Выбор места зимовки

Выбор места зимовки

С тяжелым чувством смотрел я, как нос нашего судна поворачивает к западу, думая при этом, что не раньше, чем через год, мы сможем увидеть опять ту страну, в которой надеялись зимовать. Мы повернули на запад около 8 часов вечера, продолжая тщательно следить за льдом, когда шли вдоль него. Вплоть до 1 часа 26 января не было заметно ни одной полыньи в тесно сплоченном дрейфующем льду, тянувшемся к северу от нас. Затем мы потеряли лед из виду – он скрылся в тумане. Барометр обнаруживал колебания, дул довольно сильный юго-западный ветер, на море было волнение. Около 6 часов 26 января судно направилось к югу. Я опять хотел подойти к Барьеру и, прежде чем взять курс прямо к вулкану Эребус, идти вдоль Барьера, по крайней мере до бухты Западной. Мы прошли тот проход, который видели на своем пути к востоку, и около 12 часов находились против Восточного мыса бухты Западной. Оттуда курс был взят прямо на Эребус. Предполагая более подробно исследовать Барьер в следующем году, мы повернули прямо на запад, отойдя на некоторое расстояние от кромки льда.

Погода была хорошая, ясная, если не считать низкого слоя облаков над Барьером. Позже, в течение дня эти облака рассеялись, но к вечеру мы совершенно потеряли из виду кромку льда. Поражало отсутствие каких бы то ни было разновидностей птиц, зато вокруг пускали фонтаны киты; некоторые подходили к самому борту. Пока что мы видели гораздо меньше снежных буревестников и больше антарктических буревестников, чем во время прежних экспедиций. В этот день нам попались только один альбатрос с темной спинкой и два гигантских буревестника. Весь день направление ветра было западное, к вечеру налетели один-два небольших снежных шквала. 26-го в полдень мы находились на 78°9? ю.?ш. и 178°43’ з.?д. Температура воздуха поднялась до —2,2°?С.

28 января погода продолжала оставаться хорошей, хотя небо было покрыто облаками. Около полудня небо на юге расчистилось. Незадолго перед этим в том направлении появилась какая-то странная беловатая полоса, производившая впечатление земли. Когда тучи совсем разошлись, это видение стало отчетливым и оказалось не чем иным, как двумя большими горами – Эребус и Террор, к которым мы направлялись. В два часа дня они стали видны еще яснее и вследствие миража казались даже больше, чем на самом деле. Мы хорошо могли видеть дым, выбрасываемый Эребусом, который с судна казался южнее горы Террор. Мы несколько изменили курс, чтобы обойти мыс Крозье. Вначале у меня была мысль устроить там склад, который могла бы использовать партия, направленная с места нашей зимовки для изучения жизни пингвинов, но затем я от нее отказался, чтобы не задерживать судна. В полдень мы находились на 77°6’ ю.?ш., 175°35’ в.?д.

В 22 часа мы прошли мыс Крозье на некотором расстоянии от того места, где Ледяной барьер встречается с землей. Погода была превосходная, ясная. За исключением одного случайного айсберга и нескольких крупных льдин, льда не было видно. Мы шли вдоль берега, близко к нему, и в 3 часа находились уже против залива Эребуса. К северо-западу от нас располагался остров Бофорт. Круто обрывающийся к морю с восточной стороны мыс Берд[50] находился прямо по левому борту. 29 января в 5 часов 30 минут мы огибали мыс Берд, погода была облачной. Мы надеялись достичь нашего нового места зимовки, не встретив больше препятствий со стороны льдов. В проливе Мак-Мёрдо нам попалось лишь несколько случайных мелких скоплений льдин, на которых собралось множество пингвинов. Гораздо большее количество льда имелось к западу; сильный ледяной отблеск на горизонте указывал, что по западному берегу должны быть большие скопления его. Проходя по проливу и придерживаясь восточной его части, ближе к земле, мы видели длинный низменный песчаный берег. Вся поверхность крутого склона этого берега, поднимавшегося в сторону континента, по крайней мере в две квадратные мили, была окрашена в желтый и красный цвет из-за гуано пингвинов. Здесь было огромное гнездовье этих птиц.

Около 10 часов мы прошли мимо небольшого скопления льда, но примерно через час увидели впереди уже плотный лед и в 11?часов 30?минут подошли к нему. Было 29 января. Около 30 км совершенно замерзшего моря отделяли нас теперь от мыса Хат, где мы рассчитывали устроить зимовку. В том месте, где мы сперва остановились, лед был сильно подточен и сверху примерно на 30 см покрыт снегом. Мы попробовали пробиться сквозь него прямыми ударами судна, но это не удалось. Судно примерно наполовину входило в густую вязкую массу льда и останавливалось, не образовав впереди никаких трещин. Мы отходили назад на небольшое расстояние, давали полный ход и ударяли опять носом в край льда. Все эти попытки оказались безуспешными, так что оставалось закрепиться ледяным якорем за льдину и придумать какой-нибудь другой образ действий.

Погода несколько прояснилась, мы смогли осмотреться и разглядеть окрестности. К югу располагались острова Дельбриджа, а за ними виднелся острый пик Наблюдательного холма, под которым находилась зимовка нашей последней экспедиции. Над всеми другими местными возвышенностями поднималась наша старая знакомая скала Замок, а остров Уайт-Айленд проглядывал сквозь прозрачную дымку тумана. На юго-западе ясно были видны острова Блэк-Айленд и Браун-Айленд[51]. Позади первого из них обнаруживались округлые очертания горы Дискавери. К западу виднелись гигантские пики Западных гор с их огромными амфитеатрами и колоссальными ледниками. Милях в семи к востоку возвышалась темная скала – мыс Ройдс, названная так в честь первого офицера «Дискавери». Как знакомы были все эти горы и острова! Казалось, только вчера еще видел их, а ведь с тех пор прошло уже шесть лет!

За день, случалось, темнело, шел сухой снег, температура временами падала до —11,7°?C, несмотря на то что был разгар лета. Ветер по-прежнему дул с юга, но не слишком сильно, между тем мы приветствовали бы наисильнейший ураган, который смог бы поломать лед. Северная зыбь была бы в данном случае еще лучше – за несколько часов она бы совершенно уничтожила всю ту многокилометровую полосу льда, которая теперь являлась таким непреодолимым препятствием для нашего судна. Когда шхуна «Морнинг», первое судно вспомогательной экспедиции «Дискавери», прибыла сюда 23 января 1902 года, здесь в проливе было такое же скопление льда и только 28 февраля ей удалось подойти на расстояние пяти миль к мысу Хат. Лед на этих пяти милях так и не разошелся в течение всего года. На следующий год та же шхуна вместе с «Терра-Нова» пришла к кромке льда 4 января, и моряки увидели, что пролив замерз примерно на 30 км от мыса Хат. Однако 15 февраля весь лед к югу от мыса Хат взломался, и «Дискавери» освободился. Уже из опыта этих двух различных случаев, свидетельствовавших о том, как сложны здесь ледовые условия, я видел, что приходится решать очень трудную задачу. Если бы мы теперь задержали здесь судно на две недели в надежде, что лед будет взломан, а этого бы не произошло, положение наше могло бы оказаться довольно серьезным – ведь только для того, чтобы выгрузить все запасы и построить дом, нам потребовалось бы около двух недель. Вдобавок это можно было сделать лишь после выбора нового места зимовки где-нибудь в окрестностях, либо по западному берегу, либо, наконец, среди групп скал, лежащих к востоку.

В западном направлении обстановка была малообещающей, на протяжении восьми или десяти километров от нашей стоянки виднелись сильные нагромождения льда. Восточное направление казалось более надежным.

Я решил остаться здесь у кромки льда по крайней мере на несколько дней, чтобы предоставить самой природе возможность совершить то, что мы не смогли сделать с помощью своего судна, то есть взломать лед на протяжении тех нескольких километров, которые отделяли нас от цели. Казалось, нам было суждено встречать препятствия при каждой попытке исполнения намеченных планов, но мы не забывали, что препятствия – неизбежный жребий всех полярных исследователей, да и самая игра не стоила бы свеч, если б не было никаких трудностей. Больше всего меня беспокоило то, что каждый лишний день задержки у кромки уменьшал наш скудный запас угля. Пары необходимо было поддерживать все время, чтобы быть готовыми двинуться тотчас же, как только заметим, что на нас надвигается лед с севера или что льдина, к которой мы пришвартовались, трогается с места. Последнее случалось постоянно: то льдина уплывала прочь, то ветерок отгонял судно и вытягивал якорь из льда. Тогда нам приходилось опять подводить судно ближе к ледяной кромке и заново бросать якорь. С другой стороны, план перевозки всего нашего груза на санях по припаю, отделявшему нас от мыса Хат, пришлось оставить как совершенно неосуществимый. Даже в том случае, если б лошади наши находились в прекрасном состоянии и возможно было бы использовать на льду автомобиль, мы все же никогда не были бы в состоянии перевезти 180 тонн снаряжения в течение того краткого времени, которым располагали.

Вместе с тем сильно тревожило меня и здоровье капитана Ингленда. Он казался совсем больным. Очевидно, напряжение, вызванное постоянной плохой погодой и трудностями плавания во льдах, сильно отразилось на его здоровье. Обстоятельства же в то время были не такими, чтобы он мог позволить себе отдохнуть. Естественно поэтому, что Ингленд стремился увести судно как можно скорее; он понимал, что на «Нимрод» как на парусное судно нельзя особенно рассчитывать. Однако я никак не мог назначить точную дату отплытия «Нимрода», тем более, что еще не было даже известно место нашей зимовки.

Вечером 29 января мы сняли деревянный футляр с автомобиля и поставили машину на колеса – я собирался испытать ее на льду. Дело это было поручено Дэю, который скоро привел мотор в действие: уже на следующее утро 30 января, несмотря на низкую температуру, машина работала исправно. Надо было испытать, как она будет вести себя на льду, покрытом довольно толстым слоем снега. Мы выбрали более легкие колеса с шинами Дэнлопа и нескользящие цепи, полагая, что в данном случае нет надобности пользоваться тяжелыми колесами.

Днем поднялся свежий юго-восточный ветер со снежной метелью, и судно скоро приняло совершенно зимний вид. В этот день каждый раз во время еды все теснились в кают-компании, чтобы согреться; есть, как прежде, стоя у дверей кухни стало уже невозможно. Два-три раза судно срывалось с якоря, и льдины, к которым оно было прикреплено, уплывали к северу. Хотя льдины эти и были длиной всего около сотни метров, у нас все же появилась кое-какая надежда: чувствовалось, что лед начинает ломаться. Правда, мы учитывали, что если лед будет расходиться такими темпами – по нескольку сот метров в день, то понадобится очень много времени, чтобы вся масса льда шириной в 30 км сдвинулась и дала нам возможность своевременно подойти к мысу Хат для выгрузки запасов и снаряжения.

Весь день косатки[52] во множестве показывались у кромки льда и выдували столбы пара. Они часто проходили под самым бортом, и время от времени мы могли наблюдать, как они выставляют надо льдом голову, высматривая, нет ли тюленей. Раз как-то мы увидели тюленя, который стрелой вылетел из воды на лед и помчался по его поверхности с такой поспешностью, какой никак нельзя было ожидать от неповоротливого животного. Он прополз по льду по крайней мере четыреста метров, прежде чем остановился передохнуть. Минуту-две спустя причина этой поспешности обнаружилась: из воды медленно и зловеще поднялась огромная голова косатки, высматривавшей жертву.

Нам ни разу не пришлось наблюдать, как эти чудовища ловят тюленей, но без сомнения тюлени временами становятся их жертвами. Косатки постоянно вертятся вблизи льда, высовывая головы из воды между плавучими льдинами. Тревогу, которая поднимается при виде косатки среди лежащих на льду тюленей, и их быстрое отступление от воды в более надежное место можно истолковать только как стремление избежать уже хорошо знакомой опасности. Вокруг находилось также много пингвинов Адели. Было очень забавно смотреть, как они выстраивались линейкой на краю льда и затем ныряли по очереди, как пловцы на состязании. Обычно проходило минуты две, прежде чем они вновь появлялись из воды.

Мы освободили большинство креплений, удерживавших конюшни, чтобы не было никаких затруднений, когда понадобится вывести лошадей, и чтобы сделать это возможно скорее. Большая часть бедных животных находилась в очень плохом состоянии. Почему-то белые лошади лучше перенесли тяжелые условия погоды, нежели лошади разной масти. После перенесенной ужасной качки все они были, по-видимому, очень довольны тем, что судно стояло. Бока большинства лошадей были стерты из-за постоянных ударов о стены стойл, а Зулу был в таком плохом состоянии, что я решил тут же пристрелить его. У нас оставалось, таким образом, только восемь лошадей, и надо сказать, мы считали себя все же счастливыми, что потеряли в пути лишь двух животных.

До сих пор наше плавание протекало без всяких несчастных случайностей, но утром 31 января, когда мы все были заняты выгрузкой запасов из кормового люка, чтобы подготовить их к переброске на берег, вдруг железный крюк на талях соскользнул, качнулся через всю палубу и ударил Макинтоша, попав ему в правый глаз. Макинтош упал на палубу от страшной боли, но через несколько минут все же смог при помощи товарищей дойти до каюты Ингленда, где Маршалл его осмотрел. Выяснилось, что глаз сильно поврежден и не будет видеть, пришлось подвергнуть Макинтоша операции под хлороформом. Маршалл, ассистируемый д-ром Мичеллом и Маккеем, удалил ему пострадавший глаз. К своему большому удовлетворению я убедился при этом, что экспедиция обслуживается врачами, стоящими на должной высоте. Макинтош горько оплакивал потерю глаза не столько из-за уменьшения способности зрения, сколько из-за того, что эта несчастная случайность не позволяла ему теперь остаться с нами в Антарктике. Он просил разрешить ему остаться, но Маршалл категорически этому воспротивился, заявив, что Макинтош нуждается в тщательном уходе и в очень осторожном пользовании зрением, иначе может потерять и второй глаз. Пришлось согласиться. На некоторое время экспедиция потеряла одного из самых ценных своих сотрудников.

Пока мы ожидали, таким образом, у кромки льда, я счел полезным отправить небольшую партию к мысу Хат, чтобы разузнать, в каком состоянии находится дом, оставленный там экспедицией «Дискавери». Можно было думать, что за пять лет он совершенно занесен и разрушен снегом. Я решил послать Адамса, Джойса и Уайлда и дал Адамсу инструкцию побывать в доме и на следующий же день вернуться на судно.

Мы находились примерно в 25 километрах от мыса Хат. На следующее утро назначенная партия отправилась, взяв с собой большой запас провизии, на случай возможной задержки, и лопаты, чтобы отрывать дом. Для Адамса это был первый опыт путешествия с санями. Поход на расстояние 25 км с тяжелым грузом был вообще нелегкой задачей для людей, которые больше месяца пробыли закупоренными на корабле. Вначале, впрочем, они отправились довольно быстрыми шагами. Несколько километров их сопровождали профессор Дэвид и Коттон, которые, вернувшись на следующий день, сообщили, что пришлось идти по не изломанному за предыдущий год старому льду в метр толщиной и более прочному, чем тот, который остановил наше судно при его первом приходе. Это был годовалый лед, но мне кажется вполне вероятным, что он взламывался раньше, а затем снова замерз.

За предыдущую ночь мы продвинулись несколько к западу и, после новой безуспешной попытки прорваться на юг, стали на якорь у большой льдины. Вскоре после того, как ушла санная партия, мы спустили с борта автомобиль и благополучно водрузили его на лед. Дэй тотчас же забрался на сиденье и пустил в ход мотор. Автомобиль двинулся с характерным прерывистым шумом, столь привычным для цивилизованного мира, но впервые раздававшимся в Антарктике. Впрочем, ушла машина недалеко – пройдя около сотни метров, она завязла в рыхлом снегу. Общими усилиями мы перетащили автомобиль через трещину, которая вот-вот могла разойтись, так что льдина ушла бы на север. По другую сторону трещины снова запустили мотор. На короткое расстояние автомобиль опять пошел, но затем вновь увяз в снегу. С помощью нашего подталкивания и при некотором содействии собственного мотора автомобиль прошел примерно 800?метров к югу от судна, но… все наши надежды на возможность применения его на практике значительно упали! Правда, мы не могли еще по этой пробе судить о способностях машины, так как на автомобиле не было настоящих колес для путешествия по снегу, да и мотор его не был еще надлежащим образом отрегулирован. Никаких затруднений с воспламенением смеси, впрочем, не было. Взрывы от искры получались сразу, несмотря на двадцатипятиградусный мороз.

В 13 часов мы пошли завтракать на судно, оставив автомобиль на льду. Когда же вернулись назад, то увидели, что несколько пингвинов Адели стоят и благоговейно рассматривают странного пришельца.

Около автомобиля образовалось еще больше трещин, и, так как никаких надежд на то, что машина поможет нам добраться до суши не было, я решил поднять ее обратно на палубу и ждать более благоприятного случая для испытаний. Самым бесцеремонным образом мы перетолкнули его собственными силами по снегу до расстояния в несколько сот метров от судна, где лед был прочнее. Затем, шипя и свистя, автомобиль некоторое расстояние вдоль борта прошел сам. А я-то еще утром мечтал о том, как вместе с Дэем сяду в автомобиль и перегоню нашу санную партию, ползущую по льду. Увы, эти мечты быстро пропали!

После полудня мы подняли якорь и направились к западу, чтобы взглянуть, каково положение льда у западного берега. Не пройдя и 6,5 км, мы опять уткнулись в лед и были вынуждены возвратиться на старое место. Вечером за ужином большинство членов экспедиции впервые отведало жареных больших поморников[53] и нашло их великолепными. Способ ловли этих птиц был весьма прост и эффективен, но с охотой имел мало общего. На льдину выбрасывался с судна крючок с наживкой, прикрепленный к бечевке. Через несколько минут птица подходила, хватала приманку и проглатывала ее, после чего мы втаскивали ее на борт. Другие птицы, по-видимому, совершенно не замечали, что их компаньонка попала в затруднительное положение. Напротив, полагая, что она схватила какой-то особенно лакомый кусочек, который им, к огорчению, не достался, они всей стаей тотчас же набрасывались на нее, стараясь заставить ее выплюнуть эту добычу. Лишь после того, как около дюжины поморников было поймано таким коварным образом, птицы стали подозревать, что тут что-то не чисто, и тогда даже самые лакомые куски мяса уже более не привлекали их. Во второй половине дня мы убили также несколько тюленей, и на следующее утро на завтрак у нас были грудинка и свежая тюленья печень.

2 февраля не было заметно никаких изменений в состоянии льда, хотя отдельные льдины иногда отламывались и уплывали. Погода продолжала быть хорошей, и группа членов экспедиции, состоявшая из профессора Дэвида, Моусона, Коттона, Пристли и Армитеджа, отправилась по льду на остров Неприступный. Мы вместе с Инглендом пошли на лыжах к югу, чтобы посмотреть, каковы трещины во льду, но результат нашей экскурсии был мало утешителен – лед оказался совершенно прочным, и единственные трещины мы нашли у самого судна. Я решил поэтому не ожидать более у кромки льда, а когда вернется санная партия, поискать места для зимовки на восточном берегу острова Росса.

Вскоре после полудня поднялся восточный ветер, небо затянуло тучами, и началась легкая метель. С востока быстро несло ветром отдельные льдины, так что судну пришлось отойти назад на чистую воду. Хорошо, что мы успели это сделать, так как вскоре дрейфующие льды сомкнулись с прочным ледяным припаем, и если бы судно осталось на прежнем месте, его бы основательно помяло. Когда начался ветер, на судне подняли флаг, отзывающий береговую партию обратно, но они его не видели и вернулись только около 17 часов. К этому времени мы переместились с судном примерно на 1,6 км к востоку от прежней стоянки. Профессор Дэвид сообщил, что они не были в состоянии попасть на остров, так как между льдом и берегом острова тянулась полоса воды шириною примерно в 50 метров. По дороге они нашли на льду морского ежа, которого Мёррей тотчас же забрал в свою коллекцию. Они получили также первый наглядный урок путешествия в Антарктике, заключавшийся в том, что расстояния здесь чрезвычайно обманчивы и земля находится всегда гораздо дальше, чем кажется.

Этим вечером мы все время поглядывали, не возвращаются ли наши путешественники с мыса Хат, но их все не было, даже когда мы ложились спать. Я был уверен, что Адамс сразу же вернется, если только ему с его партией не придется встретить каких-либо особых трудностей при попытке забраться внутрь дома. В половине второго ночи, наконец, Харборд спустился вниз и сообщил, что вдалеке видна возвращавшаяся партия. Надо сказать, что в это время у нас постоянно было светло, и фактически не ощущалось разницы между днем и ночью. Я приготовил для путешественников какао и открыл коробку сардинок, так как по опыту знал, как приятно закусить после такой прогулки.

«Макинтош горько оплакивал потерю глаза не столько из-за уменьшения способности зрения, сколько из-за того, что эта несчастная случайность не позволяла ему теперь остаться с нами в Антарктике.»и Э.?Г.?Ш.

«А я-то еще утром мечтал о том, как вместе с Дэем сяду в автомобиль и перегоню нашу санную партию, ползущую по льду. Увы, эти мечты быстро пропали!» Э.?Г.?Ш.

По возвращении Адамс рассказал, что путь к мысу Хат был очень труден. Они достигли цели лишь в 23 часа 15 минут, находясь в пути с 10 часов. Последние три километра пришлось идти по совершенно гладкому, чистому от снега льду, а у самой оконечности мыса Хат им встретилось обширное пространство чистой воды. Залив, в котором когда-то стоял замерзший «Дискавери», был затянут прозрачным голубым льдом, показывающим, что в предыдущий сезон морской лед здесь не взламывался. Путешественники так устали, что залезли в свои спальные мешки, как только забрались в дом, куда они легко попали через одно из окон с подветренной стороны.

Снега в доме не было, и постройка почти не пострадала. Небольшое количество льда по стенам внутри появилось, очевидно, в результате таяния снега летом. Несмотря на полную заброшенность в течение пяти лет, строение было в превосходном состоянии. Кое-где валялись различные предметы, оставленные последней экспедицией, в том числе мешки с остатками провизии различных санных партий. Нашлась даже открытая жестянка с чаем, который мы заварили на следующее утро. Чай даже не утратил своего аромата после пятилетнего пребывания на воздухе, что свидетельствует о чрезвычайной сухости климата. Нашлась также жестянка с керосином, который тоже был использован и тоже оказался в прекрасном состоянии. Лед у оконечности мыса Хат был весь в мелких и широких трещинах, но во всех остальных отношениях обстановка казалась такой же, как и в феврале 1904 года, когда «Дискавери» ушел отсюда на север. Все еще стоял крест, поставленный в память Винса[54], погибшего поблизости отсюда в одну из метелей. Стояли и домики, построенные для магнитных наблюдений. В 13 часов на следующий день все трое отправились обратно на судно. Несмотря на помощь установленного на санях паруса, надуваемого южным ветром, путешественники лишь с большим трудом добрались до «Нимрода».

На следующее утро мы попробовали подойти вплотную к острову Неприступному, так как казалось, что лед разломан до самого острова, однако, подойдя ближе, увидели, что между судном и островом все еще имеется широкая полоса льда. Определение глубины дало здесь 545 метров и показало, что на дне – вулканическая галька. Мы опять прикрепились якорем к льдине, и в течение второй половины дня береговая партия занималась тем, что наполняла снегом бак над котельным помещением. Чай из растопленного снега оказался значительно вкуснее, чем чай из застоявшейся воды пароходных цистерн, которой мы обычно пользовались.

Около 16 часов мы снялись и пошли по направлению к мысу Барни, чтобы посмотреть, нет ли там подходящего места для высадки. В 18 часов на расстоянии около 3?км от мыса измерение глубины показало 144 метра, а с полтора километра дальше – 80?метров. Частицы морских губок, облепившие лот, указывали на то, что дно здесь послужило бы прекрасным местом охоты для биолога. Медленно продвигаясь под парами вдоль берега к северу, мы увидели поперек залива длинный низменный снежный склон, связанный с голыми скалами мыса Ройдс. Он показался нам удобным местом для зимовки.

Около 20 часов я вместе с Адамсом и Уайлдом отправился на вельботе к берегу, захватив с собой ручной лот. Мы прошли на веслах всего минут десять, делая частые остановки для промеров, и уперлись в сплошной лед. Он покрывал весь залив от мыса Флагштока, как мы назвали после утес на южной оконечности мыса Ройдс, по направлению к югу вплоть до мыса Барни. Недалеко от этого мыса лед был разломан и образовал нечто вроде естественного дока. Мы завели туда лодку, перебрались с Адамсом через четко обозначенную приливную трещину, вскарабкались на берег и поднялись на голую скалистую вершину по покрытому ровным снегом склону шириной примерно в 15 метров. Сотни пингвинов собрались на льду залива. Еще больше их было наверху склона. Так что, когда мы поднялись наверх, нам пришлось зажимать носы от нестерпимой вони их гнездовья. Птицы эти сновали по всем направлениям и приветствовали нас хриплыми взволнованными криками. Над пингвинами летали во множестве их естественные враги, хищные большие поморники, у которых, очевидно, были птенцы, потому что, когда мы, подымаясь по склону, приблизились к их гнездам, они стали бросаться прямо на нас, пролетая над самыми головами. Резкий шелест их быстрых крыльев явно говорил о том, как они возмущены нашим вторжением.

Даже самое беглое обследование окрестностей показало, что мыс Ройдс может служить превосходным местом для выгрузки наших запасов. Поэтому мы возвратились в шлюпку и, проплыв вдоль кромки льда к югу, промерили залив. Оказалось, что здесь вблизи берега глубины начинаются от 3,6?метра и дальше к югу на расстоянии 400?метров достигают 36,5?метра. Окончив промеры, мы направились к судну, которое понемногу подходило к нам. Мы шли на веслах с хорошей скоростью, как вдруг какое-то тяжелое тело выскочило из воды и, задев матроса, сидевшего на корме, с шумом шлепнулось на дно лодки. Оказалось, что это был пингвин Адели. Трудно сказать, кто был более удивлен – пингвин ли, который без сомнения считал, что прыгает на скалу, или мы, неожиданно приняв на борт этого забавного пассажира. Матросы на вельботе решили, что это счастливое предзнаменование. У моряков есть поверье, будто бы после смерти души старых матросов вселяются в тела пингвинов или альбатросов. Впрочем, это не мешает моряку изготовить превосходный обед из грудки пингвина, как только представляется такая возможность. На судно возвратились в 9 часов вечера, а в 10 часов 3 февраля «Нимрод» пришвартовался к покрывавшему залив льду, чтобы начать выгрузку.

Как только судно было закреплено, я отправился на берег в сопровождении профессора Дэвида, капитана Ингленда и Дэнлопа, чтобы выбрать место для постройки дома. Миновав пингвинов, которые шествовали церемониальным маршем взад и вперед, мы дошли до довольно ровного места, на котором стоял огромный кенитовый[55] валун, он мог служить хорошим видным издалека знаком. Мне пришло в голову, что хорошо бы поставить дом с подветренной стороны валуна, он был бы прикрыт тогда скалой от юго-восточного ветра. Но такой план имел и свои теневые стороны: перед закладкой дома пришлось бы затратить много времени на выравнивание местности.

Мы пересекли узкий гребень скалы позади этого валуна и, повернув немного вправо, увидели небольшую долинку, казавшуюся идеальным местом для постройки зимовья. Поверхность здесь была совершенно горизонтальна, причем ее покрывал слой вулканической почвы толщиной около метра. По сторонам имелись выходы каменистых пород, но уже прямо на глаз можно было сказать, что здесь будет достаточно места как для постройки дома, так и для складов и конюшни. Холм позади долины мог служить превосходной защитой от господствующих юго-восточных ветров. Один взгляд, брошенный на иллюстрацию[56], даст читателю гораздо лучшее представление об этом месте, чем всякие описания. Здесь природа сама замечательно позаботилась о том, чтобы защитить нас от действия своих наиболее разрушительных стихий.

Разведка местности на мысе Ройдс

Решив поставить дом на этом месте, мы обогнули гребень с юга и вышли на небольшую площадку, с которой открывался вид на залив. Здесь располагался лагерь, в котором капитан Скотт и д-р Уилсон провели несколько дней в январе 1904 года, когда ожидали прибытия спасательного судна. Место для лагеря было выбрано великолепное. С него открывался обширный вид к северу на море и развертывалась великолепная панорама Западных гор. Мы нашли все лагерные и кухонные принадлежности в том самом виде, в каком они были оставлены. Принимая во внимание, что местность здесь совершенно открытая, следовало думать, что она не слишком подвержена действию сильных бурь, иначе материя палаток, пустые ящики и различные другие вещи, валявшиеся на земле, давно были бы снесены ветром в море. С вершины гребня мы могли рассмотреть небольшую бухту в обширном заливе, где находилось наше судно, а несколько далее к востоку – другую бухточку, за которой было уже море. Большое количество тюленей, лежавших на льду залива, обещало, что у нас не будет нехватки в свежем мясе.

Найдя местность с точки зрения удобств идеальной, – поблизости имелся даже запас пресной воды в виде небольшого озерка, – я решил, что надо тотчас же начинать выгрузку всего экспедиционного имущества на берег. Имелось одно лишь обстоятельство, возбуждавшее у меня некоторые опасения: замерзнет ли море между этим местом и мысом Хат в такое время, чтобы позволить нам следующей весной перебраться туда по льду для нашего южного и западного походов? Было также очевидно, что следующей весной большие трудности представятся в смысле устройства складов для наших путешествий. Как только судно нас оставит, мы окажемся здесь совершенно отрезанными от всякого сообщения с областями, лежащими к югу, и не сможем проникнуть туда ни по морю, ни по суше. Опоясывающие берег ледники, сильнейшим образом изрезанные трещинами, являются полной преградой для путешествия с санями. Время, однако, не ждало, и мы могли только радоваться, что нашли здесь, так близко к нашей будущей исходной точке отправления на юг, столь удобное для зимовки место.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.