Глава 4 Искатели мира

Глава 4

Искатели мира

В течение осени 1944 года, пока мы развивали идею добиться капитуляции на Западном фронте посредством убеждения, нас стало беспокоить некое шевеление к югу от нас, какие-то изменения политического климата в Северной Италии. У нас на тот момент не было свидетельств того, что раздающиеся из Берлина призывы стоять насмерть менее популярны в немецких войсках на итальянском фронте, нежели на Восточном или Западном фронте. Напротив, мы полагали, что им отводилась особая роль в защите того самого альпийского бастиона, на который нацисты рассчитывали как на последнее убежище, и что именно это было одной из основных причин их упорного сопротивления в Северных Апеннинах. Тем не менее в доходивших до нас из Италии слухах, в сообщениях посланцев стало всплывать слово «мир». Мы были еще слишком подозрительны для старта, а подозрительными сделало нас то, что заинтересованной стороной чаще называли СС, а не армию. Так оно и шло, мы не проявляли особого энтузиазма, но охотно прислушивались к этим разговорам, в особенности потому, что в качестве посредников и эмиссаров часто появлялись священники. Их искренность не вызывала сомнений, но хотелось знать, чья инициатива стоит за их действиями.

Первый посланник был направлен ко мне высоким католическим сановником из Швейцарии, с которым я познакомился в дипломатических кругах Берна. В начале ноября 1944 г., вскоре после моего возвращения с совещания в Вашингтоне с Донованом, сановник пришел ко мне и рассказал о серьезных попытках группы немцев в Италии обсуждать вопросы заключения мира, которые, к несчастью, как он думал, закончились ничем. Возможно, предположил он, американцы могли бы что-то из этого извлечь.

Затем он подробно рассказал о том, что известный итальянский промышленник Франко Маринотти в прошлом месяце побывал в Швейцарии и сделал от имени немцев определенные предложения британцам. Маринотти, насколько я знал, был президентом крупной местной компании «Сниа вискоза», владевшей большими заводами в Италии. Когда я последний раз о нем слышал, он противостоял попыткам поддерживаемого немцами фашистского правительства Муссолини национализировать крупную индустрию Северной Италии – довольно туманный план, который не двинулся с мертвой точки, а Маринотти за свои старания попал в тюрьму.

Немцы – по моим сведениям, за спиной Муссолини – освободили Маринотти и послали его в Швейцарию ознакомить британцев с планом, содержащим все те же немецкие мечты, с которыми мы встречались и раньше, и особенно часто потом: а именно, что немцы прекратят огонь на западе, если союзники объединятся с ними в борьбе против русских. В качестве подтверждения высокого уровня германской протекции, которой пользовался Маринотти, мне был показан документ, вроде бы исходящий от Вильгельма Гарстера, генерала СС в Северной Италии, гарантировавшего Маринотти свободный въезд и выезд из Италии.

Согласно сообщению из Лондона, британцы, выслушав Маринотти, закрыли перед ним все двери. То есть, как свидетельствовали мои церковные контакты, желаемый канал связи между немцами в Италии и британцами так и не начал действовать. Сановник пришел ко мне узнать, не заинтересован ли я в том, чтобы собрать обломки и ввести в дело Вашингтон. Сообщая об этом в штаб-квартиру, я вполне ожидал получить комментарий в том смысле, что в Вашингтоне вызывает сомнение честность немцев в попытках такого сорта. Я был другого мнения.

Некоторые обстоятельства в странном тайном соглашении Маринотти и руководства СС нас удивляли. Гарстер заверил Маринотти, что за этими поисками мира стоит не кто иной, как Генрих Гиммлер. Правдивы эти заверения или нет, проверить было невозможно, но сейчас мы знаем из немецких документов, захваченных после войны, что в Берлине Гарстер отчитывался о результатах миссии Маринотти Шелленбергу, который стоял в эсэсовской иерархии на две ступеньки ниже Гиммлера. Кроме того, Гарстер был не самым высокопоставленным офицером СС в Италии. Над ним находился генерал Карл Вольф, личный представитель Гиммлера, командовавший всеми силами СС в Италии. Несмотря на это, Гарстер заявил, что Гиммлер действует через него, а не через Вольфа, чье имя действительно тогда еще не фигурировало в этом деле. Мы в то время, конечно, не могли понять эти тонкости в тайных операциях верхушки СС.

Из захваченных немецких документов выяснилось, что в итоге Гарстер сообщил и о моем контакте с церковным сановником. Возможно, священник рассказал о своем визите Маринотти, а тот – Гарстеру. Интересно отметить, как этот генерал СС искажал факт в рапорте в Берлин, видимо пытаясь пробудить интерес у руководства. Он заявлял: «Даллес пожелал, чтобы его проконсультировали [в вопросах установления мира], потому что он вернулся с заданием от Рузвельта установить контакт с соответствующим немецким представителем. Этого представителя следовало найти в кругах СС, так как только контакт с СС представлялся Соединенным Штатам значимым. Работу по контакту предполагалось начать после переизбрания Рузвельта. Целью переговоров было высвобождение американских войск в Европе для использования в Азии. Интересы борьбы с большевизмом были не столь важны для американцев…»

Несколько позже при посредничестве синьора Оливетти, владельца знаменитой итальянской компании по производству пишущих машинок, приехавшего в Швейцарию по делам бизнеса, я встретился с еще одним священником, секретарем кардинала Миланского Ильдефонсо Шустера, преподобным доктором доном Биччераи, который только что прибыл в Швейцарию с секретным визитом. Он преследовал две цели: повидаться со мной и через папского нунция в Берне связаться с Ватиканом от имени кардинала. В тот момент кардинал не мог сделать этого из Милана, отделенного от Рима линией фронта. Мне было сообщено, что кардинал пожелал выступить в роли посредника между немцами и силами итальянских партизан, чтобы избежать дальнейшего кровопролития и разрушений в Италии. Поскольку партизанские силы теперь (после визита руководства КОСИ в штаб союзников) были официально признаны сражающимся подразделением союзных войск, их действия могли, по-видимому, направляться из штаба союзников. Поэтому дон Биччераи был озабочен тем, чтобы я сообщил о плане кардинала штабу союзников в Риме. Одновременно он просил о том же и Ватикан, основываясь на теории, что кашу маслом не испортишь. Суть предложения заключалась в том, что немцы согласились бы не разрушать итальянскую промышленность, коммунальное хозяйство, системы энергоснабжения и вообще все, что не имеет непосредственного военного значения, при условии, что силы партизан, со своей стороны, согласились бы не препятствовать отходу немцев своими нападениями или террористическими актами. Духовные власти предложили свое посредничество между этими сторонами.

Дон Биччераи дал мне экземпляр этого «проекта», как он назывался, – документа довольно необычного. Я по своим каналам связи переправил его просьбу в Рим и вскоре был информирован, что КОСИ и слышать об этом не хочет. Они готовили всеобщее восстание против немцев и не могли от него отказаться. Они страдали и сражались, за ними охотились, их уничтожали, не давая укрытия. Пусть теперь немцы слегка побеспокоятся, что может случиться, если они окажутся в ловушке между силами союзников, напирающими на них с юга, и партизанами, нападающими с тыла и флангов.

КОСИ был намерен сделать все возможное, чтобы показать миру способность итальянцев внести основной вклад в свое освобождение, а не сидеть сложа руки, пока союзники все сделают за них. Командование союзников в Риме, у которого не было оснований для разногласий с КОСИ в данном вопросе и которому было безразлично, как будут спасаться немцы, пытаясь выкупить свою безопасность у партизан или угрожая тактикой «выжженной земли», не делало ничего, чтобы переубедить КОСИ.

Нам было неясно, откуда исходит инициатива данного зондирования обстановки. Было, однако, понятно, что кардинал Миланский, могущественная фигура в церкви, не позволил бы использовать свое имя для этого предприятия, если бы рассматривал его как просто выстрел наугад. Он бы не предложил, как это следовало из документа, чтобы генерал Вольф и фельдмаршал Кессельринг подписали соглашение за немцев, если бы у него не было с их стороны неких подтверждений о заинтересованности в таком соглашении. Какими бы ни были окончательные цели этого предложения, оно, по крайней мере, свидетельствовало, что в высоких нацистских кругах в Италии заваривается какая-то каша, нечто такое, с чем мы еще не сталкивались на других фронтах сражений.

Дон Биччераи посетил меня в конце ноября, а вскоре из секретной поездки в Бельгию, Францию и Англию вернулся Гаверниц, полностью осведомленный о тех препятствиях, с которыми мы столкнулись в попытках продвинуть план подготовки германской капитуляции на Западе. Помимо всего прочего, главным камнем преткновения стали технические трудности в налаживании контактов с антинацистски настроенными немецкими командирами. Но Гаверниц был не из тех, кто легко сдается. Если задача установления контакта через линию фронта на Западе неразрешима, почему бы, подумал он, не попробовать добраться до генералов с тылу, из нашей домашней базы в Швейцарии?

Возможность использовать такой вариант представилась к концу декабря, когда Гаверниц по своим каналам в Швейцарии узнал, что германский консул в Лугано фон Нойрат предпринимает осторожные шаги навстречу. Хотя пост германского консула в Лугано никак не производил большого впечатления, сам Нойрат обладал определенным потенциалом для наших планов, поскольку он был сыном барона Константина фон Нойрата, бывшего германского министра иностранных дел в кабинете Гитлера. Более того, у нас создавалось впечатление, что младший Нойрат сотрудничал с германской разведкой. Возможно, из-за географического положения Лугано, а может, и в силу каких-то других причин он, похоже, пытался играть роль некоего связующего звена между германскими лидерами в Италии и союзниками в Швейцарии. Нам, например, было известно, что он каким-то образом был вовлечен в аферу Маринотти и присутствовал на его встрече с генералом Гарстером в Италии, когда обсуждался план переговоров Маринотти с британцами.

Гаверниц встретился с Нойратом как раз перед Новым годом. Нойрат заявил, что поддерживает прямой контакт с маршалом Кессельрингом, а также с генералами СС Вольфом и Гарстером. Еще более обещающим Гаверницу, который все еще думал об интересах Западного фронта, показалось личное знакомство Нойрата с фельдмаршалом фон Рундштедтом, вторично назначенным германским главнокомандующим Западным фронтом, а также с его начальником штаба генералом Зигфридом Вестфалем и с командующим группой армий «G» на Западном фронте генералом Бласковицем. Получался заманчивый набор высокопоставленных генералов германской армии. Далее Нойрат выразил убежденность, что война для Германии проиграна и продолжать ее – преступление со стороны нацистов. Он заявил Гаверницу, что сам он готов пойти на любой риск, чтобы ускорить окончание войны.

В январе 1945 года Нойрат приехал в Италию и повидался с Кессельрингом, сообщившим, что не следует ослаблять германские армии в Италии для удержания Восточного фронта и что ни он, ни Рундштедт на Западном фронте в данный момент не готовы пойти на соглашение с союзниками. Кессельринг, однако, желал, чтобы Нойрат настойчиво искал возможности заключения мира через лиц, занимающих менее высокие посты, чем он сам. В начале февраля он письмом известил Нойрата, который тогда находился в отцовском имении вблизи Штутгарта, что организовал ему тайную встречу с Вестфалем и Бласковицем для обсуждения вопроса о мире. Эта встреча состоялась ночью 10 февраля в небольшой деревенской гостинице близ Штутгарта. Оба генерала приехали инкогнито. Позже Нойрат в отчете о встрече дал Гаверницу оценку позиции германского военного руководства и стоящей перед ним в настоящий момент дилеммы. Продолжать войну было бессмысленно. В этом согласны были все. Но многим из немецких военных на Восточном фронте, чьи дома уже захватили русские, было больше нечего ждать и оставалось только сражаться. Возможно, некоторые германские дивизии на Западном фронте и согласились бы по предварительному соглашению сдаться в плен вместо того, чтобы сопротивляться или отступать дальше в Центральную Германию. Но как это организовать? И получат ли генералы, согласившиеся сдаться, гарантии того, что после всех стараний и измены Гитлеру союзники потом не будут судить их за военные преступления? Какими были условия для Германии? Какая часть Германии будет оккупирована русскими, а какая западными союзниками? В чем смысл формулы союзников о безоговорочной капитуляции? Будет ли разрешено немецким генералам самим демобилизовать вермахт? Из всего этого Гаверниц вынес единственную надежду на возможность через Нойрата заполучить Вестфаля в штаб-квартиру Кессельринга в Италии, а оттуда тайно переправить в Швейцарию для переговоров с глазу на глаз. Сам Нойрат, как переговорщик, не мог продвинуть дело дальше.

А тем временем, в течение первых двух месяцев 1945 года, мы собирали все больше свидетельств всякого рода специфической деятельности в Италии. Похоже, вновь ведущую роль играла католическая церковь. В январе нам сообщили, что группа германских дипломатов в Ватикане, которой было позволено остаться на своих постах после того, как наши армии взяли Рим, предлагает через Швейцарию наладить контакт с фельдмаршалами Гудерианом и Рундштедтом для ведения мирных переговоров. Одновременно в Риме объявился бенедиктинский священник из Милана, который сумел успешно пересечь боевые порядки и немцев и союзников. Он заявил, что привез послание для папы, которое переправляется через верховного настоятеля ордена бенедиктинцев. Следующая выдержка из послания дает представление о сути дела:

«На шестом году войны немцы обнаружили, что одиноки в борьбе с большевистской Россией. В интересах спасения человечества Германия сейчас надеется, что высшие духовные власти обратятся к англо-американцам, и гарантирует абсолютную секретность любых переговоров с Ватиканом».

В феврале зазвучали новые голоса. В начале месяца один из важных сотрудников швейцарской разведки известил меня, что в Швейцарию прибыл посланец от Шелленберга, начальника отдела иностранной разведки СС (Шестой отдел РСХА), и хочет видеть меня. Послание, которое он привез, содержало интересные, но совершенно нереальные вариации на хорошо известную нам тему. Говорилось, что стабилизация линии фронта в Италии и упорное сопротивление немцев на Западном фронте на фоне их стремительного отступления на Востоке было частью плана открыть Германию для русских. Однако, если бы англосаксы согласились несколько перестроить свою политику безоговорочной капитуляции, немцы были бы заинтересованы в переговорах. Легко догадаться, что у меня не возникло никакого интереса к встрече с этим посланцем. Дело выглядело так, будто Шелленберг готовил новую уловку.

В середине февраля в Швейцарии появился чиновник из германского посольства в Северной Италии, гитлеровской миссии при Муссолини. В разговоре с одним из наших информаторов этот чиновник утверждал, что Кессельринг готов уйти, если союзники предложат приемлемые условия. Через несколько дней в лондонской «Дейли диспач» появилась заметка, в которой говорилось, что Кессельринг вступил в тайный контакт с союзниками. Якобы он намеревался отвести свои войска из Северной Италии, оставив ее города невредимыми, если его солдатам будет позволено вернуться в Германию, чтобы навести там порядок.

В самом конце февраля мы услышали еще один голос. В Берн из Вены прибыл австрийский агент, посланный самим Кальтенбруннером, главой РСХА и самым могущественным человеком в СС после Гиммлера. Этот австриец был знаком с Вильгельмом Хёттлем, сотрудником разведки Кальтенбруннера в Австрии, и через него встретился с Кальтенбруннером. В послании звучали новые тона, и если они были правдивыми, то возникали определенные подозрения о конфликте внутри нацистского руководства. Кальтенбруннер хотел поведать нам, что они с Гиммлером крайне озабочены тем, чтобы закончить войну, и обдумывают возможность ликвидации поджигателей войны в нацистской партии, особенно Мартина Бормана. Они желают поддерживать контакт с британцами и американцами. Имя Кальтенбруннера ранее не всплывало в попытках зондирования, предпринимаемых из Италии, хотя имя Гиммлера там встречалось. Но данное послание было явно от Кальтенбруннера, и, хотя это вряд ли была та дорога, по которой мы хотели бы двигаться к миру, сам факт существования могущественной персоны, не разделявшей планов Гитлера, Бормана и прочих твердолобых окопаться в альпийском бастионе, был весьма значительным[5].

Без сомнения, Кальтенбруннер делал все это в попытке представить себя и других преступников из СС в благопристойном виде миротворцев, может быть, даже в иллюзорной надежде, что союзники позволят его группе стать ведущей.

Так обстояли дела к концу февраля. Мы разговаривали преимущественно со священниками и промышленниками. Наши связи с армией были результатом нашей собственной инициативы. Оттуда к нам не прислали никого, и у нас не было никаких зацепок. А в отношении посланцев из СС все еще не было твердой уверенности, за исключением пробного шара Кальтенбруннера, по своей инициативе действовали люди, разрешившие использовать их имена, или же инициатива исходила от более высоких властей, а главное – было ли у них что-то за душой. Как мы видели, эсэсовцы в основном пытались заработать у союзников хорошие оценки, чтобы как-то смягчить свою репутацию чудовищных преступников. Неудивительно поэтому, что, когда в конце февраля прикатился еще один пробный шар со всеми отличительными признаками прежних, мы не испытывали по этому поводу ни особого энтузиазма, ни оптимизма. Но прежде чем рассказать, как этот пробный шар обернулся капитуляцией, нам нужно взглянуть на ситуацию в той части Италии, которую в конце февраля 1945 года еще удерживали армии маршала Кессельринга.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.