Митрополит московский Филарет (1783–1867)

Митрополит московский Филарет

(1783–1867)

Рожденный Василий Михайлович Дроздов. Ученый богослов и проповедник. Окончил Троицкую семинарию. В 1808 г. принял монашество. Был профессором философских и богословских наук в петербургской духовной академии, ее инспектором, впоследствии ректором. Обратил на себя внимание как выдающийся проповедник. В период силы министра князя А. Н. Голицына стал ревностным членом основанного им мистического Библейского общества, которое служило хорошим преддверием к достижению церковных должностей. В 1817 г. был назначен ревельским епископом, в 1819г. – архиепископом тверским и членом синода. Когда Голицын пал и начались гонения на Библейское общество, в карьере Филарета произошла заминка. 18 декабря 1825 г., в день приведения Москвы к присяге Николаю I, Филарет удачным словом успокоил народ; это и еще речь, сказанная им при коронации, привлекли к нему благоволение императора, и Филарет был назначен московским митрополитом.

Он был крупный оратор. Однако речи его были рассудочны и действовали больше на ум, чем на душу, слушателей. В проповедях своих он призывал к пассивным добродетелям молчания, смирения, терпения и преданности воле Божией. Сам же, однако, был смиренен и молчалив только с высшими; в синоде, например, всегда соглашался с мнением влиятельного петербургского митрополита Серафима. По отношению же к низшим был властен и горд. Один современник рассказывает: «Филарет был эгоист, властолюбец и честолюбец, при этом бессердечный, сухой аскет с беспредельной нетерпимостью. Внешность его была невзрачна: небольшого роста, очень худощавый, с реденькою бородою, с пронзительными глазами; когда он принимал у себя запросто, костюм его состоял из черного шерстяного подрясника, бархатной черной скуфейки и опорышей, надетых на босу ногу. Приезжие подчиненные ему священники доползали до него на четвереньках, не могли от страха произнести ни одного слова при «владыке», который грозно смотрел на них. Раскольников он не терпел, не терпел и арестантов, – а был председателем тюремного комитета. Однажды на заседании комитета он с раздражением сказал д-ру Ф. П. Гаазу (знаменитому человеколюбцу, «святому доктору», очень много сделавшему по улучшению обращения с арестантами): «Да что вы, Федор Петрович, ходатайствуете об этих негодяях! Если человек попал в темницу, то проку в нем быть не может». – «Ваше высокопреосвященство! – возразил д-р Гааз. – Вы изволили забыть о Христе: он тоже был в темнице». Филарет смутился, помолчал и сказал: «Не я забыл о Христе, но Христос забыл меня в эту минуту. Простите, Христа ради!» Закрыл собрание и вышел. Угнетая подчиненных, не имевших протекции, он сильно покровительствовал людям со связями, а также родственникам своим, которых определял на доходные места. Я не слышал, чтобы Филарет помогал бедным из своего кошелька, хотя получал огромные доходы и имел уже скопленный значительный капитал. С барынями-ханжами, которые являлись к нему, кувыркались перед ним и подстилали свои юбки под его ноги, Филарет не церемонился, часто давал им нагоняи и требовал от них денежных пожертвований на церкви. Купцы, невзирая на все это, уже заживо причислили Филарета к лику святых».

Князь Вл. Мих. Голицын рассказывает в неизданных своих записках: «Поражали глаза Филарета – большие, словно пронизывающие и злые. Его мрачный, грубый деспотизм вселил к нему вражду, если даже не озлобление, в тех, кто по службе зависел от него или имел с ним дело. Филарет любил вмешиваться в то, что вовсе его не касалось, но что, по его мнению, было крамольным, кощунственным или безнравственным. Так, он пытался добиться запрещения поэмы Данте в переводе Мина или, по крайней мере, перемены ее заглавия, так как, по его мнению, сочетание слов «Божественная комедия» недопустимо с православной точки зрения». Баратынский говорил Вяземскому, что Филарет ему всегда напоминает что-то женское: ряса, как юбка, в обращении какое-то кокетство и игра затверженной роли. Филарет тайно был против командования светской власти в делах церкви, писал сочувственные письма иркутскому архиерею Иринею, заточенному в монастырь за фронду против правительства, но на деле самостоятельность свою осмеливался проявлять только в пустяках. Например, отказывался участвовать в освящении театра на том основании, что на фронтоне его был изображен языческий бог Аполлон. Никитенко записал в своем дневнике: «Слышал забавный анекдот о том, как Филарет жаловался Бенкендорфу на один стих Пушкина в «Онегине», там, где он, описывая Москву, говорит: «и стая галок на крестах». Здесь Филарет нашел оскорбление святыни. Цензор, которого призывали к ответу по этому поводу, сказал, что, галки, сколько ему известно, садятся на крестах московских церквей, но что, по его мнению, виноват здесь более всего московский полицмейстер, допускающий это, а не поэт и цензор. Бенкендорф отвечал учтиво Филарету, что это дело не стоит того, чтобы в него вмешивалась такая почтенная духовная особа».

В дневнике Пушкина за 1834 г. два раза встречаем упоминания о Филарете. В одном месте Пушкин с осуждением рассказывает о доносе его на религиозную неблагонадежность ученого протоиерея Павского, в другом, по случаю празднования совершеннолетия наследника, пишет: «Всегда много смешного подвернется в случаи самые торжественные. Филарет сочинял службу на случай присяги. Он выбрал для паремии главу из «Книги царств», где, между прочим, сказано, что «царь собрал и тысячников, и сотников, и евнухов своих». Нарышкин сказал, что это – искусное применение к камергерам, а в городе стали говорить, что во время службы будут молиться за евнухов. Принуждены были слово «евнух» заменить другим». Филарет, прочитав стихи Пушкина «26 мая 1826 г.» («Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной ты на казнь обречена?» и т. д.), написал на них поучающий ответ:

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога мне дана,

Не без воли Бога тайной

И на казнь осуждена.

Сам я своенравной властью

Зло из темных бездн воззвал,

Сам наполнил душу страстью.

Ум сомненьем взволновал.

Вспомнись мне, забвенный мною!

Просияй сквозь сумрак дум,

И созиждется тобою

Сердце чисто, светел ум.

Пушкина очень задело это стихотворение Филарета, но ответил он ему стихами «Стансы», где писал, что, слушая обличения Филарета, он лил потоки слез нежданных, что ранам его совести отраден был чистый елей благоуханных речей митрополита:

Твоим огнем душа палима,

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе серафима

В священном ужасе поэт.

Вяземский по этому поводу писал А. И. Тургеневу: «Ты удивишься стихам Пушкина к Филарету: он был задран стихами его преосвященства, который пародировал или, лучше сказать, палинодировал (исправил) стихи Пушкина о жизни, которые нашел он у общей их приятельницы, Елизаветы Хитрово, пылающей к одному христианской, а к другому языческой любовью». Письмо это не рассеивает нашего удивления, как мог Пушкин обратиться с подобными стихами к весьма им мало уважаемому и не заслуживающему уважения Филарету. Объяснение своеобразного психологического процесса, приведшего Пушкина к написанию этих стихов, см. в моей книге статей о Пушкине «В двух планах».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.