Скансен

С шумной современной улицы, по которой мчится поток «вольво» и «саабов», я попадаю в какой-то иной мир. Как это у поэта: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»

Навстречу идет миловидная девушка. На ней широкая юбка в пол, блузка на шнуровке, с вышивкой на рукавах. Поверх всего расшитый фартук. Из-под платка, покрывающего голову, выбивается светлая прядь, волосы падают на плечи.

– Приветствую вас в нашем Национальном этнографическом музее «Скансен», – говорит она на отличном английском. – Куда хотите зайти? В торговую лавочку? В аптеку? В пекарню?

Толкаю первую же дверь и попадаю на два-три века назад. За прилавком деревенской лавки другая девушка, постарше, в похожем костюме. Только волосы у нее целиком забраны под чепчик. Какой же головной убор более правильный – платок на распущенные волосы или чепчик, в котором они спрятаны целиком? Она объясняет, что все зависит от семейного положения:

– Я уже замужем, а моя подруга еще нет. Вы что-нибудь хотите купить? – спрашивает она из-за прилавка.

Глаза у меня разбегаются. Я хотела бы купить все. Вот этот фонарь – предшественник электрической лампочки. И эти ножницы с витиевато изогнутыми ручками – для стрижки овец. И железную щетку, чтобы вычесывать шерсть, оставшуюся после стрижки. И утюг на углях. И старинные тазы. И ухваты для печки… Ведь это какая же экзотика! Однако мой скромный бюджет позволяет сделать лишь одну дешевую покупку. Я прошу отпустить мне разноцветные леденцы. Девушка взвешивает их на больших старинных весах, ссыпает в кулек из грубой серой бумаги.

А теперь – в аптеку. Мне как раз надо купить аспирин от простуды. Но пожилой продавец – очки в круглой оправе, – своим обликом действительно напоминающий старого аптекаря, объясняет, что таких лекарств у них нет и быть не может: в XVII–XVIII веках их не продавали. А если от простуды, то вот травяной чай: заварите, закутайтесь на ночь, и к утру все пройдет. Выйдя из аптеки, я слышу соблазнительный аромат свежей сдобы и иду на этот запах. Передо мной еще один дом, над ним висит большой деревянный крендель. Пекарня. Не имитация, не сцена, разыгранная на тему «Как пекли хлеб в старину», а самое настоящее действующее производство. Пекарь в белом переднике и высоком колпаке выпекает булочки. И ровной своей румяностью, и безупречно круглой формой они очень похожи на муляжи. Но аромат… Я с трудом выстаиваю очередь человек в пять. А дорвавшись до этих соблазнительных изделий, набираю их целый пакет.

Теперь, насытившись, можно осматривать музей дальше. Иду к стеклодувам. Там на глазах у изумленных посетителей лысый дядька в длинной белой рубахе берет кусок обыкновенного стекла, раскаляет его и превращает в изящную вазочку для варенья. Ну уж раз побывала у стеклодува, как же не заглянуть к гончару? Он тоже в старинном наряде, не обращая на нас никакого внимания, разрисовывает только что сделанный глиняный горшок с простеньким рисунком – по белому полю наивные голубые цветочки. Я вспоминаю современные керамические кувшины изысканного дизайна, которые видела в городских магазинах, и чувствую, как история проходит у меня перед глазами.

На улице я вижу деревянную церквушку, потом ветряную мельницу. Вот пошли жилые постройки – крестьянские подворья, крытые соломой. В каждом доме – свой хозяин в одежде, соответствующей эпохе. Из труб домов идет дым. А вот и он – красный домик с белой оторочкой.

Честно говоря, услышав от Пэра про красный цвет шведского архитектурного символа, я немного удивилась. Уж на что русские крестьяне любят украшать свои избы, даже и сейчас, а красного дома я что-то ни разу не видела. Шведский домик оказался красно-коричневого цвета. По контуру он был обведен белой краской. Белыми были и перила крыльца. На самом крыльце стояли два огромных сундука, служившие, по-видимому, и шкафами, и сиденьями. Они тоже были выкрашены в вишневый цвет и тоже окаймлены белым. Ни резных наличников, ни ярких заборов, никаких внешних украшений: все, как и полагается по правилам lagom, то есть умеренно. Но почему все-таки такой нетипичный красный цвет?

Из дома выходит молодой красавец в старинной рубахе и широких штанах. Его я об этом и спрашиваю. Объяснение, оказывается, лежит вовсе не в сфере эстетики, а вызвано чисто прагматической причиной. Шведы еще давно научились делать краску из отходов медного производства, которое было здесь развито. Краска эта оказалась устойчивой к снегу, дождям, солнцу, ветрам. Ею выгодно было покрывать снаружи деревянные стены домов: она была долговечной. А цвет… да, цвет подкачал, он имел тот яркий красноватый оттенок, который несколько нарушал сдержанный национальный колорит. Но, как мы уже знаем, шведы – люди прежде всего практичные. Целесообразность оказалась важнее эстетики. Так и повелось: деревенские (и не только деревенские, но часто и городские) постройки возводить в этом единообразном стиле и в несложной цветовой гамме – темно-красное с белым.

Потом, когда я стала выезжать за город, я много раз видела эти домики, очень похожие друг на друга. И поняла, почему именно такое нехитрое сооружение превратилось в символ патриотизма.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.