Зеленый галстук

Зеленый галстук

Они никогда не узнают,

почему я сделаю

то, что собираюсь сделать…

Вот уже полчаса он стоял в ванной комнате и, наклонившись над краном, вручную стирал накопившиеся за несколько дней грязные носки. Спина его начинала ныть от неудобной позы, но он продолжал повторять уже наскучившие ему действия. Сначала он брал один носок, смачивал и обильно намыливал его куском белого, приятно пахнущего мыла, затем бросал получавшийся комочек на дно ванны и брал другой, с которым проделывал ту же самую операцию. Носки маленькими мыльными шариками шлепались о дно ванны, разбрызгивая вокруг себя мыльную пену и прозрачные пузыри. Наконец, недельный запас его носков подошел к концу, и он, вздохнув с облегчением, приступил к завершающей стадии стирки. Она была намного проще – следовало лишь прополоскать намыленный носок и повесить его на веревку, натянутую над ванной. Конечно, он мог избежать этой долгой и малоприятной процедуры, которая, к тому же, грозила к вечеру обернуться сильной болью в области поясницы – он мог бы просто включить стиральную машину и постирать все носки разом или же замочить их в тазу, но на этот раз ему хотелось сделать все своими руками, как это было, когда он жил в общежитии колледжа.

В те дни, как и во всей последующей жизни, он много времени уделял своему внешнему виду и состоянию своей одежды. В общежитии горячая вода была доступна только раз в неделю, а чистая одежда нужна была каждый день, поэтому он часто и подолгу стирал, замачивал и отбеливал вещи, которые в то время составляли его немногочисленный гардероб, в раковине общего туалета, в конце коридора на третьем этаже, около которого всегда было полно студентов. Здесь было принято курить, обсуждать последние новости и заигрывать со студентками младших курсов, спускавшимися с четвертого этажа на лекции.

Последний носок был очищен от мыльной пены, и коричневая вода, закрутившись в маленький водоворот, исчезла в отверстии на дне ванны. Теперь над его головой красовался целый ряд чистых мокрых носков. Он удовлетворенно посмотрел на результат проделанной работы и решил про себя, что не зря все сделал вручную. Поясница уже давала о себе знать, но он решил, что не стоит заострять на этом внимание, к тому же, было еще раннее утро, а предстоящий день сулил много интересного, в отличие от остальных его дней, похожих друг на друга как два мыльных пузыря.

Выйдя из ванной комнаты, он подошел к большому зеркалу, стоявшему в прихожей – в нем он увидел высокого, худощавого и седого мужчину с лицом, которое уже давно тронули морщины, и которому уже никто не дал бы ни тридцать пять, ни сорок лет. Хотя черты его лица все еще хранили былую привлекательность, а тело еще не начало дряхлеть, все же женщины в магазинах и на улице все реже смотрели на него теми взглядами, которыми они обычно одаривают тех, с кем хотели бы лечь в постель. А недавно какой-то молокосос на стоянке назвал его стариком, и это настолько потрясло его, что он весь вечер провел в прихожей у зеркала, разглядывая свое отражение, трогая пальцами неглубокие морщины на лбу и складки на шее. А на следующий день посетил парикмахера, который сделал ему новую стрижку, которая, по мнению последнего, делала его моложе как минимум лет на пять. Он также отыскал на чердаке свои старые гантели, оставшиеся от отца, и стал заниматься по полчаса в день, пытаясь наверстать упущенное время, прийти в былую форму и придать тонус отвыкшим от физических нагрузок мышцам.

Все это немного подбодрило его, и некоторое время он находился в приподнятом настроении, но в последние дни он все же чувствовал, как возвращается привычная хандра. Старость брала верх, и, глядя на отражение своего лица в зеркале, он чувствовал, физически чувствовал, как с каждой секундой становится старше и слабее. Он видел, что в отражении лицо его становилось то размытым, как на нерезком снимке, то парадоксально четким, и вот маленькие трещинки покрывают его, увеличиваются и разрастаются, крошечные осколки его собственной кожи падают в темноту, а лицо уже не принадлежит ему, оно похоже теперь на потрескавшуюся фреску и с каждым мгновением все сильнее осыпается в темноту…

Он резко отвернулся от зеркала.

Весь первый этаж его дома был залит ярким солнечным светом. Это время года – середина осени – всегда нравилось ему. Еще в юности он часто думал, как хорошо было бы умереть осенью – сейчас мысль эта снова посетила его, и он улыбнулся. Раньше, в годы учебы, она была его частой спутницей, и теперь он был рад ее возвращению.

На втором этаже был полумрак, он отдернул одну из занавесок, и половина окна засияла нестерпимо ярким светом. Оставив вторую половину закрытой, он направился к большому старинному шкафу, двери которого распахнулись со скрипом, предоставив для обозрения все свое содержимое. Окинув взглядом аккуратно сложенные и развешенные вещи, он начал медленно одеваться. На обратной стороне правой двери было зеркало, но своего лица в нем он не видел, так как был выше его, и такое положение дел его сейчас вполне устраивало. Сначала он распаковал новые черные носки, которые купил как раз в том магазине, на стоянке которого парень обозвал его стариком. Только теперь он вспомнил, что это было всего пару месяцев назад, но он готов был поклясться, что с тех пор прошло гораздо больше времени. Надев их, он взглянул в зеркало – носки сидели отлично, и он продолжил одеваться. Брюки были сшиты под заказ совсем недавно, как и пиджак, но костюмом в его классическом понимании этот комплект не являлся. Он сделал это намеренно, так как не любил строгих однотонных костюмов, в которых все его соседи ежедневно ходили на работу и, когда они садились в автобус, разом становились похожи на братьев близнецов.

Эти вещи были предметом его гордости, он не пожалел денег и пошел в самый дорогой салон по пошиву одежды, который смог найти в этом чертовом городишке, и сделал заказ мастеру из самой лучшей ткани, которую тот смог ему предложить. Для этого он снял кругленькую сумму со счета, на который перечислял все свободные деньги. Он думал, что в старости они ему пригодятся. Он хотел купить себе небольшую яхту с белым парусом, вступить в местный клуб и однажды затеряться где-нибудь между двумя безднами – небом и морем – и навсегда остаться в памяти горожан, как человек, который в один прекрасный день вышел в море и не вернулся. Но теперь это было уже не важно. Такая старость ему уже не грозила, да и на яхту у него все равно не хватило бы, но он не жалел об этом.

Брюки были черного цвета – он всегда питал страсть к темным тонам, особенно, если речь шла о верхней одежде. Надев их, он снял с вешалки рубашку – настолько белую, что в ярких солнечных лучах она слепила глаза. Застегнув ее до последней пуговицы и заправив в брюки, он порылся на верхней полке в поисках галстука. Он выудил из кучи белья несколько разноцветных полосок на свет и, разглядев, закинул их обратно, потому что ему было нужно нечто особенное. Подумав немного, он вспомнил, что хранил его отдельно от остальных – в нижнем ящике шкафа. Он выдвинул его. Галстук лежал сверху аккуратно сложенных вещей и походил на змею, задремавшую на теплом камне. Сходство это усиливало еще и то, что галстук был темно-зеленого цвета. Несколько секунд он смотрел на него, боясь прикоснуться, боясь ворошить прошлое, боясь, что когда он возьмет его, то он на самом деле окажется змеей, которая вонзит в его шею свои ядовитые клыки.

Медленно опустившись на одно колено, он нежно, словно живое существо, взял галстук и, повернувшись к зеркалу, не торопясь стал завязывать свой любимый узел. Он видел в отражении белоснежный ворот рубашки, видел свою шею, напряженную, с вздрагивающими складками кожи, видел зеленую полоску ткани, которую его ловкие пальцы превращают из простой ленты в элегантное украшение.

Этот зеленый галстук подарила ему она когда-то очень давно. Он был единственной вещью, оставшейся у него, которую она держала в руках.

Предметы перед его глазами поплыли, и он увидел пустой пляж в полуденный зной, далекие горы с белыми вершинами, полосу редкого леса и услышал шум набегающих волн и крики птиц. Он стоит на песке, прохладный утренний ветер треплет волосы, а она, обнаженная по пояс, медленно и несмело заходит в холодную воду. Вот она поворачивается к нему лицом, смеется и что-то кричит, но он не слышит слов, в голове его только шум волн и шелест ветра. Он смотрит, словно в первый раз, на ее улыбку, на ее шелковые волосы, на ее шею, округлую грудь, на ее бедра, которые ласкает морская вода…

Галстук был завязан и разделял его тело на две равные части. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и чуть ослабил узел. Все было готово, не хватало только пиджака, который был последним штрихом.

Темно-фиолетовый, почти черный пиджак сидел идеально. Пожалуй, теперь он впервые за несколько лет почувствовал, что доволен собой. Спустившись в прихожую, он надел новые до блеска начищенные ботинки, затем вышел на крыльцо и запер входную дверь.

Утренняя прохлада освежила его, он огляделся вокруг. В этом районе он живет уже много лет, знает соседей, с которыми здоровается по утрам, знает местных продавцов в лавках, знает бармена в местном ресторане. Вспоминая эти лица, всегда улыбающиеся, довольные чем-то и потому еще больше ненавистные ему, он с радостью осознал, что настал день, который навсегда избавит его от них. Спускаясь по ступеням крыльца, он услышал визгливый голос соседки, жившей в доме напротив. Она стояла на лужайке, засыпанной оранжево-желтыми листьями на противоположной стороне улицы и, размахивая правой рукой в воздухе, кричала ему:

– Доброе утро! Куда это Вы собрались в такую рань в воскресенье?

Он тут же представил ее в постели с мужем – крепким парнем лет сорока, который работает автослесарем в мастерской и подумал: неужели она так же мерзко кричит во время секса.

Подняв голову, он фальшиво улыбнулся женщине на противоположной стороне улицы, которая перестала махать рукой и теперь прикрывала ей глаза от ярких солнечных лучей, и ответил:

– Доброе утро, Марта! Я собираюсь съездить к своим родственникам. Моей сестре сегодня тридцать.

– О-о-о! – протянула Марта – Так вот для чего этот шикарный наряд!

Он молча кивнул и еще раз вынудил себя улыбнуться. Никакой сестры у него, конечно не было.

– Что ж, удачного Вам пути! И хорошо отдохнуть! – крикнула Марта и, повернувшись, пошла на задний двор.

– Спасибо! – крикнул он в ответ, и улыбка тут же сползла с его лица.

– Хорошо отдохнуть, говоришь? – промычал он себе под нос. – Посмотрим, что ты запоешь, когда увидишь вечерние сводки новостей.

Посмотрев, как Марта скрылась за углом своего дома, он медленно подошел к стоявшему у крыльца автомобилю. Это был трехсотый «Mercedes-Benz» 60-го года. Он достался ему от отца, а тот, в свою очередь, выиграл его в карты у какого-то богача, неведомыми путями попавшего городок, где они жили. Чистый и заново выкрашенный, он сиял на солнце, словно был только что снят с конвейера. Нежно проведя ладонью по крыше машины, он открыл дверь и сел за руль. В ноздри ему ударил знакомый запах, который невозможно описать словами, это был запах его машины, и он нравился ему, точно так же, как и звук ее мотора. Он повернул ключ зажигания, и сердце машины забилось в такт его собственного.

Выехав на главную улицу района и неспешно проезжая по знакомым местам, он в последний раз смотрел на эти уютные, милые домики с аккуратно подстриженными лужайками, в которых живут эти улыбчивые, славные люди, уверенные в завтрашнем дне, в полной своей безопасности, и в том, что их жизнь полна смысла.

Через милю он притормозил и съехал на обочину. В доме, напротив которого он остановил свою машину, ничем не отличавшемся от типовых домов этой округи, жила та самая женщина, которая оставила в сердце его неизгладимый след и навеки опустошила его, полностью заполнив собой все его мысли на долгие годы. Это она подарила ему себя, весь свой мир, и однажды, выходя из их маленькой квартирки, повернулась в дверях, и, сказав, что вернется к обеду, не вернулась уже никогда. Теперь, много лет спустя, она жила здесь с мужем и тремя сыновьями, последний из них только-только появился на свет. Иногда он встречал ее в парке или на главной площади, гуляющей с ними. Он любил смотреть на нее издалека, он смотрел, как она делает покупки в придорожных магазинах, как разговаривает с соседями, смотрел, как лицо ее покрывается морщинами, как волосы седеют, смотрел, как растут ее дети. Вот так он и жил все это время, с тех самых пор как отыскал ее.

После того, как она сбежала, он рванул за ней, переезжал с места на место, расспрашивая по пути всех, кто мог что-то знать о том, куда она направлялась. Потом, через несколько лет, совсем потеряв ее из виду, он вновь напал на ее след, и, приехав в этот город, понял, что опоздал настолько, что все его прежние поиски не имели никакого смысла. Она была замужем, и ее первый ребенок уже начал ходить. Поиски его закончились, и что делать дальше он не знал, но он был рад, что все вышло именно так, он был рад за нее, за то, что ей все-таки удалось создать семью и родить ребенка – об этом она мечтала в то время, когда они были вместе.

Потом он уехал в свой родной город. Продал квартиру, в которой они жили, продал родительский дом. Также он снял со счета все деньги и занял еще несколько тысяч, на всякий случай, у старого школьного приятеля, который неплохо наживался на продаже нелегально ввозимого в страну алкоголя и, видимо, на чем-то еще более нелегальном. Вернувшись сюда, он купил в рассрочку дом в нескольких кварталах от того места, где поселилась она, не слишком близко к ней, чтобы избежать случайной встречи. Часть денег положил на счет и стал жить на получаемые дивиденды. С тех пор он и стал ее тенью, ходил по одним улицам с ней, дышал одним воздухом, и этого ему было вполне достаточно, чтобы быть хоть чуточку счастливым. Ни одна женщина больше так и не смогла привлечь его внимание.

Дверь дома медленно открылась, и женщина с младенцем на руках вышла на крыльцо и села в плетеное кресло. Она расстегнула несколько верхних пуговиц на блузке, и ребенок тут же прильнул к ее груди. Она закрыла глаза и приподняла голову, подставляя свое бледное лицо осеннему солнцу. В это мгновение она была так же красива, как в те далекие дни, а может быть, даже более красивой, потому что была уже недоступна.

– О чем ты думаешь? – прошептал он, пристально глядя на нее. – О чем?..

Ребенок вдруг зашевелился и замахал маленькими ручками. Она нежным прикосновением поправила его головку и снова прикрыла глаза. Наблюдая этот странный ритуал, он вспомнил, какой была ее грудь в те дни – идеально округлой, гладкой и упругой – и какой теперь она могла стать, после того как она вскормила ею троих детей. Посмотрев еще немного на женщину, которая стала смыслом всей его жизни, он медленно тронулся с места.

Доехав до перекрестка двух больших дорог, он повернул на запад. Перед глазами его было пустынное шоссе, уходящее за горизонт. На переднем сидении справа от него лежал заряженный револьвер, а в бардачке, под стопкой дорожных карт, была спрятана коробка с двумя десятками патронов к нему. Как он поступит с ними, он еще не решил, но день только начинался, и он обязательно что-нибудь придумает.

Солнце медленно плыло в утреннем прозрачном воздухе, он взял с приборной панели темные очки и, надев их, посмотрел на свое отражение в зеркале заднего вида. Именно таким он и нравился себе.

Сильнее нажав на педаль газа, он помчался в этот зарождающийся день, который уж точно не будет скучным – во всяком случае, он сделает все, чтобы этого избежать.

* * *

Через несколько часов, остановившись у регионального торгового центра, вывески которого обещали посетителям рай на земле, он, осмотревшись по сторонам, направился к входной двери. Подойдя к ней вплотную, он запустил правую рук за полу пиджака, и ладонь его приятно обожгла холодом рукоятка револьвера. Теперь можно было уже не прятать его и, прошептав себе: «Шоу начинается!» – он шагнул внутрь…

Сентябрь 2009 года

Данный текст является ознакомительным фрагментом.