* * *

* * *

Конец дня, улица Коши, весна 2014 года. С тех пор как я покинула Елисейский дворец, почти безвылазно сижу в своей квартире. Солнце заливает гостиную, балконная дверь распахнута. Я работаю, держа ноутбук на коленях. Звонит мой бывший охранник: ему поручено кое-что передать мне. Через полчаса он приезжает и вручает мне роскошный букет из белых и красных роз, какие мне всегда нравились. Их послал Франсуа. Он не забыл сегодняшнюю дату. Утром он прислал мне эсэмэску:

Девять лет назад. Лиможский поцелуй.

Да, не будь тех фотографий президента в шлеме, не будь Жюли Гайе, коммюнике о разрыве и всего этого безумия, мы сейчас праздновали бы девятилетний юбилей нашего союза. Любовь умерла до его наступления. Но если бы у нее было имя, оно звучало бы именно так: «Лиможский поцелуй». Наша самая заветная история. Которая родилась в четверг 14 апреля 2005 года. Эта дата всегда будет для меня праздничной.

И хотя больше мы эту годовщину не празднуем, я соглашаюсь поужинать с ним во второй раз после нашего разрыва. Мы проводим вечер в итальянском ресторане моего квартала, куда ходили и раньше, когда жили вместе. Здесь нет ни президента, ни первой леди, нет былых ссор и обвинений — только щемящая смесь радости и грусти. И ощущение огромной потери. Непоправимой потери. Тем же вечером боевики исламистской секты «Боко харам» похищают 279 нигерийских девушек от 12 до 17 лет. Мы узнаем об этом только назавтра.

Франсуа признается, что сожалеет о том, что не сумел защитить нашу личную жизнь от постороннего вмешательства. И это не моя вина: я изо всех сил пыталась скрыть ее от окружающих! Но он всегда потворствовал всем. Он не умеет держать дистанцию. Даже наша ванная комната и та однажды стала местом деловой встречи! Как-то раз под вечер его пиар-консультант на моих глазах прошествовал туда прямо через нашу спальню следом за президентом! Я выставила его вон, возмущенная такой наглостью.

Случалось, что его охранники буквально втискивались между нами, вмешивались в наш разговор. Сколько раз мне приходилось просить их позволить нам спокойно идти рядом во время прогулок! Иногда я даже предпочитала сбежать домой, нежели терпеть их постоянное присутствие. А однажды я застала одного из «доставщиков круассанов» сидящим на нашей кровати: он объяснил, что налаживает телевизор.

Во время этого сладко-горького ужина я напоминаю Франсуа, что он принимал решения не в мою пользу всякий раз, когда я старалась защитить наши отношения.

— Да, я был неправ, мне следовало прислушаться к тебе и понять, что было самым ценным.

«Лиможский поцелуй» — это длинная история; мне нужно напрячь память, чтобы вспомнить ее во всех подробностях. Она началась с глупого недоразумения. Однажды утром я случайно узнаю в «Пари-Матч», что Франсуа Олланд и Николя Саркози должны приехать в редакцию, чтобы вместе сфотографироваться для обложки и дать совместное интервью по поводу референдума о европейской конституции.

Я поражена до глубины души. Меня никто не предупредил об этом, ни главред, ни сам Франсуа. Я знаю, что он сердится на меня за то, что я не сопровождала его в поездке по Ливану, но все же как это понимать — он дает такое важное интервью, фотографируется для моего журнала, а сам не говорит мне ни слова, притом что мы так близки! И тут мне звонит его пресс-атташе:

— Валери, ты с ума сошла, как ты могла подложить ему такую свинью? Фото с Саркози — это же чистое безумие!

Объясняю ей, что я тут совершенно ни при чем, сама только что об этом узнала. Она умоляет меня отговорить его от этого поступка. Я пытаюсь: звоню ему. Но он не дает мне и рта раскрыть:

— Раньше нужно было думать!

Я не понимаю его реакцию и, еще менее того, его стратегию. Какой ему интерес сниматься вместе со своим политическим соперником номер один, тогда как именно противники европейского договора обвиняют их в тайном сговоре?! Делать нечего, признаю свое поражение и уезжаю из редакции до его появления.

Сижу за рулем своей машины, мчусь по шоссе на полной скорости, чтобы скорее оказаться дома, и не вижу дороги из-за горьких слез. Совершенно необъяснимых. И кто же их проливает — журналистка, у которой украли из-под носа интересный сюжет, или женщина, чувствующая себя обманутой? Да, уже тогда обманутой… Подъезжая к дому, я все еще всхлипываю. А он в тот день, оказывается, попросил разрешения осмотреть всю редакцию, вплоть до столовой, надеясь увидеть меня.

На следующий день он пытается поговорить со мной по телефону, но, услышав его голос, я бросаю трубку. Затем мне звонит его пресс-атташе, я соглашаюсь ее выслушать, но этот разговор выливается в откровение, от которого у меня кровь стынет в жилах. В какой-то момент она уже не владеет собой и кричит:

— Валери, неужели ты до сих пор не уразумела, что Олланд безумно в тебя влюблен? Поговори с ним, я никогда еще не видела его таким убитым.

Я знаю, что нравлюсь ему, наша близость бросается в глаза, это особый род дружбы, чуточку слишком тесной, в которой флирт иногда приятно граничит с двусмысленностью. Но «безумно влюблен» — нет, это чистый абсурд, это запретная зона.

Ее слова повергают меня в шок, и я надолго замолкаю. Проходит неделя; никаких звонков. Ситуация заходит в тупик. Я начинаю подумывать, а не попросить ли главреда освободить меня от обязанности писать об СП? Но никак не могу решиться на такой шаг. В конечном счете соглашаюсь на «обед примирения». Наш разговор длится много часов. Так много, что он опаздывает на свой поезд, который отходит во второй половине дня.

Через неделю я, по его приглашению, отправляюсь с ним в поездку. 14 апреля у него должна состояться встреча в центральной части Франции, кажется, где-то возле Шатору, но я могу и ошибаться. После полудня мы выезжаем из Парижа. В машине я сажусь на заднее сиденье, справа от него. Франсуа держится как-то необычно, меньше шутит. Разговор перемежается долгими паузами, я чувствую странное замешательство. За рулем сидит его верный шофер, машина мчится на полной скорости. Франсуа Олланд придвигается и берет меня за руку. Мне неловко, но я не отнимаю руку. Внутренний голос твердит: «Ты сошла с ума, еще не поздно, остановись, отдерни руку!» Но я его не слушаюсь.

Мы много говорим. Не о нас — о политике, о пресловутой обложке «Пари-Матч» и о фото с Саркози, наделавшем столько шума. По прибытии мы ведем себя так, словно никакой ссоры не было. Он проводит свою встречу, как всегда, живо, с блестящим юмором. Призывает голосовать «за» на европейском референдуме. Тут мы с ним единомышленники. Я твердо верю в успех, тогда как он настроен более скептически насчет результатов голосования, которое должно состояться в декабре.

Как раз этим вечером Ширак участвует в телепередаче и дискутирует с молодежью, защищая идею Европейского союза. Мы успеваем посмотреть самый конец передачи. Результаты катастрофические. Ширак выглядит совершенно потерянным.

Потом едем обратно. Мне забронирован номер в Лиможе, ему — в Тюле. Он снова берет меня за руку. Час спустя мы останавливаемся в Лиможе. Он предлагает мне проводить его до Тюля. Я отказываюсь: завтра, рано утром, у меня назначена встреча в Париже. К тому же я понимаю, что это значит — «проводить до Тюля».

Чтобы не сразу расставаться, мы заходим в кафе. Он берет вафлю, я — блинчик, и оба — по бокалу вина. И вот тут мы впервые начинаем говорить о наших отношениях. О нашем взаимном притяжении. Полунамеками, как всегда с ним. Он дает мне понять, что не ищет мимолетной интрижки, что его чувства серьезны. Я признаюсь, что и сама небезразлична к нему. Но что роман между нами невозможен, слишком опасен как для него, так и для меня. Нет, действительно невозможен! Ведь мы оба несвободны.

Он должен ехать дальше, в Тюль. Нам нужно расстаться. Вернее, именно так и было предусмотрено. Но в момент прощания наши чувства вдруг вспыхивают так сильно, что мы даже не успеваем понять, что произошло. Нас толкает друг к другу какая-то неведомая сила, достойная любовной кинодрамы. Поцелуй, какого я никогда в жизни еще не получала. Поцелуй, запомнившийся на пятнадцать лет вперед, прямо на уличном перекрестке.

Франсуа не уедет в Тюль тем вечером. На следующее утро, в ранний час, он проводит меня на вокзал. Мы пережили волшебное мгновение, но теперь мне трудно назвать его по имени и обратиться на «ты». Мы снова окутаны флером стыдливости.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.