§ 3. Прокуроры

§ 3. Прокуроры

«Один только у нас 6 уезде порядочный человек – прокурор, да…»

Н.В. Гоголь «Мертвые души»

«Также отражены реквизиты учредителей общества. Имеются соответствующие подписи Алексеева и Карла Маркса. Все, Ваша честь».

Из оглашения в суде прокурором Валерием Лахтиным учредительного договора ООО «Митра» 23 октября 2009 года

Вновь начну с хорошего, а именно – с того, что мне посчастливилось в своей работе застать прокуроров, добросовестно исполнявших свои обязанности. Особо подчеркну – во время работы именно адвокатом, что, наверное, сейчас выглядит несколько парадоксальным и во что трудно поверить.

На память приходит случай, когда по моей жалобе одна из районных прокуратур отменила постановление о возбуждении уголовного дела об уклонении от уплаты налогов, инициированное прохиндеем – налоговым полицейским, обманувшим молодого и неопытного следователя.

С удовольствием вспоминаю и государственного обвинителя, работавшего в свое время в Измайловском районном суде г. Москвы. Он, внимательно следя за ходом процесса, в итоге зачастую оставлял нас, защитников, без работы, заявляя суду в прениях сторон об отказе от неподтвердившихся обвинений. Порой таких обвинений было куда больше, чем оставшихся. Я как-то спросил его, зачем он это делает. Прокурор справедливо заметил, что совершенно ни к чему навешивать на подсудимых лишнее и они должны быть наказаны только за реально содеянное, притом правильно квалифицированное.

Как часто потом я вспоминал этого прокурора, когда видел в судах явных недавних выпускников вузов в синих мундирах, чья речь по итогам непростого порой судебного разбирательства сводилась буквально к двум фразам: «Вина доказана» и «Прошу назначить наказание в виде пяти лет лишения свободы». Такие же картины зачастую наблюдаются и сейчас. Вот впечатления одного из зрителей: прокурору-женщине на вид лет 25 максимум. «К процессу никакого интереса не проявляла, слала кому-то эсэмэски по телефону со стразами и притачанной плюшевой обезьянкой. А в конце встала, одернула юбочку и сказала ангельским голоском: “Обвинение требует 12 лет лишения свободы”»[36].

Видимо, печальные размышления о качественном состоянии сегодняшнего прокурорского корпуса посещают не только меня. Не раз столкнувшись с представителями службы «ока государева», журналистка Ольга

Романова пришла к весьма неутешительному выводу: «Я могу перечислить имена полицейских и следователей, которых бесконечно уважаю. Я готова вспомнить пару честных судей. Но, положа руку на сердце, не могу назвать ни одного порядочного прокурора» («Особая буква», 17 января 2012 г.). Более дипломатично высказался один из участников описываемых в книге событий, Владимир Переверзин. Он изложил свою мысль так: «Я уверен, что в Генеральной прокуратуре работают порядочные и честные люди. Но мне просто не повезло, я таких не встретил».

Между тем история знает совершенно иные примеры. Отказавшись выступать обвинителем по широко известному делу Веры Засулич по причине навязываемой властью позиции, вышел в отставку товарищ прокурора Петербургского окружного суда Сергей Андреевский, весьма успешно затем работавший присяжным поверенным. По той же причине был понижен в должности и отправлен из столицы в Пензу другой прокурор, дороживший своей честью, – Владимир Жуковский.

Кстати, во многом заслуга в оправдании Веры Засулич принадлежит выступавшему на суде в ее защиту присяжному поверенному Петру Александрову, ранее занимавшему ответственный пост товарища обер-прокурора кассационного департамента Правительствующего сената. Он покинул государственную службу в 1876 году, после того как стал неугодным, открыто выступив в защиту свободы и независимости прессы, чем вызвал недовольство руководства Министерства юстиции. Любопытно, что уже в наши дни заместитель Генерального прокурора ГФ Александр Звягинцев в статье, посвященной истории российской прокуратуры, касаясь указанного периода, выразил свое явное огорчение, написав: «С прокурорского небосклона скатились две яркие звезды, которые, правда, очень скоро засияли в небе адвокатуры. Это Петр Акимович Александров и Сергей Аркадьевич Андреевский»[37]. При этом, однако, автор статьи скромно умолчал об истинных причинах указанных кадровых потерь надзорного ведомства.

На самом деле и наши дни свидетельствуют, что не все так беспросветно обстоит в прокурорской среде. Сравнительно недавно, в 2007 году, большой резонанс получила история, когда лауреат премии «Выбор» за гражданское мужество в противостоянии преступности, заместитель прокурора города Ухты Григорий Чекалин выступил с показаниями в суде, доказывая фальсификацию материалов рассматривавшегося там уголовного дела и невиновность подсудимых. Наградой за отчаянный поступок стал сначала арест, а затем направление в колонию-поселение по обвинению в даче ложных показаний.

Но применительно к прокурорам, участвовавшим в судах над Михаилом Ходорковским и Платоном Лебедевым, такой принципиальности не наблюдалось. Напротив, только вступая в дело, они громогласно заявляли, что не будут «ни на йоту» отступать от обвинительного заключения, что уже, на наш взгляд, свидетельствовало о порочности провозглашенного подхода. Необходимо, полагаю, особо остановиться на их личностях, исходя из принципа «страна должна знать, кем гордиться, а кого стыдиться». При этом замечу, что, в отличие от следователей, они длительное время, которое заняли процессы, сражались с защитой и имели достаточно возможностей проявить себя в том или ином качестве, а противостоящей стороне и наблюдателям дать основания охарактеризовать их должным образом.

Итак, начнем с участника обоих судебных разбирательств – как в Мещанском суде в 2004–2005 гг., так и в Хамовническом суде в 2009–2010 гг. Речь пойдет о прокуроре Дмитрии Шохине.

Изначально он получил известность как государственный обвинитель в деле генерального директора крупной нефтехимической компании «Сибур» Якова Голдовского, причем расследование осуществлял следователь Генеральной прокуратуры РФ Салават Каримов. Помимо этого любопытного совпадения, повторившегося на первом процессе против Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, обращает на себя внимание упоминание в СМИ того факта, что бизнесмен был в итоге освобожден из-под стражи и покинул Россию, передав «Газпрому» контроль над указанной компанией. Один из очевидцев судебного разбирательства рассказывал, что прокурор Шохин, сначала активно настаивавший на содержании подсудимого в СИЗО, внезапно сменил гнев на милость и, после того как Голдовский счел за благо расстаться с имевшимися у него акциями, заявил, что не возражает против изменения тому меры пресечения. Трудно отделаться от мысли, что обстоятельства приведенного дела сильно напоминают ситуацию с банкиром Колядой, хотя развязка происходила по-разному.

Следующей ступенью было поддержание обвинения в Мещанском суде по делу одного из основных акционеров ЮКОСа, бывшего президента ООО «ЮКОС-Москва» Василия Шахновского. Шохин, занимавший тогда должность с длинным названием – старший прокурор отдела по поддержанию государственного обвинения управления по обеспечению участия прокуроров в рассмотрении уголовных дел судами Генеральной прокуратуры ГФ, – доказывал, что Шахновский совершил уклонение от уплаты личных налогов и при этом подделывал документы. 5 марта 2004 года процесс завершился вынесением обвинительного приговора с освобождением от отбытия наказания.

В процессе разбирательства первого дела против Ходорковского и Лебедева заслуги Шохина были оценены орденом Почета. Указ о награждении 31 декабря 2004 года подписал президент ГФ Владимир Путин. В этом же году Шохин был признан лучшим обвинителем Генеральной прокуратуры.

Понятно, что такие достоинства не могли оставаться невостребованными. И вот как описывает работу Дмитрия Шохина экс-судья Московского городского суда Ольга Кудешкина, столкнувшаяся с ним в ходе ведения одного из разбирательств: «В судебном заседании гособвинитель, представитель Генпрокуратуры Шохин, предпринимал все меры для того, чтобы представленные им доказательства были исследованы в суде только в выгодном для обвинения ракурсе. Когда гособвинитель убедился, что суд исследует доказательства объективно и беспристрастно, он стал срывать процесс: заявлять ходатайства об отложении дела под предлогом его участия в “более важных делах”; в нарушение требований закона отказался выполнять свои обязанности по предоставлению доказательств; по надуманным основаниям стал заявлять отводы мне – председательствующей по делу, народным заседателям, всему составу суда, причем делал это в оскорбительной форме. При этом обстоятельства, на которые он ссылался, явно не соответствовали тому, что происходило в процессе, о чем заявили все участники судебного процесса, в том числе даже и потерпевшие»[38].

Я привожу здесь и далее оценочные суждения и других людей, дабы избежать упреков в излишнем субъективизме по отношению к представителям процессуального противника. Если же говорить о фактах, то после первого суда над руководителями ЮКОСа Дмитрий Шохин пошел на повышение и возглавил отдел, в котором работал. Во второй процесс он вступил в должности начальника организационно-аналитического отдела главного управления по обеспечению участия прокуроров в рассмотрении уголовных дел судами Генеральной прокуратуры РФ, занятой им в сентябре 2006 года.

В Мещанском суде Шохин, как правило, вел себя довольно активно. Естественно, что его личность привлекала к себе особое внимание журналистов, хотя, по правде сказать, их он упорно сторонился. Вот как в книге «Самые громкие судебные процессы» говорится об этом персонаже: «Звездой процесса стал гособвинитель Генпрокуратуры Дмитрий Шохин. Правда, звездой мерцающей – бывало, что он целыми днями серым голосом зачитывал тома обвинительного заключения – так, что большинство присутствующих неудержимо тянуло в сон. А бывало, горел неистовой страстью в борьбе с организованной группой Ходорковского – Лебедева…Маленького роста, легкий на подъем, прокурор не ходил – летал по коридору. Неприметный вне суда, на процессе прокурор Шохин, не зная усталости, мог часами задавать свидетелям одни и те же вопросы, пока не добивался нужных ответов»[39].

Мы с Шохиным на том процессе не раз пикировались, да и другие адвокаты были не в восторге от его поведения. Сейчас уже, по прошествии времени, я прихожу к выводу, что из него мог бы получиться достойный противник, если бы он отрекся от глупостей и фальсификаций, встречавшихся в обвинительном заключении, а также корректно вел себя по отношению к свидетелям и специалистам со стороны защиты. Возможно ли такое для человека, за которым тянется шлейф весьма неприглядных деяний, – большой вопрос. Хотя, проглядывая протокол судебного заседания по первому уголовному делу, можно, например, найти следы бурных словесных баталий сторон на тему о сущности правовых оснований для продления сроков содержания под стражей. Сейчас в это трудно поверить, но бесстрастный документ зафиксировал, например, в указанной связи слова Платона Лебедева о юридических уроках, данных «уважаемым государственным обвинителем». Или такое его признание: «Тяжело переиграть великолепно подготовленного юридически государственного обвинителя». В свою очередь, адвокат Юрий Шмидт не считал зазорным при выступлении назвать прокурора «уважаемым мною лично господином Шохиным». А Каринна Москаленко, выражая в конце второго процесса огорчение профессиональным поведением обвинителей, признавалась: «Они небесталанны, я с некоторыми из них встречалась в других процессах, я помню господина Шохина, убедительно “жгущего глаголом”».

В то же время этот «уважаемый господин» позволял себе поступки в отношении адвокатов, никак не делавшие ему чести и, что самое удивительное, не вызывавшиеся какой-либо объективной необходимостью при отсутствии даже малейших поводов. Правильнее, наверное, было бы говорить об элементарной непорядочности. В один из дней жаркого августа 2004 года, ближе к концу рабочего дня, в заседании, начавшемся в 9.30 утра, Генрих Падва попросил суд объявить перерыв до завтра, сославшись на усталость, свой возраст (на тот момент ему было 73 года) и восемь часов, уже проведенных в судебном зале при допросе свидетеля. Единственным, кто против этого категорически возражал, был прокурор Шохин. Дословно он заявил: «Не могу поверить, что Генрих Павлович, уважаемый многоопытный адвокат, не в состоянии дальше продолжить работу. Во всяком случае, объективных свидетельств я не наблюдаю, поэтому не могу согласиться с возможностью удовлетворения такой позиции… Никаких препятствий к тому, чтобы судебное заседание продолжалось далее сегодня, я не вижу». Однако суд оказался гуманнее прокурора и все же объявил перерыв.

Касаясь деловых качеств государственного обвинителя, отмечу, что о методах, применявшихся в своей работе прокурором Дмитрием Шохиным, будет рассказано далее, а вот об оценках, которые он заслужил своей деятельностью, необходимо упомянуть уже сейчас.

Однажды на процесс пришел писатель и публицист Виктор Шендерович, как раз заставший один из пиков активности Шохина, делавшего все возможное, чтобы не дать изложить свое мнение приглашенному защитой специалисту по вопросам налогообложения. Делясь потом впечатлениями от увиденного, Шендерович высказал предположение, что для участия в суде по делу Ходорковского и Лебедева прокуратура провела конкурс хамов, по итогам которого г-н Шохин, выигравший на этом конкурсе, был допущен к процессу.

Своим поведением в Мещанском суде Шохин заслужил несколько заявлений об отводе, где говорилось о необходимости его устранения из дела по предусмотренным законом основаниям. Не случайно затем действия этого прокурора стали одной из причин вынесения 25 января 2005 года крайне резкой резолюции Парламентской ассамблеи Совета Европы, где указывалось на дискриминационное обращение со стороны российских правоохранительных органов с обвиняемыми и непозволительное давление на свидетелей.

19 октября 2004 года Платон Лебедев заявил перед участниками судебного разбирательства: «Для меня очевидно, что демагогические, зачастую юридически несостоятельные, а в ряде случаев откровенно невежественные заявления и процессуальные действия гособвинителя Шохина свидетельствуют о постепенной деградации профессиональной квалификации высокопоставленных должностных лиц Генпрокуратуры». На завершающем этапе процесса, 8 апреля 2005 года, Лебедев, в полной мере убедившись в недобросовестности и злонамеренности основного оппонирующего лица, был еще более категоричен: «Я сознательно отказываюсь от участия в прениях с представителями государственного обвинения, потому что не допускаю для себя возможности опуститься до уровня “равенства” с господином Шохиным. Господин прокурор, представляющий в суде и якобы отстаивающий интересы государства, даже своим внешним видом постоянно оскорбляет не только судебную власть, но и собственное ведомство, демонстрируя развалившуюся в мягком кресле позу, высокомерно-снисходительную ухмылку. При этом изрекаемые им пафосные, но абсолютно безграмотные заявления и примитивные суждения всякий раз подтверждают его полное невежество, некомпетентность и незнание русского языка. По ходу всего судебного процесса господин Шохин, по-видимому имея гарантии на вседозволенность и безнаказанность, не упускал случая продемонстрировать личную преданность своим работодателям, а не свое служение Закону. Любой человек, будь то женщина или уважаемый в своем деле специалист, который, по мнению Шохина, мог своей принципиальной позицией или исполнением гражданского и профессионального долга… представлять опасность для его руководителей-на-чальников, незамедлительно становился объектом его нападок, инсинуаций, прямых оскорблений и казарменных шуток. Шохин отличается профессиональной нечистоплотностью. Именно поэтому ему были заявлены два отвода в Мещанском суде и один в Московском городском суде за беспардонное игнорирование норм российского законодательства и ложь».

Не забыл Лебедев о заслугах Шохина и при появлении второго уголовного дела. Еще будучи в статусе подозреваемого, он в заявлении от 18 января 2007 года об отводе руководителя бригады Каримова и всей его следственной группы указал на «исполняющего роль прокурорского “петрушки” и “балаганного шута” Шохина Д.Э.».

В свою очередь, и Михаил Ходорковский поставил диагноз процессуальному оппоненту: «Что касается Шохина, то и его проблемы понятны. То, что он решил не выступать против начальства, а творчески врать в суде, к сожалению, это неизбежное следствие системы круговой поруки, в которой он существует»[40].

Адвокат Генрих Падва через некоторое время после завершения разбирательства в Мещанском суде высказал свою резко негативную оценку работы Дмитрия Шохина: «Поучаствовав с ним в процессе, могу высказать мнение, что это совершенно бездарный гособвинитель, который умел лишь повторять доводы обвинительного заключения, а его собственные доводы, как правило, были нелепыми. Приговор по делу Михаила Ходорковского был вынесен не благодаря таланту прокурора Шохина, а в силу особенности этого дела. Дерзить, хамить, передергивать и искажать факты – это он умел, доказать же людям правоту он не в состоянии» («Коммерсантъ», 20 сентября 2006 г.).

На втором процессе, где участвовали пять государственных обвинителей, роль Дмитрия Шохина была сведена к минимуму – возражения на некоторые ходатайства защиты и отводы, оглашение документов, фрагмент выступления в прениях. Причин такой пассивности было, по-видимому, две. С самого первого своего появления в зале Хамовнического суда Шохин всем своим видом демонстрировал: я уже сделал свое дело еще в Мещанке, теперь пусть потрудятся другие. Он преуспел в реализации этой задачи прежде всего благодаря своему коллеге прокурору Валерию Лах-тину, взявшему бразды правления в прокурорской группе в свои руки и очень активно «потянувшему на себя одеяло», да так, что другим обвинителям ничего не оставалось, кроме как быть сторонними наблюдателями. Один из журналистов, посещавших где-то на середине второй процесс, написал, что ему совершенно непонятно, что там делает Шохин, поскольку он все время только молчит и улыбается. В качестве версии было высказано предположение, что тот в качестве «триумфатора первого процесса» лишь выполняет роль талисмана.

Кстати, упоминание прокурора Валерия Лахтина дает очень удобный повод перейти к рассмотрению его персоны.

Впервые этот представитель Генеральной прокуратуры РФ попал в поле нашего зрения уже в самом начале следствия по делу Лебедева, в июле 2003 года. Он явился в Басманный суд Москвы, чтобы добиваться заключения Платона Леонидовича под стражу, что, впрочем, для судебно-прокурорского тандема не составило большого труда.

Затем Лахтин в качестве надзирающего прокурора иногда отвечал на жалобы защиты, принимал участие в судах по продлению арестов и кассационных слушаниях, лично вручал адвокатам обвинительные заключения по второму делу, а затем возник в здании Хамовнического суда Москвы уже как государственный обвинитель. К тому моменту должность его называлась «старший прокурор отдела по надзору за расследованием уголовных дел в Следственном комитете при Прокуратуре РФ Управления по надзору за расследованием особо важных дел Генеральной прокуратуры РФ».

Говорить о такой, мягко скажем, своеобразной фигуре, как прокурор Лахтин, просто и сложно одновременно. Просто – поскольку в нем нет никакой особой тайны, он – ревностный исполнитель воли своих начальников в той степени, в которой он понял их указания и насколько ему позволяют его весьма скромные познания в области права (о других сферах, таких как экономика, речь вообще не идет). Думаю, что если бы ему поступила команда оправдывать действия Ходорковского или сажать в тюрьму судью Данилкина, он бы и их выполнил с присущим ему рвением, хотя одинаково непрофессионально. А сложность состоит прежде всего в поиске подходящих литературных или хотя бы в меру ругательных слов, которыми можно было бы в полной мере и точно охарактеризовать деятельность этого господина.

Впрочем, какое-то место для интриги все же его поведение оставляет. Например, для меня остается загадкой цель, ради которой Лахтин на втором процессе, как уже сказано выше, взял на себя роль лидера таким образом, что другие его коллеги, по сути, остались без работы, далеко не всегда одобрительно наблюдая за тем, как сей оратор веселит публику своими перлами. Непонятна и его позиция, изложенная в прениях сторон второго процесса, когда одной частью своего выступления он опровергал другую, а попутно еще и утверждения своей коллеги Ибрагимовой.

И уж совсем является непостижимым для нормального понимания, как взрослый человек с погонами старшего советника юстиции и публично кичащийся своим хорошим высшим образованием, может раз за разом спокойно выносить регулярный хохот в зале, вызываемый его высказываниями.

Признаться, первое время он не побуждал у меня такой аллергии, которая активно развилась в последующем. Лахтин обычно либо говорил стандартные для подобных ситуаций вещи (все законно, нарушений нет, постановление следует оставить в силе), либо даже пытался в меру сил демонстрировать изворотливость ума и изыскивать контрдоводы в ответ на обвинения защиты в обманах и фальсификациях.

Ситуация резко поменялась на втором судебном процессе в Хамовническом суде. Лахтин, примеривший на себя тогу государственного обвинителя, раскрылся во всей красе. Сразу же при этом сказалось незнание им процессуальных правил, характерных для различных этапов судебного разбирательства дела по существу, не говоря уже о специфике деятельности нефтяных компаний, корпоративного права и предпринимательской практики, финансовой и бухгалтерской отчетности, а также общеупотребительных иностранных названий и бизнес-терминов. Наверное, именно для таких случаев острослов Марк Твен придумал следующее выражение: лучше помалкивать и казаться дураком, чем открыть рот и окончательно развеять сомнения.

По отношению к подсудимым, адвокатам, приглашенным в интересах защиты свидетелям и специалистам Лахтин даже явно перещеголял Шохина, отличившегося в худшую сторону в данном качестве на первом процессе.

Могу привести как иллюстрацию сказанного слова из интервью побывавшей в суде профессора Натальи Лопашенко, явно с трудом выбиравшей корректные обороты для выражения своих эмоций: «Прокурор Лахтин, к сожалению, не умеет себя вести в судебном заседании…Там, где заканчиваются аргументы, там начинаются оскорбления. Это недопустимо ни в какой среде, нетерпимо и в суде, и в правосудии». Менее дипломатичен был известный экономист, академик Российской академии естественных наук Михаил Делягин: «Когда товарищ Лахтин открывает рот, я начинаю слушать, я жалею, что я не психиатр, тогда бы я еще получил профессиональное наслаждение, а так я получаю наслаждение только эстетическое».

В одном из адресованных суду заявлений защита указывала, что высказывания и комментарии прокурора Лахтина в отношении свидетелей Геращенко, Косьюшко-Моризе, Лысовой, специалистов Хона, Дэйджеса и Лопашенко, переводчика Сомова являются «примером крайней невоспитанности, помноженной на мракобесие и властную вседозволенность, на которую судья Данилкин В.Н. должным образом не реагировал. Призыв П.Л. Лебедева “уймите же наконец этого хама!” остался судом не услышанным».

В то же время Валерий Лахтин выделялся еще и тем, что заработал в ходе суда от председательствующего Виктора Данилкина несколько замечаний, занесенных в протокол. А уж набором резких высказываний судьи в свой адрес вряд ли может похвастаться хотя бы еще один прокурор на российских просторах. Экзерсисы не знавшего границ Лахтина порой вызывали судейскую реакцию на весьма повышенных тонах: «Вы злоупотребляете своими правами!», «Оставьте законодателя в покое!», «Как вы вопросы задаете?!» и даже: «Валерий Алексеевич, хватит издеваться над судом!»

Впрочем, Лахтина отличала определенная старательность в части подготовки к заседаниям, разработки процессуальных документов, с которыми он периодически знакомил присутствующих в зале в своих выступлениях. Порой этот трудяга даже во всеуслышание жаловался, что поздно ложится, рано встает и все работает, работает, работает. Когда доказательства предъявляла защита, и даже нередко в перерывах, он или сосредоточенно копался в лежащих перед ним папках с документами, или активно стучал пальцами по клавишам ноутбука. Серьезность отношения к порученному делу была постоянно написана на его лице. Ничто не должно было вызвать сомнений в важности миссии, которую взялся исполнять сей государственный муж в синем мундире с полковничьими погонами на плечах.

Впрочем, это не мешало Лахтину в редких беседах с посетителями признаваться в любви к поэзии и даже склонности к стихосложению. Вероятно, он знаком и с творчеством Игоря Губермана:

Повсюду, где забава и забота,

На свете нет страшнее ничего,

Чем цепкая серьезность идиота

И хмурая старательность его.

Ради Бога, не подумайте, что процитированные стихи имеют хоть какое-то отношение к прокурору Лахтину. На самом деле его надзорно-обвинительной деятельности чужда поэзия, ее без остатка вытеснила суровая проза жизни, состоящая с 2003 года в непрестанном преследовании наших сограждан, имевших несчастье на свою беду работать в нефтяной компании «ЮКОС» и стать поэтому мишенями для уголовных репрессий.

Среди сомнительных заслуг Лахтина имеется и озвучивание в ходе прений сторон неких утверждений, за которые он по итогам голосования посетителей одного из сайтов с любопытным названием «Демагогия. Ру» был признан автором самого опасного для общества высказывания[41]. Вряд ли такой прокурорский выпад в адрес подсудимых и их сторонников нуждается в каких-либо дополнительных комментариях. Лахтиным было сказано, что Ходорковский и Лебедев обвиняются в совершении преступлений в экономической сфере. За такое за рубежом предусмотрено достаточно суровое наказание: до 20 лет и более. И это естественно и оправданно, так как такие преступления «подрывают экономическую основу государства, являющуюся составляющей государственной безопасности». Позиция подсудимых, их защитников и единомышленников не отвечает интересам нашего государства. «Своими вызывающими действиями на всем протяжении предварительного следствия и судебного заседания Ходорковский и Лебедев дискредитировали законопослушных представителей бизнес-сообщества перед зарубежными контрагентами, и в целом наше государство, и его авторитет». При этом Лах-тин договорился до того, что обвинил сторону защиты в «давлении на правосудие» как посредством выступлений в средствах массовой информации, так и своими обращениями в Европейский суд.

Свое достойное место в ряду обвинителей Ходорковского и Лебедева с 7 апреля 2009 года занимала в Хамовническом суде прокурор Гульчехра Ибрагимова. «Дело ЮКОСа» не было ей чуждым, поскольку Генеральная прокуратура РФ в 2006 году командировала ее поддерживать обвинение по делу бывшего мэра ЗАТО города Лесной Александра Иванникова, вся вина которого состояла в том, что он возглавлял территориальное формирование, обладавшее правом на предоставление налоговых льгот, а также счел возможным принимать в бюджет налоговые платежи в неденежной форме. Именно это послужило основанием для выдвижения одного из обвинений Ходорковскому и Лебедеву в организации уклонения от уплаты налогов, хотя, как будет показано дальше, никакого реального ущерба такие действия не приносили.

Условный приговор мэру не устроил Генпрокуратуру, которая направила для устранения сей судебной оплошности Ибрагимову, развившую на месте бурную деятельность. Отведя трех подряд местных судей (!!), прокурор добилась передачи дела Иванникова в другой регион, где в итоге 7 февраля 2007 года Кушвинским городским судом Свердловской области был вынесен обвинительный приговор со сроком наказания в виде пяти лет лишения свободы.

Она же затем летом 2007 года участвовала в аналогичном процессе против главы ЗАТО г. Трехгорный Николая Лубенца, хотя и не столь успешно: он получил условное наказание.

Записав в свой актив две судимости бывших руководителей местных администраций, г-жа Ибрагимова появилась в стенах Хамовнического районного суда города Москвы и влилась в ряды государственных обвинителей по делу Ходорковского и Лебедева. Ее излишняя самоуверенность в сочетании с явным (по крайней мере, на начальном этапе процесса) незнанием материалов уголовного дела послужила ей плохую службу. Возможно, какое-то влияние на ее поведение оказала уже упоминавшаяся гиперактивность коллеги Лахтина, своим инициативным лидерством вынуждавшего столь активную женщину к простою. Вероятно, поэтому существенная часть ее энергии была направлена не только на малосодержательные перепалки с подсудимыми и защитой, но и на регулярное выражение недовольства поведением присутствующей в зале публики, а также журналистов.

Природная экспрессивность, проявлявшаяся периодически в банальной несдержанности, переходящей в грубость, создавала для Ибрагимовой очевидные проблемы. К примеру, допустив на глазах у всех присутствующих в зале суда ошибку при оглашении документа, она категорически не желала ее признать, посоветовав обратившему на это внимание Лебедеву прочистить уши, на что тот парировал в ответной реплике: «Я не собираюсь никому давать советы, особенно Ибрагимовой, чего ей надо и где чистить». В отместку Ибрагимова потребовала удалить своего обличителя из процесса вплоть до завершения прений сторон. Выглядело всё это весьма некрасиво. Разве что отрицательный эффект от такого демарша был несколько сглажен взявшим слово прокурором Лахтиным, на глазах изумленной публики вдруг чистосердечно покаявшимся в том, что «получил в свое время очень хорошее образование и воспитание», а затем дополнительно похвалившим себя, назвав корректным и интеллигентным человеком. Интересно, что Ибрагимова подобных признаний за время судебного разбирательства ни разу не делала. Что, вероятно, должно говорить о присущей ей скромности и самокритичности.

Попавший в один из дней на процесс уже упоминавшийся выше экономист Делягин, судя по его отзывам в Интернете, остался удручен наблюдением за Ибрагимовой: «Ее выступление и ее полуистерическое общение в кулуарах с пришедшими на открытый процесс и весьма скромно ведшими себя гражданами производило впечатление осознанной провокации». Это не единственное наблюдение, которое сделал Делягин: «Ряд используемых ею грамматических конструкций наводит на мысль о том, что она просто недостаточно хорошо знает русский язык для того, чтобы в полной мере понимать смысл собственных слов, не говоря уже о законах. Мне, например, запало в память самокритичное сравнение Еюльчехрой Бахадыровной Ибрагимовой себя с воробьем: претензии к себе она назвала “стрельбой по воробьям”… Некоторые особо ценные формулы… я записал – просто в силу их невоспроизводимости по памяти: например, “прекрасно имеет в виду, о чем шла речь” или “зависая в Интернете, выискивать цитаты лиц, которых в принципе неизвестно кто”».

Безусловно, свои претензии к Ибрагимовой высказывала и защищающаяся сторона. Вот лишь небольшой фрагмент из выступления Платона Лебедева: «…прокурор Ибрагимова плохо читает устный текст. Я уже насчитал у нее восемнадцать однотипных ошибок». В свою очередь, Михаил Ходорковский дипломатично заметил, что данный представитель гособвинения «вносит разнообразие в процесс, хотя в документах она, очевидно, ничего не понимает».

Поступки Ибрагимовой заставили не единичных наблюдателей очень резко и не единожды высказываться в ее адрес. Поводами прежде всего были безапелляционные утверждения, сделанные в разное время, например о том, что мнение Ходорковского никого не интересует! А в ответ на негодующие возражения подсудимых о существенном искажении содержания оглашаемых прокурорами документов, 27 апреля 2009 года, то есть почти в самом начале судебного следствия, прокурор, как это бесстрастно зафиксировано в протоколе, ни много ни мало заявила: «И, как бы он себя ни вел, Платон Леонидович, это бесполезно – что запланировали, то и сделаем!!»

Полагаю, что предпринявшей сей демарш прокурору Ибрагимовой даже не приходило в голову, что такие слова унижают председательствующего судью, поскольку лишь ему по закону предоставлено решать, чему должно происходить на руководимом им судебном процессе. На это обстоятельство сразу же обратила внимание Виктора Данилкина адвокат Карпина Москаленко, одновременно отметив назидательные и оскорбительные выпады в свой адрес со стороны той же Ибрагимовой: «Ваша честь, можете ли Вы представить себе степень правового нигилизма, когда молодой прокурор себе позволяет вот этот тон, вот эти заявления до принятия судом решения?…Ваша честь, Вы не услышали в этом действительного вызова судебной власти… Я Вас очень прошу, не позволяйте прокуратуре делать из суда не высший орган, который принимает все решения, не независимого арбитра, который действительно равно удален от сторон и ни под чьим влиянием не находится, поставьте в этих случаях на место тех, кто пытается присвоить себе Ваши функции».

Однако призывы Москаленко судья Данилкин оставил без какого-либо реагирования. Возможно, он понял, что ему представителем государственного обвинения ясно и недвусмысленно продемонстрировано, «кто в доме хозяин», и такое положение вещей воспринял безоговорочно.

Правда, то, что для судьи прошло как бы незамеченным, не осталось без внимания людей неравнодушных, в том числе обладающих колючим языком и полемическим задором. Пожалуй, наиболее уничижительно высказался Андрей Пионтковский в «Гранях. Ру» за 23 ноября 2009 года. В статье под названием «Гюльчахра Януарьевна и другие» он написал: «Прокурорша Ибрагимова явно претендует на лавры духовной правнучки легендарного Андрея Януарьевича Вышинского. Творческий почерк суперзвезды Сталинских показательных процессов включал в себя в качестве обязательного элемента публичную демонстрацию клокочущей личной ненависти к обвиняемым, угрозы и проклятия по их адресу, перемежаемые потугами на иронию и сарказм… Что толкает на подобные сеансы зкзорцизма неистовую Гюльчахру, не столь уж интересно. Но показательно, что участившиеся вспышки ее темперамента коррелируют с резко ужесточившейся стилистикой поведения обвинения в целом. Полностью проиграв интеллектуально обвиняемым и защите на поле процессуального поединка, ОПГ “служителей закона” окончательно перешла на внеправовой язык бандитских угроз…»

Надо ли говорить, что после столь резкого выпада слова Виктора Шендеровича о том, что прокурор Ибрагимова «словно специально послана небом для того, чтобы клоунская суть процесса не вызвала сомнений даже у ребенка» («Нью тайме», 8 марта 2010 г., № 8), можно рассматривать как легкую форму упрека проштрафившемуся школьнику.

Понятно, что защита не стала долго терпеть и заявила отвод прокурору Ибрагимовой. Документ стоит того, чтобы его фрагментарно процитировать:

«…на судебном заседании 21 апреля 2009 г., после высказывания М.Б. Ходорковским своего мнения по существу изложенного обвинения, она заявила, что его (Ходорковского) мнение “никого не интересует”». 27 апреля 2009 года прокурор Ибрагимова Г.Б… сделала еще одно циничное заявление: как бы Лебедев себя ни вел, это бесполезно!

Таким образом, еще до вынесения приговора суда облеченный широкими процессуальными полномочиями и выступающий от имени государства прокурор уже вынес свой вердикт о виновности подсудимых и открыто продемонстрировал абсолютное безразличие к правам на защиту и презумпции невиновности.

…Неоднократно выступая по различным вопросам, обсуждаемым сторонами, она, в отличие от своих коллег, явно не владеет материалами уголовного дела… О незнании дела прямо говорит предпринятая Ибрагимовой попытка озвучивать письменные материалы, в результате чего искажаются названия иностранных фирм, оглашаются неверные цифровые показатели, пропускаются слова и целые словосочетания. К примеру, явно не осознавая смысл содеянного, данный чтец вместо указанной в документе и активно используемой следствием цены в размере 250 рублей за тонну нефти несколько раз назвал цену в 1000 раз (!!) больше, тем самым порушив до основания позицию обвинения и сделав неоценимый подарок защите.

Однако, пользуясь в этом случае излюбленной терминологией наших процессуальных противников, «со всей прямотой и ясностью хотим сказать»: в Вашей подрывной деятельности, г-жа Ибрагимова, мы не нуждаемся…

…Недопустимое для государственного обвинителя презрительное отношение к присутствующим в зале судебного заседания людям демонстрирует г-жа Ибрагимова Г.Б. Регулярно принимая «позу Наполеона», в которой специалисты-психологи усматривают признаки высокомерного отношения субъекта к окружающим (и, видимо, забывая, что сей завоеватель плохо кончил свои дни), старший советник юстиции называет присутствующих не иначе как «специфической публикой», «болельщиками» и «ангажированной общественностью».

…Учитывая изложенные выше факты необъективности и небеспристрастное™, непрофессионализма и возмутительного поведения, неуважения к участникам процесса… защита Ходорковского М.Б. и Лебедева П.Л. заявляет отвод государственному обвинителю Ибрагимовой Г.Б.».

После заявленного, но, конечно, не удовлетворенного судом отвода Ибрагимова несколько поумерила свой пыл. По крайней мере, она перестала выступать на процессе со скрещенными на груди руками («поза Наполеона»), и количество пикировок с защитниками и подсудимыми несколько сократилось. Более того, на завершающем этапе судебного разбирательства в прениях сторон, а затем и в кассации Ибрагимова выступила за сокращение объемов обвинения по эпизоду «хищение нефти», с чем Мосгорсуд в конечном итоге согласился.

Однако в тот же период она вновь своими высказываниями поставила под серьезное сомнение ее уровень юридической грамотности. Вот что пишет один из присутствовавших в Хамовническом суде журналистов о разговоре на тему запрошенного обвинением Ходорковскому и Лебедеву наказания: «Когда прения закончились, я спросил у прокурора Ибрагимовой, с какого момента будут исчисляться эти самые 14 лет лишения свободы. “С момента ареста по второму делу в 2007 году. До 2021 года… сидеть”, – ответила она. Потом сморщила лицо и добавила: “Тут сидеть-то совсем немного, в принципе”»[42].

Откровения «сморщенного лица» по поводу «немного» мы оставляем на прокурорской совести. Однако старший советник юстиции, занимающий высокую должность прокурора отдела по поддержанию государственного обвинения Главного управления по обеспечению участия прокуроров в рассмотрении уголовных дел судами Генеральной прокуратуры РФ обязан знать то, чему учат на 3-4-м курсах в юридических вузах по дисциплине «уголовное право». В силу положений статьи 69 УК РФ в данном случае применяется правило зачета наказания, отбытого по первому приговору, а поэтому «до 2021 года сидеть» Михаил Ходорковский и Платон Лебедев никак не могут. Эту конфузную ситуацию лучше всего охарактеризовать словами известного российского ученого, уже упоминавшейся ранее профессора Лопашенко, кстати, одного из ведущих в нашей стране специалистов в области уголовного права, которая, испытав на себе методы прокурорской работы, а также оценивая правовые знания обвинителей, сказала затем в интервью: «Мне очень стыдно, что мы когда-то таких студентов выпускали…»

Еще одним, хотя менее активным и заметным членом прокурорской команды был старший прокурор управления по надзору за расследованием особо важных дел Генеральной прокуратуры РФ Вячеслав Смирнов. Впервые он появился в нашем поле зрения в Чите, когда прилетал несколько раз на судебные разбирательства, сопровождавшие проводившееся там предварительное следствие по второму делу Ходорковского и Лебедева. В это время он в ходе таких судов сделал несколько признаний, которые позволили скорректировать защите свою тактику по некоторым принципиальным вопросам.

А в Хамовническом суде более всего отличился тем, что однажды, пытаясь возражать стороне защиты, сделал некоторые открытия в области бухгалтерского учета, чуть не доведя Платона Лебедева до нервного срыва и вынудив затем последнего прочитать присутствующим в зале суда очередную познавательную лекцию по вопросам отчетности юридических лиц.

Вот что по этому поводу зафиксировала осуществлявшаяся защитой расшифровка аудиозаписи выступавших на процессе 21 июня 2010 года: «Прокурор Смирнов: “Присвоение природных ресурсов в целях сокрытия преступления оформлялось путем составления договоров купли-продажи по неадекватно низким ценам. В документах бухгалтерской отчетности "Томскнефть" похищенная сырая нефть отражалась не в статье убытков, а как отпущенная, то есть отгруженная продукция”. Лебедев: (Смеется.)»

Справедливости ради необходимо заметить, что изыскания Смирнова, в особенности попытка ввода в деловой оборот глубокомысленного словосочетания «НЕАДЕКВАТНО низкие цены», до сих пор будоражат умы специалистов, отслеживавших события, происходившие в Хамовническом суде. Вот, явно озадачившийся пониманием сути сказанного, главный редактор «Промышленных ведомостей» Моисей Гельман в январе 2012 года в своей статье пишет: «Так как утверждения прокурора Смирнова и его коллег были приняты судом за истину в предпоследней инстанции – последней был сам судья, то на скамью подсудимых придется теперь усадить всех экспортеров страны, включая руководителей госкорпораций. Ведь они тоже продавали и продают свою продукцию за рубежом по ценам, которые вдвое, втрое в рублевом эквиваленте превышают наши внутренние, похищая при этом, чего прокурор Смирнов почему-то не отметил, в том числе относительно дешевые отечественные ресурсы, используемые для ее изготовления. Придется привлечь к уголовной ответственности также и аудиторов, ежегодно проверявших эти компании, но в первую очередь – руководителей Центробанка и Минфина, создавших условия для хищения экспортируемой продукции по валютному курсу “путем присвоения по неадекватно низким ценам”».

Еще меньше, пожалуй, можно рассказать об участии в деле государственного обвинителя Валентины Ковалихиной – старшего прокурора отдела государственных обвинителей управления по обеспечению участия прокуроров в рассмотрении уголовных дел судами прокуратуры г. Москвы. Она была направлена в помощь Валерию Лахтину и Дмитрию Шохину и появилась в Хамовническом районном суде Москвы 31 марта 2009 года.

Первое время осматривалась, привыкая к обстановке в заполненном обычно зале и столь именитым подсудимым. Через какое-то время, когда подошел ее черед на стадии представления доказательств стороной обвинения оглашать документы, находящиеся в деле, оказалось, что она значительно лучше своих коллег с этим справляется. Речь в первую очередь шла

0 правильных иностранных названиях и точном указании цифровых показателей. Разница была столь разительна, что в одном из перерывов в судебном заседании Лебедев, нагнувшись с высоты своего немаленького роста к проему в плексигласовой клетке-«аквариуме», сделал Ковалихиной по этому поводу комплимент.

Впрочем, были и иные люди, выделявшие Ковалихину в лучшую сторону по одним им, видимо, известным критериям. Как-то некий посетитель в присутствии журналистов поделился своими весьма оригинальными соображениями о прокурорах: «Этих трех морд надо расстрелять, оставить одну старуху Ковалихину… Кащенко – для них роскошь»[43].

О задачах, стоявших перед данной участницей группы обвинителей, наблюдатели высказывали свои самые разнообразные предположения. К примеру: «Ковалихина Валентина Михайловна тоже из прокурорских, но чем занимается в Хамовническом суде – еще одна загадка, потому что молчит с утра до вечера, чисто Шохин. А внешность имеет доброй, но строгой бабушки собственных внуков. С опытом работы в ОБХСС, похоже, бабушка, судя, с одной стороны, по возрасту, а с другой – методом исключения приходим мы к этому выводу, потому что и Лахтин, и Шохин, и Гульчехра Бахадыровна прибыль от выручки отличают с трудом. Этот пробел в знаниях им в данном конкретном процессе, конечно, мешает, и нужда в помощниках становится очевидна» [44].

Где-то ближе к завершению судебного следствия она перестала появляться на процессе. Говорили, что вышла на пенсию. Не знаю, так ли это, но когда после оглашения обвинительного приговора судьей Виктором Данилкиным защита готовила «заявление о преступлении» в отношении тех, кто, по нашему мнению, фальсифицировал судебное решение и занимался прочими злоупотреблениями из числа следователей и прокуроров, Платон Лебедев лично вычеркнул из проекта документа фамилию Ковалихиной.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.