Глава 6 РОЛЬ СИЛЫ В ОГРАНИЧЕННОЙ ВОЙНЕ

Глава 6

РОЛЬ СИЛЫ В ОГРАНИЧЕННОЙ ВОЙНЕ

Элементы силы в ограниченной войне близки к аналогичным составным частям, присущим обороне. Можно сказать, что как правильное использование обороны иногда может позволить меньшей силе добиться своей цели, выступая против силы превосходящей, так и правильное использование ограниченной формы войны может обеспечить слабому в военном отношении государству успех в борьбе с более сильным. Причем таких примеров слишком много, чтобы их можно было отнести к случайностям.

Очевидный элемент силы заключается в том, что при благоприятном географическом положении мы имеем возможность, используя военно-морской флот, ограничить численность войск, с которыми предстоит иметь дело армии. Мы действительно можем использовать флот, чтобы изменить неблагоприятное соотношение наземных сил в свою пользу. Но помимо этой практической причины есть и другая, корни которой уходят в первые принципы стратегии.

Дело в том, что ограниченная война позволяет использовать оборону без ее обычных недостатков в степени, невозможной в неограниченной войне. Эти недостатки, главным образом, заключаются в том, что она имеет тенденцию отдавать инициативу противнику и лишает войска радостного возбуждения, вызванного наступлением. Но в ограниченной войне, как мы увидим, этого может и не быть, и, если без этих жертв мы сможем действовать в основном в обороне, наша позиция станет в высшей степени сильной.

Утверждение не допускает сомнений. Даже если мы не вполне согласны с доктриной Клаузевица о силе обороны, можно, по крайней мере, принять ее модификацию, сделанную Мольтке. Он утверждает, что сильнейшая форма войны – то есть форма, которая экономически способствует высшему проявлению силы в данных войсках, – это стратегическое наступление в комбинации с тактической обороной. Это в самом деле условия, которые может дать ограниченная война, если театр и метод выбраны правильно. Следует помнить, что использование этой формы войны предполагает возможность, благодаря высшей степени готовности и мобильности или удобному географическому положению, закрепиться на территориальной цели, прежде чем противник сумеет собрать силы, чтобы помешать. Сделав это, мы получаем инициативу, и противник, предположительно не имеющий возможности атаковать нас дома, должен согласиться с нашим началом, попытавшись изгнать нас. Мы находимся в положении, позволяющем встретить атаку в районе по своему выбору и использовать все возможности контратаки, которые предоставят нам его утомленные наступающие войска. Предполагая, что территориальная цель окружена морем, а наш противник не обладает преимуществом на море, такие возможности непременно представятся и, даже если не будут использованы, затруднят главную атаку. Отличный пример – нервозность русских во время их наступления в глубь Ляодунского полуострова, вызванная опасностью контрудара со стороны залива Печили.

Ситуация, которую создает этот метод ведения боя, характеризуется тем, что наша главная стратегия – наступление, то есть наше главное движение – позитивно и имеет целью оккупацию территориальной цели. Малая стратегия, которая следует далее, должна быть в общих чертах оборонительной, призванной, пока противник старается вытеснить нас, накопить максимальную энергию контратаки, соотносимую с нашими силами и возможностями.

Если мы считаем, что благодаря всеобщему соглашению в современных условиях сухопутной войны больше невозможно провести границу между тактикой и малой стратегией, мы имеем в свою пользу для всех практических целей идентичную позицию, которую Мольтке считал важным элементом сильнейшей формы войны. Можно сказать, что наша большая стратегия – наступление, а наша малая стратегия – оборона.

Если к тому же ограниченная форма войны имеет этот элемент силы выше, чем неограниченная форма, очевидно, правильно использовать более изнурительную форму и когда цель ограниченна, так же как и правильно использовать оборону, когда цель негативна и мы слишком слабы для наступления. Этот пункт очень важен, поскольку является прямым отрицанием текущей доктрины о том, что в войне может быть только единственная допустимая цель – уничтожение средств сопротивления противника и что первоочередной целью всегда должны являться его вооруженные силы. Встает вопрос: не является ли иногда нерациональным стремиться прямо к последующей цели войны?

Несмотря на все то, что об этом говорили Клаузевиц и Жомини, преобладает мнение, что вопрос допускает только один ответ. Фон дер Гольц, например, подчеркивал, что уничтожение противника всегда должно быть целью современной войны. По его мнению, «первый принцип современной войны» состоит в том, что «непосредственная цель, против которой должны быть направлены все наши усилия, – это вражеская армия». А у принца Крафта есть максима, что «первой целью должно быть уничтожение вражеской армии. Все остальное – оккупация страны и т. д. – находится на втором плане».

Здесь автор признает, что процесс оккупации вражеской территории – это операция, отличная от уничтожения вооруженных сил противника. Фон дер Гольц идет дальше и протестует против обычной ошибки, заключающейся в рассмотрении уничтожения главной вражеской армии как синонима полного достижения цели. Он утверждает, что, согласно существующей доктрине, хорошо, «когда два воюющих государства отличаются примерно одинаковой природой». В случаях, когда оккупация территории должна быть произведена как отдельная операция, не требующая предварительного разгрома вражеской армии, и если условия таковы, что можно оккупировать территорию с выгодой, предварительно не нанеся поражение врагу, это определенно вопрос педантизма – настаивать, чтобы на завтра было отложено то, что можно сделать сегодня. Если речь заходит об оккупации всей территории противника или даже ее существенной части, немецкий принцип, конечно, хорош, но далеко не все войны таковы.

Настойчивое требование соблюдения принципа «уничтожения» и даже его преувеличение в свое время было ценным, поскольку предотвращало возврат к старым, дискредитировавшим себя методам. Но он выполнил свою функцию, и слепая приверженность ему, без учета принципов, на которых он основан, имеет тенденцию низводить военное искусство до поединка дубинками.

Клаузевиц, во всяком случае, как указывал генерал фон Кеммерер, был слишком грамотным солдатом, чтобы связывать себя столь абстрактным предположением во всей его современной незрелости. Если бы дело обстояло так, для более слабого государства было бы в любом случае невозможно вести успешную войну против более сильного, а этот вывод опровергается историческим опытом. То, что высшая форма войны, такая как наступление, является более радикальной, представляется определенным, если, конечно, условия позволяют ее использовать. Но Клаузевиц, и это следует помнить, четко утверждает, что такие условия предполагают наличие у воюющей стороны, использующей высшую форму, большого физического или морального превосходства или находчивости и инициативы – внутренней склонности к большим опасностям. Жомини так далеко не зашел. Он, конечно, вычеркнул бы «внутреннюю склонность к большим опасностям», потому что, по его мнению, именно она заставила Наполеона злоупотребить высшей формой войны себе на гибель. Как мы видим, история не меньше, чем теория, не поддерживает идею одного ответа, и создается впечатление, что даже в Германии начинается противодействие истинному учению Клаузевица. Поясняя его, фон Кеммерер говорит: «Поскольку большинство самых выдающихся военных авторов нашего времени поддерживают принцип, заключающийся в том, что в войне наши усилия всегда должны быть предельными и что намеренное использование низших средств демонстрирует слабость, я считаю своим долгом заявить, что широта взглядов Клаузевица вызывает у меня высшую степень восхищения».

Если быть точным, Клаузевиц утверждал следующее: когда условия неблагоприятны для использования высшей формы войны, захват небольшой части вражеской территории может рассматриваться как правильная альтернатива уничтожению его вооруженных сил. Но он считал эту форму войны чем-то вроде хитрости, уловки. Его чисто континентальные взгляды не позволили ему понять, что вполне возможны ситуации, когда цель будет действительно настолько ограниченна, что низшая форма войны окажется более эффективной и экономичной. В континентальной войне, как мы уже видели, такие случаи вряд ли возможны, но при значительном влиянии морского фактора они заявляют о себе во весь голос.

Тенденция британцев выбирать низшую или ограниченную форму войны всегда была выражена так же ясно, как противоположная тенденция на континенте. Отнесение этой тенденции, как иногда делают, к унаследованному недостатку военного духа было бы противоречием в отношении весьма впечатляющих достигнутых с ее помощью результатов. Нет никаких оснований объяснять ее чем-то другим, кроме как здравомыслием при выборе формы войны, наилучшим образом соответствующей условиям существования британцев. Их благоразумие и проницательность настолько развиты, что они обычно применяли именно ограниченную форму войны не только в том случае, когда ее целью являлась точно определенная территория, но и когда обоснованность ее применения была менее очевидна. Как уже говорилось в предыдущей главе, британцы применяли ее, причем в основном успешно, и действуя вместе с союзниками на континенте для неограниченной цели, то есть когда общая цель – уничтожение общего врага.

На деле выбор между двумя формами зависит от обстоятельств каждой конкретной ситуации. Необходимо определить, является ли политическая цель действительно ограниченной, можно ли свести ее, если она ограниченна лишь теоретически, к конкретной ограниченной цели и способствуют ли стратегические условия успешному применению ограниченной формы.

Теперь нам требуется определить эти условия с максимальной точностью, и лучше всего это сделать, изменив наш метод на реальный и приведя конкретный пример.

Проще и нагляднее всего это сделать на примере войны между Японией и Россией. Перед нами – типичная ситуация: маленькая страна, навязавшая свою волю великой стране, не разгромив ее – иначе говоря, не уничтожив ее силу сопротивления. Подобное было Японии не по силам. Поскольку повсеместно на континенте уничтожение врага считалось единственной допустимой формой войны, действия Японии, рискнувшей вступить в войну, посчитали безумием. Только в Англии, с ее традициями и пониманием, чего островное государство может достичь, используя низшие средства, считали, что у Японии были все шансы на успех.

Пример является тем более удивительным, потому что все считали истинную цель войны абстрактно неограниченной. Во многих странах верили, что в действительности война должна была решить, кто будет доминировать на Дальнем Востоке – Россия или Япония. Как и Франко-прусская война 1870 года, Русско-японская война имела внешний вид того, что немцы называли «испытанием сил». Такая война, прежде всего, стремится к полному уничтожению одного противника другим. В этом случае не было никаких сложностей, связанных с союзниками, – их и быть не могло. Англо-японский договор[12] изолировал борьбу. Что же касается исключительно боевой мощи, можно сказать следующее. После окончания войны мы склонны приписывать ее результат моральным качествам и профессиональной подготовке победителей. Эти качества, конечно, сыграли свою роль, и их значение нельзя приуменьшать, но кто станет утверждать, что, если бы Япония попыталась воевать с Россией так, как это сделал Наполеон, она бы достигла хотя бы такого же результата? Она не имела перевеса, который Клаузевиц назвал основным условием, предшествующим попытке уничтожить врага – применению неограниченной войны.

К счастью для Японии, обстоятельства не требовали применения таких неограниченных средств. Политические и географические условия были таковы, что она смогла свести нематериальную цель отстаивания своего престижа к совершенно конкретной форме территориальной цели. Вторжение русских в Маньчжурию угрожало включением Кореи в состав Российской империи, что японцы считали гибельным для своего положения и будущего развития. Сохранение целостности Кореи было бы внешним и очевидным признаком ее способности утвердиться в качестве великой тихоокеанской державы. Абстрактная ссора Японии с Россией выкристаллизовалась в конкретную цель, таким же образом, как ссора западных держав с Россией в 1854 году выкристаллизовалась в конкретную цель – Севастополь.

В случае с Японией непосредственная политическая цель была очень хорошо приспособлена для использования ограниченной войны. Благодаря географическому положению Кореи и наличию больших, плохо освоенных территорий, отделяющих ее от центра Российского государства, она могла быть практически полностью изолирована действиями военно-морского флота. Более того, здесь выполнялось условие, которому Клаузевиц придавал первостепенное значение, – захват конкретного объекта не только не ослабил оборону Японии, но и существенно усилил ее позицию. Операция была наступательной по сути и замыслу и одновременно, как захват Фридрихом Великим Саксонии, прекрасно сработала в отношении обороны. Япония не только не открыла свое сердце, но сделала его практически неприступным. Причина проста: благодаря большому расстоянию до двух русских арсеналов – Порт-Артура и Владивостока – и проходу, контролируемому японцами, положение русского флота было очень слабым. Единственным способом исправить ситуацию была организация базы в корейских проливах. Россия уже давно пыталась добиться этого дипломатическими средствами, ведя переговоры в Сеуле. Стратегически целостность Кореи была для Японии столь же важна, как целостность Бенилюкса для Великобритании, только в случае Бенилюкса, поскольку эти страны было практически невозможно изолировать, возможность прямого воздействия Великобритании всегда была сравнительно невелика. Португалия с ее непревзойденной в стратегическом отношении гаванью в Лиссабоне была аналогичным случаем в прежних океанских войнах Великобритании, и, поскольку ее можно было в какой-то степени изолировать от извечного противника англичан силами военно-морского флота, им там всегда сопутствовал успех. В целом можно сказать, что, несмотря на успехи, которых Великобритания достигла в длинной серии войн, которые велись на ограниченной основе, ни в одной из них условия не были такими благоприятными, как те, что сложились для Японии. Ни в одной из них главное наступательное движение не было настолько благоприятным для домашней обороны. Канада ничего не добавила к английской линии обороны своей страны, а в Крыму наше наступление настолько явно оставило без прикрытия Британские острова, что англичанам срочно пришлось дополнять свою операцию против ограниченной цели отправкой боевого флота для контроля выхода из Балтийского моря, чтобы предотвратить опасность неограниченного контрудара[13].

Рассматривали или нет японцы войну с самого начала сквозь призму этого принципа, не имеет большого значения. Главное, что при такой благоприятной территориальной цели, как Корея, ограниченная война оказалась возможной в своей самой благоприятной форме. Война действительно оказалась ограниченной и была полностью успешной. Не ожидая обеспечения превосходства на море, Япония начала с внезапного захвата Сеула, после чего под прикрытием второстепенных операций флота перешла к полной оккупации Кореи. На пороге второй стадии – организации защиты завоеваний – превосходный характер географической цели проявился еще четче. Теоретическая слабость ограниченной войны в этот момент заключается в сдерживании наступательных операций. В рассматриваемом случае такое сдерживание не было необходимым и даже возможным по следующим причинам. Для того чтобы защитить свои завоевания, японцам следовало бы не только сделать корейскую границу неприкосновенной, но и изолировать страну со стороны моря. Именно поэтому было необходимо уничтожить русский флот, что влекло за собой подавление Порт-Артура военными средствами. На второй стадии японцы тоже действовали в двух направлениях с разными целями – Порт-Артур и русская армия, которая медленно собиралась в Маньчжурии, – весьма неприятная ситуация. Однако географическое положение театра оказалось настолько удачным, что благодаря внезапности и решительным действиям на море ее удалось существенно улучшить. После выдвижения корейской армии в Маньчжурию и высадки войск между ней и армией Порт-Артура, после сосредоточения трех корпусов, опасное разделение направлений операций перестало быть угрожающим. Силы японцев были скомпонованы таким образом, что возникла прямая угроза контратаки на Ляоян раньше, чем русские сконцентрируют достаточно сил для наступления. Ляоян был не только местом сосредоточения русских войск, но также надежной позицией и для защиты Кореи, и для прикрытия осады Порт-Артура. Его захват давал японцам все преимущества обороны и вынуждал русских на ведение наступательных операций, которые были им не по силам. Это преимущество было достигнуто не только на берегу. Успех кампании, кульминацией которой стало падение Порт-Артура, был весьма впечатляющим. Он не только обеспечил Японии относительное преимущество на море, но и позволил ей перейти к морской обороне и навязать России итоговые действия на море, пользуясь всеми возможными преимуществами времени, места и силы себе на пользу.

Сражением при Цусиме территориальная цель была полностью изолирована морем, и положение японцев в Корее стало неуязвимым, как в свое время положение Веллингтона в Торрес-Ведрас. Осталось только перейти к третьей стадии и наглядно продемонстрировать России, что ей выгоднее смириться с ситуацией, чем продолжать попытки ее изменить. Это сделало итоговое наступление на Мукден, и в результате Япония достигла своей цели, не уничтожая противника. Наступательная мощь России никогда не была столь велика, в то время как силы японцев оказались почти полностью истощены.

При таком подходе представляется очевидным, что борьба на Дальнем Востоке развивалась по тем же канонам, что великие морские войны прошлого, которые континентальные стратеги упорно не желали признавать. Она включала обычные три стадии: начальное наступательное движение для захвата территориальной цели; вторую стадию, навязывающую изнурительное наступление врагу, и заключительную стадию давления, во время которой производится возврат к наступлению в соответствии с «обстоятельствами, – как указывает Жомини, – и вашими относительными силами, чтобы получить желаемую уступку».

Конечно, не следует требовать, чтобы эти стадии всегда были ясно обозначены. Стратегический анализ не может дать четких результатов. Он имеет целью приблизительное соответствие, группировку, которая укажет направление, но всегда оставит простор для собственных суждений. Три стадии Русско-японской войны, хотя и были необычайно четко обозначены, накладывались друг на друга. Так и должно быть. В войне эффект операции никогда не ограничивается пределами ее непосредственного или начального замысла. Так, оккупация Кореи имела вторичный оборонительный эффект, поскольку защитила Японию, в то время как начальный удар, нанесенный адмиралом Того по Порт-Артуру, чтобы прикрыть главное наступательное движение, как оказалось, из-за деморализации, вызванной им на русском флоте, стал четким шагом к изоляции захваченной цели во второй стадии войны. На завершающих стадиях линия между тем, что было жизненно важно для утверждения второй стадии завершения изоляции, и третьей стадией общего давления была выражена неясно.

На этой стадии стратегия японцев подверглась наиболее резкой критике; именно в это время создалось впечатление, что они отошли от концепции ограниченной войны, если, конечно, они вообще когда-нибудь ее понимали в том виде, в каком ее представлял старший Питт. Велись споры вокруг того, что в своем стремлении нанести удар по основным силам противника японцы не выделили достаточно сил для подавления Порт-Артура, как необходимого шага к завершению второй стадии. Независимо от того, усугубило ли и без того тяжелое положение такое распределение сил или оно стало итогом неправильной оценки трудностей, результатом стала неудача, которая обошлась Японии очень дорого. Она выразилась в потере времени и человеческих жизней в самом Порт-Артуре, и, кроме того, когда операция русского флота в июне разъяснила японцам их ошибку, наступательное движение на Ляоян пришлось задержать, и возможность нанести решающий контрудар перешла к противнику, сконцентрировавшему свои силы на берегу.

Эту неудачу можно, по крайней мере частично, объяснить континентальным влиянием, под воздействием которого готовилась армия. При составлении японского плана операций предполагалось, что оккупация Кореи и изоляция Порт-Артура были предварительными шагами перед концентрированным наступлением на Ляоян, «которое имелось в виду как первая цель операций на суше». Но определенно, по любой военной теории, первой целью японцев на суше был Сеул, где они ожидали первого большого сражения с войсками, шедшими из Ялу, а второй – Порт-Артур – арсенал и база флота, с которым они рассчитывали справиться, не встретив больших трудностей, как и десять лет назад в операции против китайцев. Такова действительная последовательность событий, и критика, рассматривающая операции такого размаха и предельной важности как случайности стратегического развертывания, может объясняться только доминированием наполеоновской идеи войны, против универсального применения которой активно возражал Клаузевиц. Это работа людей, которым сложно представить военный план, не увенчанный Йеной или Седаном. Этот взгляд – дитя теории, не имеющей отношения к действительным событиям рассматриваемой войны и не дающей объяснения ее полному успеху. Истина заключается в том, что, пока японцы действовали в соответствии с принципами ограниченной войны, сформулированными Клаузевицем и Жомини и просто выводимыми из богатого военного опыта, их успех превзошел все ожидания. Но, отойдя от этих принципов и позволив себе смешать их с континентальными теориями, можно отметить, что японцы неожиданно для самих себя оказались перед лицом серьезных трудностей.

Несомненно, выражение «ограниченная война» не слишком удачно. Но, увы, не было найдено другого, включавшего в себя идеи ограниченной цели и ограниченного интереса, которые являются характеристиками этого типа войны. Если же приведенный выше пример считать типичным случаем, смысл термина будет понят правильно. Остается только подчеркнуть один важный момент. Факт, что доктрина ограниченной войны отрицает широко распространенное мнение о том, что главной целью войны должны быть вооруженные силы противника, может нести с собой ложное представление, что он также отрицает вывод: война означает сражения. Но какова бы ни была форма войны, нет повода думать, что существует вероятность возврата к старой ошибочной попытке решить исход войны маневрами. Все формы требуют использования сражений. По нашей фундаментальной теории война есть продолжение политического общения, в котором сражения заменили написание дипломатических нот. Только борьбой мы можем достичь своей цели в войне.

Это тем более необходимо подчеркнуть, потому как идею сделать своей целью часть территории можно спутать со старым методом ведения войны, при котором армии ограничивались маневрированием на стратегические позиции, а собственно бой считался признаком плохого командования войсками. С такими почти парадными маршами ограниченная война не имеет ничего общего. Она отличается от неограниченной войны лишь тем, что вместо необходимости уничтожить всю мощь сопротивления противника следует уничтожить только такую часть его действующих сил, которую он может задействовать, чтобы не допустить или прекратить оккупацию территориальной цели.

Поэтому, планируя такую войну, прежде всего следует определить, о каких силах может идти речь. Это будет зависеть от важности, которую противник придает рассматриваемой территориальной цели, характеру и степени его занятости в других районах, а также от естественных трудностей его коммуникаций и степени, в которой можно эти трудности увеличить в процессе начальных операций. При благоприятных обстоятельствах (и в этом заключается большое преимущество ограниченной войны) можно получить возможность управлять количеством сил, с которыми нам предстоит столкнуться. Самые благоприятные обстоятельства, и единственные обстоятельства, из которых мы можем извлечь пользу, позволяют осуществить более или менее полную изоляцию действиями военно-морского флота, а такая изоляция не может быть достигнута, пока мы не уничтожим военно-морской флот противника.

И вот, наконец, мы подошли к области военно-морской стратегии. Теперь можно уделить все свое внимание теории войны на море.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.