Часть I РЕКВИЕМ ПО "РОБИН ГУДУ"

Часть I

РЕКВИЕМ ПО "РОБИН ГУДУ"

1

Когда в тот вечер за день до своей гибели Ли Чагра возвращался на самолете в родной Эль-Пасо, он пребывал в каком-то эйфорическом настроении, словно азартный игрок, поверивший, что фортуна наконец повернулась к нему лицом. Большую часть двух последних недель он провел в Таксоне, защищая очередного клиента. Защиту он провел удачно: подсудимому был вынесен оправдательный приговор. Слушалось довольно скандальное дело по нескольким обвинениям в финансовых махинациях, и Ли удалось повернуть все так, что подсудимый был оправдан по всем пунктам. Это была самая важная и самая выгодная для него победа в течение последних нескольких месяцев. До рождества (шел 1978 год) оставалось всего три дня, и, когда в ту пятницу самолет шел на снижение, пролетая над Аппер-Вэлли и ущельем, Ли уже видел мерцавшую рождественскую звезду на склоне горы Франклин.

1978 год был самым плохим в жизни Ли Чагры. Хуже, чем 73-й, когда федеральные власти в Нашвилле предъявили ему обвинение в нелегальной торговле марихуаной, что вылилось потом в громкий скандал, который чуть было не положил конец его адвокатской карьере. И даже хуже, чем 77-й год, когда при взлете с одного из тайных аэродромов в Колумбии разбились с грузом марихуаны самолеты его брата Джимми. Это событие стало предвестником краха всего семейства Чагры. Известие о катастрофе, а также о неудачной попытке Джимми спасти груз попало на первые страницы всех газет Юго-Запада США. И это произошло как раз в тот момент, когда имя самого Ли не сходило с первых полос. Внимание прессы он привлек сначала тем, что сумел успешно защитить целую банду контрабандистов в Оклахоме, а затем собственными судебными баталиями с федеральным судьей Джоном Вудом и прокурором Джеймсом Керром. И тот и другой были убеждены, что Ли Чагра не просто способный адвокат по уголовным делам. Оба считали, что в действительности Ли был крупным преступником, боссом хорошо налаженной организации, которая контролировала игорные дома и контрабанду наркотиков на обширной территории от Эль-Пасо до Майами и Бостона. Сотрудники Управления по борьбе с наркотиками намекнули газетчикам, что Ли Чагра — одна из главных фигур в мафии, ее ливанский "крестный отец", поддерживающий связи с такими хорошо известными боссами организованной преступности, как Джо Бонанно-старший, Реймонд Патриарка и Антони ("Тони-муравей") Спилотро. Все эти слухи оказались ложными. Однако к тому времени, когда это выяснилось, Ли Чагра был уже мертв. Не было в живых и судьи Джона Вуда.

Ли всегда жил, балансируя между респектабельностью и скандалом, и вызывал крайнее раздражение у властен Эль-Пасо тем, что защищал в судах закоренелых преступников, общался с контрабандистами наркотиками и всячески поддерживал репутацию "черного громилы", грозы всех казино Лас-Вегаса. Как бы там ни было, он упорно продолжал заниматься главным в своей жизни — адвокатской практикой — и действительно стал преуспевающим адвокатом по уголовным делам. Но годы бесшабашной жизни уже давали о себе знать. Дела его адвокатской конторы со временем шли все хуже. Это происходило не только потому, что о нем поползли всевозможные слухи, но и потому, что сам Ли как-то охладел к юриспруденции, утратил к ней интерес. У него образовался огромный карточный долг; к тому же он пристрастился к кокаину. Ли окружали теперь всякие темные личности, бандиты и убийцы. По правде говоря, он и сам стал высокооплачиваемым членом зарождавшейся банды контрабандистов во главе с Джимми, его средним братом. Больше всего Ли угнетало то, что он превратился в трутня, одного из тех, кто теперь сидел на шее у Джимми.

Уже несколько месяцев Ли никак не мог отделаться от мысли, что происходит что-то непоправимое и что контролировать дальнейший ход событий он уже не в состоянии. Все это безумие достигло апогея еще в ноябре, когда двое неизвестных изрешетили машину прокурора Джеймса Керра крупной картечью и пулями 30-го калибра. На следующее утро в контору Ли явились агенты ФБР и допросили его по поводу неудавшегося покушения на убийство. Они даже конфисковали всю его коллекцию оружия. Ли чувствовал себя смертельно оскорбленным. "Предположим, — возмущался он, — кто-то попытался убить меня. Разве вы стали бы тогда допрашивать Джеймса Керра?" Но ответ был известен ему заранее, поскольку весь федеральный аппарат, ведающий расследованием уголовных дел, уже поставил перед собой цель убрать Ли. И он знал, что власти не успокоятся, пока не сделают это.

Рядом с Ли в самолете сидел еще какой-то адвокат, служивший в солидной адвокатской конторе в Эль-Пасо, которая находилась в одном из стеклянных небоскребов, высившихся в центральной части города. Адвокат признался, что частенько поглядывал из своего окна на административный комплекс, перестраивавшийся по указанию Ли, и испытывал при этом жгучую зависть. "У вас есть все, о чем я лишь мечтаю", — сказал адвокат. Ли только фыркнул. Адвокат не догадывался, что еще минуту назад сам был предметом зависти Ли. Его новый офис олицетворял уверенность или по меньшей мере настойчивость, и Ли было приятно сознавать, что кто-то по достоинству оценил это. Пока он находился в Таксоне, служащие его конторы закончили переезд, так что уже утром он сможет приступить к своим обязанностям. Это будет его первый день в новом офисе. Судьбе было угодно, чтобы он стал и последним.

В аэропорту Ли встречала Джо-Энни с двумя детьми (всего у них было пятеро). Жена приготовила для него сюрприз: новенький "линкольн" с небольшим баром, телевизором и стереосистемой в салоне. Там был предусмотрен даже тайник для пистолетов, игральных карт и других принадлежностей. Это был превосходный автомобиль для "черного громилы". С тех пор как в прошлом году ему просто фантастически не повезло и он проиграл почти полмиллиона долларов, Ли почти не наведывался в Лас-Вегас. И вот теперь он подумал, что, доведись ему поехать туда еще раз, он непременно сделает это вот на таком шикарном автомобиле. Джо-Энни купила лимузин импульсивно. "После 19 лет замужества, — сказала она, — мне вдруг захотелось выкинуть что-нибудь эдакое". Джо-Энни была все еще привлекательной женщиной с прекрасной фигурой, темными волосами и смуглой кожей цвета кофе с молоком (как у большинства сирийских женщин в Эль-Пасо). Увлечение женщинами и азартными играми, да и вообще присущее Ли безрассудство могли бы разрушить любой брак — даже среди сирийцев и ливанцев, чьи обычаи и традиции приучали женщин к долготерпению. Но любовь и терпение Джо-Энни были настолько сильны, что мешали браку развалиться окончательно.

Ли так "намарафетился" кокаином, что не мог притронуться к еде и без умолку рассказывал о своей победе в Таксоне. Уже много месяцев никто не видел его в состоянии такого подъема, и всем казалось, что вновь наступили былые времена.

Ночью, когда все уже спали, Ли переоделся, сел в машину и направился в сторону своего нового офиса. В этот час на Миза-стрит машин было мало. Ли стоял прямо на дороге и любовался массивными дубовыми воротами и белой ажурной стенкой, поднимавшейся под косым углом к балкону на втором этаже. Это был балкон его личного кабинета. С улицы видна была пальма и угол полосатого навеса. На самом здании красовалась лишь небольшая золотая табличка, на которой были выгравированы его имя и профессия. Прохожий мог подумать, что в этом здании находится небольшой, но дорогой ресторан или какое-нибудь посольство. Ли отпер входную дверь и поднялся наверх к себе в кабинет. Затем он открыл ключом дверь ванной. Деньги были на месте: под раковиной в холщовой теннисной сумке. В ванной имелся и стальной сейф, утопленный на полтора метра в бетонный пол, но, как и все другие сейфы в офисе, он пока еще не был полностью смонтирован. Ли отсчитал 75 000 долларов и положил их в боковой карман пиджака.

Съехав с дороги неподалеку от автомобильной стоянки на шоссе Ай-Эйч-10, Ли заметил машину какого-то индейца, едва различимую в этот промозглый предрассветный час среди нескольких огромных грузовиков. Индеец направился к машине Ли, поправляя прядь слипшихся волос на лысине. Не многие решились бы встретиться с ним темной ночью. Лицо индейца, изборожденное глубокими морщинами, было похоже на разбитое мексиканское шоссе. Под замызганной кожаной курткой у него был спрятан пистолет 22-го калибра. Но Ли его не боялся: индеец занимался своим обычным делом. В то время он собирал долги для нескольких казино Лас-Вегаса и выполнял разовые поручения кое-кого из мафии, в том числе и Джо Бонанно. Ли предложил индейцу порцию кокаина и стал отсчитывать 750 купюр по 100 долларов, бросив при этом какую-то шутку. Индеец лишь буркнул что-то в ответ и уставился на сапоги. Вот и все. Так была выплачена последняя сумма в счет того полумиллиона долларов, которые "черный громила" проиграл в Лас-Вегасе. Ли вернулся домой и проспал всю ночь, как младенец.

Суббота была одним из тех прекрасных декабрьских дней в Эль-Пасо, когда воздух в пустыне становится таким бодрящим и прозрачным, что даже в ушах звенит. Сквозь голубоватую дымку на горизонте явственно проступали далекие горы, менявшие цвет прямо на глазах. Из кухни пахло свежеиспеченным сирийским лавашем, а из другой части дома доносился голос Синатры, поющего о том, что он поступит так, как считает нужным. Это была любимая песня Ли. Он выпил чашечку крепкого кофе, чтобы нейтрализовать остатки кокаина в организме, и вспомнил свою встречу с Синатрой. Каким естественным и правдивым он показался ему тогда!

Ли принял душ и теперь стоял в одних трусах перед зеркалом у себя в спальне. Кто-то позвонил к ним в дверь. Наверное, это Вивиан, бывшая жена Джимми. Ли знал, что она сегодня придет. "Я здесь!" — крикнул он. Вивиан изо всех сил старалась казаться веселой и жизнерадостной. Она знала, что Ли только что пережил тяжелейший период своей жизни, который тянулся много недель подряд. Ей ужасно не хотелось просить денег, но Джимми вот уже несколько месяцев не присылал алиментов. В последнее время она была почти на полном иждивении у Ли, хотя и подозревала, что те деньги, которые тот давал ей, принадлежали Джимми. Она также подозревала, что часть денег, истраченных на новый офис Ли и на уплату его карточных долгов, тоже поступила от Джимми. Было время, когда Ли содержал всю семью Чагры, но теперь времена переменились. Вивиан не пыталась ничего у него выспрашивать, так как знала: ничто так быстро не выводит Ли из себя, как малейший намек на его, пусть даже временную, зависимость от среднего брата.

Ли, казалось, был занят собственными мыслями и едва заметил, как в спальню вошла Вивиан. Он понуро стоял перед зеркалом, поглядывая то на свое отражение, то на фотографию отца. Затем он повернул фотографию к утреннему солнцу.

— К чему все это? — громко сказал он, и Вивиан увидела слезы в его глазах. — Всю свою жизнь он падал и снова подымался… боролся… едва сводил концы с концами. А потом взял и умер.

Вивиан сказала, что не знает, что и ответить. Она и сама уже не раз задавала себе этот вопрос. Вот уже шесть лет, как она развелась с Джимми. Почти все это время Вивиан жила одна, пытаясь как-то выкрутиться с тремя детьми. Иногда ей было чуть легче, иногда — труднее, но в сущности ничего не менялось. От жизни она ничего не получила, кроме маленькой надежды. Джимми оставил ее с двумя детьми (третий ребенок был от предыдущего брака) и неутихающей болью в сердце. Вивиан любила повторять переиначенную на свой лад строку из "Портрета Дориана Грея" Оскара Уайльда: "Надеюсь, что, когда умру и попаду в ад, там вычтут из моего срока те четыре года, которые я прожила с Джимми Чагрой". Она и сейчас чуть было не сказала это, но, увидев в глазах Ли страдание, запнулась.

— Господи, как мне надоело быть козлом отпущения, — сказал Ли.

Вивиан знала, что он имел в виду Джимми. Тот жил теперь со своей новой женой Лиз в Лас-Вегасе и просаживал огромные деньги. Незадолго до этого Джимми вернулся из Флориды, и не трудно было понять, что его контрабандный бизнес процветал. Это было так же очевидно, как и то, что адвокатская практика Ли переживала глубокий кризис.

— Может, дела еще поправятся, — сказала Вивиан.

Ли поцеловал ее и дал денег.

Пока Ли одевался, Джо-Энни приготовила завтрак: свежеиспеченный сирийский лаваш, сливочное масло и несколько сортов консервированных фруктов. Ли приступил к еде, а Джо-Энни занялась рождественскими украшениями. Возможно, она догадывалась, как сильно ему нужны были деньги в последние несколько месяцев, но виду не подавала. Абрахамы — родня Джо-Энни — были весьма состоятельными людьми, и она продолжала скупать антикварные изделия и вести тот образ жизни, к которому давно привыкла. Покупка "линкольна" не была чем-то из ряда вон выходящим: Ли мог за три минуты проиграть такую же сумму в крепс[27]. Подарок был той безумной выходкой, которую мог оценить лишь такой человек, как Ли. Это была своеобразная реакция Джо-Энни на неимоверные тяготы замужества. Последние несколько месяцев их брак, казалось, вот-вот развалится окончательно. Но Джо-Энни и ранее умудрялась до этого дело не доводить. Она всегда придумывала какую-нибудь уловку или хитрость, которая хотя и временно, но все же предотвращала окончательный разрыв между людьми, ни один из которых пока еще не был к этому готов. Через несколько лет должны подрасти дети. Самой старшей — Терри — уже было восемнадцать, а младшей — Джо-Лине — почти одиннадцать.

Джо-Энни знала, что у Ли были другие женщины. Об этом знали все. Она также знала, что говорят о новом офисе Ли с двумя полностью обставленными спальнями. Почти все считали, что теперь Ли выедет из дома на Фронтера-роуд, где жила его семья, и поселится в своем новом офисе. Ли лично наблюдал за ходом всех работ, вникая в малейшие детали, как и во время строительства дома на Фронтера-роуд. В новом здании были установлены почти такая же электронная сигнализация и внутренние телевизионные камеры с мониторами. Ли называл свой дом "крепостью". Теперь то же слово можно было применить и в отношении офиса. Джо-Энни отнеслась к сложной системе сигнализации как к очередной забаве Ли — как к новому "линкольну" или трости из слоновой кости с золотым набалдашником в форме головы сатира, которая была сделана на заказ. Все эти игрушки были реквизитом для тон роли, которую Ли играл в реальной жизни, способом его самоутверждения.

В то утро Джо-Энни приготовила еще один сюрприз: билеты на футбольный матч на стадионе "Сан-боул" между командами Мэрилендского университета и Техасского — альма-матер Ли. Рна поставила за него 15 000 долларов на одну из команд. Судя по всему, этот жест ему понравился, но он сказал, что нужно закончить кое-что в конторе, после чего он постарается присоединиться к жене и детям где-то в середине игры. Вот тогда-то Джо-Энни и вспомнила о странном телефонном звонке.

— Когда ты спал, звонил какой-то Дэвид Лонг, — сказала она. — Говорил что-то о завещании, о каком-то большом имении в Калифорнии. Сказал, что хочет, чтобы ты просмотрел бумаги, прежде чем он отправит их обратно.

— Дэвид Лонг? — недоуменно переспросил Ли. Казалось, фамилия была ему незнакома.

— Видимо, это черный, — продолжала Джо-Энни. — Я сказала, ты будешь в конторе часов до четырех.

Джо-Энни не знала, почему назвала именно этот час. Видимо, она сама не очень верила в то, что Ли действительно придет на матч. Она по опыту знала, что, встретившись с дружками по игорным делам или наркотикам, Ли уже не замечал, как летело время.

В середине третьего тайма Джо-Энни ушла со стадиона. Это было в третьем часу. Как она и предполагала, Ли так и не пришел. Через некоторое время она подъехала к офису и решила заскочить на минутку. Ли был в компании своего друга и клиента Брайана ("Моряка") Робертса. Они наблюдали за ходом матча по телевизору, и в тот момент, когда Джо-Энни входила в кабинет, Ли отсчитывал Робертсу 15 000 долларов. Она никогда не любила Моряка Робертса, известного завсегдатая игорных домов и букмекера. Как раз в то время федеральные власти предъявили ему обвинение в связи с противозаконной деятельностью. Но Ли он нравился. Он видел в Моряке дух свободолюбия, который ценил превыше всего. Ли сказал жене, что будет дома через пару часов, и та ушла. В живых своего мужа она видела в последний раз.

В 16.15 в дом Чагры на Фронтера-роуд неожиданно пришла Дайен Саломе в сопровождении нескольких старых подруг и сообщила Джо-Энни, что Ли убит. Пуля прошла через грудь и легкое. Джо-Энни тут же потеряла сознание.

Джо Чагра, младший брат Ли, служивший в его адвокатской конторе до тех пор, пока его терпению не пришел конец, приехал в офис первым. Средний брат Джимми вылетел в Эль-Песо из Лас-Вегаса. Пэтси, единственная сестра Ли, услышав перезвон колоколов собора св. Патрика, находящегося в двух кварталах от их дома, тут же подумала о матери: как раз в это время та должна была возвращаться с мессы домой, не подозревая, что случилось. Пэтси сбежала вниз по лестнице и бросилась к собору. Через час на месте происшествия была и Джо-Энни. К тому времени там уже собралось более дюжины друзей и близких Ли. Никто не знал, кто совершил убийство и что делать дальше.

2

Эль-Пасо и его побратим — мексиканский, город Хуарес, раскинувшийся по ту сторону Рио-Гранде, — считаются самым крупным пограничным городом в мире. Адский муравейник домов со взметнувшимися ввысь сверкающими небоскребами раскинулся в долине, втиснутой между двумя горными грядами и рассеченной надвое узенькой лентой реки, которую называют "Рио-Гранде" — Великой Рекой. С вершины горы Франклин или горы Кристо-Рей она вовсе не кажется такой уж "великой". Наоборот, оттуда река представляется настолько узкой, что ее мог бы перепрыгнуть и ребенок. Рио-Гранде служит естественной, хотя и весьма символической границей между двумя государствами. Именно это и стало причиной возникновения самого города и всего того, что там произошло и происходит. Дело в том, что реку эту можно перейти вброд, и именно поэтому 1,3 миллиона жителей этого живущего в нищете минигорода-государства так и не имеют собственного национального или исторического прошлого. Они сами создают свое прошлое по мере исторического развития. Жизнь здесь течет, словно при замедленной съемке, — медленно и размеренно. И так минута за минутой, час за часом, день за днем, год за годом. Город словно бы находится в постоянной спячке, а в таких условиях жизнь приобретает лишь относительную ценность: иногда чуть завышенную, иногда заниженную. Одни объясняют это наличием какого-то естественного транквилизатора в питьевой воде, другие называют это обычной реакцией людей на изоляцию от остального мира и на потерю к ним всякого интереса. Безразличие жителей к законам и той и другой страны, а также их своеобразное восприятие времени и пространства приобрели чуть ли не анекдотический характер. Однако неукоснительное соблюдение ими предписаний собственного кодекса действует отрезвляюще, и вы быстро начинаете сознавать всю суровость и жестокость реальной действительности.

Приезжие не придают особого значения очевидному и быстро забывают, что это, в сущности, огромный перевал, проход в горах, ущелье, где находят пристанище заблудшие души. Кажется, сама природа создала это место для того, чтобы не приютить, а еще раз испытать их. Затерявшийся на огромной, безлюдной территории, простирающейся на тысячи квадратных километров между пустыней Чиуауа и южной оконечностью Скалистых гор, перевал контролирует пространство и диктует свои законы. Небольшие долины с плодородными землями имеются лишь в начале и в конце перевала. Они-то и кормят людей. Вокруг же, куда ни глянь, простираются безжизненные пространства — настолько суровые и дикие, что, создавая их, природа, казалось, и думать не думала, что там будет жить человек. Уже в самих географических названиях звучит нотка обреченности и безысходности. Так, между Эль-Пасо и Альбукерке находится необитаемая пустыня, названная испанцами Jornada del Muerto ("путь мертвецов"). В свое время они полагали, что по этому пути можно добраться до сказочных богатств, в бесплодных поисках которых погибло не одно поколение. Эль-Пасо — Хуарес действительно добился процветания, но это процветание построено на обмане, алчности и коррупции. Мифически сказочные богатства были лишь плодом воображения тех, кто хотел в это верить. По ту сторону перевала нет никаких "семи золотых городов". Там вы найдете лишь американский штат Нью-Мексико.

Эль-Пасо всегда привлекал людей особого сорта: любителей легкой наживы, наемных убийц, бродяг, авантюристов и карточных шулеров, т. е. ту разношерстную толпу темных личностей, которая в свое время пустилась в погоню за призрачным богатством. Горькая ирония, однако, состояла в том (и это подтвердилось на практике), что все они могли рассчитывать лишь на то богатство, какое могли отобрать друг у друга. В период Гражданской войны население города насчитывало всего 428 человек. Одну шестую всех англосаксов составляли профессиональные игроки в карты и кости. Контрабандистов никто тогда не пересчитывал, но начиная с 1846 года, когда участок реки между Эль-Пасо и Мексиканским заливом длиной в две тысячи километров стал государственной границей, контрабанда стала важным источником доходов для жителей города.

Многие сторонники реформ, которые почти всегда поддерживались, а иногда и зачинались местными газетами, пытались очистить Эль-Пасо от скверны начиная еще с конца прошлого века. Когда в 1904 году были запрещены азартные игры, местная газета "Геральд" констатировала, что эта игры по-прежнему процветают. Она насчитала сорок игорных домов и более шестисот игроков. Спустя несколько лет та же газета стала инициатором нового движения за пересмотр соответствующего законодательства. И так продолжалось до 1934 года, когда техасские рейнджеры [28] совершили облаву на казино и дома терпимости в Эль-Пасо. И что же вы думаете? Все игроки и проститутки спокойненько перебрались на другой берег реки в Хуарес. Этот шаг столь серьезно подорвал экономику Эль-Пасо, что издатель местной "Таймс" объединился с Ассоциацией баптистов и создал "ассоциацию защиты интересов бизнесменов". "Ее руководство требовало, чтобы международный мост через Рио-Гранде закрывался не в полночь, а в шесть часов вечера. Газета грозила опубликовать фамилии всех жителей Эль-Пасо, задержанных в Хуаресе после наступления темноты. Война "Таймс" с "грешниками" неожиданно закончилась 4 сентября 1931 года, когда обанкротился "Ферст нэшнл бэнк". "Великая депрессия" заставила людей переключиться на другие проблемы, и азартные шры стали процветать вновь.

Другим бизнесом, способствовавшим формированию нынешнего облика Эль-Пасо и сохранившимся, хотя и в другой форме, и по сей день, была охота за скальпами (в эпоху расцвета это занятие называли "бизнесом на волосах и ушах"). В 1849 году многие из заболевших "золотой лихорадкой" и устремившихся на калифорнийские прииски дальше Эль-Пасо не поехали. В тот год апачи и каманчи сняли особенно много скальпов, и в ответ администрация мексиканского штата Сонора вновь ввела старый испанский обычай выкупа скальпов индейцев. Именно в тот период и начала бурно развиваться целая индустрия, сырьем для которой стали черные индейские волосы. За один такой скальп в ту пору давали 100 песо, и при этом никто не задавал лишних вопросов. Эль-Пасо-дель-Норте стал центром скупки скальпов. Как заметил историк К. Л. Соннихсен, "умение и сноровка американцев сделали многих мексиканцев безработными".

Подразделения солдат, верблюжьи караваны, международная почта и, наконец, железная дорога способствовали росту и процветанию Эль-Пасо, равно как и беспрерывный поток иммигрантов. Ныне город являет собой пеструю картину различных культур, языков, этнических и религиозных групп: евреев, арабов, немцев, чехов, американцев, мексиканцев, индейцев, китайцев, мормонов и меннонитов.

В 50-х годах прошлого столетия была построена военная база в Форт-Блиссе, который в настоящее время стал частью города Эль-Пасо. Сначала база использовалась для борьбы с индейцами, затем — для защиты американских ранчо и шахт, а потом — для подготовки артиллеристов и испытаний ракет. Этот огромный военный комплекс, включающий Биггс-Филд, военный госпиталь Уильяма Бомонта, армейское командование и ракетный полигон Уайт-Сэндс, в значительной мере определяет нынешний облик Эль-Пасо и вместе с предприятиями по обогащению медной руды и изготовлению сапог и другой ковбойской амуниции способствует развитию городской экономики. Все остальное делают азартные игры и контрабанда.

По некоторым сведениям, одна из каждых пяти семей в Эль-Пасо — Хуаресе занимается каким-либо нелегальным бизнесом.

Как признался бывший начальник городской таможни: "Если сразу прекратить все контрабандные операции, экономика обоих городов тут же развалится".

Ежедневно через три главных моста, соединяющих Хуарес и Эль-Пасо, незаконно переправляется товаров на миллионы долларов. На такую же сумму контрабанда переносится через сотни бродов. В настоящее время особенно популярны наркотики, хотя такие товары, как виски, сигареты, духи, швейцарские часы, серебро, электробытовые товары и, разумеется, рабочая сила, как и в прошлые годы, занимают видное место в нелегальном бизнесе. Мексиканские контрабандисты (fayuqueros) обычно пересекают границу два раза в неделю, каждый раз имея при себе товаров примерно на 10 000 долларов. Когда требуется переправить небольшие по размеру товары (например, американские духи или ювелирные изделия), мексиканцы нанимают старых женщин, которые называются "пастушками" (chiveras). Те не спеша переходят мост и доставляют товар далеко в глубь страны до самого Чиуауа-Сити, находящегося в 377 км от границы. В зависимости от объема и стоимости доставленного товара "пастушки" получают от 45 до 65 долларов. Из этих денег они должны дать взятку ("кинуть кость") тому или иному мексиканскому таможеннику. Недавно в беседе с корреспондентом Ассошиэйтед Пресс один мексиканский полицейский сказал: "В прошлом эти люди обычно воровали. Но контрабандой они стали зарабатывать больше. Когда-то они ели одну фасоль, а мяса почти не видели. Теперь же они питаются три раза в день и едят импортный сыр. Этот бизнес выгоден всем".

Американские власти менее снисходительны к такого рода "бизнесу", особенно когда речь идет о наркотиках. До бурного распространения наркомании в США в конце 60-х годов федеральное правительство относилось к Эль-Пасо как к далекой и захудалой провинции, направляя туда проштрафившихся таможенников. Однако с тех пор, как администрация Никсона учредила Управление по борьбе с наркотиками и наделила его всеми необходимыми полномочиями для пресечения потока дурмана в США, Эль-Пасо превратился в главный театр военных действий. Сложное переплетение политики, алчности, коррупции, чрезмерного (хотя и благородного) усердия и соблазна поживиться самим привело к тому, что в Эль-Пасо родилась целая индустрия — столь же ненасытная и алчная, как и охота за скальпами в прошлом веке.

Ли Чагра — молодой человек, еще только начинавший карьеру адвоката, — неизбежно должен был стать жертвой этой индустрии. Со временем та же участь постигла и всех членов его семьи.

3

Ли Чагра был первым в их семье человеком, получившим высшее образование и ставшим профессиональным юристом. В 1962 году он успешно окончил юридический факультет Техасского университета, став четвертым по успеваемости на курсе.

Его предки были людьми чрезвычайно гордыми и достойно представляли смелых и находчивых ливанских военных и торговцев, иммигрировавших в конце прошлого — начале нынешнего столетия в Мехико, а затем в Эль-Пасо. Первоначально все они носили арабскую фамилию Бушаада, но дед Ли Джозеф Буша-ада во время Мексиканской революции переиначил ее на мексиканский лад. Старика, как две капли воды похожего на Панчо Вилью[29], бросили в тюрьму и чуть было не расстреляли, но ему удалось бежать. Перейдя с семьей границу, он нашел убежище в Эль-Пасо.

Ливанские и сирийские семьи — Чагра, Абрахамы, Фарахи и Саломе — добрались туда через Мексику в один из самых бурных периодов современной истории. Это в какой-то мере и объясняет их полные романтических приключений судьбы. Семейная хроника и предание повествуют о судьбе прародителей Чагры — Джозефа и Мэриан Бушаада — как о примере классической любви. Мэриан должна была выйти замуж за другого человека — кузена, родители которого были владельцами преуспевающей газеты. Но утром в тот день, когда должна была состояться свадьба, ее жениха нашли мертвецки пьяным в постели деревенской шлюхи. Униженная и разбитая горем, Мэриан бежала из Ливана к своей старшей сестре, которая незадолго до того эмигрировала в Мексику. Джозеф Бушаада — молодой офицер-кавалерист — последовал за ней и вскоре доказал, что любит ее. Они поженились в мексиканской столице. В то время Джозеф и Мэриан еще не догадывались о царивших вокруг хаосе и насилии, но, когда кровавый диктатор Порфирио Диас приказал расстрелять более двухсот демонстрантов перед Национальным дворцом, молодая пара влилась в поток беженцев, устремившихся из столицы на север. Там в то время власть находилась в руках мятежного генерала Панчо Вильи. Судя по Всему, Джозеф Бушаада, бывший офицер ливанской кавалерии, восхищался этим человеком. Как и Вилья, он носил сомбреро и свисавшие вниз усы. Хотя в боевых операциях Джозеф и не участвовал, он все же носил два пистолета и нагрудные патронташи, как это делали мексиканские повстанцы в 1911 году. Вместе с разноликой толпой таких же, как они, беженцев, пеонов и свирепых индейцев из племени яки — отверженных обитателей пустыни, пожелавших присоединиться к армии Панчо Вильи на севере, — они доехали на поезде до местечка Парраль в штате Чиуауа. Мэриан в ту пору была беременна.

Вскоре после рождения сына Абду они двинулись дальше на север, как раз поспев к началу битвы за Хуарес. Джозефа арестовали по подозрению в принадлежности к армии Вильи и бросили в тюрьму. Его ожидал расстрел. Мэриан — изобретательная и волевая женщина, которая была на двенадцать лет старше своего мужа, — завернула маленького Абду в одеяло и побежала в немецкое посольство, где каким-то образом умудрилась получить три немецких паспорта. Джозефа освободили, и в ту же ночь, когда со стороны песчаных дюн с юга уже доносилась канонада, семья Чагры собрала свои нехитрые пожитки и перешла на другой берег реки через никем не охранявшийся тогда мост в Эль-Пасо. Прошли годы, прежде чем они окончательно уладили дела с гражданством. Но в 1911 году такого рода формальности мало кого волновали.

Сначала Джозеф Чагра перебивался случайными заработками, но со временем стал заместителем окружного шерифа в Эль-Пасо. Старожилы до сих пор помнят этого крупного мужчину с овальным арабским лицом, пронзительными черными глазами, усами, как у Панчо Вильи, в сомбреро и с пистолетами, рукоятки которых были инкрустированы перламутром. Чуть позже Джозеф открыл бакалейную лавку у городского рынка за зданием суда и со временем стал хотя и не очень процветающим, но все же признанным представителем растущей арабской общины в деловом мире Эль-Пасо.

Поскольку Джозеф и Мэриан детей больше иметь не могли, всю свою родительскую любовь они отдавали единственному сыну. В силу врожденной застенчивости и строгих правил, которых придерживались арабские семьи даже вдали от родины, Абду Чагра отправился на первое свидание, когда ему было уже почти 23 года. К тому же весь день ему приходилось трудиться в лавке и на рынке: он постепенно брал на себя обязанности отца, готовясь к тому дню, когда старый Джозеф уйдет на покой.

Как-то на похоронах в 1935 году Абду Чагра повстречался с красивой девушкой, которую звали Джозефин Айюб, и безумно в неё влюбился. Вскоре после этой случайной встречи Абду, набравшись смелости, попытался назначить ей свидание. Джозефин сказала: "Я буду встречаться с вами лишь в том случае, если вы намерены на мне жениться". Когда Абду рассказал об этом матери, та в восторге воскликнула: "Ты нашел прекрасную девушку!" Джозеф обрадовался не меньше: старики так хотели обзавестись внуками.

Все формальности, связанные со свадьбой, были обсуждены и согласованы на торжественном обеде обеих семей, во время которого Мэриан сама надела кольцо на палец Джозефин. Родня невесты хотела, чтобы помолвка длилась как можно дольше, не меньше года, но Мэриан настояла на том, чтобы молодые поженились как можно быстрее. "Долго ждать — дурная примета", — сказала она.

Через пять месяцев Абду и Джозефин обвенчались. На церемонии присутствовала большая часть арабской общины Эль-Пасо. Венчание проходило в соборе св. Патрика — том самом, где через 43 года будут отпевать их первенца. Девяносто три ливанских и сирийских семейства, а также большое число мексиканцев, евреев и англосаксов присутствовали на церемонии бракосочетания, начавшейся в семь часов утра. После мессы все отправились на завтрак, который перешел в обед, а затем в ужин. Лишь в три часа ночи, когда гости уже стали расходиться, молодожены сели в поезд и отправились в свадебное путешествие в Лос-Анджелес.

Когда через два года на свет появился Ли Айюб Чагра, радость обоих семейств была безгранична. Ребенок сразу же был окружен таким вниманием и любовью, что большего, казалось, и желать было невозможно.

Абду и Джозефин хотели иметь еще по меньшей мере пятерых детей, о чем их неустанно просили и родители, но домашний врач сказал, что еще раз забеременеть она уже не сможет. Джозефин молила бога послать ей еще одного ребенка. Каждое утро она ходила в церковь и обещала подняться по высокой соборной лестнице на коленях, если только у нее снова будут дети. И вот однажды утром, когда Джозефин мыла посуду, она вдруг почувствовала непонятно откуда взявшуюся, но совершенно явственную боль в паху. Это были предродовые схватки. Дело в том, что все это время она просто не обращала внимания на признаки беременности, поэтому сразу же назвала то, что с ней произошло, "чудом". Джозеф и Абду срочно отвезли ее в больницу, где врачи определили трубную беременность. В то же утро родилась Пэтси — "чудотворный" ребенок Чагры.

А через четыре года после нескольких выкидышей появился на свет и второй сын. Родители назвали его Джемиэлем Александром, но всегда называли Джимми, а иногда просто "шалун". Еще через два года родился третий сын — Джозеф Салим. Но старый Джозеф так и не увидел своего тезки. Абду же был свидетелем того, как Ли окончил юридический факультет, как они с Джимми поженились и как вышла замуж Пэтси. Последней мечтой было дожить до того дня, когда Джо, его самый младший сын, тоже окончит юридический факультет и будет работать имеете с Ли. Но старик до этого не дожил.

На долю же Джозефин выпало пережить и убийство Ли, к суровые судебные приговоры его братьям — Джимми и Джо.

4

Никто не сомневался, что, как только Ли Чагра сдаст выпускные экзамены и станет адвокатом, он присоединится к Сибу Абрахаму, окончившему юридический факультет годом раньше и уже имевшему собственную адвокатскую контору в Эль-Пасо. Абрахамы сколотили солидное состояние на продаже недвижимости, поэтому во время учебы Сиб не испытывал тех финансовых грудное геи, с которыми пришлось столкнуться Ли. Теперь у Сиба был собственный офис в административном комплексе "Кейблс-биллинг", принадлежавшем семейству его жены Маргарет. Кое-кто из родственников Ли возмущался поведением Абрахамов, точнее, тем, что они помогали родному сыну, а зятю не посылали ни цента, хотя каждый понимал, что, согласно арабской традиции, выйдя замуж, девушка на один год порывала со своими родителями, что символизировало ее покорность мужу. Если бы даже новая родня и предложила ему деньги, Ли, скорее всего, отказался бы. Но начинать карьеру партнером Сиба Абрахама было, разумеется, совсем другое дело.

Джо-Энни Абрахам выросла в семье, где свято соблюдали все предписания сирийской ортодоксальной церкви. Суровые старцы-священники и певчие и здесь, в далекой Америке, продолжали заунывно распевать арабские молитвы, которые, казалось, с трудом прорывались сквозь плотный дым от ладана. Вплоть до недавнего времени брак без венчания в церкви считался столь же немыслимым, как и развод. Многое, конечно, изменилось со времен ее бабушки, когда о браках договаривались родственники жениха и невесты, но немало обычаев и традиций все же сохранилось. Всех сирийских иммигрантов объединяло сильное чувство общности и стремление сохранить себя как нацию. По традиции арабские мужчины должны были быть бережливыми, работящими и старательными, иметь развитое чувство собственности и рьяно оберегать семейные устои. Что касается остального, то им разрешалось делать практически все, что угодно: амурные похождения и азартные игры были для них таким же естественным занятием, как и увлечение родео и пивом для англо-американцев. Арабские женщины были сильными и требовательными во всем, что касалось дома и семьи. Во всех других делах их с ранних лет приучали к смирению и покорности. Сирийские женщины должны были как бы оставаться все время на пьедестале и молча взирать на то, что происходит внизу. Джо-Энни как-то сказала первой жене Джимми, Вивиан: "Весь секрет в том, что с мужем надо вести себя так, чтобы тот не догадался, что может обойтись и без тебя".

Джо-Энни и Ли дружили с детства, поэтому все были уверены, что рано или поздно они поженятся. Когда Джо-Энни увидела Ли впервые, он предстал перед ней в образе худосочного подростка с оттопыренными ушами и несколько глуповатым лицом. В то время он уже работал в бакалейной лавке отца, который платил ему 50 центов в час. Но уже тогда она разглядела в нем нечто особенное. У Ли были выразительные черные глаза и открытая радужная улыбка, которая буквально озаряла его лицо. В школе он организовал собственную "банду", придумав для всех название "дженты" и эмблему: череп с перекрещивающимися костями. Мальчишки называли Ли "бэтменом" (летучей мышью), потому что уже тогда он предпочитал действовать ночью.

Сестра Ли, Пэтси, вспоминала, что брат всегда защищал слабых. Ему нравилось просто так слоняться по улицам и заглядывать в подъезды и подворотни, где ошивались всякие темные личности. Он всегда готов был ввязаться в драку и отдать последний доллар. Ли часто защищал Пэтси от банд хулиганов-мексиканцев, а иногда и от подзатыльников родителей. Узнав, что Пэтси встречается с мексиканцем Риком де ла Торре, Абду и Джозефин пришли в ярость. Ли, однако, встал на ее защиту и, когда через несколько лет Пэтси вышла за Рика замуж, позаботился о том, чтобы мексиканца приняли в семью. "Мне было так приятно чувствовать себя сестрой Ли, — говорила Пэтси. — Когда он женился на Джо-Энни, я горько плакала. Мне казалось, что теперь я потеряла его навсегда". В разговорах с Пэтси и Джимми, а потом и с Джо Ли любил повторять: "Всегда помни, что ты не лучше других, но и не забывай, черт возьми, что ты не хуже". Его школьные друзья вспоминают, как после одного футбольного матча они так бурно праздновали победу своей любимой команды, что в пух и прах разнесли холл отеля "Кортес" и были за это арестованы. Ли один пошел в полицейский участок и стал протестовать. Разумеется, его тоже арестовали. Джо-Энни говорила потом: "Видимо, уже тогда он решил стать адвокатом".

После окончания средней школы Ли и Джо-Энни на какое-то время разлучились. Родители Джо-Энни послали ее учиться в университет Северного Техаса в Дентоне, который находится более чем в 1100 километрах от Эль-Пасо. Ли же поступил в колледж Западного Техаса, который потом стал называться Техасским университетом в Эль-Пасо. Это учебное заведение находилось всего в нескольких кварталах от дома старого Чагры на Сансет-хайтс по ту сторону шоссе, идущего от реки. Университет считался довольно приличным, но на большее Ли в ту пору и сам не мог претендовать. Среднюю школу он окончил одним из последних по успеваемости (это было и 1959 году), а вступительные экзамены на юридический факультет сдал с запасом лишь в один балл.

Ли и Джо-Энни поженились на другой день после выпускных экзаменов в колледже. Трудно сказать, почему это произошло, но, переехав с молодой женой в Остин (юридический факультет находился там), Ли неожиданно затих и стал домоседом. Возможно, это объяснялось новым для него положением женатого человека, а возможно, и тем, что впервые в жизни он оказался вдали от дома и был теперь глубоко благодарен родителям за их помощь. Ли с головой окунулся в учебники и стал штудировать их с такой энергией и настойчивостью, с какой в свое время занимался спортом или заключал пари. Молодая пара присмотрела для себя небольшую квартирку недалеко от факультета. Там Ли и занимался все это время. Денег, конечно, не хватало. Ли подрабатывал, давая уроки. Помогали и его родители, которым пришлось теперь продать большую часть имущества. Это было время, когда Ли в первый (и последний) раз в своей жизни считал центы. Джо-Энни вспоминала: "В кино мы ходили, может быть, раз в месяц. Из фарша для котлет я научилась делать, наверное, с полсотни блюд. Каждую неделю с попутным автобусом нам отправляли из дома посылку. Там был то сирийский лаваш, то жареная курица. Я забеременела, и Ли купил мне маленького щенка, боксера, который должен был теперь защищать меня. Собака стоила двадцать пять долларов — непозволительная для нас роскошь. Но Ли все же купил ее. Он назвал щенка Ригал и сам его выдрессировал. Собака принесла нам много радости".

В 1960 году у них родилась Тереза-Линн (Терри). Кристина-Мария (Тина) родилась два года спустя, примерно через месяц после того, как ее отец удивил всех тем, что окончил юридический факультет Техасского университета четвертым по успеваемости. Лишь сдав квалификационные экзамены на адвоката, имеющего право выступать в суде, Ли Чагра позволил себе по-настоящему отпраздновать успех, отправившись на пару дней в Лас-Вегас. За все годы учебы Ли только раз почувствовал тягу к азартным играм. "Они играли на деньги в гольф, и он проиграл тогда сорок долларов. Этих денег нам хватило бы на две недели", — рассказывала потом Джо-Энни. В глубине души она надеялась, что муж излечился от своей старой болезни, поэтому особого шума не поднимала. К тому же Ли волен был поступать так, как считал нужным.

Вернувшись в Эль-Пасо, Ли и Джо-Энни уплатили первый взнос и купили в рассрочку дом у подножья холма на Санта-Анита-стрит. Через дорогу от них жили родители Ли и его младшие братья. Позже, когда Абду умер, Пэтси и ее муж Рик де ла Торре перебрались в дом родителей, а мать переехала в комнату с другой стороны дома. Когда поженились Джимми и Джо, они тоже купили себе по дому на этой же улице, так что никто из семьи Чагры не жил дальше чем в полуквартале друг от друга. Но так продолжалось лишь до той поры, пока Ли и Джо-Энни не выстроили себе особняк-крепость на Фронтера-роуд в Аппер-Вэлли.

Менее чем за год новая адвокатская контора Чагры и Абрахама снискала репутацию надежного защитника всех, кто был не в ладах с законом в Эль-Пасо. Партнеры с готовностью брались за любое уголовное дело: будь то убийство, изнасилование, ограбление или берглэри[30]. В те времена, если адвокаты назначались судом, им не платили, поэтому, чтобы не разориться, нужны были деньги. Хорошая реклама могла окупиться сторицей. Сиб Абрахам вспоминал, что дела у них шли тогда "просто здорово", и первое свое дело они проиграли лишь через четыре года. Но это поражение было предвестником многих бед, которые произошли потом в Эль-Пасо. Молодым адвокатам впервые пришлось иметь дело с новым "оружием" в руках федеральных властей — агентами-провокаторами, обязанностью которых было провоцировать преступления. Так, два таких агента уговорили ничего не подозревавшего владельца кафе в Эль-Пасо вступить с ними в сделку и купить краденое казенное оружие, которое существовало лишь в их воображении. Но они были так красноречивы, что в какой-то момент бедному владельцу кафе даже показалось, что речь идет чуть ли не о списанной подводной лодке. Сиб Абрахам вспоминал в этой связи: "Поначалу нам все представлялось нелепым до смешного. Но, как только мы вошли в зал федерального суда и ощутили всю строгость и официальность обстановки, мы поняли, что дело приобретает скверный оборот. К счастью, попался хороший судья, который во всем разобрался и назначил нашему клиенту условное наказание". Для Эль-Пасо это было нечто совершенно новое. В течение последующих нескольких лет каждому местному адвокату по уголовным делам пришлось рано или поздно столкнуться с делами граждан, обманным путем вовлеченных в преступления федеральными агентами. Всякий раз, когда провокатор находил очередную жертву, правила честной игры забывались, и жертва была заранее обречена независимо от имевшихся доказательств. Когда же Управление по борьбе с наркотиками увеличило число работавших на него молодых фанатиков и установило для них твердые квоты, новая игра стала смертельно опасной. Уэйн Уинделл, окончивший тот же юридический факультет, что и Ли Чагра, вспоминал, что в Эль-Пасо его знакомый, опытный, адвокат предупредил его: "За дела с наркотиками лучше не берись. Если агент из федерального управления почувствует, что может влипнуть в неприятную историю, тебя могут найти потом плавающим лицом вниз в сточной канаве". И действительно, после того как Уинделл добился оправдания двух своих подзащитных по делу о героине, он тут же получил первое письмо с угрозой расправы. За ним последовали и другие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.