5

5

Первым «вестником с того света», как его назвала Надежда Яковлевна, был Юрий Алексеевич Казарновский – комсомольский поэт и лагерник с большим стажем[703]. В 1944 году он появился в Ташкенте и охотно, хотя и путано, рассказывал ей о О.М. На пересылке они с О.М. жили в одном бараке, нары были почти рядом. Барак был весь заселен «пятьдесят восьмой», в основном ленинградцами и москвичами, и это как-то облегчало жизнь. Нервический, моторный, привыкший сновать из угла в угол, О.М. часто подбегал к запрещенным зонам, чем вечно раздражал стражу и начальство. Он почти ничего не ел, вообще боялся казенной еды, путал котелки, терял свою хлебную пайку. Был он в кожаном, успевшем превратиться в лохмотья пальто, но до самых страшных морозов он не дожил… О.М. всё надеялся на помощь Ромена Роллана, который напишет о нем Сталину, и его отпустят…

Иногда, в светлые минуты, – пишет Н.М. со слов Казарновского, – О. М. читал лагерникам стихи, и, вероятно, кое-кто их записывал…

На работы – даже внутрилагерные, вроде приборки – его не посылали. Даже истощенной до предела толпе он выделялся своим плохим состоянием. По целым дням он слонялся без дела, навлекая на себя угрозы, мат и проклятия всевозможного начальства. В отсев он попал почти сразу и очень огорчился. Ему казалось, что в стационарном лагере всё же будет легче, хотя опытные люди убеждали его в противном.

Однажды О. М. услышал, что в пересыльном лагере находится человек по фамилии Хазин, и попросил Казарновского пойти с ним отыскать его, чтобы узнать, не приходится ли он мне родственником. Мы оказались просто однофамильцами. Этот Хазин, прочтя мемуары Эренбурга, написал ему, и мне удалось с ним встретиться… Сам Хазин О. М. видел два раза: когда О. М. пришел к нему с Казарновским и, вторично, когда он свел его к лагернику, который его разыскивал.

Хазин говорит, что встреча О. М. с этим разыскивающим его человеком была очень трогательной. Ему запомнилось, будто фамилия этого человека была Хинт и что он был латыш, инженер по профессии. Хинта пересылали из лагеря, где он находился уже несколько лет, в Москву, на пересмотр… Кто был Хинт, я не знаю[704] . Хазину показалось, будто он школьный товарищ О. М. и ленинградец. В пересылке Хинт пробыл лишь несколько дней. И Казарновский запомнил, что О. М. с помощью Хазина нашел какого-то старого товарища.

По сведениям Хазина, Мандельштам умер во время сыпного тифа, а Казарновский эпидемии тифа не упоминал, между тем она была и я о ней слышала от ряда лиц… Однажды, несмотря на крики и понукания, О. М. не сошел с нар. В те дни мороз крепчал – это единственная датировка, которой я добилась. Всех погнали чистить снег, а О. М. остался один. Через несколько дней его сняли с нар и увезли в больницу. Вскоре Казарновский услышал, что О. М. умер и его похоронили, вернее, бросили в яму… Хоронили, разумеется, без гробов, раздетыми, если не голыми, чтобы не пропадало добро, по несколько человек в одну яму – покойников всегда хватало – и каждому к ноге привязывали бирку с номерком.

Это еще не худший вариант смерти, и я хочу верить, что рассказ Казарновского соответствует действительности.[705]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.