, был как-то связан с военными заговорщиками, не случайно его сняли почти одновременно с перемещением на Волгу Тухачевского. Вряд ли бы Сталину тогда удалось передать дело в НКВД, не имей он твердых доказательств вины Кабакова. А так его сдали свои же. Военного переворота боялись почти все левые консерваторы. И не зря — авантюрист Тухачевский, ненавидящий партийные структуры, очень скоро устроил бы им «ночь длинных ножей». И поддержавшим его, и тем более не поддержавшим. Он не стал бы тянуть — как Сталин, терпеливо наставлявший «заблудших» олигархов.

Через месяц со своего поста слетел еще один региональный барон — Румянцев, бывший первым секретарем Западного (Смоленского) обкома. Он был обвинен в связях с «врагом народа Уборевичем». Связи в любом случае имели место быть — в то время Смоленская область входила в состав Белорусского военного округа.

Кого еще из регионалов можно считать запутанным в деле Тухачевского? Очевидно, Варейкиса. Он не побоялся позвонить Сталину с тем, чтобы выразить протест в связи с арестом «красного Бонапарта». Вообще, Варейкис дружил с Тухачевским еще с 1918 года, когда они вместе свергли мятежного главкома Муравьева, примыкавшего к левым эсерам. Однако Сталин простил Варейкису его дерзкий звонок. Наверное, его подкупила искренность человека, вступившегося за друга. Сталин такую прямоту ценил. К тому же тогда он просто не имел никаких других доказательств связи Варейкиса с заговорщиками.

Есть и еще кое-какие соображения по поводу возможных участников заговора, принадлежавших к партократии. Но о них мы поговорим чуть позже, когда речь зайдет об июньском пленуме. Пока рассмотрим такой вопрос — а не был ли связан с заговорщиками Лев Давидович Троцкий? Мы его уже успели маленько подзабыть, однако он такого отношения не заслуживает. Человечище был действительно матерый.

По официальной версии, троцкисты, само собой, были связаны с заговором. Но мы будем помнить, что официальные версии той поры являются амальгамами и в них надо скрупулезно отделять зерна от плевел. А это весьма трудно. Особенно в данном случае. Троцкий надежно законспирировал большинство своих контактов с СССР. И надо думать, что возможные связи с армией держались бы им в самом большом секрете. Ведь армия — это надежнейший путь к власти. Поэтому придется включить логику и соотнести одни известные и бесспорные факты с другими такими же фактами.

Вспомним, что сам Тухачевский пользовался некоторым расположением Троцкого, хотя между ними случались и трения. И тот и другой благоволили милитаризму. Одно время Троцкий выступал за милитаризацию профсоюзов и наяривал по части создания трудармий, бывших чем-то средним между казармой и концлагерем.

Демократом Троцкий стал, когда почувствовал, что его отсекают от руководства. Вот тут-то он и вспомнил про «внутрипартийную демократию». Она ему понадобилась, чтобы свободно оппонировать Сталину и другим противникам. А приди «демон революции» к власти, он бы такую «демократию» устроил, мало не показалось бы. По крайней мере, уже в эмиграции он вовсе не церемонился со своими соратниками по IV Интернационалу. Когда мексиканский троцкист Галисия потребовал свободы мнений внутри троцкистского Интернационала, сам Троцкий немедленно заявил о том, что это требование противоречит принципам централизма. Как только американские троцкисты предложили провести внутри движения референдум по вопросу о том, является ли СССР рабочим государством, как Троцкий взял и дезавуировал их предложение. А троцкистов Бэрнхэма и Шахтмана, усомнившихся в пролетарской природе СССР, Троцкий просто-напросто исключил из своего Интернационала. Так что демократ он был еще тот. Типа Ельцина.

Получается, что Троцкий и левые милитаристы были весьма близки друг к другу в идейном смысле. И «демон революции», и полководцы-заговорщики одинаково ценили милитаризм, мечтая использовать его для осуществления внешнеполитических авантюр революционного характера.

Еще в 1932 году Троцкий призвал к военному свержению сталинизма. Было бы наивно думать, чтобы такой опытный политик и убежденный борец не попытался бы выйти на связь с недовольными генералами. И столь наивным было полагать, что сами генералы-заговорщики отказались бы от поддержки Троцкого. Ведь в СССР их группировка была самой слабой. Да, конечно, армия — это сильный козырь. Но, во-первых, они ее полностью не контролировали. А во-вторых, власть в стране все же принадлежала политическим элитам.

Характерно и наличие в рядах тухачевцев Примакова и Путны, бывших активных троцкистов. Это навевает кое-какие интересные мысли.

Но более всего интересен «испанский след». По данным Кривицкого, Тухачевский был очень сильно недоволен политикой Сталина в Испании. Он считал, что СССР беспардонно вмешивается во внутренние дела испанцев, а сталинские агенты распоряжаются в Испании как в покоренной стране. На первый взгляд выглядит все это очень благородно. Не забыть бы только о том, что сам Тухачевский, как и Троцкий, мечтал о революционных завоевательных походах в другие страны. На самом же деле маршала волновало то, что сталинская агентура сдерживает чрезвычайно бурную активность испанских леваков, среди которых не последнюю роль играли троцкисты. Выше я уже отмечал, что сталинистская Компартия Испании (КПИ) получила из Москвы четкие инструкции — препятствовать развитию революции и опираться на самые широкие слои. В КПИ стали в массовом порядке вступать представители средних слоев. Вряд ли это было бы возможно, если бы сталинская агентура проводила репрессивную политику в отношении испанского народа. Нет, спецслужбисты из СССР преследовали именно крайне левых, особенно троцкистов и близких к ним. Вот это и тревожило Тухачевского. Он-то хотел сделать из Испании некую военно-революционную базу на Пиренеях. Но ведь того же самого хотел и Троцкий…

Когда в Испании началась гражданская война, Тухачевский и Уборевич предложили Сталину направить их в эту страну, на помощь республиканцам. Об этом сообщал сам Сталин, задолго до репрессий, в иронично-снисходительном тоне.

Заместитель наркома обороны хочет ехать воевать в чужую страну? Вот уж это «оздоровило» бы международное положение! Какой сильный козырь получили бы сторонники вооруженного «крестового похода против коммунизма». Но главное даже не в авантюризме подобного предложения. Авантюризм здесь наличествует с точки зрения дипломатии, а Тухачевский преследовал не дипломатические цели, не цели внешней политики СССР. Он явно хотел подготовить почву для победы ультралевых сил, которая создала бы столь желанную для него революционную базу. Кстати, с этой базы военным заговорщикам могли оказать самую действенную поддержку.

Просто бросается в глаза одно потрясающее совпадение! В конце апреля — начале мая, когда в Москве планировалось осуществить военный переворот, в испанской провинции Каталония полыхал ультралевый мятеж. Костяк его составляли анархисты из Национальной конфедерации труда (НКТ). Серьезную поддержку им оказала Рабочая партия марксистского единства (испанская аббревиатура — ПОУМ). А это была протроцкистская организация.

Я использовал приставку «про» не случайно. Троцкисты очень обижаются, когда ПОУМ считают троцкистской партией. И это тот редкий случай, когда они хоть отчасти правы. Действительно, в ПОУМ существовало несколько фракций. Только часть из них склонялась влево, к троцкизму, другую часть кренило вправо — к левой социал-демократии. (Между прочим, это отлично демонстрирует ту легкость, с которой ультралевые объединяются с «правыми оппортунистами» — тогда, когда речь идет о борьбе против «сталинизма». То есть против патриотического социализма.) Однако, сам Троцкий возлагал очень большие надежды на ПОУМ, считая, что она способна перевести испанскую революцию на коммунистические, пролетарские рельсы. И мы можем смело делать вывод — Троцкий был замешан в левацком мятеже. А то, что попытка путча в Москве совпала по времени с путчем в Барселоне, говорит о многом.

Сталин, однако, сумел подавить оба этих путча. Победа над военными заговорщиками еще больше укрепила его позиции и дала ему основания для новых структурных преобразований. Решение ПБ от 11 мая 1937 года предоставляло верному сталинцу Маленкову и руководимому им Отделу по работе с партийными органами (ОРПО) ЦК очень большие полномочия. Теперь аппарат ЦК напрямую контролировал все кадровые перемещения, осуществляемые как в партийных, так и в государственных организациях. Во-первых, это давало в руки первого секретаря ЦК Сталина мощнейший организационный ресурс. Во-вторых, решение ПБ было серьезным шагом на пути затеянных им широкомасштабных реформ.

Сталин хотел избавить партию от непосредственного руководства государством. Но он вовсе не хотел, чтобы она перестала быть правящей партией. Он планировал сосредоточить ее руководящую роль на идеологии, а также на контроле за кадровой политикой. Иными словами, партия, по мысли Сталина, должна была руководить государством, но лишь опосредованно, более гибко. Решения по всем вопросам внутренней и внешней политики принимали бы государственные организации, однако партия могла бы сказать свое веское слово посредством кадровых рычагов. Таким образом, и государство, и партия находились бы в равновесном состоянии, дополняя друг друга.

Сталин был противником догматизма и заидеологизированности, присущей коммунистам. В то же время он отлично понимал, что первейшей слабостью дореволюционной правящей элиты была ее аполитичность. Царская Россия обладала мощным государственным аппаратом, сильнейшей армией, неплохой жандармерией. Однако у нее совершенно не было политической организации, которую она могла бы противопоставить революции. Власть смогла подавить вооруженные восстания времен первой русской революции. Власть обуздала кровавый эсеровский террор. Но она показала себя абсолютно беспомощной в 1915–1917 годах, когда в основу подрывной деятельности была положена парламентско-пропагандистская деятельность либеральных партий. Прогрессивный блок нападал на правительство в Думе, но Совет министров принял решение никак не отвечать на клевету кадетских адвокатишек. В крайнем случае цензура вымарывала из газет речи оппозиционеров, что не только не помогало, а, напротив, вредило. Люди тянулись к запретному плоду, любопытствовали, рождали самые невероятные слухи и домыслы. Итог общеизвестен.

Сталину было очевидно, что государственный аппарат, замкнувшись сам на себе, окостенеет, превратится в «силу», неспособную отвечать на политические вызовы эпохи. Мало чего хорошего принесла бы и партийная монополия, которая растворила бы партию в рутине повседневных дел, сделав ее организацией бюрократов и канцеляристов. Так оно и произошло. Сталинский урок пошел не впрок хрущевско-брежневским маразматикам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.