«Как тебе гранату доверить?»
«Как тебе гранату доверить?»
Меня выдернули из схватки. Это было летом 43-го, в Донбассе, под Святогорским монастырем. Нам приказ идти в атаку — а в окоп пробирается особист. «Сдавай, — говорит, — автомат». Старшина ему говорит: «Ты куда его берешь, он мне нужен, у нас никого не осталось». А тот только отмахнулся и вывел меня из боя.
Тюрьмы не было. Привел в монастырь, посадил в келью, перед дверями поставил часового. Немцы стреляют, снаряды летают, а мы вдвоем сидим…
С конвоиром мы ели из одного котелка. Кормили перловкой. Хорошая, добротная каша была, с мясом. Мы в разведке не видели ни походных кухонь, ни мяса… Через пару дней конвоир говорит: «Счастливчик ты. От твоей 39-й дивизии только 40 процентов в живых осталось». И так мне обидно стало, что я не с товарищами!
Скоро пересадили меня в землянку. В соседней туркмены-самострелы сидят. Ну, думаю, расстреляют нас всех…
Предъявили обвинения. Там пунктов 10 было: «находился в оккупации» — не был, «имел связь с немцами» — не имел, «переходил линию фронта» — не переходил. У нас такой случай был: идем мы к Донбассу. Конец июля, жара, выкладка такая тяжелая. Рядом шла колонна артиллерии, и я положил свой мешок на лафет. На привале заснул — а они ушли. Вот и обвинение: избавлялся от вещей, чтобы сбежать к немцам.
Допрашивали меня в другой землянке. Все бумаги я подписывал не глядя. При горящем фитиле от гильзы все равно ни писать, ни читать нельзя.
Потом — трибунал. Судили двое, молодой и пожилой, обсуждали меня часа три. Пожилой говорил: «Расстрелять его к чертовой матери». А молодой: «Да нет, может, он еще чего-то полезное в жизни сделает».
Я говорю: «Отправьте меня в штрафную. Я хочу на фронт, я буду воевать».
Я действительно хотел на передовую. До нее многие не доезжают, погибают раньше, но тех, кто ее видел, туда тянет. Жизнь для них ничего не стоит, она чепуха. Передовая — это как театр. Вот твой окоп, вот перед тобой враг. Тут мальчишки, там мальчишки. Красивые они ребята были, эти немцы…
— Нет, — говорит председательствующий. — Там надо гранаты бросать. А как тебе гранату доверить?
И объявили: за агитацию против советской власти приговариваюсь я к 10 годам.
Выхожу из землянки. У входа сидят конвойные и исполнитель, который расстреливает. Ведет меня в елки, наставляет автомат и говорит: беги вперед! Он же не знает, что у меня 10 лет, привык, что у всех расстрел. «Остынь», — говорю. Еле убедил.
* * *
Посадили меня в Старобельскую тюрьму. В камере было несколько человек из армии, один говорил, что в лагере надо будет выполнять норму, и все время делал какую-то гимнастику, готовился.
Скоро привезли в Воронеж, я там пытался сделать побег. Поймали, посадили в карцер, такую щель, где можно только стоять, как в гробу. Конвоир пришел к дверям, кричит: «Ах ты сволочь! Куда ты бежать-то собирался? Я тебе кашу варил, у тебя жизнь-то какая была? Теперь поедешь в лагеря, узнаешь!»
А я уже не соображал ничего. Сползаю по стенке и сплю. Круглосуточная нагрузка, никакого перерыва: сначала эта мясорубка, потом арест. Мне просто отдохнуть надо было, отоспаться, в себя прийти. Мне уже было не до чего.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.