Каникулы кончились. Работать!

Каникулы кончились. Работать!

Пурга метет непрерывно, очень нам мешает. Начинается неделя-другая круглосуточной разгрузки ледокола. Наша задача: в огромном потоке грузов отловить все свои, доставить их на берег целыми, сосредоточить в нужном месте, чтобы тут же начинать монтажные работы.

Сначала очищается верхняя палуба, затем вскрываются трюмы. Для моих старшин и матросов это равноценно снятию с дома крыши и потолка во время зимней пурги. Палатки строители обещают построить только через двое суток: палаткам нужны гнезда-полы и якоря.

Сварочные агрегаты снимаем первыми. На берегу утаптываем в снегу пространство для них, заправляем, заводим, и ставим на двухсуточную обкатку. На этих работах у меня «стоит» очень грамотный техник – старшина второй статьи Беляков.

Секции бронеказематов и сооружений разбрасываем на просторной снежной равнине недалеко от берега. Все остальное имущество подтягиваем к строящимся палаткам. Матросы и старшины работают официально по 12 часов, но отдыхать – негде, и на часы никто не поглядывает, хотя многие валятся с ног от усталости. Офицеры – вообще вне времени: выгрузи ледокол – и отдыхай, выполни монтаж – и отдыхай… Правда, еще есть дежурство по ледяной пятикилометровой дороге. Дорогу надо своевременно расчищать или перемещать, если на ней появляются опасные промоины, вытаскивать застрявших, короче: обеспечивать четкое функционирование дороги.

Вот здесь я и выдернул из-под гусениц трактора генерала Барковского, о чем упоминал раньше. Наш генерал в пургу щеголял в «красивой фуражке», поэтому глаза и уши у него были залеплены снегом, и он не слышал надвигающихся сзади гусениц трактора. В таком же состоянии был и тракторист, который работал со снятой для безопасности кабиной и не видел ничего дальше своего носа…

У меня первый «бунт на корабле». Мичман Шабанин, материально ответственный, рослый здоровый мужик, одетый в длинную жесткую шубу, стоит с журналом и карандашом возле горы наших ящиков с имуществом. Два матроса, выбиваясь из сил, забирают ящик из одной кучи, подносят его к мичману, чтобы тот отметил номер ящика в своем журнале. Номер можно записать прямо у кучи, зачем перемещать весьма тяжелый ящик? Но Шабанин стоит совершенно неподвижно. И даже требует поворачивать ящик так, чтобы номер на нем читать было удобнее.

Делаю мичману резкое замечание: надо двигаться самому, чтобы прочитать номер ящика с другой стороны, а не насиловать матросов. Шабанин, не шелохнувшись и даже не повернув голову в мою сторону, отвечает:

– Ничего с ними не будет: молодые!

Вспоминаю эпопею с наказанием матроса Степива, беру себя в руки, и популярно объясняю мичману, что ресурс матросских сил нам нужен для выполнения основной задачи, а не для создания удобств господину мичману … Шабанин обливает меня презрительной улыбкой, оставаясь все в той же незыблемой стойке. Очень не уважают эти служивые сверхсрочники своих зеленых и неопытных командиров с белыми погонами… Кровь, а может быть – моча, ударяет мне в голову, легко сдирая тонкий налет цивилизации. Я приближаю свои глаза к лицу Шабанина и раздельно и четко объясняю ему, что если он так будет реагировать на мои команды, то я, лейтенант и командир группы, обломаю ему, мичману, все рога, а также обрежу хвост, а возможно – еще кое-что. Это понятно?

– Так точно, товарищ лейтенант! – вытягивается старый служака и тут же начинает изображать бурную деятельность.

Я был не прав, если не стратегически, то, по крайней мере, – тактически. Я подавил оппозицию грубо и в зародыше. Как показала дальнейшая жизнь, – загнал ее, оппозицию, вовнутрь. Сейчас, в 2005 году, все газеты и телеканализации во все голоса трубят, как это плохо – не иметь собственной оппозиции. Самые светлые головы дошли до того, что эту самую оппозицию рекомендуют заботливо выращивать и подкармливать, чтобы она с тобой бодалась: это, дескать, нужно для устранения очень опасного застоя в движении…

Ничего этого я тогда не знал, хотя боролся даже с намеками на замедление, не говоря уже о застое. Действовал грубо и примитивно, как участники некоей спортивной игры, с мудреным названием кёрлинг. В этой игре тяжелая блямба (наша работа) с трудом ползет по льду к заданной цели. Чтобы облегчить ей движение, игроки тщательно соскребают все неровности (оппозицию) на трудном пути блямбы. Если взглянуть на мою работу с высоты птичьего полета, то снятие или подавление этих неровностей, тормозящих дело, и было моей основной работой. А вот «подавленный» мичман еще аукнется на моем жизненном пути…

Шли третьи сутки разгрузки нашего ледокола. Работы еще на неделю, но наши грузы и конструкции все уже на берегу. «Ермак» успел убежать обратно по ледяным кочкам. Пурга понемногу теряет силу. Одна смена матросов поспала часов шесть в новой палатке, и выспавшуюся половину группы уже можно смело бросать в бой. Двигатели наших сварочных агрегатов мурлычут уже двое суток. Сменить масло, подсоединить провода, – и можно «запрягать».

Мы начинаем монтаж. Сборку сооружений из двух секций начинаю вести сам. Мой подручный – старшина второй статьи Алексей Гураль, через несколько часов сможет это делать самостоятельно. Учится он стремительно, все видит чуть наперед, своими матросами руководит немногословно и эффективно.

На большом снежном поле, на первый взгляд – хаотично, разбросаны наши пятитонные коробочки. Оказывается, что они стоят по парам, а разброс нужен для работы трактора. Трактором с тросом такая пара сближается и стыкуется на прихватках. Затем на верх сооружения забираются два-три сварщика и быстро заваривают удобную четверть стыка. Теперь сооружение кантуется на 1800, опять заваривается четверть стыка в удобном нижнем положении. Идея проста как репа: кантовка занимает десятки секунд, на удобном положении сварки мы экономим целые часы и улучшаем качество. В принципе, это тоже время, которое не придется тратить на исправление дефектов после испытаний…

Спустя несколько смен (точнее – полусуток) полтора десятка собранных сооружений стоят в ряд возле палаточного городка. Каждое сооружение имеет собственные салазки и в максимальной готовности будет доставлено на место – за 30–50 км от центра. Теперь электрикам открывается широкий фронт работ. А все металлисты начинают посекционную сборку бронеказематов, которые значительно крупнее прошлогодних. Тяжелым дверям уже есть место для открывания, а над конструкцией стыков секций я поработал сам. Безобразия с полной обваркой всего набора больше не будет. Кроме того, на заводе была проведена контрольная сборка и подгонка стыков всего сооружения. Хватит изобретать экзотические четырехтракторные краны, надо работать нормально! Удивительно, насколько быстрее может работать человек, ранее набивший шишек и имеющий опыт укрощения московского Военморпроекта.

Время «сгущается». Официальный рабочий день матросов – 12 часов. Работа на большинстве объектов ведется в две смены – круглосуточно. Рабочий день офицеров никто не считает: просто должны эффективно работать две смены. Мой личный рабочий день длится более 20 часов. Казалось бы, что остающиеся 4 часа суток будешь спать «без задних ног». Это совсем не так. Время отдыха чаще всего используется для продумывания дальнейших шагов и работ. Особой усталости, тем более – сонливости, – нет: сама работа поддерживает такой ритм. И, конечно, благословенное лето Арктики, когда солнце светит почти круглосуточно. Даже когда метет пурга, темноты нет. Чувствуешь, как сокращается ежедневно и ежечасно огромный объем работ, который надо выполнить. Воистину: «дорога к ней идет через войну»…

Мои «подданные» разбросаны по отдельным участкам. Леша Венкстерн и Лева Сорокин «сидят» на Высоте. Там огромный объем работ сосредоточен в одном месте, и они его раскручивают без моей непосредственной помощи. Я только подниму на Высоте мачты антенного поля. Наконец приезжает Лева Мещеряков, и вместе с Капитонычем плотно «садятся» на электрооборудование всех сооружений: надо их довести до максимальной готовности, прежде чем доставить и установить на заданной точке огромного полигона с радиусом около 40 километров. На мне, кроме всех общих вопросов работы группы, «висят» также все металлоконструкции – монтаж, оснастка и т. п.

Совершенно неожиданно начинается явное торможение наших работ со стороны генподрядчика – нашего строительного начальства. Главные «тормозители» – начальник строительства полковник Мальченко и его главный инженер подполковник Полунин. Я даже не помню имен этих малоприятных людей с кругозором и замашками жэковских техников-смотрителей. Главные тормозные рычаги – транспорт и последовательность работ.

Наши объекты «размазаны» по огромной, трудно проходимой территории. Чтобы работа шла успешно, мне в течение суток надо посетить много объектов. Надо непрерывно маневрировать людьми, оборудованием, материалами, что невозможно без транспорта, который, увы, находился в полном распоряжении строительного начальства. Кроме того, мне очень важно досрочно получить строительную готовность объектов, на которых очень большой объем последующих монтажных работ. Избалованный в первой экспедиции Д. И. Френкелем, я привык решать такие вопросы мимоходом. И строители, и монтажники на полигоне делали общее дело, причем неизвестно, чья доля работ была весомее в конечном продукте – сооружении, готовому к проведению испытаний.

С транспортом строительные «фюреры» 1957 года устроили мне форменную блокаду. Я должен был подавать письменную заявку за несколько дней, в которой следовало точно указать маршруты и цели поездки. Причем, заявка могла быть не принята с объяснением типа: «Это вам не нужно», или: «У нас туда пойдет транспорт через три дня. Завезете тогда все необходимое». О каком-либо изменении графика строительных работ для ускорения монтажа строительное начальство и слушать не хотело.

Вот один из примеров. Мы устанавливали в разных местах полигона два пункта оптического наблюдения с фоторегистратором ФР-10. Этот прибор – «лупа времени» – делал 10 миллионов (!!!) снимков в секунду, что позволяло рассмотреть все подробности начала атомного взрыва. Телескоп прибора находился в шестиметровой трубе, пронизывающей защитную обваловку всего сооружения с прибором. Понятно, что ось трубы должна быть строго ориентирована на ПУИ – Пункт Установки Изделия, который, кстати, находился рядом с нашим домиком. Крепления трубы должны выстоять и при атомном взрыве, и при устройстве обваловки сооружения обычным бульдозером. Требующийся металл я успел завести на точки раньше, но теперь на одной точке был только бензорез, на другой – только сварочный агрегат. Объединить это оборудование и окончить работу на двух объектах из-за Мальченко я смог бы только через неделю, – после предоставления «планового» транспорта. Это для меня нестерпимо, и работы были выполнены всего за 5 часов. Пришлось только «изобрести» разные конструкции крепления: на первом их сделали одним бензорезом, на другом – только сваркой…

Много было трений с «руководящими ребятами» по разным другим, совершенно пустяковым поводам: обеспечению палаток топливом, помывке людей в бане не одновременно, а по сменам и т. д. Постоянное ущемление монтажников даже в мелочах не могло не вызвать у нас ответной ярости. Однажды мы с Левой что-то просили у главного инженера подполковника Полунина. Как обычно – получили «полный отлуп». Вслед уходящему Полунину Лева в сердцах бросил:

– Ну и вались ты к такой-то матери!

– Что, что вы сказали? – развернулся Полунин.

– Да это я не вам, – опомнился Лева.

– Ну, то-то же, – величественно удалился подполковник от двух озверевших лейтенантов.

Я еще не знал, что на следующий год встречусь с еще более беспардонным полковником Циглером, и разногласия 1957 года станут казаться легкой разминкой…

Совершенно другие, вполне человеческие и деловые отношения сложились у нас со строительными офицерами – прорабами и начальниками участков, – старшими лейтенантами и капитанами. При первой встрече эти ребята, соседи по «балкАм» – деревянным передвижным домикам, – вызывали легкое недоумение. Все они разговаривали и шутили неким специфическим набором фраз голосами артистов Крючкова и Мордвинова:

– Ха! Этому молодому человеку просто надоело долго жить! (Перед этими словами воздух со свистом положено было дважды втянуть через боковую щель между зубами).

– Я очень дико извиняюсь! (Извинение обязательно сопровождается низким подобострастным поклоном).

– Ноги на стол!!! – команда подавалась громким голосом по разным поводам, например вместо призыва «Внимание!». От стола эти ребята могли отходить мультипликационными рывками, причем – «задним ходом»…

А на лугу в траве некошеной

Она лежала как живая,

В цветном платке на шею брошенном, —

Красивая и молодая…

– эта трагическая декламация с надлежащими завываниями исполнялась над не вовремя уснувшим товарищем.

Постепенно все разъяснилось. Эти офицеры-строители провели вместе в замкнутом пространстве долгую полярную ночь. Радио в тех местах практически не работает. Доблестные замполиты на все это время почти полного бездействия снабдили их только двумя кинофильмами: «Котовский» и «Лурджа Магданы». Все словесные штампы были от выученного наизусть «Котовского». Второй фильм повествовал, как грузинские дети вырастили ослика, которого у них потом отобрали. Речи ослика были не всегда выразительными, поэтому кино просто крутили «задом наперед» и радовались, как дети.

Как дети они обрадовались и нам, с которыми можно было постепенно забыть кошмарное искривление психики от двух фильмов, изучаемых в течение нескольких месяцев. Задумчивый философ Илья, выпускник Дальневосточного политехнического института, мечтающий о выходе на гражданку. Романтичный Юра Шелонин, деловой и симпатичный Андрей Коцеруба. Мы подружились с этими ребятами и без лишних слов по-настоящему помогали друг другу – «огнем и колесами», где только могли. Я мгновенно ремонтировал ломающуюся строительную технику, изготовлял требующиеся приспособления, например – опалубку для бетонирования. В наше братство органично вошел и Костя Иванов, Герой Советского Союза. Минуя длинные разговоры с Мальченко и Полуниным, я быстро обо всем договаривался с ребятами: это надо сделать сначала, а с тем можно повременить. Тут надо сделать промежуточную обваловку, чтобы можно было положить под углом 450 собранный бронеказемат, весящий свыше 100 тонн.

Последнее надо пояснить. От установки бронеказематов в выдолбленных котлованах, к счастью, отказались: слишком сложной и ненадежной была гидроизоляция сооружения. Теперь махина БКУ собиралась на поверхности, затем вокруг нее (махины) воздвигался целый холм. Сваренную галерею секций БКУ я счел необходимым наклонять на 45 градусов поочередно в разные стороны, чтобы обеспечить надежную сварку нижней части стыков секций. Если бы я положил собранное сооружение просто набок, то поднять его потом было бы очень сложно: полдесятка тракторов пришлось бы использовать только в качестве якорей.

Несколько слов о значении местоимения (?) «Я». Меня сначала коробило «яканье» военных: «я вошел», «я атаковал», «я выполнил работы» и т. д. Мне казалось, что надо говорить «МЫ», поскольку эти действия выполняло все подразделение. Постепенно я тоже начал «якать», – сначала для краткости, затем – осознав истину, что в боевых и сложных условиях войско, как хорошо управляемая машина, должно выполнять только волю командира, что дает ему право отождествлять себя с подчиненными. Водитель не говорит ведь «мы с машиной привезли груз», а «я привез».

Эти записки пишутся долго и трудно, поэтому могут быть весьма разностильными. Сейчас я поймал себя на том, что я пишу «Я» в значении «МЫ». Конечно, меня осудят за зазнайство даже близкие люди (если они когда-нибудь заглянут в эти записки). Пусть это отступление послужит аналогом фигового листа, закрывающего моё неприлично выпирающее зазнайство…

Кстати, о хорошо управляемом войске. Иногда оно (войско) делает совершенно дикие заносы на ровной и сухой дороге. Я уже воспел в этой главе целый гимн хорошо обкатанному двигателю, добросовестно конвертирующем впоследствии свои лошадиные силы в бесперебойную работу и высококачественную сварку. Десяток моих сварочных агрегатов были отлично обкатаны и надежно «молотили» на монтажных площадках – сварки было очень много, именно сварка определяла длительность монтажа многих объектов, особенно бронеказематов.

Однажды, подъезжая к третьему БКУ, я не услышал привычного рева мотора. Зайдя за сооружение, я увидел жуткую картину: двигатель САКа был разобран до мельчайших деталей, которые были аккуратно разложены на брезенте. Над ними склонился начальник моих мотористов старшина второй статьи техник Беляков.

– Юра, что случилось???

– Ничего, – спокойно отвечает Беляков.

– Как это – ничего? Почему же двигатель разобран?

– А я хочу посмотреть, отчего он так хорошо работает!

У меня даже «в зобу дыхание сперло». Я смог только глупо переспросить:

– Ты разобрал исправный двигатель, чтобы посмотреть, отчего он хорошо работает???

– Ну, да, – так же спокойно ответил Беляков.

Я не мог опомниться. В трудное время, когда дорога каждая минута, человек разбирает наш основной, напряженно работающий механизм, чтобы удовлетворить собственную любознательность. Хотелось немедленно кого-нибудь убить, или хотя бы покалечить. Взгляд на отрешенное лицо старшины заставил меня молча сосчитать до десяти.

– Юра, ты все рассмотрел в этом двигателе? Другие можно не разбирать? Даю тебе целых три часа. К их исходу САК должен работать так же хорошо, как до разборки. Только после этого можешь идти на камбуз и отдыхать. Все понятно?

– Так точно, товарищ лейтенант, – ответил старшина и спокойно принялся за сборку двигателя. Странного старшину спустя несколько месяцев уже Шапорин комиссует из своей группы по психическому заболеванию с мудреным названием. А руки у парня были золотые, и технику он понимал и знал отлично…

Следующих два, уже «электрических», ЧП, чреватых тяжелыми последствиями, мне удалось предотвратить чисто случайно, – просто повезло вовремя оказаться в нужном месте. В бронеказематах должны разместиться основные приборы для регистрации параметров ядерного взрыва. Для их подключения и настройки мы устанавливаем системы жизнеобеспечения: энергоснабжение, освещение, отопление и вентиляцию, – почти как на подводной лодке. Все эти системы на полную силу работают только при наладке, используя электроэнергию наружного дизель-генератора. Тогда же дозаряжается мощная батарея аккумуляторов, которая будет питать приборы и поддерживать нужные условия в отсеках в автономном режиме – во время испытаний.

Мы предварительно – для себя – испытывали систему отопления БК, которую смонтировал Капитоныч со своими матросами. Все работало, нагретый теплоноситель (антифриз) насосом прогонялся по трубкам через радиаторы во всех отсеках. Я уже хотел прекращать испытания, когда в одном полутемном отсеке почувствовал запах нагретой изоляции, а щекой – высокую температуру. Начали разбираться: раскалился небольшой электродвигатель циркуляционного насоса. Обследование выявило сильный нагрев еще двух двигателей. Где-то была допущена системная ошибка. Докопались: применены новые однофазные электронасосы, предназначенные для дачников. Ему нужен специальный ручной пускатель, отключающий после пуска одну обмотку электродвигателя. Чертеж об этом – ни гу-гу, и Капитоныч подключил его как обычный трехфазный двигатель. Если бы мы своевременно не устранили этот «суффикс», все циркуляционные насосы через короткое время просто бы сгорели, возможно, – вызвав пожар в сооружении. По измененной схеме насосы запускались только вручную, о чем я немедленно известил ребят из «науки» – офицеров полигона.

Кстати, с ними у нас было очень тесное взаимодействие и дружба. Я всегда помнил наказ Д. Н. Чернопятова: «Просьбы и заботы эксплуатации всегда надо уважать и выполнять: мы, монтажники, работаем для них, а не для формы 2» (платежного документа о выполненных работах). Например, с капитаном Беляковым мы разработали и изготовили на месте целую систему поочередного отключения темных светофильтров. Теперь авиационный фотоаппарат АФА и скоростная кинокамера СКС могли во всей красе снимать остывающий гриб, яркость которого падала со временем, а светофильтры, не учитывающие этого, оставались слишком темными.

Второй наш ляп мог иметь еще более печальные последствия. В каждом сооружении мы должны установить батарею высокоэффективных авиационных аккумуляторов. Поставлялись они в сухозаряженном виде. Наша задача: залить аккумуляторы электролитом, провести КТЦ (контрольно-тренировочный цикл). Высокие параметры аккумуляторов требовали очень точного соблюдения режимов. Всего требовалось несколько сотен аккумуляторов. Их подготовка – большая работа, на которую был выделен «целый» мичман Воропаев с несколькими матросами. Аккумуляторы заряжались группами от генератора. Что-то заставило меня заглянуть на участок Воропаева. Зарядный ток на амперметре был совсем маленький, хотя двигатель генератора ревел в полный голос. Заглянув в банки аккумуляторов, я увидел кипящий электролит, чего не должно быть ни при каких режимах. Сам Воропаев встревоженно суетился, понимая, что происходит что-то не так. Я немедленно остановил зарядку и начал разбираться. Причина нашлась быстро: клеммы амперметра были закорочены толстой медной проволокой!

– Эт-та что за прелести? – спрашиваю Воропаева.

– А без этого он зашкаливает сразу же, – оправдывается мичман.

– А где шунт?

– ???

Выясняется, что доблестный мичман-электрик понятия не имеет о шунтах для некоторых амперметров постоянного тока. Находим упакованный шунт (калиброванный резистор) к данному прибору, подключаем, запускаем зарядный генератор на старом режиме. Оказывается, зарядный ток превышал требуемый в несколько раз. Полчаса такого «заряда», и драгоценные аккумуляторы пришлось бы выбросить. Без них не может работать ни одно сооружение полигона, что, конечно, повлекло бы много вопросов местных Штирлицев и соответствующие выводы. Рисую эту картинку Воропаеву. Остатки волос на его лысине стают дыбом…

С аккумуляторами «до того» была еще одна значительная передряга. Из «Советского Союза», как называли мы всё находящееся вне острова, сообщили, что тонна требующейся нам дистиллированной воды где-то затерялась и не может быть поставлена в срок. Командование решило организовать производство дистиллята своими силами. Со всей Новой Земли были собраны маленькие медицинские дистилляторы: их набралось около 20 штук. Сосчитали, что при круглосуточной работе в течение месяца можно обеспечить в срок потребность полигона. Мгновенно выделили палатку возле озера с пресной водой, установили дизель-генератор, организовали круглосуточную вахту матросов. Производство драгоценного дистиллята пошло медленно, но неуклонно. На четвертые сутки дежурный матрос сладко уснул. Дистилляторы выработали запас воды, затем все до единого сгорели… Виновного матроса отправили, конечно, на губу на полную катушку, но воды от этого не прибавилось. На большом кворуме, задумчиво чесавшем коллективную репу, я предложил добывать воду из чистых слоев глубокого старого снега. Поскольку других идей не было, ухватились за эту. Костя Иванов выделил полевую кухню, котел которой вылизали до нездорового блеска. Солдаты в глубокой расщелине отрыли слой чистейшего зернистого снега. Процесс пошел «семымыллионнымы шагамы», как говаривал наш доблестный замполит полковник Пилюта. Через несколько дней «вопрос был закрыт».

Удостоверение об этой «рационализации» у меня хранится в почетной папке: за вынужденную серенькую идею я получил денег больше, чем за все, вместе взятые, хитроумные изобретения с мировой новизной, подтвержденной выданными авторскими свидетельствами…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.