ИВЛИН ВО, СВЯЩЕННОЕ ЧУДОВИЩЕ АНГЛИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ИВЛИН ВО, СВЯЩЕННОЕ ЧУДОВИЩЕ АНГЛИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Ивлин Во (1903–1966)?– из тех классиков, чьи произведения читаешь и, что еще важнее, перечитываешь не ради «галочки», не?ради престижа и суетного желания щегольнуть эрудицией перед знакомыми, а?ради чистого и беспримесного «удовольствия от текста». Наслаждаясь изысканно-ясным стилем (недаром же Во считается одним из величайших английских стилистов ХХ века), подчиняясь безупречно выверенному повествовательному ритму, смакуя гремучую смесь черного юмора и ядовитой сатиры, мы вновь и вновь самозабвенно погружаемся в неповторимый художественный мир, созданный великим мастером: хаотичный, жестокий и в то же время уморительно смешной мир, который, с?одной стороны, обладает антикварным очарованием канувшей в небытие эпохи, а?с другой – до боли узнаваем в своих мельчайших деталях и по сей день сохраняет обжигающую злободневность. Возможно, потому, что главными темами писателя были такие универсальные категории, как человеческая пошлость, алчность и варварство?– во всех их многообразных проявлениях и ипостасях.

За многие десятилетия яд сатиры Ивлина Во не выдохся. Более того, в?наши безалаберные буржуазно-демократические времена его произведения, несмотря на свой британский колорит, стали гораздо ближе и понятнее нам, чем раньше, в?советскую эру, когда подавались под идеологическим соусом как разоблачение «загнивающего Запада» в целом и «буржуазной Англии» в частности. Многое из того, что было предметом язвительного осмеяния в творчестве Во, могло казаться диковинкой, принадлежностью загадочного Зазеркалья, таящегося за заповедной чертой. Переступив ее, мы сами оказались в Зазеркалье; его пугающие и манящие реалии сделались неотъемлемой частью сумбурной постсоветской действительности: дорогостоящие частные школы, с?кондачка организованные велеречивыми пройдохами; таблоиды, дразнящие убогое воображение обывателей сведениями о шикарной жизни бомонда; беспринципные журналисты, жадные до шумных сенсаций и эффектных разоблачений; темные дельцы, умело прибирающие к рукам политиков и «прихватизирующие» целые страны; бестолковые реформаторы, в?горячке скоропалительных «перестроек» сокрушающие чахлые организмы своих государств, и?т.д. и?т.п. Более того, некоторые сатирические герои Во воспринимаются теперь как злые карикатуры на всем известных российских государственных мужей эпохи горбачевской перестройки и ельцинского дикого капитализма.

Шарж Виктора Вейза

Разумеется, проза Ивлина Во сохраняет привлекательность для российского читателя не только благодаря щекочущим аналогиям, узнаваемости социальных типов и хирургической точности, с?какой препарируются всевозможные общественные уродства и безобразия.

Терпкое вино своей сатиры писатель вливал в отнюдь не ветхие мехи одной из самых привлекательных разновидностей романного жанра?– авантюрно-плутовского романа с его строгой кольцевой композицией, чередой нелепых случайностей, недоразумений (квипрокво), курьезных происшествий и неожиданных развязок, резко выписанными картинами нравов и паноптикумом колоритных персонажей, воплощающих общечеловеческие пороки (которые, как мы понимаем, практически не зависят от национальности или социально-политических систем).

Именно в этом ключе выдержан дебютный роман Ивлина Во «Упадок и разрушение» (1928), обративший на начинающего автора благосклонное внимание публики. В?нем была задана базовая сюжетная схема, которая варьируется в большинстве довоенных произведений писателя: простодушного, не искушенного в жизни молодого человека внезапно подхватывает вихрь головокружительных приключений; после целого ряда забавных авантюр и трагифарсовых ситуаций он так же неожиданно возвращается в исходное положение, приобретя горький жизненный опыт и осознав жестокие законы абсурдного мира.

К концу повествования главный герой, скромный студент Оксфорда, изучавший богословие, убеждается, что «общепринятый кодекс чести, которым руководствуется любой британец, <…> разъедает червоточина», что традиционные этические ценности и высокие идеалы, вычитанные из книг, не?выдерживают соприкосновения с некнижной реальностью. Случайная жертва разбушевавшихся великосветских оболтусов из привилегированного Боллинджер-клуба (прямо посреди улицы они стащили с него штаны), Поль Пеннифезер с позором выгоняется из колледжа «за непристойное поведение», так как не способен заплатить штраф; опекун, даже не удосужившись выслушать объяснения, лишает его денежного содержания (и?прикарманивает деньги себе); образцовая закрытая школа для мальчиков, куда Поль устраивается преподавателем, основана, как утверждает ее директор, «на идеалах товарищества и служения общественному благу», но?на самом деле оказывается убогим заведением (в?духе диккенсовских школ из «Дэвида Копперфильда» и «Николаса Никльби»), где в качестве педагогов подвизаются невежественные неудачники. Побывав в роли школьного учителя, Поль становится репетитором одного из учеников и влюбляется в его мать, светскую львицу, овдовевшую при загадочных обстоятельствах. Любвеобильная дама вроде бы отвечает ему взаимностью и дает согласие на брак. Что не мешает ей впутать наивного простака в свои махинации (она содержит сеть подпольных борделей в Южной Америке и поставляет туда «белых рабынь», завербованных в Англии), а?затем, когда буквально накануне свадьбы тот попадает в тюрьму, завести себе любовника и для полноты счастья выйти замуж за влиятельного политика…

И хотя в конце концов Полю удается выбраться из тюрьмы и даже вновь поступить в Оксфорд, на?тот же факультет богословия, прежний миропорядок навсегда оказывается поколеблен?– и в глазах самого протагониста, и?в глазах автора, вовсе не случайно назвавшего свой роман в оглядке на классический труд Эдуарда Гиббона «Упадок и разрушение Римской империи» (1776–1788).

***

Как и Поль Пеннифизер, как и главные герои других романов (как правило, это не приспособленные к жизни «маленькие люди», беспомощные жертвы обстоятельств или энергичных негодяев, лишь пассивно противостоящие окружающему их злу), Ивлин Во, безусловно, осознавал себя очевидцем «упадка и разрушения» Британской империи: не столько ее политической и экономической мощи (для этого понадобилась Вторая мировая война), сколько скрепляющих ее духовных и нравственных ценностей.

К моменту издания романа он, младший сын известного критика и издателя Артура Во, окончил Хартфордский колледж Оксфорда, а?до этого?– закрытую школу для мальчиков в Лэнсинге, о?которой оставил весьма нелицеприятные воспоминания. «Уровень нашего общего развития был таков, что разве что позволял решать кроссворды в “Таймс”»321,?– утверждал Во в незаконченных мемуарах, красноречиво озаглавленных «Недоучка» (1964). Там же он цитирует свою юношескую статью, опубликованную накануне выпуска из Лэнсинга и поступления в Оксфорд. В?этой, на?мой взгляд, весьма любопытной статье, которую пожилой мемуарист назвал «абсурдным манифестом разочаровавшегося», юный Во писал о своем поколении, представители которого, вступая в жизнь, «будут смотреть на себя, возможно, с?большей самовлюбленностью, нежели молодые люди девяностых годов, но?одновременно и с циничной усмешкой», поскольку «старики оставили им странный мир, полный фальши, и?у них будет мало идеалов и иллюзий, которые бы утешили их»322.

Неудивительно, что «странный мир», полный фальши и обесцененных идеалов, вызвал у Ивлина Во циничную усмешку, желание забыться в кутежах, попойках и экстравагантных выходках, вроде лая под окнами декана колледжа, спьяну заподозренного в зоофилии. Именно этим увеселениям отдавал предпочтение будущий классик английской литературы, в?свои оксфордские годы вспоминавший об учебе изредка, как правило накануне экзаменов. Пренебрегая лекциями, немало времени он посвящал творчеству: исправно поставлял в студенческий журнал «Оксфордская метла» рассказы и очерки, а?также снабжал это и другие издания рисунками, карикатурами, экслибрисами, виньетками. Основатель «Метлы», предводитель оксфордских эстетов, космополит, признанный законодатель мод Гарольд Эктон (отчасти ставший прообразом для Антони Бланша из «Возвращения в Брайдсхед») в своих «Мемуарах эстета» изображает юного Во «фавном, наполовину укрощенным в Средневековье, который, бывало, месяцами скрывался в некоем пригородном убежище, а?потом внезапно появлялся <…> и откалывал забавные номера»323. Другой приятель Во, писатель и критик Питер Куиннел, долго еще помнил об одном из «забавных номеров», когда ночью стены баллиолского колледжа дрожали от громовых восклицаний подвыпившего Ивлина: «Декан Баллиола трахается с мужиками! Декан Баллиола трахается с мужиками!!!»324

О подобной же выходке с ужасом вспоминал и старший брат Ивлина, Алек Во. Изрядно набравшись во время одной из лондонских вечеринок и прозевав последний поезд до Оксфорда, Ивлин в поисках ночлега завалился в дом, где Алек снимал комнату. Шествуя по коридору, бесшабашный ночной гуляка останавливался перед каждой дверью и орал: «Здесь спит лысый развратник?!» На следующий день хозяин дома попросил Алека поискать себе жилье в другом месте325.

Развеселая студенческая жизнь, позже с ностальгией описанная в одном из лучших романов писателя, «Возвращение в Брайдсхед», завершилась печально: в 1924?году обремененный долгами «гуляка праздный» покинул Оксфорд с позорным дипломом третьей степени. Бесславно окончились и занятия живописью в Школе искусств Хартли. Продолжая по инерции вести разгульный образ жизни (и?все глубже залезая в долги), тратя время, здоровье и силы «на какие-то неописуемые сборища, по большей части превращавшиеся в пирушки <…> в разных районах Лондона», Ивлин Во, как он сам вспоминал, «был неспособен воспринимать то, что нам преподавали»326.

Пытаясь разделаться с долгами и хоть как-то заработать на жизнь, Во устраивается преподавателем в закрытую школу для мальчиков (ставшую прообразом лланабской школы в «Упадке и разрушении»). Затем, когда его увольняют за пьянство, на?короткое время становится репортером «Дейли экспресс» и всерьез подумывает о карьере дизайнера по мебели: к тому времени он обручился с Ивлин Гарднер, младшей дочерью лорда Бергклера, и?лихорадочно искал средства к существованию.

К счастью для английской, да и мировой литературы, мебельщика из Ивлина Во не получилось: в поисках заработка он обратился к писательству. После нескольких рассказов, опубликованных в различных журналах и антологиях, он опубликовал биографию знаменитого поэта и живописца Данте Габриэля Россетти; за ней последовал роман «Упадок и разрушение», успех которого превратил «недоучку» и неудачника в одного из самых заметных английских прозаиков первой половины ХХ столетия.

Сатирическое блюдо, приготовленное молодым писателем, оказалось слишком острым для некоторых читателей, вспоенных на молочке благопристойной викторианской литературы: тут вам и торговля живым товаром, и?преподаватели, пьющие горькую и вступающие в гомосексуальные связи с учениками, и?продажные чиновники, и?крушение веры в Бога… И обо всем этом автор пишет в холодновато-отстраненной, иронично-насмешливой манере, избегая прямолинейного морализаторства. Стоит ли удивляться, что благонамеренные редактора издательства «Дакворт», куда сначала обратился Во, с?негодованием отвергли роман из-за его «непристойности». (Особенно их возмутил эпизод из «Прелюдии», когда бедняга Пеннифезер бежит по двору колледжа без штанов,?– верх неприличия!)

Зато критики, в?том числе и влиятельный литератор Арнольд Беннет, с?энтузиазмом приветствовали появление на литературном небосклоне писателя, своей «бескомпромиссной и восхитительно злой сатирой» достойно продолжившего традиции английского комического романа, традиции Свифта, Смоллета, Диккенса и Теккерея.

***

Следующий роман, «Мерзкая плоть» (1930), в?полной мере оправдал те авансы, которые начинающий автор получил от критиков. В?новом сатирическом шедевре Ивлина Во зло высмеивались знакомые ему не понаслышке «яркие молодые штучки», ведущие вызывающе паразитический образ жизни и растрачивающие себя в бесконечных вечеринках и попойках. Досталось от автора и желтой прессе, которая взахлеб живописует сладкую жизнь богатых бездельников, оболванивая читателей высосанными из пальца сплетнями и сенсациями.

Как и в предыдущем романе (откуда перекочевали некоторые персонажи), в?«Мерзкой плоти» перед нами разворачивается гротескная вселенная, живущая по законам парадокса, игры случая и веселого абсурда; в ней господствует буффонада, комическая эксцентрика. Если в «Упадке и разрушении» послевоенная европейская жизнь представала в образе бешено вертящейся карусели, то здесь она изображалась в виде суматошной толчеи аляповатых марионеток и идиотских автомобильных гонок по заколдованному кругу, из которого невозможно вырваться даже при большом желании.

Персонажи, населяющие роман,?– в большинстве своем откровенно фарсовые и карикатурные; они не отягощены дотошным психологическим анализом и избавлены от нудных потоков сознания и подсознания (наподобие тех, которыми мучают читателей писатели-модернисты Джеймс Джойс и Вирджиния Вулф). Многие из них, как в комедии классицизма, наделены говорящими именами и фамилиями, например мисс Рансибл (Runcible, англ.?– летящая сломя голову); их портреты эскизны, намечены несколькими выразительными мазками; характеры раскрываются в многочисленных диалогах, которые являются главным структурообразующим элементом повествования.

Представляя собой пестрый калейдоскоп курьезных ситуаций и алогичных поступков, роман построен по закону кинофарса. Вообще повествовательная манера «раннего Во», окончательно сложившаяся в «Мерзкой плоти», насквозь кинематографична. И?этот, и?последующие романы тридцатых годов построены по принципу монтажа небольших сценических эпизодов и комичных, живых диалогов, чередующихся с головокружительной лихостью и быстротой. Скупые пейзажные зарисовки и описания интерьеров напоминают сценарные ремарки. Авторская перспектива подвижна, вместе с ней мы то и дело переносимся из одного места действия в другое, не?имея фиксированного центра восприятия и оценки, не?замыкаясь в рамках сознания кого-либо из действующих лиц.

С некоторой натяжкой главным героем романа можно назвать начинающего писателя Адама Фенвик-Саймза, которому автор подарил кое-что из своей биографии. Как и самому Во, Адаму катастрофически не хватает денег на женитьбу. После того как туповатые британские таможенники конфискуют рукопись его романа?– «чистейшая порнография, мы ее незамедлительно сожжем»,?– он вынужден вести светскую колонку в газете, причем, насыщая аппетиты «глотателей пустот» все более и более фантастическими сообщениями о жизни вымышленных им же знаменитостей, вскоре с удивлением обнаруживает, что выдуманные персонажи обретают призрачное бытие и начинают влиять на моду и образ жизни читателей. В?конце повествования аморальный и абсурдный мир, в?котором традиционная мораль не имеет ни малейшей цены и значимы лишь модные мнимости, наносит ему жестокий удар: его легкомысленная невеста Нина выходит замуж за другого.

Похожая история случилась и с автором «Мерзкой плоти»: в то время как он, уединившись, дописывал роман, его жена Ивлин Гарднер изменила ему с их общим знакомым. Попытка примирения не удалась, и?скоротечный брак распался. По мнению биографов и наиболее близких друзей Ивлина Во, измена жены нанесла ему психологическую травму, изжить которую он не смог до конца своих дней. Отныне сюжетный мотив супружеской неверности звучит едва ли не в каждом втором его произведении (наиболее явственно?– в трагикомическом рассказе «Любовь на излете», а?также в романах «Пригоршня праха», «Не жалейте флагов», «Меч почета»).

Оказавшись в эмоциональном вакууме, писатель предпринял отчаянную попытку найти точку опоры. В?год выхода «Мерзкой плоти» и разрыва с женой Ивлин Во, этот циничный насмешник, со студенческих лет склонявшийся к атеизму, неожиданно для всех обратился в католичество, сделав, как он выразился в одной из статей, «выбор между христианством и хаосом», в?который, по его мнению, все безнадежнее погружался послевоенный мир. Не случайно в финале «Мерзкой плоти» разражается очередная военная катастрофа, а?в последующих романах Во все большую роль играет мотив бессмысленно-жестокого варварства, носителями которого зачастую выступают представители духовно вырождающейся западной цивилизации.

***

Этот мотив доминирует в двух лучших довоенных романах Во, «Черная напасть» (1932) и «Пригоршня праха» (1934).

В «Черной напасти», произведении, отразившем впечатления Во от путешествия в Эфиопию, в?убийственно комическом свете представлены поборники скоропалительных реформ, противоречащих исконному жизненному укладу страны и национальному менталитету. Главной движущей силой сюжетного действия является император вымышленной африканской страны Азания. Наивный поклонник прогресса, свято уверовавший, что введение утренней гимнастики, противозачаточных средств, вакцинации, женской эмансипации и других благ западной цивилизации в мгновение ока превратит его отсталую державу в преуспевающее государство, император Сет тщетно пытается обратить своих невежественных подданных в законопослушных граждан, строителей светлого капиталистического будущего. На?роль главного реформатора он выбирает своего однокашника по Оксфорду, обаятельного лондонского повесу Бэзила Сила, олицетворяющего для него аристократический шик и утонченность европейской культуры. Став «министром модернизации» и активно внедряя «прогрессивные веяния» в жизнь злополучной Азании (то есть разворовывая всё, что еще можно было урвать), Бэзил Сил, этот литературный кузен нашего Великого комбинатора и потомок неунывающих героев плутовских романов, в?самое короткое время доводит страну до полного краха.

Парадокс, но?к концу романа мы приходим к выводу, что истинным воплощением варварства и анархии выступает не доктринер Сет и диковатые азанийцы, делающие из телеграфных проводов женские украшения и наконечники для стрел из рельсов единственной в стране железной дороги, а?Бэзил Сил и ему подобные «цивилизаторы», нерадивые потомки строителей Британской империи, которых некогда воспевал Киплинг.

Имперская идея «бремени белого человека» развенчивается писателем столь же беспощадно, сколь и реформаторские амбиции Сета. Наиболее ярко тип измельчавшего колонизатора-бюрократа воплощен в гротескном образе придурковатого сэра Самсона Кортни, британского посла в Азании. «Неполномочный», как его ехидно величают сослуживцы, не?способен не то что разобраться в хитросплетениях внутренней политики этой страны, но?и запомнить имена азанийских государственных деятелей и своих коллег по дипломатическому корпусу. Своим прямым обязанностям он предпочитает вязание и младенческие забавы в ванной с резиновым змеем: «Неполномочный сел в ванну, бросил змея в воду, поймал его ногами. Схватил за хвост и, вспенив воду, стал возить его взад-вперед, изображая корабль в бурном море. Потом сел змею на голову, и?тот, хвостом вперед, выпрыгнул у него между ног на поверхность воды; после этого сэр Самсон выпустил из змея немного воздуха, и?по воде пошли пузырьки. С?таких развлечений обычно начинался день посла, и?его настроение во многом зависело от того, хорошо ли он наигрался утром…»

В романе «Пригоршня праха», который считается высшим достижением писателя, Во продолжает исследовать всевозможные «разновидности варварства у себя на родине и того беспомощного положения, в?котором находится там цивилизованный человек»327. Главная тема произведения, как схематично сформулировал ее сам автор в письме одному из приятелей,?– «готический человек в руках варваров»328. Для консерватора и традиционалиста, каким был Ивлин Во, готика являла собой квинтэссенцию европейской культуры и незыблемых христианских ценностей (недаром в одном из поздних интервью он заявил, что «был бы счастлив… в тринадцатом веке»329?– времени расцвета готического стиля).

Отчасти роман продолжал линию, начатую в «Упадке и разрушении». Узнаваем главный сюжетный конфликт. Подобно Полю Пеннифезеру, главный герой романа?– мечтатель и романтик Тони Ласт (Last?– еще одна говорящая фамилия!), спрятавшийся от городской суеты в идиллическом поместье Хеттон, становится жертвой порочного и бездуховного мира, в?котором романтические идеалы и христианские добродетели?– супружеская верность, умеренность, порядочность?– считаются нелепым анахронизмом (вроде монументального псевдоготического особняка, на?чье содержание Тони, к?негодованию жены, тратит едва ли не все свои средства). Олицетворением алчного варварства, вторгающегося в пасторальный мирок Тони Ласта, является не только зловещая фигура мамаши Бивер (циничной сводни и перекупщицы), но?и Бренда, изменница-жена, от скуки затеявшая любовную интрижку с откровенным ничтожеством, светским бездельником Джоном Бивером, а?затем, когда дело дошло до развода, попытавшаяся лишить Тони его поместья. Столкнувшись с предательством любимого человека, наивный идеалист Тони, воображавший себя средневековым лендлордом, центром гармонично упорядоченной вселенной, с?ужасом осознает, что его убежище обратилось в «пригоршню праха», что он живет в мире, лишившемся порядка, что «разумное и достойное положение вещей, весь накопленный им жизненный опыт был всего-навсего безделицей, по ошибке засунутой в дальний угол туалетного столика». Из-за преступного легкомыслия и эгоизма Бренды он теряет всё: любовь, душевное равновесие, а?затем и свободу; в стремлении забыть семейные неурядицы он отправляется вместе с научной экспедицией в джунгли Амазонии и там попадает в плен к безумцу, который каждый день заставляет его читать вслух книги Диккенса.

Несмотря на сюжетную и тематическую преемственность с предыдущими работами, «Пригоршня праха» стала поворотным пунктом в творческом развитии писателя. Привечаемый критиками и любимый читателями, Во не хотел повторяться, тиражировать сам себя и намеренно решил отойти от прежней манеры. Переход этот дался не просто: роман, во многом построенный на автобиографическом материале330, продвигался с трудом. В?письме к одной из своих знакомых писатель сетовал: «Писать его очень трудно, поскольку я впервые пытаюсь рассказать о нормальных людях, а?не чудаках»331.

Новое творческое задание, которое поставил перед собой Во, обусловило трансформацию его художественного метода. Строже стал выдерживаться сюжетный рисунок. Изменилась тональность повествования: важную роль в нем играет трагический мотив «утраченного рая», связанный с символическим образом Дома, который воспринимается как убежище от житейских невзгод, островок гармонии среди анархии и всепоглощающего хаоса. Буффонада и эксцентрика, бушевавшие в прежних романах, уступили место элегической грусти пейзажных зарисовок. Наконец, более объемными, психологически сложными сделались персонажи: от изображения гротескных карикатур, ярко раскрашенных комедийных масок Во переходит к более глубокому и полному раскрытию характеров героев, гораздо чаще, чем раньше, показывает их изнутри, используя внутреннюю речь и даже своего рода драматизированный «поток сознания» (так в конце пятой главы воспроизводятся бредовые видения Тони, напоминающие о фантасмагорическом «Святом Антонии» Флобера и «Цирцее», одном из самых сильных эпизодов джойсовского «Улисса»).

И хотя следующие два романа?– блистательная комедия ошибок «Сенсация» (1938), живописующая нравы западной прессы, и «Не жалейте флагов» (1942), бичующий косность и некомпетентность британской военной бюрократии периода «странной войны»,?– были выдержаны в травестийном, гротескно-фарсовом ключе, un nouveau frisson, заявивший о себе в «Пригоршне праха», во многом определил своеобразие произведения, которое принесло Ивлину Во всемирную известность и которое он считал своей главной книгой (в?письмах к друзьям называя его не иначе как «М.О.»?– Magnum Opus).

***

Речь идет о романе «Возвращение в Брайдсхед» (1945), написанном в разгар Второй мировой войны, когда «кажущееся прочным, терпеливо выстраивавшееся, великолепно украшенное здание западной цивилизации» в одночасье растаяло, «как ледяной дворец, оставив после себя лишь грязную лужу».

Во время войны писатель предстал «в новом качестве?– Во-воителя, идеального солдата, силой оружия охраняющего ценности цивилизации, которые благодаря политикам находятся на грани уничтожения»332. Успешный литератор, имевший связи в высших политических кругах (его приятелем был Рэндольф Черчилль, сын тогдашнего премьер-министра), солидный землевладелец, отец семейства (в?1937?году он женился на Лауре Герберт и поселился в старинном поместье XVI?века), Ивлин Во легко мог бы найти тепленькое местечко в тылу (чем и озабочены многие герои «Не жалейте флагов»). Однако он записывается в десантно-диверсионные части, в?составе бригады Роберта Лейкока принимает участие в неудачном для англичан набеге на Ливию, а?затем вместе с отрядом коммандос в тяжелых арьергардных боях прикрывает беспорядочную эвакуацию британских войск с острова Крит. В?1944-м, благодаря протекции Рэндольфа Черчилля, Во был зачислен в военную миссию и отправлен на Балканы?– налаживать взаимодействие с югославскими партизанами.

В промежутке между этими событиями (позже они лягут в основу его последнего художественного произведения?– трагикомической эпопеи о войне «Меч почета»), оправляясь от травмы, полученной во время учебного прыжка с парашютом, Ивлин Во принимается за роман, который он позже назвал «поминальной мессой» по довоенной Англии.

Написанный от первого лица, роман «Возвращение в Брайдсхед» является, пожалуй, самым лирическим и исповедально открытым произведением Ивлина Во, наделившего своего рассказчика, Чарльза Райдера, многими автобиографическими чертами: подарившего ему свои лучшие оксфордские воспоминания, страсть к рисованию, любовь к старинной архитектуре и патриархальному укладу загородных поместий, презрение к самодовольной пошлости нуворишей (здесь этот тип представлен в образе напористого и беспринципного дельца Рекса Моттрема). В?романе по-прежнему ослепительно ярко блещет комический талант писателя с его умением подмечать житейскую нелепицу и создавать уморительно смешные сцены (чего стоит хотя бы описание домашней войны, которую ведут друг против друга Чарльз и его эгоистичный папаша). Однако в целом повествование, воскрешающее довоенную жизнь Англии, исполнено элегической грусти; в его эмоциональной палитре доминирует ностальгия, светлая печаль об увядшей юношеской дружбе и несостоявшейся любви.

В романе особенно значима тема обретения веры и незыблемости христианских ценностей. Поскольку Во был ревностным католиком и религиозное прозрение его протагониста, на?которое намекается в конце произведения, связано именно с католицизмом, некоторые рецензенты упрекали писателя в тенденциозности и заявляли, что он загубил роман католической пропагандой.

Громче всех подобные обвинения (на мой взгляд, необоснованные) прозвучали в рецензии влиятельного американского критика Эдмунда Уилсона: похвалив первую, «оксфордскую» часть, в?целом он расценил роман как «католический памфлет»333 и особенно раскритиковал финал?– ту сцену, где умирающий лорд Марчмейн, когда-то порвавший с католицизмом, осеняет себя крестным знамением. Впрочем, в?конце своей уксусной статьи критик предсказал, что «Возвращение в Брайдсхед», в?отличие от довоенных сатирических романов, которым он отдавал предпочтение, станет в Америке бестселлером.

Так и случилось. Роман покорил огромную читательскую аудиторию (только в Соединенных Штатах за год было продано три четверти миллиона экземпляров) и вознес литературную репутацию писателя на невиданную высоту. На?страницах популярного журнала «Лайф» Во выступил с программным эссе, в?котором, отвечая на вопросы многочисленных поклонников «Возвращения в Брайдсхед» и полемизируя с его противниками, сформулировал свое творческое кредо: «Мистера Уилсона раздражает мой роман, в?котором он уловил присутствие Бога. Увы, у?моих будущих книг будут две черты, которые, скорее всего, сделают их непопулярными: интерес к стилю и попытка более объемного изображения человека, а?это невозможно без изучения его отношения к Богу»334.

Таким образом, «Возвращение в Брайдсхед» открыл новый этап в творческой эволюции Ивлина Во, который все дальше стал отходить от довоенной манеры и все настойчивее стал обращаться к религиозной проблематике. Наиболее полное выражение его католические воззрения нашли в историческом романе «Елена» (1950), рассказывающем о легендарном персонаже европейской истории, матери императора Константина Великого, и?в трилогии о Второй мировой войне «Меч почета», в?которой автор попытался увязать религиозную символику и стоическую философию с едкой сатирой на одряхлевшую военную машину «старой доброй Англии» (работа над этим масштабным эпическим произведением длилась на протяжении многих лет, с?начала пятидесятых до середины шестидесятых; окончательная редакция вышла в 1965?году).

Но ни «Елена», ни?«Меч почета», при всех своих достоинствах, не?стали главными творческими удачами «позднего Во».

Самым значительным среди послевоенных произведений писателя по праву считается исполненная сарказма повесть «Незабвенная» (1948), написанная под впечатлением от поездки в США. «Англо-американская трагедия», жестоко высмеивающая пороки бездушной потребительской цивилизации Америки и «скудную меблировку интеллекта» средних американцев, окрашена в тона мизантропической сатиры, вызывающей в памяти творения Свифта. Вновь, как и в довоенных шедеврах Во, здесь правят бал пародия и бурлеск. Действующие лица этой «черной комедии», за редчайшим исключением, откровенно карикатурны и, казалось бы, вызывают у автора лишь сардоническую усмешку. Но?к трагическому финалу потешные марионетки всё больше очеловечиваются и плачут настоящими слезами, так что в душе читателя рождается странное чувство, в?котором холодное презрение смешивается с состраданием.

***

Столь же неоднозначную реакцию вызывало и вызывает еще одно послевоенное творение Ивлина Во: его публичная персона, тот эксцентричный персонаж?– анахорет, пьяница, сноб, ретроград,?– каким он представал в глазах внешнего мира.

После войны писатель вел затворническую жизнь в своем поместье Кум-Флори, однако на людях, во время туристических поездок и вылазок в Лондон, а?также в многочисленных письмах (опубликованные после его смерти, они составили два внушительных тома), статьях и путевых очерках последовательно создавал малоприятный образ жестокосердого грубияна и гордеца, отнюдь не обремененного теми христианскими добродетелями, которые он с пылом крестоносца защищал в своих романах.

В редких интервью, на?которые сподобился Во, он словно нарочно поддразнивал журналистов «неполиткорректными» заявлениями: о том, что не любит возиться со своими детьми (у?него их было шестеро) и предпочитает держаться от них подальше; что он?– за сохранение смертной казни; что ему не по душе Америка и американцы; что Джойс «кончил сумасшествием» и «был допущен в академические святцы» именно благодаря «невразумительности» своих писаний; что настоящий «художник должен быть реакционером. Он должен выступать против своего века и не должен подделываться под него; он обязан оказывать ему хотя бы небольшое противодействие»335.

Рецензируя посмертно изданные дневники и письма Во, критики, многие из которых имели несчастье познакомиться с ним лично, словно сговорившись, приводят примеры его, мягко говоря, неджентльменского поведения. Одного шокировало, как тот грубо обращался с официантами круизного парохода336; другой с обидой вспоминал, что во время переговоров, когда передавал именитому автору приглашение от руководства Би-би-си выступить по радио, тот запросил триста фунтов и, получив неопределенный ответ, молча взял шляпу, трость и вышел, оставив ошеломленного журналиста в незнакомом ему помещении Уайтс-клуба337. Третий утверждал, что…

Впрочем, мы и так знаем, что великие художники не похожи на ангелочков, и?«средь детей ничтожных мира…».

Сам Во относился к себе трезво и даже иронично, доказательством чему служит хотя бы его пародийный двойник мистер Пинфолд, главный герой романа «Испытание Гилберта Пинфолда» (1957), в?комично-гипертрофированном виде представивший предрассудки и фобии своего создателя: «В нем был силен дух неприятия. Он ненавидел пластмассу, Пикассо, солнечные ванны и джаз, а?в сущности говоря, всё, что осталось на его веку. Трепетный огонек милосердия, возжженный в нем религией, кое-как смягчил его омерзение и претворил его в скуку…»

Как и его комичный alter ego, Ивлин Во тщательно оберегал свое сокровенное «я», которое раскрывал лишь самым близким людям. Для остальных он усвоил себе бурлескную роль старого брюзги, являя «миру помпезный фасад неотесанной выделки, прочный, глянцевый, первозданный, как панцирь». Возможно, многим его современникам не удалось пробиться сквозь защитный панцирь, и?пожилой писатель остался в их восприятии чудовищем, «задиристым, агрессивным, мстительным клоуном»338.

Пусть он и был таким в повседневном быту… Однако в истории Большой литературы, неподвластной житейской грязи, Ивлин Во останется как один из самых ярких художников ХХ века?– «священное чудовище», «задиристый клоун», неустанно высмеивавший удручающую пошлость зла и варварства.

Сформировавшись в кризисную эпоху, ознаменованную крушением прежних, казавшихся незыблемыми ценностей и моральных устоев, писатель ясно отдавал отчет в том, что даже при благоприятных условиях «варварство никогда не бывает побеждено окончательно», что люди являются «потенциальными новобранцами анархии», а?многовековая культура, противостоящая дикости и невежеству,?– это, как выразился один гениальный безумец, всего лишь «тоненькая яблочная кожура над раскаленным хаосом». И?все же он не подчинял свое искусство железной логике абсурда, управляющей «шутовским хороводом» повседневности, и?не пасовал перед «раскаленным хаосом», сохраняя?– пусть и рассудку вопреки?– веру в нетленность «яблочной кожуры», неуничтожимость порядочности и благородства, сострадания и любви.

Во И. Мерзкая плоть. Пригоршня праха. Возвращение в Брайдсхед: романы: [пер. с англ.] М.: АСТ, 2009. С.?5–16.

Шарж Эмвуда (Джона Масгрейв-Вуда)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.