Булат Окуджава

Булат Окуджава

Дорогой коллега, милостивый государь!

Только мое к Вам благоговение позволило мне решиться изложить на бумаге всякие соображения о собственном творчестве, что в других обстоятельствах я всегда считал неприличным что ли.

Раскрою Вам одну личную тайну. Я всегда был убежден, что главный механизм все наших чувств и действий – не воспитание, не патриотизм или там какие-нибудь распоряжения, а химические процессы в нашем организме (к счастью, неизученные). Мы, словно пробирки, в которых намешаны всякие таинственные вещества. И вот эту пробирку суют в ледяную воду или ставят на огонь, и в ней что-то бродит, клокочет, меняет цвет, запах, значение, и, наверное, потому одни из нас, глядя, например, в небо – плачут, а другие – наоборот (и в этом наше счастье). Вот и во мне тоже все перемешивается, кипит, клокочет, выплескивается и даже попадает (пардон) на моих соплеменников. И одних это повергает в гнев, а других радует, а третьим на это наплевать.

Вот Вам случай: мужчина полюбил женщину. За что? За что?! Никто не знает. И он не знает. Он-то думает – за глаза, за походку, или там за благородное воспитание. С ума сошел… Что с тобой? Люблю!.. Люблю!

А ведь в нем просто одной молекулкой стало больше, и вот он обезумел, кричит: «Люблю!» А потом, глядишь, спустя время, сложилось в нем две новых молекулки, и он, ну надо же, разлюбил!

А Вы, милостивый государь, говорите «нечто из ничего», а это «НЕЧТО» – мое клокотание, а оно из химии, из молекулок всяких, а не из «ничего».

Теперь Вас интересует, с чего все начинается, что первое. Конечно, мысль! Как я могу сказать, что, мол, эмоция, когда мысль? «Что-то больно давно за перо не брался. Неудобно все-таки!». Вот такая мысль. И вот берусь. Пробирочка кипит, клокочет. Вижу кого-то странного, непонятного. Что-то он говорит, куда-то движется, всхлипывает, похохатывает… Господи, да это ж я! Конечно, мои родные и супруга моя, и детки в это не поверят, но это я, я. Надо скорее себе партнера сочинить, чтобы было с кем переговариваться, переругиваться, было бы кого предавать, возвышать… Вот и партнер забрезжил – туманный, скользкий, противный… Господи, да ведь и это я! Да что же это такое делается! И остановиться невозможно. Как прекрасно это! Пиши себе, описывай, ерничай, выводи на чистую воду, обманывай читателя!..

Чтобы избавиться от этого наваждения, взялся я однажды описывать жизнь Павла Пестеля. Почитал о нем всякие документы, испортил себе настроение: не по душе он мне пришелся. И вдруг в протоколе наткнулся на фразу: «НИКАМУ НИЧЕВО НИТАКОВАГО НИ ГАВАРИЛ…» Безвестный писарь написал, а я читаю. И тут сразу возникли, как Вы говорите, и «контуры героя», и «интонация», и «замысел» вспыхнул[787]. Побежало перо. Пробирочка клокочет. Что-то в ней перемешивается в непредугадываемых пропорциях. Страница за страницей (бумага финская). Закончил. Господи, да это ж опять я!

Ну и наконец насчет «меры факта и меры вымысла». Тут Вы меня, батюшка, прямо за рукав схватили. Люблю приврать. Обожаю. Иногда кажется – и не надо бы, а я вру, фантазирую. За это меня, между прочим, били. Учили не врать. А чему научили? Научили прикидываться научившимся. Пишу, и все как будто бы правда, а на самом деле – все ложь. Зачем это я? А так, милостивый государь, для личного удовольствия… Опять же про Пестеля. Сколько раздраженных историков ползали по моим страничкам – ужас! А поймать не смогли. А я все наврал и, пока врал, наслаждался. Ради личного наслаждения я на бумаге и убить могу.

С наилучшими пожеланиями

Вашей милости покорный слуга

Бедный Авросимов

P. S. Будете проездом, загляните в наше сельцо Ховрино[788],

осчастливьте.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.