Часть 2 УБИЙЦЫ

Часть 2

УБИЙЦЫ

Это чудесные люди, других таких не сыщешь.

Лесли Ван Хоутен,

описывая “Семью” Мэнсона сержанту Майклу Макганну

Ровно в двенадцать, за круглым столом

Духов всем вместе призвать,

Чтобы во тьме услыхать голоса

Детей, что хотят поиграть.

The Beatles,

“Плачь, детка, плачь” (“Белый альбом”)

Надо иметь в сердце настоящую любовь, чтобы делать это ради людей.

Сьюзен Аткинс,

рассказывая Виржинии Грэхем, почему она ударила ножом Шарон Тейт

15–31 октября 1969 года

На деле расстояние между Центром Паркера, штаб-квартирой Департамента полиции Лос-Анджелеса, и Дворцом юстиции, в котором размещается Офис шерифа округа Лос-Анджелес, — четыре квартала. Эту дистанцию можно покрыть за время, необходимое для набора телефонного номера.

Но не все так просто. Хотя ДПЛА и ОШЛА сотрудничают по расследованию дел, “перекрывающих” обе юрисдикции, между ними существует известное противоборство.

Один из следователей по “делу Лабианка” позднее признает, что ему и работавшим с ним офицерам еще в середине августа следовало связаться с отделом расследования убийств ОШЛА и попытаться выяснить, не знают ли там о схожих преступлениях. Но они сделали это лишь 15 октября — уже после того, как оборвалось большинство имевшихся у них нитей.

Сделав это, они впервые узнали об убийстве Хинмана. И, не уподобляясь сержанту Баклзу из “следовательской группы Тейт”, сочли сходство обоих преступлений заслуживающим дальнейшей проверки.

А в “деле Хинмана” кое-что прояснилось совсем недавно, сообщили им сержанты Уайтли и Гуэнтер. Недели еще не прошло, как офицеры округа Инио совершили проверку изолированного ранчо Баркера, расположенного в чрезвычайно изломанной, почти непроходимой местности к югу от национального заповедника “Долина Смерти”. В ходе рейда, причиной которого послужили обвинения в правонарушениях, варьировавшихся от сообщничества в воровстве до поджога, были арестованы двадцать четыре участника хиппи-культа, известного как “Семья Мэнсона”. Многие из задержанных (включая и лидера группы — Чарльза Мэнсона, 34-летнего рецидивиста с длинным, запутанным криминальным прошлым) были арестованы и ранее, в ходе такого же рейда, проведенного ОШЛА 16 августа на “киношном” ранчо Спана в Чатсворте.

Во время рейда на ранчо Баркера, занявшего трое суток, из придорожных кустов в нескольких милях от самого ранчо выбрались две девчушки, попросившие офицеров защитить их. Обе заявили, что пытались покинуть “Семью” и опасаются за свои жизни. Одну звали Стефани Шрам, другую — Китти Лютсингер.

Уайтли и Гуэнтер разыскивали Китти Лютсингер с тех пор, как выяснилось, что она была девушкой Бобби Бьюсолейла, подозреваемого в убийстве Хинмана. Узнав об ее аресте, они проехали 225 миль до городка Индепенденс в округе Инио, чтобы расспросить ее.

Китти — перепуганная веснушчатая девушка семнадцати лет — была уже на пятом месяце беременности и готовилась произвести на свет ребенка Бьюсолейла. Хоть она и жила с "Семьей", эти люди, очевидно, не слишком ей доверяли. Когда Бьюсолейл исчез с ранчо Спана в начале августа, никто не захотел объяснить ей, куда он делся. Лишь несколько недель спустя она узнала, что Бобби арестован и (лишь гораздо позднее) что его обвиняют в убийстве Гари Хинмана.

На расспросы об убийстве Китти отвечала, что слышала, будто Мэнсон послал Бьюсолейла и девушку по имени Сьюзен Аткинс в дом Хинмана, забрать у того деньги. Произошла драка, и Хинман погиб. Китти не помнила, кто рассказал ей об этом, просто на ранчо ходили такие разговоры. Впрочем, она помнила о другом разговоре, когда Сьюзен Аткинс поведала ей и еще нескольким девицам, что ей как-то пришлось подраться с мужчиной, который тянул ее за волосы, и что она три или четыре раза ударила его ножом в ноги.

Сьюзен Аткинс была арестована в ходе рейда на ранчо Баркера и назвалась тогда “Сэди Мэй Глютц”. Она все еще содержалась под арестом. 13 октября, на следующий день после беседы с Китти, сержанты Уайтли и Гуэнтер допросили ее.

Сьюзен сказала им, что их с Бобби Бьюсолейлом послали в дом Гари Хинмана за деньгами, которые тот, предположительно, унаследовал. Когда же Хинман отказался передать деньги, Бьюсолейл вынул нож и резанул Хинмана по лицу. Двое суток подряд им двоим пришлось спать по очереди, чтобы Хинман не мог сбежать. Затем, в последний вечер, проведенный ими в доме, когда сама Сьюзен была на кухне, она услышала голос Хинмана: “Не надо, Бобби!” — после чего Хинман вбежал, шатаясь, в кухню, истекая кровью от раны в груди.

Но Хинман не умер и после этого. Протерев все в доме, чтобы избавиться от отпечатков пальцев (не слишком эффективно, поскольку полиция обнаружила отпечаток ладони и пальца Бьюсолейла), они уже выходили через парадную дверь, когда услышали стон. Бьюсолейл вернулся в дом, и Сьюзен вновь услышала голос Гари: “О нет, Бобби, пожалуйста, не надо!” Она также расслышала “звук вроде бульканья, какой бывает, когда кто-то умирает”.

После этого Бьюсолейл завел, сцепив проводки, “фольксваген” Хинмана 1965 года выпуска, и они вернулись на ранчо Спана.

Уайтли и Гуэнтер спросили Сьюзен, не повторит ли она свои показания, чтобы их можно было записать на магнитофон. Та отказалась. Ее перевели в контору шерифа в Сан-Димасе, где посадили под арест по подозрению в убийстве.

Показания Сьюзен Аткинс — в отличие от рассказа Китти Лютсингер — не вовлекали Мэнсона в убийство Хинмана. И, вопреки сказанному Китти, Сьюзен не призналась сержантам, что сама ударила кого-то ножом. Уайтли и Гуэнтер сильно подозревали, что она открыла им лишь то, что, по ее мнению, они и так уже знали.

Нельзя сказать, что двое следователей “дела Лабианка” были сильно впечатлены. Хинман был близок к “Семье Мэнсона”; несколько ее членов — включая Бьюсолейла, Аткинс и даже самого Мэнсона — в прошлом ненадолго останавливались в его доме. Короче говоря, имелась некая связь. Но ничто не говорило о том, будто Мэнсон или кто-либо из его последователей знали чету Лабианка или людей, живших в доме 10050 по Сиэло-драйв.

Однако это была какая-никакая, а ниточка, и следователи продолжали ее распутывать. Китти была отпущена под попечительство живших рядом родителей, и они побеседовали с ней там. Из ОШЛА, от официальных лиц округа Инио, от офицера, контролировавшего поведение условно освобожденного Мэнсона, к ним стали стекаться имена, словесные портреты и отпечатки пальцев лиц, по сведениям, принадлежащих к “Семье” или ассоциируемых с нею. Китти упомянула, что, еще когда “Семья” проживала на ранчо Спана, Мэнсон пытался привлечь на свою сторону шайку мотоциклистов-байкеров “Правоверные сатанисты” и сделать их своими личными телохранителями. Выслушав это предложение, байкеры рассмеялись в лицо Мэнсону — все, кроме одного, некоего Дэнни. Тот то и дело заезжал к ним на протяжении нескольких месяцев.

Узнав, что байкеры “тусуются” в городке Венис, штат Калифорния, следователи по “делу Лабианка” послали в полицейское управление Вениса запрос, не поищут ли там “правоверного сатаниста” по имени Дэнни.

Что-то в показаниях Китти Лютсингер озадачило Уайтли и Гуэнтера. Поначалу они сочли это простым противоречием, несовпадением. Но затем задумались всерьез. Если верить Китти, Сьюзен Аткинс признала, что три или четыре раза ударила некоего мужчину ножом в ноги.

На ногах Гари Хинмана не было ножевых ран.

Но они были на ногах Войтека Фрайковски.

И, хотя однажды они уже выслушали отповедь коллег, 20 октября помощники шерифа вновь связались со следователями по “делу Тейт” в ДПЛА и рассказали о том, что узнали.

Интерес, проявленный следователями “дела Тейт” к рассказу, можно измерить с известной точностью: лишь 31 октября, одиннадцать дней спустя, они снизошли до беседы с Китти Лютсингер.

1—12 ноября 1969 года

Ноябрь стал месяцем признаний — которым поначалу никто не верил.

Оказавшись подозреваемой в убийстве Хинмана, Сьюзен Дениз Аткинс, тик[79] Сэди Мэй Глютц, была переведена в “Сибил Бранд”, женскую исправительную колонию в Лос-Анджелесе. 1 ноября, по окончании адаптационного срока, она поселилась в общей спальне 8000, получив койку напротив некоей Ронни Ховард. Мисс Ховард, пышная женщина, в качестве “девушки по вызову” на протяжении тридцати с лишним лет имевшая около двадцати разных кличек, в настоящее время дожидалась суда по обвинению в подделке аптечного рецепта.

В тот же день в общей спальне 8000 оказалась не только Сьюзен, но и некая Виржиния Грэхем. Мисс Грэхем, сама бывшая проститутка с внушительной коллекцией кличек, была арестована за нарушение режима условного освобождения. И хотя они не виделись вот уже пять лет, Ронни и Виржиния в прошлом не только были подругами и сталкивались, так сказать, по работе, вместе выезжая на “вызовы”, но Ронни еще и была замужем за бывшим мужем Виржинии.

После распределения Сьюзен Аткинс и Виржиния Грэхем сделались “гонцами”: обязанности их заключались в передаче сообщений между работниками колонии. В те скучные моменты, когда работы не было, они сидели рядышком в комнате контроля, где накапливались сообщения, и болтали.

Ночью, когда тушили свет, Ронни Ховард и Сьюзен также много разговаривали.

Сьюзен любила поговорить. А Ронни и Виржиния оказались благодарными слушательницами.

2 ноября 1969 года некто Стив Забриске вошел в здание Департамента полиции Портленда, штат Орегон, и заявил тамошнему следователю, сержанту Ритчарду, что оба убийства — и Тейт, и Лабианка — совершены одними и теми же людьми, “Чарли” и "Клемом".

Девятнадцатилетний Забриске пояснил, что слыхал об этом от Эда Бэйли и Верна Пламли, двух типов хиппового вида из Калифорнии, с которыми Стив познакомился в Портленде. Забриске также объявил Ритчарду, что оба — и Клем, и Чарли — в настоящее время содержатся под стражей в Лос-Анджелесе по совершенно другому обвинению: они состояли в сообщничестве с целью угона автомобилей.

Бэйли сообщил ему еще кое-что, сказал Забриске: он лично видел, как Чарли застрелил человека в голову из автоматического пистолета 45-го калибра. Это произошло в Долине Смерти.

Сержант Ритчард поинтересовался, есть ли у Стива доказательства. Тот признал, что доказать ничего не может, зато его шурин, Майкл Ллойд Картер, тоже присутствовал при разговоре и сможет подтвердить его слова, если только сержанту Ритчарду захочется поговорить с Майклом.

Сержанту Ритчарду не захотелось. Поскольку Забриске “не назвал фамилий и не сказал ничего конкретного, что подтвердило бы его рассказ”, сержант Ритчард (по версии официального отчета) “не придал значения состоявшейся беседе и не счел нужным уведомить о ней Департамент полиции Лос-Анджелеса”…

Девушки, ночевавшие в общей спальне 8000, звали Сэди Мэй Глютц (Сьюзен Аткинс настаивала, чтобы ее называли именно так) Безумной Сэди. И не только из-за этого смехотворного имени. Она была слишком уж счастлива, учитывая то, где находилась. В самые неподходящие минуты она взрывалась смехом или распевала песенки. Без всякого предупреждения она могла бросить все свои занятия и начать веселый танец. Утреннюю зарядку неизменно делала без трусиков. Похвалялась, будто бы занималась всеми видами секса, какие только можно вообразить, и неоднократно склоняла к этому своих товарок.

Виржиния Грэхем считала ее чем-то вроде “вконец испорченной девицы”, которая играла эту роль, чтобы никто не догадался, насколько ей страшно на самом деле.

Однажды, когда обе сидели без дела в комнате контроля, Виржиния спросила:

“А за что тебя взяли?” — “За убийство первой степени”, — как ни в чем не бывало отвечала Сьюзен.

Виржиния не могла в это поверить; Сьюзен выглядела совсем еще девочкой.

Во время именно этого разговора, очевидно, имевшего место

3 ноября, Сьюзен мало говорила о самом убийстве — только о том, что ей придется стать соответчицей: парень, которого держат в окружной тюрьме, нашептал про нее полицейским. Допрашивая Сьюзен, Уайтли с Гуэнтером не упомянули о показаниях Китти Лютсингер, — и Сьюзен, естественно, решила, что стукачом был Бобби Бьюсолейл.

На следующий день Сьюзен открыла Виржинии, что человека, в убийстве которого ее подозревают, звали Гари Хинман. Она сказала, что в этом деле замешаны она сама, Бобби и еще одна девушка. Эту “другую девушку” в убийстве не обвиняют, сказала она, хоть та не так давно побывала в “Сибил Бранд” по совершенно другому обвинению; ее выпустили под залог, и сейчас она поехала в Висконсин забрать ребенка[80].

Виржиния спросила: “Ну, так ты это сделала или нет?”

Сьюзен поглядела на нее, улыбнулась и сказала: “Конечно, сделала”. — Вот так просто.

Только полиция все перепутала, сказала она. У них получается, будто Сьюзен держала мужчину, пока парень бил его ножом, а это глупо, потому что такого большого мужика ей было бы не удержать. Все было как раз наоборот: парень держал, а она сама втыкала нож, четыре или пять раз подряд.

Больше всего Виржинию потрясло (скажет она позднее), что Сьюзен говорила об этом как о “совершенно естественном занятии на любой день недели”.

Темы разговоров Сьюзен не ограничивались убийствами. Предметы обсуждения варьировались от психических феноменов до ее опыта полуобнаженной танцовщицы в Сан-Франциско. Еще будучи там, призналась Сьюзен Виржинии, она повстречала “этого человека, Чарли”. Он был самым сильным из всех живущих. Он бывал в тюрьме, но никому не удалось сломить его. Сьюзен сказала, что выполняла его распоряжения без разговоров; все они так делали, все дети, жившие вместе с ним. Он был их отцом, их лидером, их возлюбленным.

Это Чарли дал ей имя Сэди Мэй Глютц.

Виржиния заметила, что не сочла бы это большой услугой с его стороны.

Чарли собирался повести их в пустыню, сказала Сьюзен. Там была пещера, большая дыра вниз, в Долине Смерти, только Чарли знал, где она, — но там, глубоко внизу, в самом центре Земли скрывалась целая цивилизация. И Чарли собирался забрать “Семью”, нескольких избранных, с собой в эту бездонную яму, чтобы они жили там потом все вместе.

Чарли, призналась Сьюзен Виржинии, был Иисус Христос.

Сьюзен, решила Виржиния, совсем свихнулась.

Ночью 5 ноября погиб молодой человек, который мог бы представить решение загадки убийств Тейт — Лабианка.

В 19:35 офицеры Департамента полиции Вениса прибыли по вызову к снимаемому Марком Россом дому 28 по Клабхаус-авеню, у самого пляжа. Они нашли тело юноши (приблизительный возраст 22 года, кличка Зеро, н/и неизвестно), лежавшее на матрасе, на полу спальни. На ощупь тело покойного еще было теплым. На подушке были следы крови, а на правом виске — отверстие, сходное с входящим пулевым. Рядом с телом была найдена кожаная кобура и восьмизарядный револьвер 22-го калибра производства “Айвер-энд-Джонсон”. По словам присутствующих (мужчины и трех девушек), Зеро совершил самоубийство в процессе игры в "русскую рулетку".

Истории, рассказанные свидетелями (которые назвались Брюсом Дэвисом, Линдой Болдуин, Сью Бартелл и Кэтрин Гиллис и пояснили, что проживают в доме временно, пока Росс в отъезде), совпали до последней детали. Линда Болдуин показала, что сама она лежала на правой стороне матраса, а Зеро — на левой, когда Зеро, увидев кожаную кобуру на столике у кровати, сказал: “О, вот и пушка”. Он вынул револьвер из кобуры, и мисс Болдуин заметила: "Там только одна пуля". Держа револьвер в правой руке, Зеро крутанул цилиндр, приставил дуло к своему правому виску и нажал на курок.

Остальные, находившиеся в других помещениях дома, услышали нечто, по их словам, напоминавшее разрыв хлопушки. Когда они вошли в спальню, мисс Болдуин сказала им: “Зеро застрелился, прямо как в кино”. Брюс Дэвис признался, что поднял с пола револьвер. Затем они позвонили в полицию.

Офицеры не подозревали, что все присутствующие были членами “Семьи Мэнсона”, жившими в Венисе с момента своего освобождения после рейда на ранчо Баркера. Поскольку, опрошенные раздельно, они повторили одну и ту же историю, полицейские приняли объяснение с "русской рулеткой" и в графе "причина смерти” проставили: “Суицид”.

Тем не менее у полицейских было сразу несколько довольно веских причин для сомнений, которым, однако, никто из них так и не поддался.

Когда офицер Джерром Боен позднее попытается снять с револьвера отпечатки пальцев, он их не обнаружит. Да и на самой кожаной кобуре никаких следов не окажется.

И когда полиция исследует револьвер, выяснится, что Зеро здорово переоценил свою удачу. В револьвере будут обнаружены семь боевых зарядов и лишь одна пустая гильза. Он был заряжен "под завязку", без единой пустой камеры.

Некоторые члены “Семьи”, включая и самого Мэнсона, все еще содержались в тюрьме городка Индепенденс. 6 ноября следователи по “делу Лабианка” Патчетт и Сартучи, сопровождаемые лейтенантом Бердиком из ОНЭ, отправились туда побеседовать с ними.

Патчетт спросил у Мэнсона, не известно ли ему что-либо об убийствах Тейт или Лабианка. Мэнсон ответил: “Нет”, на чем разговор и был завершен.

Патчетт настолько разочаровался в Мэнсоне, что даже не потрудился составить рапорт об этом разговоре. Из девяти членов “Семьи”, с которыми тогда пообщались следователи, лишь один “удостоился” письменного меморандума. Примерно в 13:30 лейтенант Бердик беседовал с девушкой, арестованной под именем Лесли Санкстон. “Во время этой беседы, — написал Бердик, — я осведомился, было ли известно мисс Санкстон, что Сэди [Сьюзен Аткинс], по слухам, была замешана в убийстве Гари Хинмана. Та ответила: “Да”. Я спросил, знает ли она об убийствах Тейт и Лабианка. Она показала, что знает об убийстве Тейт, но, однако, не слыхала об убийстве четы Лабианка. Я спросил, знает ли она об участниках своей группы, которые могли бы иметь отношение к тем или иным убийствам. Она показала, что существуют кое-какие “вещи”, которые заставляют ее полагать, что кто-то из ее группы может оказаться вовлеченным в убийство Тейт. Я попросил ее объяснить подробнее, что это за “вещи", [но] она отказалась пояснить, что имела в виду, и заявила, что хотела бы обдумать это ночью, что она испытывает растерянность и не знает, что ей следует делать. Тем не менее она показала, что может захотеть объясниться на следующий день”.

Однако, когда Бердик вновь допросил ее на следующее утро, “она показала, что решила не распространяться более на интересующую меня тему, и наш разговор был прерван”.

Пускай беседы с арестованными не принесли успеха, следователи по “делу Лабианка” зацепили одну ниточку, которая могла привести к чему-то стоящему. Перед тем как оставить Индепенденс, Патчетт попросил показать ему пакет с личными вещами, изъятыми у Мэнсона при аресте. Просматривая одежду, бывшую на Мэнсоне в момент задержания, Патчетт заметил, что тот использовал кожаные тесемки в качестве шнурков мокасин и брючного ремня. Патчетт получил фрагменты каждой и забрал их в Лос-Анджелес для сравнения с кожаным ремешком, которым были связаны руки Лено Лабианка.

В ОНЭ ему объяснили, что кожаный ремешок есть кожаный ремешок, и только; они во всем схожи между собой, но не существует никакого способа выяснить точно, были ли они вырезаны из одного куска кожи.

ДПЛА и ОШЛА не первыми придумали ревность. До известной степени она присутствует в отношениях между практически всеми службами поддержания законности и даже внутри некоторых из них.

Отдел расследования убийств Департамента полиции Лос-Анджелеса занимает единственное помещение — комнату 318 — на третьем этаже Центра Паркера. Хоть комната и не маленькая, прямоугольная по планировке, никакого разделения на отдельные рабочие места в ней нет: здесь стоят лишь два больших стола, и все следователи работают бок о бок, за одним столом или за другим. Расстояние между следователями по “делам Тейт” и “Лабианка” выражалось считанными футами.

Но психологические дистанции порой оказываются не меньшей преградой, чем реальные расстояния: одна группа следователей ("Тейт") состояла, по большей части, из представителей старой гвардии”, тогда как другая (“Лабианка”) — из “молодых выскочек”. Кроме того, некоторая резкость в отношениях между ними, очевидно, проистекала из того простого факта, что несколько человек именно из этой последней группы некоторое время тому назад были приписаны к расследованию последнего нашумевшего убийства, когда сенатор Роберт Ф. Кеннеди погиб от руки Сирхана Сирхана. Короче говоря, между этими двумя группами будто кошка пробежала.

В результате никто из следователей по “делу Лабианка” не пересек тех нескольких футов, чтобы рассказать следователям “дела Тейт", что они пытаются распутать нить, которая может соединять оба преступления. Никто не сообщил лейтенанту Хелдеру, ведшему следствие по “делу Тейт”, что они ездили в Индепенденс и говорили там с неким Чарльзом Мэнсоном, замешанном, по-видимому, в чрезвычайно схожем убийстве. Никто не поделился с Хелдером новостью, что одна из поклонниц этого Мэнсона — девушка, назвавшаяся именем Лесли Санкстон, — признала, что кто-то из “Семьи” может оказаться замешан в убийствах на Сиэло-драйв.

Следователи по “делу Лабианка” продолжали действовать самостоятельно.

Если бы Лесли Санкстон (н/и Лесли Ван Хоутен) поддалась внезапному желанию заговорить, она могла бы немало поведать следователям об убийствах на Сиэло-драйв, но еще больше — об убийстве четы Лабианка.

Но к этому времени Сьюзен Аткинс уже достаточно наговорила об обоих этих преступлениях.

Во вторник, 6 ноября, примерно в 16:45, Сьюзен подошла к кровати Виржинии Грэхем и присела на краешек. Они уже закончили работу, и на Сьюзен/Сэди нашла охота потрепаться. Она говорила о том, как и когда принимала ЛСД, о карме, хорошей и дурной ауре, об убийстве Хинмана. Виржиния предупредила Сьюзен, чтобы та не болтала почем зря; Виржиния слыхала о человеке, осужденном только потому, что тот разговорился с сокамерником.

Сьюзен отвечала: “О, я все понимаю. Я об этом больше ни с кем не говорила. Знаешь, стоит мне на тебя посмотреть, и я вижу в тебе что-то, и знаю, что могу рассказывать все, что захочу”. И потом, о полицейских вообще не стоило беспокоиться. По-настоящему умные люди не работают в полиции. “Знаешь, прямо сейчас они расследуют кое-что, но настолько сбились с курса, что даже не представляют, что происходит”.

“О чем это ты?” — переспросила Виржиния.

“Ну, про то, что случилось в каньоне Бенедикта”.

“В каньоне Бенедикта? Ты не про Шарон Тейт, случаем?”

“Ага. — Кажется, теперь Сьюзен по-настоящему распалилась. Слова так и полились из ее рта. — Знаешь, кто это сделал, а?”

“Нет”.

“Ну, догадайся. Ты на нее сейчас смотришь”.

“Шутишь!” — ахнула Виржиния.

Сьюзен просто улыбнулась и ответила: “Не-а…”[81]

Позже Виржиния Грэхем не сможет точно вспомнить, сколько длился разговор — по ее оценке, от тридцати пяти минут до часа; может, больше. Она также признает, что не помнит, обсуждались ли в тот вечер какие-то конкретные детали или же они всплыли потом, в ходе других разговоров, и в каком именно порядке всплывали.

Но общее содержание она запомнила точно. Сколько б ей ни жить, его она уже не забудет — так Виржиния скажет потом.

Первым делом она задала самый главный вопрос: “Зачем, Сэди, зачем?”

“Потому что, — ответила ей Сьюзен, — мы хотели совершить преступление, которое потрясет мир, после которого всему миру придется зашевелиться и задуматься”. Но почему именно этот дом, дом Тейт? Ответ Сьюзен потрясал простотой: “Он стоит поодаль от остальных”. Они выбирали наугад. Год тому назад они виделись с Терри Мельчером[82], сыном Дорис Дэй, но не представляли себе, кто живет там теперь, да это и не имело никакого значения; один человек, десять — неважно; они были готовы перерезать всех, кто там окажется.

“Другими словами, — переспросила Виржиния, — вы не знали Джея Себринга или кого-то из остальных?”

“Нет, не знали”, — ответила Сьюзен.

“Ничего, что я задаю вопросы? Ну, то есть, мне интересно”. Сьюзен не возражала. Она сказала Виржинии, что у той добрые карие глаза, а ведь если посмотришь в глаза человеку, то увидишь его душу.

Виржиния заявила Сьюзен, что желает знать во всех подробностях, как они это сделали. “Умираю от любопытства”, — пояснила она.

Сьюзен подчинилась. Перед выездом с ранчо Чарли объяснил, кому что делать. Они надели темную одежду. Они также прихватили в машину запасные вещи, чтобы потом переодеться. Подъехали к воротам, но затем вернулись к подножию холма, припарковали машину и наверх поднялись уже пешком.

“Значит, ты была не одна?” — перебила ее Виржиния.

“О нет, — сказала Сьюзен, — нас было четверо”. И тут же пояснила: еще две девушки и парень.

Когда дошли до ворот, продолжала Сьюзен, “он” перерезал телефонные провода. Виржиния вновь перебила ее, спросив, как же “он” не побоялся, что перерубит электрический шнур, ведь тогда погас бы свет и все в доме наверняка поняли бы: что-то не так. Сьюзен ответила: “Нет, он отлично знал, что делает”. У Виржинии появилось ощущение, основанное не столько на самих словах Сьюзен, сколько на выражении, с которым они были произнесены, что этот “парень” уже бывал на Сиэло ранее.

Сьюзен не пояснила, как им удалось пройти в ворота. Она сказала, что первым они убили мальчишку. Когда Виржиния поинтересовалась, почему они это сделали, Сьюзен ответила, что он их заметил. “И нам пришлось пристрелить его. Четырьмя пулями”.

В этой точке рассказа Виржиния несколько растерялась. Позже она покажет: “Я думаю, она сказала мне… я не уверена… что этот Чарльз застрелил его”. Ранее Виржиния поняла, что Чарли, хоть и объяснил, что кому делать, не поехал вместе со всеми, остался на ранчо. А теперь получалось, что он все-таки поехал.

Чего не могла знать Виржиния, так это того, что в “Семье” было двое мужчин по имени Чарльз: Чарльз Мэнсон и Чарльз “Текс” Уотсон. Это простое непонимание позднее вызовет массу осложнений.

Войдя в дом (и вновь Сьюзен не уточнила, как им это удалось), они увидели мужчину, сидящего на диване в гостиной, и девушку, которую Сьюзен назвала Энн Фольгер, — та сидела в кресле, читая книгу. Она не подняла головы.

Виржиния спросила, откуда им были известны имена этих людей. “А мы их и не знали, — ответила Сьюзен, — мы их услышали только назавтра”.

В какой-то момент группа убийц, очевидно, разделилась; Сьюзен направилась в спальню, пока все прочие оставались в гостиной.

“Шарон сидела в постели. Джей сидел с краю и разговаривал с ней".

“Ой, правда? — переспросила Виржиния. — А что на ней было?”

“Бикини; трусики и лифчик, больше ничего”.

“Шутишь. И она была беременна?”

“Ага. Они обернулись и здорово удивились!”

“Ух ты! И они стали сопротивляться?”

“Нет, они были слишком удивлены, а потом уж поняли, что мы настроены серьезно”.

Сьюзен пропустила большой кусок истории — словно под воздействием наркотика, заставлявшего ее резко перескакивать с одного предмета на другой. Внезапно действие вновь перенеслось в гостиную, и Шарон с Джеем оказались связаны, на их шеях было затянуто по петле — чтобы они задушили друг друга, если попытались бы бежать. Виржиния поинтересовалась, зачем было надевать колпак-капюшон на голову Себринга. “Нет, колпаков мы не надевали”, — поправила ее Сьюзен. “Так писали газеты, Сэди”. — “Ну и что, не было там никакого колпака”, — повторяла Сьюзен с растущей настойчивостью.

Затем другой мужчина [Фрайковски] вырвался и побежал к двери. “Кровищи в нем было, я тебе скажу, — заявила Сьюзен и сказала, что три или четыре раза ударила его ножом. — Истекая кровью, он выбежал в переднюю часть дома, на крыльцо и затем — на газон. Поверишь? Он бегал там с воплями “На помощь! На помощь! Кто-нибудь, пожалуйста, помогите!”, и никто не явился!”

Без объяснений: “Потом мы его прикончили”.

Виржиния уже не задавала вопросов. То, что начиналось, как сказочка, как выдумка маленькой девочки, успело превратиться в ночной кошмар, до отказа заполненный ужасами.

Сьюзен не упомянула, что сталось с Абигайль Фольгер или Джеем Себрингом, только сказала: “Шарон умерла последней”. Произнеся это, она рассмеялась.

Сьюзен заявила, что удерживала руки Шарон Тейт за ее спиной и что Шарон оглядывалась на нее, плача и упрашивая: “Пожалуйста, не убивай. Пожалуйста, не убивайте меня. Я не хочу умирать. Я хочу жить. Я хочу родить ребенка. Хочу родить ребенка”.

По словам Сьюзен, она посмотрела Шарон в глаза и сказала ей: “Слушай меня, сука, мне на тебя наплевать. Мне все равно, будет у тебя ребенок или нет. Лучше готовься. Сейчас ты сдохнешь, и мне от этого ни жарко ни холодно”.

“Через пару минут она уже была мертва: я убила ее”, — прибавила Сьюзен.

Убив Шарон, Сьюзен заметила кровь на своей ладони. И попробовала на вкус. “Ух, вот это класс! — поделилась она с Виржинией. — Я еще подумала: вкусить смерти, но даровать жизнь.

Ты когда-нибудь пробовала кровь? Она тепленькая, липкая, вкусная".

Виржиния сумела выдавить еще один вопрос: что чувствовала Сьюзен, убивая Шарон Тейт, с ее беременностью?

Бросив на Виржинию лукавый взгляд, Сьюзен сказала: “Ну, а я-то решила, ты все понимаешь. Я любила ее, и, чтобы суметь убить ее, мне пришлось убить часть самой себя”.

“А, ну да, я поняла”, — ответила Виржиния.

Ей хотелось вырезать ребенка из чрева, сказала Сьюзен, но у них уже не было на это времени. Они намеревались вырезать у всех этих людей глаза, размазать по стенам, отрезать им пальцы. “Мы собирались нарезать их кусками, но ничего не вышло из-за спешки”.

Виржиния спросила, как Сьюзен чувствовала себя после убийств. Та отвечала:

“Я словно летела на крыльях; очень устала, но обрела мир. И я знала, что это — лишь начало Helter Skelter. Теперь-то мир захочет выслушать нас”.

Виржиния не поняла, что та разумеет под Helter Skelter, и Сьюзен пришлось пояснить. Впрочем, она говорила настолько быстро и с таким очевидным возбуждением, что Виржиния лишь с трудом улавливала смысл сказанного. Насколько поняла Виржиния, у них была эта группа, эти избранные, которых собрал Чарли, и они были избраны, это новое сообщество, чтобы выйти на свет, распространиться по всей стране и по всему миру, выбирать людей наугад и казнить их, чтобы спасти, удалив с этой планеты.

“Надо иметь в сердце настоящую любовь, чтобы делать это ради людей”, — пояснила Сьюзен.

Четыре или пять раз на протяжении рассказа Сьюзен Виржинии пришлось предостерегать ее и просить говорить потише: кто-нибудь мог услышать. Сьюзен, улыбнувшись, заявила, что это ее ничуть не беспокоит. У нее отлично получалось строить дурочку.

Пропажу своего ножа Сьюзен обнаружила уже после того, как они покинули усадьбу Тейт. Она посчитала, что нож утащила собака. “Ты же знаешь, какими несносными бывают порой собаки”. Подумав, не стоит ли вернуться и поискать, решили не возвращаться. Кроме того, на столе она оставила отпечаток ладони. “Лишь потом мне пришло это в голову, — сказала Сьюзен, — но мой дух был столь силен, что отпечатка даже никто и не заметил, иначе меня бы давно уже поймали”.

Насколько могла понять Виржиния, убийцы переоделись сразу, как вернулись к машине. Затем отъехали на какое-то расстояние, остановившись в месте, где на улице был фонтан или другой источник воды, — чтобы сполоснуть руки. Сьюзен рассказала, что к ним подошел какой-то мужчина, пожелавший узнать, чем это они занимаются. И принялся кричать на них. “Ну-ка, — продолжала Сьюзен, — кто это, по-твоему, был?”

“Ума не приложу”, — ответила Виржиния.

“Это был шериф Беверли-Хиллз!”

Виржиния заметила, что в Беверли-Хиллз, кажется, нет шерифа.

“Ну, — раздраженно сказала Сьюзен, — не шериф, так мэр или что-то в этом роде”.

Мужчина потянулся в машину, чтобы вытащить ключи, и “Чарли успел завести ее. Мы едва успели уехать. И хохотали всю дорогу, — продолжала Сьюзен, прибавив: — Если бы он только знал!”

Сьюзен ненадолго умолкла. Затем, с этой своей невинной улыбочкой, спросила:

“Знаешь еще про двоих на следующую ночь?”

Виржиния припомнила владельца бакалейной лавки и его жену, супругов Лабианка.

“Ну да, — сказала она. — Это тоже ты?”

Сьюзен подмигнула:

“А ты как думаешь?”

“Но это только часть плана, — продолжала она. — И есть куда больше…”

Но Виржиния уже достаточно услышала для одного раза. Извинившись, она отправилась в душ.

Позднее Виржиния вспомнит, что думала тогда: “Должно быть, она шутит! Все придумала. Это просто слишком дико, слишком невероятно!”

Но затем она вспомнила, как Сьюзен здесь оказалась, — убийство первой степени.

Виржиния решила никому ничего не рассказывать. Это попросту было чересчур. Она также решила избегать Сьюзен, если получится.

На следующий день, впрочем, Виржиния подошла к кровати Ронни Ховард, чтобы сказать ей что-то. Сьюзен, лежавшая рядом на собственной кровати, перебила ее: “Виржиния, Виржиния, помнишь того чудесного парня, о котором я рассказывала? Ты только врубись, как его зовут. Послушай, у него фамилия “Мэнсон” — Сын Человеческий!"[83]. Она повторила несколько раз, чтобы убедиться, что Виржиния наверняка поняла. И детский голосок ее дрожал от восхищения.

Она просто не могла больше носить это в себе. Это было уж слишком. И в первый же раз, как ей удалось остаться с Ронни Ховард наедине, Виржиния Грэхем поведала ей о рассказах Сьюзен Аткинс. “И что бы ты стала делать? — спросила она у Ронни. — Если только она не врет… Боже мой, это же ужасно. Зачем только она поделилась со мной…”

Ронни сочла, что Сэди “все это выдумала. Должно быть, газет начиталась”.

Единственным способом узнать наверняка, решили они, будет расспросить Сьюзен поподробнее и постараться выяснить что-нибудь такое, что мог бы знать только кто-то из убийц.

Виржиния придумала, как это проделать, не вызывая у Сьюзен Аткинс подозрений. Хоть она и не говорила об этом Сьюзен, Виржиния Грэхем интересовалась убийствами на Сиэло не только из праздного любопытства. Она знала Джея Себринга. Одна из подруг Виржинии, работавшая у Себринга маникюршей, познакомила их в “Луау” несколько лет тому назад, вскоре после того, как Себринг открыл свой магазин на Фейрфакс. Это было лишь шапочное знакомство: он не был для Виржинии ни клиентом, ни дружком, просто кем-то, кому можно кивнуть и сказать “Привет!” на вечеринке или в кафе. Странное совпадение, что Сьюзен поделилась своей тайной именно с ней. Но было еще одно совпадение, и того похлеще. Виржиния бывала в доме 10050 по Сиэло-драйв. В 1962 году она со своим бывшим мужем и еще одной девушкой подыскивали тихое местечко, подальше от городского шума, и узнали, что дом 10050 по Сиэло сдается внаем. Там не оказалось никого, кто показал бы им территорию, так что они просто заглянули в окна основного здания. Она мало что помнила о нем: лишь то, что оно напоминало вытянутый в длину, выкрашенный красным амбар, — но на следующий день, за ленчем, она сказала Сьюзен, что бывала там, и спросила, по-прежнему ли внутренние помещения выдержаны в бело-золотой гамме. Всего лишь догадка, не более. Сьюзен ответила: “Не-а” — и не стала углубляться. Тогда Виржиния рассказала ей, что была знакома с Себрингом, но Сьюзен не выказала особого интереса. На сей раз Сьюзен не пребывала в настроении болтать, но Виржиния настаивала, впитывая разрозненные клочки, крупицы сведений.

Они познакомились с Терри Мельчером через Денниса Уилсона, игравшего в рок-группе “The Beach Boys”. Они — то есть Чарли, Сьюзен и остальные — какое-то время жили у Денниса.

Виржинии показалось, что “они” испытывали к Мельчеру неприязнь, поскольку того мало что интересовало помимо денег. Виржиния выяснила также, что убийства на Сиэло произошли между полуночью и часом ночи, что “Чарли — любовь, чистая любовь” и что, когда втыкаешь в кого-то нож, это “очень приятное ощущение".

Она также узнала, что, кроме убийств Хинмана, Тейт и Лабианка, “есть больше… и еще больше — до того… Еще троих мы уложили в пустыне…”

Клочки, крупицы. Сьюзен не открыла ничего, что могло бы подтвердить правдивость ее рассказов.

Тем вечером Сьюзен подошла к кровати Виржинии и присела на краешек. Виржиния листала журнал о кино. Увидев это, Сьюзен заговорила. И рассказ этот, гораздо позднее скажет Биржи-ния, был еще более дик, чем все ее предыдущие истории. Он был столь невероятен, что Виржиния даже не упомянула о нем Ронни Ховард. Никто в это не поверит, решила она. Ибо Сьюзен Аткинс одним залпом выдала ей весь "черный список" лиц, которым вскоре предстоит быть убитыми. Все были знаменитостями. И затем, по словам Виржинии, Сьюзен описала в отвратительных подробностях, какая именно участь ждет Элизабет Тейлор, Ричарда Бартона, Тома Джонса[84], Стива Мак-Куина и Фрэнка Синатру.

В понедельник, 10 ноября, в “Сибил Бранд” явилась посетительница, Сью Бартелл, поведавшая Сьюзен Аткинс о смерти Зеро. Когда Сью ушла, Сьюзен рассказала об этом посещении Ронни Ховард. Приукрасила она свой рассказ или нет, остается неизвестным. По словам Сьюзен, в момент смерти Зеро одна из девушек направляла его руку. Когда револьвер выстрелил, “тот испачкался с ног до головы”.

Казалось, смерть Зеро вовсе не потрясла Сьюзен. Совсем напротив, она пришла в возбуждение. “Представь, как здорово было бы оказаться там в эту секунду!” — сказала она Ронни.

В среду, 12 ноября, Сьюзен Аткинс предстала перед судом на предварительном слушании дела об убийстве Хинмана. Будучи там, она слышала показания сержанта Уайтли, который сказал суду, что Китти Лютсингер (а вовсе не Бобби Бьюсолейл) назвала Сьюзен в качестве одной из убийц. Вернувшись за решетку, Сьюзен заявила Виржинии, что обвинение указало неожиданную свидетельницу, но ее показания нисколько не волнуют саму Сьюзен: “Ее жизнь теперь не стоит и ломаного гроша”.

В тот же самый день Виржиния Грэхем получила неприятное известие. Ее переводили в женскую тюрьму “Корона”, и именно там ей предстояло отбыть остаток своего срока. Уже вечером ей надлежало покинуть колонию. И пока Виржиния собирала вещи, к ней подошла Ронни с вопросом: “И что ты решила?”

“Не знаю, — ответила Виржиния. — Ронни, если ты собираешься вынести отсюда этот сор…”

“Я говорила с девчонкой каждую ночь, — сказала Ронни. — Вот уж точно психопатка. Знаешь, она могла бы…”

Виржиния забыла спросить у Сьюзен о кровавой надписи “PIG” на двери дома Тейт, о которой писали газеты. Она предложила Ронни самой расспросить ее об этом и обо всем, что могло бы показать, говорит она правду или нет.

А пока подруги решили никому ничего не рассказывать.

В тот же самый день следователям по “делу Лабианка” звонили из Департамента полиции городка Венис. Они еще заинтересованы в беседе с кем-то из “правоверных сатанистов”? Если так, полиция Вениса допрашивает сейчас одного из них, парня по имени Эл Спринджер, по совершенно другому делу.

Следователи устроили перевод Спринджера в Центр Паркера, где взяли с него показания, записываемые на магнитофонную ленту. То, что он сказал им, прозвучало настолько неожиданно, что следователи верили лишь с трудом. Ибо Спринджер заявил, что

11 или 12 августа — два или три дня спустя после трагедии на Сиэло-драйв — Чарли Мэнсон похвалялся перед ним совершенными убийствами и сказал напоследок: “Мы замочили пятерых всего несколько ночей тому назад”.

12–16 ноября 1969 года

Следователи “группы Лабианка” Нильсен, Гутиэрес и Патчетт беседовали со Спринджером в одном из следственных помещений отдела убийств ДПЛА. Спринджеру было двадцать шесть, рост пять футов девять дюймов, вес сто тридцать фунтов; не считая пыльных, оборванных “цветов” (так байкеры называют свои куртки), он показался офицерам поразительно чистоплотным для участника "нелегальной" мотоциклетнои банды.

Как выяснилось, Спринджер гордился своей чистоплотностью — что (по его словам) и стало одной из причин, по которым он лично не захотел иметь ничего общего с Мэнсоном и его девицами. Но Дэнни ДеКарло, казначей клуба “Правоверных сатанистов”, увязался за ними и стал пропускать общие собрания, так что около 11 или 12 августа он сам, Спринджер, отправился на ранчо Спана, чтобы постараться убедить Дэнни вернуться. “.. Там повсюду летали мухи, а они там жили все равно как животные, я просто глазам своим не верил. Знаете, я-то действительно люблю чистоту, правда. Порой парни прямо обрастают грязью, но мне-то нравится держать себя в чистоте.

Так, значит, закатывает этот Чарли… Он хотел иметь Дэнни под рукой, поскольку на Дэнни его цвета. И если туда вдруг заявятся какие-нибудь пьяницы, ну, приедут и начнут приставать к девкам, задираться к парням, тогда Дэнни выйдет вперед, прикрыв задницу цветами “Правоверных”, — и никто не захочет ссориться с Чарли, так-то вот.

В общем, я пытался вытащить оттуда Дэнни, а Чарли стоял столбом рядом с нами, и говорит он, этот Чарли: “Потерпи-ка минуту, может, я смогу предложить кое-что получше, чем то, что у тебя уже есть”. Я говорю: “Чего это?” А он говорит: “Перебирайся к нам, и получишь всех девчонок, каких захочешь, хоть всех сразу”, и еще говорит: “Они все твои, к твоим услугам, что угодно”. А он тот еще тип, пудрить мозги умеет. Короче, я говорю: “Ну, так как же ты выживаешь, как ты управляешься с этими двадцатью-тридцатью чертовыми телками, мужик?” А Чарли говорит: “Эти телки все в моем стойле, чего захочу — все сделают”. И еще говорит: “Я свои дела по ночам обстряпываю”. — “Ну, — это я ему говорю, — давай колись, мужик, чего поделываешь". Он решил, что, раз уж я катаюсь на мотоцикле и все такое, мне море по колено, все стерплю, включая убийство.

В общем, он давай мне на уши садиться, про то, как он приходит к богатеям и живет у них, полицейских зовет свиньями, а чего такого, он стучит в дверь — те открывают, а он просто врывается туда со своей саблей, и всех на кусочки, ясно вам?”

В.: “Так и сказал?”

О.: “Его собственные слова, так и говорил, в это самое ухо”.

В.: “Не врешь? Именно это и слышал?”

О.: “Ну да. А я ему говорю: “Ну, и когда ты это проделывал в последний раз?” А он мне: “Ну, мы замочили пятерых, говорит, всего несколько ночей тому назад”.

В.: “Значит, он сказал тебе… Чарли заявил, что он “замочил” пятерых человек?”

О.: “Точно. Чарли и Текс”.

Спринджер не помнил точного выражения, которое использовал Мэнсон: это не были “люди”; возможно, он сказал “свиней” или “богатых свиней”.

Следователи по “делу Лабианка” были настолько потрясены, что заставили Спринджера повторить всю историю во второй раз, а затем и в третий.

О.: “По-моему, вы разыскиваете именно этого парня, этого самого”.

В.: “Похоже, так и есть. Но в наши дни, в эпоху прав человека и прочего мы не можем засадить парня за решетку, опираясь на его собственные слова”.

Когда конкретно Мэнсон говорил это? Ну, еще в первый раз, когда Спринджер ездил к Спану, либо 11 либо 12 августа, точно он не помнил. Но впечатления от увиденного не забыл. “В жизни не видел ничего похожего. Не забредал в колонию нудистов, не видал сбежавших из дурдома психопатов… ” Куда ни посмотри, везде голые девицы. Дюжины полторы были совершеннолетними, по восемнадцать лет или больше, но примерно столько же — младше. Молоденькие прятались по кустам. Чарли сказал ему, что он может выбирать. И еще предложил купить ему новый мотоцикл и вездеход-пустынник, если Спринджер только захочет остаться.

Все с ног на голову. Чарли Мэнсон, он же Иисус Христос, пытается искушать “правоверного сатаниста”.

То, что Спринджер устоял перед искушением, отчасти можно объяснить тем, что прочие члены его банды уже бывали здесь раньше: “Их до смерти замучил триппер… на том ранчо все не как у людей…”

Во время первого визита Спринджера на ранчо Мэнсон показывал ему, как ловко он управляется с ножами, и в особенности — с длинной саблей. Спринджер видел, как Чарли метал ее — футов, наверное, на пятьдесят, и та втыкалась, скажем, восемь раз из десяти. Это была та самая сабля, которой, по словам Спринджера, Чарли пользовался, “нарубая людей на куски”.

“Вам никогда не попадался труп с отрезанным ухом?” — спросил вдруг Спринджер. Очевидно, кто-то из следователей кивнул в ответ, поскольку Эл утвердительно добавил: “Ну, так вот вам и убийца”. Чарли говорил ему, что отрезал ухо какому-то парню. Если Дэнни придет в полицию, уж он-то может об этом рассказать. Единственная проблема в том, что “Дэнни боится этих придурков, они уже пытались свести с ним счеты”.

Спринджер также упоминал имена Текс и Клем. Следователи попросили описать этих людей.

Клем — дипломированный идиот, пояснил Спринджер: он сбежал из “Камарилло”, психиатрической больницы штата. Что бы ни приказал Чарли, Клем все сделает. Насколько Эл Спринджер мог судить, “Чарли и Текс — единственные, у кого есть мозги на том ранчо”. В отличие от Клема, Текс не был словоохотлив; он “держит язык за зубами, слова не выжмешь. Он действительно чистюля. Волосы у него, может, и длинноваты, но он… совсем как студент колледжа”. Казалось, большую часть времени Текс проводит, возясь с “жуками”-вездеходами.

У Чарли бзик насчет этих пустынников. Ему нужно, чтобы поворотом ручки на приборной доске можно было вырубить задние фонари. Тогда, стоит кому-то из КДП (Калифорнийского дорожного патруля) остановить их у обочины, на заднем сиденье будут ждать двое типов с дробовиками; кадэпэшник подходит сбоку, а они “р-раз, и мозги наружу”.

В.: “Он не объяснил, зачем ему это нужно?”

О.: “А, он хочет нагнать панику, чтобы потом стать хозяином мира. Сумасшедший”.

В.: “Свою группу он хоть как-нибудь называет?”

О.: “Семья”.

Вернемся к сабле; может Спринджер описать ее? Ну да, это сабля, настоящее пиратское орудие. Еще несколько месяцев тому назад, сказал Спринджер, она принадлежала экс-президенту “Правоверных сатанистов”, но потом исчезла, — так что, наверное, кто-то из участников банды отдал ее Чарли.

От Дэнни он слыхал, что этой саблей они убили какого-то парня, “кажется, Хенланд его звали”. Этому-то как раз ухо и отрезали.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.